Текст книги "Моя жизнь среди индеанистов"

Естественно, что и самое первое моё инипи запомнилось лишь чисто внешними впечатлениями – про какие-то внутренние изменения говорить не приходилось. Ничего такого уж особенного после церемонии я в себе не ощутил – когда, наконец, выкарабкался на свежий воздух.

Только вот… такими яркими стали все краски вокруг! Отрез красного сукна, который лежал на невысоком земляном холмике-алтаре перед инипи (в него заворачивается трубка), вдруг стал таким пронзительно-алым – материя как будто светилась изнутри. Никогда ещё я не видел такого насыщенного красного цвета. Хотелось смотреть и смотреть, долго впитывать в себя этот завораживающий цветосвет. А лежащее рядом костяное ожерелье, наоборот, стало ослепительно белым на фоне тёмного холмика земли. И таким гармоничным вдруг ощутился наступающий вечер: оранжевые от заходящего солнца верхушки сосен, монотонный речной шум, серая тёплая зола остывающего костра. На лугу пахло дымком и коровьими лепёшками. На Алтае и так всегда какие-то свои, особенные, запахи местных трав, камней, особой почвы и воды. Но тут они стали ещё явственней. Да и в целом настроение стало каким-то приподнятым, и новые друзья-единомышленники стали мне ещё ближе.

Вот только наши одеяла, накинутые на инипи, напрочь отсырели, и спать под ними в эту ночь было не совсем уютно – но как-то ведь мы пережили это…

* * *

Да, забыл ещё упомянуть о небольшом курьёзном происшествии. Ровно в тот момент, когда мы по очереди утомлённо выползали из инипи наружу, к нему подъехали на лошадях двое местных парней-пастухов, которые гнали в село стадо после дневного выпаса. Один из них невозмутимо попросил у нас закурить. Его каменное лицо не выражало ничего, на нём не было и тени удивления от увиденного. Можно подумать, он каждый день наблюдает подобное у себя в деревне. Уж не знаю, что вообразили там себе пастухи.

Если отстранённо посмотреть со стороны на происходившее, глазами непосвящённого: компания голых потных парней на четвереньках вылезает из какого-то странного тесного сооружения… что же там такое у них происходило?.. Теперь я понимаю одну из причин, по которой в деревне Верх-Кукуя не прижилась индеанистская община «Голубая Скала». Вероятно, в том числе из-за таких вот, мягко говоря, непонятных, «тёмных дел», недоступных для понимания простым, исправно пьющим, колхозникам.

Хочу ещё здесь признаться: в одном инипи духи меня нешуточно наказали. Это произошло на первом сибирском Пау-Вау, на острове посреди Оби. Очень я тогда был чем-то раздражён, злился на всё и на всех (теперь уже и забыл, почему), и мысли у меня были совсем-совсем не благостные, и мыслил я нехорошее и про участников и про сам этот формальный, как мне тогда казалось, обряд. И тут же, вылезая наружу после окончания церемонии, со всей силы так припечатался коленом к раскалённым камням в яме, что даже зашипело. Ммм!!! А ведь я по жизни очень осторожный и бдительный! И хорошо помню, внимательно следил, чтоб не обжечься. Как это произошло, просто не укладывается в голове. Никак этого не могло произойти, но всё же неизбежно случилось. Как будто на меня наслали временное помутнение рассудка или ослепление. Или хитро отвлекли внимание какой-то мыслью – они это умеют… Мгновенная такая карма, мгновенней со мною ещё не случалось.

Если честно, я сначала даже не сразу осознал, что таким образом мне пришло наказание свыше. Только некоторое время спустя, я между делом признался Блэкфуту (о котором речь ещё впереди), что мне очень не понравилось это инипи и я в сильном раздражении непотребствовал в нём. «А вот нечего было злиться!» – указал Блэкфут на моё забинтованное ноющее колено. И только здесь до меня дошло… Тут впервые и поверилось: церемония-то и взаправду действующая – она настоящая!

* * *

Совсем неподалёку от сторожки Орлиного Пера, в лесу, на берегу горной речки Семы, в полностью собственноручно построенном уютном двухэтажном домике, жил (да и сейчас живёт) индеанист Вэша Куоннезин, Серая Сова. Настоятельно рекомендую – замечательно душевный человек!

Вот единственно кому я по-доброму завидую и буду завидовать всегда! Идеальное, живописное место – и от посёлка недалеко (если что), и вокруг никаких соседей. Живёт себе свободным одиночкой, ну, с детьми; живёт на свой индейский манер, как он его сам понимает. Строит каноэ, скачет на лошади, летом живёт в типи, там же принимает друзей-индеанистов, проводит с ними инипи. И даже, с его согласия, к нему возят любопытных туристов – так как его типи у реки проезжающим видны уже сверху, с горной дороги. А не жалко, пусть завидуют!

Есть у него и электричество, и электрогитары, он и музыку свою записывает, и библиотека есть, и Интернет. И пчёлы, и живность разная домашняя. И индейские вещи мастерит из собственноручно добытых, натуральных материалов. Короче, всё, что надо. Вот это индеанизм так индеанизм. Лучше жизни и не придумаешь…

И никаких искусственно-выдуманных общин не надо.

Вэша очень улыбчивый человек. Он улыбается всегда, даже в военных танцах. Потому что ему хорошо! Рядом его дом, вокруг него танцуют его друзья… Но выглядит это со стороны довольно-таки странно. Вот попробуйте сейчас сами представить индейца, пляшущего суровый воинственный танец, но с улыбкой на лице. Как в двух словах можно охарактеризовать улыбку в такой ситуации? Единственно так: зловещщщая улыбка. И думаешь с содроганием: «Боже, представляю себе, что он там задумал сделать со своими врагами! Нет, такому безжалостному воину лучше не попадаться на тропе войны – живьём сдерёт кожу!»

Хотя это настолько не вяжется с самой сутью Вэши…

Блэкфут его всегда укоряет: «Вэша, ну можешь ты делать хотя бы в военных танцах суровое лицо? Ну, или просто серьёзное? Или, по крайней мере, нейтральное?» Нет, не делает… Не может. Улыбается!

Очень светлый человек.

…А дальше события стали разворачиваться по нарастающей. Слухи слухами (что вот-вот прибудет долгожданный индейский Пробег) – а тут он вдруг и правда прибыл! Совершенно неожиданно! Телефонов-то тогда не было, никто не мог позвонить: мол, ждите, мы уже близко, встречайте.

Индейский Пробег на турбазе «Иволга». Утро туманное на р. Катунь, 1992 г.

На берегу Катуни, на территории турбазы «Иволга» поставили два типи, все участники пробега (и мы тоже) уселись на поляне в огромный круг, и вот он, с трубкой, настоящий индеец – Ричард Небесный Ястреб, в народе просто Скай Хок! Как он чёрен, почти что негр! И это ещё только лицо, а вот бы глянуть на его ноги – ведь он черноногий – вот где, наверно, самая чернота… А невиданно толстая смоляная коса – спускается аж до попы! Это не коса, это полено! Безо всякого преувеличения! Если таким волосяным поленом навернуть быку промеж рогов, то он и с копыт долой.

А когда они, уже с Мелиндой, его спутницей, сидели после бани в нашей с Волком комнатке на «Чистом Лугу», то Скай Хок распустил посушиться волосы и… исчез! А на месте Скай Хока сидел большой стог из волос и что-то неразборчиво изнутри квакал по-американски. Ну, вы все знаете это особое американское произношение, особенно буквы «р» – уэр, уэр, уэр… Мне всегда кажется, будто американцы квакают.

А потом все стали есть сваренный Верой (женой Пера) суп, и Скай Хок взял луковицу и стал её чистить. Вот, думаю, наконец-то и сбылась моя детская мечта – увидеть индейца с луком в руках!

И вообще, когда Скай Хок при встрече поздоровался со мной за руку, я потом её долго избегал мыть. Прикоснуться к настоящему индейцу, да ещё черноногому, может, дальнему родичу самого Питамакана! Ну, как вам объяснить свои ощущения…

Как признавалась мне потом Птаха Одинокая Птица (Нонна Тараба, тоже индеанистка из Новосибирска, одно время она жила в общине, когда туда приезжал Скай Хок): «Занимаешься своими, как бы хозяйственными, делами, а у самой внутри всё дрожит, всё время незаметно косишься в сторону Скай Хока – настоящий индеец рядом! А ты делаешь вид, что так и надо, что ничего особенного не происходит…» Вот примерно так и я себя чувствовал.

Высшее создание удостоило своим присутствием, что тут говорить…

Общий вид общины «Голубая Скала» в с. Верх-Кукуя.

А потом мы со Скай Хоком – но без пробежчиков – из Камлака поехали в село Верх-Кукуя, на место безвременно почившей общины. Зачем именно поехали, уже не помню, какая такая была сверхзадача. Может, Скай Хок захотел именно там провести инипи. Да не «может», а точно – потому что и провёл его там в итоге.

И так оно вдруг странно и неожиданно вышло, что провёл он это инипи практически для нас с Безумным Волком. Ещё приняли участие два бывших общинника – Чак Поднимающий Мустанга и Гордый Орёл; а ещё Влад с Таллина, ну и были ещё два парня-индеаниста из Бердска, вместе со своим наставником Блэкфутом (о котором речь ещё впереди). А все остальные – участники пробега – участия не принимали: по какой-то причине они тогда были в серьезной ссоре со Скай Хоком, а какой именно ссоре – я до сих пор не знаю, да и знать не желаю.

А между тем, среди участников-то пробега были монстры индеанизма! Там-то я и познакомился с легендарными личностями: и с Поющей Ланью, и с Рысёнком, и с Мато Сапой, и с Глебом Пауни, и с… Ну, то есть, как познакомился? Я-то с ними как бы и познакомился, а они со мною – как бы и нет. Ну, кто я такой был для них? Малыш-ути… Потом уже, когда приехал в Питер на Пау-Вау-94, познакомился с ними уже несколько ближе.

Мы сами всё подготовили к инипи, а Скай Хок руководил: как, куда и зачем. Для костра инипи Скай Хок приказал притащить снизу на холм многолетние шесты от общинных типи и порубать их на дрова – видимо, в сугубо символических целях. Было нелегко! И жалко общинных шестов.

А потом, вы не поверите, мне пришлось быть в инипи… переводчиком! Мне, который почти только и знал по-английски, что «Лондон ис зе кэпитал оф Грет Британ». То есть, школьный курс в пределах тройки с минусом. Но произошло очередное магическое событие в моей жизни – я как-то умудрялся всё понимать и переводить! Да ещё с неразборчивого квакающего американского акцента. Правда, только в одну сторону – транслировал команды и объяснения от Скай Хока нашим. Видимо, мой разум, каким-то сверхъестественным усилием воли, чтобы не опозориться, подключился к облачному хранилищу переводов с английского. Я сидел и сам себе удивлялся. Потом это свойство сразу же исчезло, видимо, за ненадобностью. Вот как вштырило!

Скай Хок индействует перед инипи.

В том же инипи Блэкфут попросил Скай Хока священным образом проколоть ему ухо для серьги. И потекла тоненькая струйка крови на землю… Но ни один мускул не дрогнул на его бронзовом лице. Я смотрел и удивлялся: так вот они какие, настоящие упёртые индеанисты… это я удачно попал!

Как потом выяснилось, Блэкфуту ещё год назад приснился сон: будто он парит орлом, раскинув руки, как крылья – как раз здесь, над алтайской общиной «Голубая Скала», – и видит стоящего внизу Скай Хока, который, как Блэкфут знает во сне, непременно должен проколоть ему ухо для серьги. Он спускается с небес и подставляет ему, как положено, традиционно левое ухо, но Скай Хок почему-то берётся за правое и прокалывает его.

Будучи потом на питерском Пау-Вау, Блэкфут в тамошнем инипи поведал Скай Хоку о своём сновидении и спросил, что всё это значит, и как теперь быть? На что Скай Хок ответил: «Если вдруг повстречаемся в том месте, там и будет видно…» И вот – всё удивительным образом сошлось!

Грустный  Скай Хок (справа) у автобуса Пробега.

А потом, уже когда мы все уезжали обратно в Камлак, а Блэкфут – прямиком к себе в Бердск (это город-спутник Новосибирска), этот самый Блэкфут, сидя на травке, небрежно покуривая и глядя как бы в сторону, сказал мне с невозмутимым видом: «Ты, это… Заходи, если что.» Прямо как Волк из мультика про изгнанного пса. И адресок черкнул.

Вот так и началась моя регулярная жизнь среди индеанистов.

КЛУБ «БИЗОНИЙ ПОМЁТ»

Стал я, когда вернулся в Новосибирск, наведываться к Блэкфуту в его сосновый Бердск. Любопытнейший оказался тип! Такой всегда из себя неторопливо-флегматичный, но как что-нибудь скажет, так все падают от смеха. Чувство юмора такое… изощрённое – это обычно бывает от большого ума и разных комплексов. Я с ним вообще никогда не мог общаться без хохота – именно хохота, даже не смеха. Хохочу, не могу… А сам втихаря знаний набираюсь… И очень скоро, через год, я уже по основным знаниям практически не отличался от «старичков».

Так вот, этот Блэкфут уже в то время знал всё – по крайней мере, всё, что мне было нужно по индейцам. И как именно сделать любую индейскую вещь, и где можно достать фотографии (сами понимаете, кого), и как связаться с остальными индеанистами… По любым вопросам я приезжал к нему и получал дружеские бесплатные консультации. Но не забывайте – телефонов в то время у нас не было! Не то что мобильных, даже обычных домашних телефонов. Только личный визит: полчаса на автобусе от дома до электрички, потом ещё 1 час на самой электричке, потом ещё минут 20 опять на автобусе на окраину Бердска, подходишь к квартире, звонишь… а никого нет дома! Кьяйо! Облом… Разворачиваешься – и назад, в обратном порядке. И никак предварительно не договориться о встрече! Сейчас это уже сложно представить. Не письма же писать? Не телеграммы же, в самом деле, давать? Типа, выезжаю, жди. Да я-то бы даже и давал телеграммы, но ведь он же на них не стал бы отвечать! Чуваком он всегда был прижимистым, в смысле, насчёт денег, и экономил каждую свою копеечку. Может, комплекс какой, или на работе чересчур мало платили. А в остальном был очень щедрым: раздаривал направо и налево свои шикарные, кропотливо сделанные индейские вещи, причём кому попало, а мне вот ничего, ни разу, чего я ему не забуду, не прощу! Видно, просёк, что я и сам мастеровитый и любую вещь, если надо, и сам могу изготовить – так чего добро понапрасну переводить? Но, когда тебе 25 лет, смотаться впустую в соседний город – причём несколько дней подряд! – раз плюнуть. Да, бывало и такое. Вот какой заряд энергии двигал нами в то время…

Познакомил меня Блэкфут и со всеми остальными местными индействующими лицами.

И оказалось нас здесь до обидного мало. Монстры индеанизма – Орлиное Перо с Мато Нажиным – уже к тому времени покинули навсегда родимый город. А после их исчезновения в Новосибирске больше-то никого из «наших» и не осталось! Разве только вот оставшийся беспризорным после роспуска алтайской общины Чак Поднимающий Мустанга. Да ещё вечная странница (от слова «странная») – Нонна Одинокая Птица, в народе просто Птаха.

Ну вот, а теперь в Новосибирске появился я; в резервации Пайн-Бердск влачил существование Блэкфут; и ещё в Академгородке, что под Новосибирском, жили Марго Белая Тучка (Та-Ва) и Нина Овсюкова. Да, и ещё рядом, в посёлке Кирова, жил Монтана – как же без него, – хотя и видел-то я его всего несколько раз. Он такой… сам себе гордый индеец, своего же собственного племени.

Ну, и ещё примкнуло несколько сочувствующих человек, вроде Осеннего Облака (Андрея Тютликова), классического гитариста и классного печника, которого не знаю, каким ветром занесло в индеанистику и который, по-моему мнению, только испортил себе этим всю свою музыкальную карьеру. Композиции сочинял завораживающие! До сих пор слушаю, хотя и записаны они просто сходу, впопыхах, на коленке, на встроенный микрофон в кассетном плеере. А вот индеанистом был, чтобы не обидеть… ну, не очень: воображал там что-то своё, от себя, по-индейским мотивам. Облако (любимый сын директора красноярской ГЭС!) снимал небольшую комнату в частном домике в Речкуновке (это между Новосибирском и Бердском), и самолично сложил там, с любезного позволения хозяйки-бабуси, настоящий камин! Очень уютно было собираться иногда у него всей честной компанией для репетиций наших «индейских выступлений».

Ну, или для иных целей… Например, для «мальчишника» перед моей свадьбой – есть, что вспомнить! Хотя лично я ничего не помню…

Или вот ещё был одно время в наших рядах Голубая Скала (Виктор Милошевский) со своей женой, художницей Ночной Собакой (Ольгой Катраковой). Голубая Скала активно пытался занять у нас пустующую нишу шамана, но как-то всё без заметного успеха. Предсказывать погоду он не умел и разогнать тучи на время проведения нашего Пау-Вау не мог – слаба была его магия! Так зачем нам такой шаман?.. Поэтому он однажды магическим образом здесь растворился и тут же материализовался вновь – но уже в своём Екатеринбурге.

Будучи членом нашего клуба, Голубая Скала имел одну очень ценную особенность – он не стеснялся публично исполнять в одиночку в присутственных местах якобы индейские танцы; даже наоборот, мне кажется, был польщён таким доверием. Почему «якобы»? А потому, что они и близко не стояли рядом с настоящими индейскими и напоминали скорее болгарские – с их бравыми подскоками, притоптываниями и задиранием колен до уровня груди. Просто тогда ещё сильно недоставало визуальной информации о подлинно индейских танцах. Ладно бы ещё самопальные неуклюжие пляски на местных Пау-Вау, среди своих собратьев, это ещё куда ни шло (особенно в темноте у костра) – но вот когда наш перьезнамённый ансамбль гордо выступал перед почтеннейшей бледнолицей публикой…

В такие моменты я опасался, что знающие люди предадут нас анафеме за такие вот, несообразные эпохе, танцы балканского полуострова, но (слава Великому Маниту!) мы неизменно оказывались там главными и единственными специалистами по индейцам – пусть и не всегда до конца сведущими в своём деле.

В один из моих бердских визитов Блэкфут поинтересовался: «Птаху ты уже видел?..» Какую именно, спрашиваю, птаху? Как же-с, как же-с, говорит. Живёт в Н-ске, совсем рядом с тобой, олдовая индеанистка Нонна Одинокая Птица, рекомендую-с. Видимо, я ему тогда уже успел несколько поднадоесть своими еженедельными визитами и дотошными расспросами о всяческих индейских премудростях. Поэтому он, видимо, решил мне сплавить кого-то поближе. Авось пореже буду приезжать.

Вот это было открытие! И действительно, оказывается буквально в десяти минутах ходьбы от меня преспокойно жила сестра по духу! Причём и правда довольно олдовая: она принимала живое участие в первых питерских Пау-Вау, постоянно ездила туда-сюда к алтайским индеанистам и практически была неофициальным членом общины «Голубая Скала».

Что меня поразило в первый же приход к ней – так это гипсовый индеец на стене! Абсолютно такой же висел на стене и у меня в комнате, с самого детства, и служил мне своеобразной «индейской иконой». И ещё рядом с этим гипсовым вождём и у меня и у неё висели оперённые индейские стрелы! Прямо как домой к себе попал. В общем, нашлись родственные души. Попутно обнаружилось ещё много общего: и учились мы с ней, оказывается, в одной школе, и разное прочее… но к данному повествованию это не имеет прямого отношения.

Только вот немного странно, что судьба познакомила нас спустя довольно длительное время после моего знакомства со всеми остальными местными индеанистами. Может быть, Блэкфут готовил мне приятный сюрприз? Так сказать, приберегал последний козырь в рукаве. Или, наоборот, из каких-то своих соображений оберегал меня от этой встречи? Ведь Птаха была не самым последним человеком в индейской тусовке – как же Блэкфут не упоминал её раньше? Загадка…

А между тем выяснилось, что мы с нею уже виделись раньше и даже общались! Только тогда почему-то не познакомились. Видимо, время ещё не пришло. А случилось это годом ранее, при очень примечательных обстоятельствах, у костра на первом сибирском Пау-Вау на острове посреди Оби.

Сидим мы, сидим, пьём чай большой тёплой компанией и вдруг одна симпатичная девушка спрашивает у меня, остался ли ещё в чайнике кипяток? А как же, говорю, имеется, как раз только что свежий вскипел. Так налей мне, пожалуйста. И протягивает алюминиевую кружку. Отчего же не налить, налью, уж чего-чего, а кипятку мне не жалко. Щедро наливаю ей полную кружку кипятка и еле доношу – настолько кружка раскалилась. Она её спокойно берёт, делает глоток и вдруг морщится: да разве это кипяток?! Подходит к костру, ставит кружку на угли, вода в ней начинает бурлить, тогда девушка берёт и тут же с видимым удовольствием начинает её пить! Вот это – кипяток, говорит она. Ну, а у меня, соответственно, открывается рот. Очень неловко я себя почувствовал тогда – потому что… ну не смог угодить женщине.

С тех пор мы между собой Птаху иногда уважительно величали почётным именем – Пьющая Кипяток.

После тогдашнего шока много лет для меня оставалась жгучей загадкой такая непостижимая огнеупорность Одинокой Птицы. А совсем недавно я решился наконец и спросил её о том случае. Да это у нас наследственное – был ответ. И дед мой пил кипяток, и прадед… И до сих пор, спрашиваю, пьёшь?! Нет, говорит, давно уже бросила. Нету прежнего куража, не получаю былого кайфа.

Вот интересно, что за кайф такой?..

Я был очень рад знакомству с Одинокой Птицей, она помогала мне с переводами материалов, мы вместе смотрели новые фильмы с участием индейцев, ну и так далее… Скучать мне с нею, доложу я вам, не приходилось.

Интересно, наверно, со стороны выглядели мои визиты к Белой Тучке – самой первой индеанистке, с которой меня свела судьба. А жила она далече, аж в Академгородке.

Приезжает такой… великовозрастный, в меру упитанный юноша, говорит открывшим дверь родителям: «Я к Рите, насчёт индеанизма», и исчезает в комнате дочери. Некоторое время они там занимаются индеанизмом, потом он бесшумно выскальзывает и исчезает. И, удовлетворённый, едет к себе домой. Уж не знаю, что там думали о моих зачастившихся визитах её родители. Но отношения с Марго у нас были самые, что ни на есть, расплатонические. Мне, кроме информации, не нужно было ничего от прекрасной скво; а ей, думается, от несуразного меня – и тем более. А уж она была из себя вся такая… златовласая пышка, ммм… Имя Белая Тучка зазря не дают.

Правда, при моём первом визите она, таинственно мерцая глазами, вдруг неожиданно приказала: «Понюхай моё платье!» Видя мою растерянность, она взяла со стола сложенное индейское платье и сунула его мне под нос: «Как пахнет дымом! Это я только что вернулась с Пау-Вау во Вьетнаме!»

Вот, думаю, какой крутой у нас тут филиал индеанистики – аж в самом Вьетнаме ребята имеют возможность проводить свои Пау-Вау, и я тоже туда когда-нибудь съезжу! Какое, однако же, гениальное решение: там ведь повсюду в избытке растут длинные, прямые, гладкие бамбуковые шесты для типи, уже полностью готовые – не надо корячиться с заготовкой сосновых! Оказалось, правда, что они называют Вьетнамом одну дикую заросшую местность под Бердском…

…Но платье я добросовестно обнюхал и подтвердил: да, запах дыма в наличии, Пау-Вау и правда состоялось, всё без обмана.

Та-Ва – Белая Тучка (Маргарита Постнова)

Нина Овсюкова, Погремушечная Змея, была подружкой детства Белой Тучки; но она же, к сожалению, была и инвалидом с детства, не могла самостоятельно передвигаться. Однако при этом не теряла присутствия духа, была очень общительной, жизнерадостной и деятельной. Да чего там, настолько крутой, что в конце-концов к ней на дом даже приезжала настоящая индеанка с Юго-Запада! А Нина и занималась как раз юго-западными племенами.

Она была координатором клуба индеанистики «Содействие», который был организован задолго до моего появления (и занимался, естественно, как видно по названию, политиканством) и ввиду своего положения всегда находилась дома и отвечала на звонки потенциальных индеанистов, или просто желающих продать литературу по индейцам. Для этой цели у них были повсюду в городе расклеены объявления.

Кстати, именно Нине я обязан тем, что нашёл свою жену Иринку Высокую Сосну и у нас с нею потом родились сыновья Дениска и Мишка (привет В. Драгунскому). То есть, получается, практически всем ей обязан.

Это именно Нина попросила знакомого наклеить в Университете Академгородка на доску объявлений мою прокламацию, приглашающую к знакомству новых индеанистов, и будущая жена прочла её там и позвонила мне! Так мы с ней и нашли друг друга (см. фото на обложке).

И ещё по этому же объявлению нашёлся друг-приятель, живущий буквально через дорогу от меня, с которым мы тесно общаемся вот уже больше четверти века.

Если вдуматься… Как в моей жизни всё завязано на индейцах…

Вот то самое объявление.

Конечно, присутствуют в нём некоторые преувеличения. Так сказать, планы на будущее. Но в целом мы и правда занимались почти всем указанным.

Когда я составил текст этого объявления, то попросил Блэкфута нарисовать к нему какую-нибудь завлекательную, чисто индейскую картинку – чтобы люди уже на расстоянии, даже не читая сам текст, понимали, о чём идёт речь в листовке. Он и нарисовал… Чувствовалось, что старался сделать как лучше, и мне самому рисунок очень понравился. Вполне традиционный: подобные символы часто можно увидеть на многих вещах, связанных с индейской тематикой. Тут тебе и раскрашенный священными символами череп кормильца-бизона; тут тебе и характерные для индейцев орлиные перья; и всё это на фоне боевого щита. Вроде бы тут всё в строчку… но только не для новосибирских обывателей! Чем-то им эта листовка шибко не угодила. Стали они срывать это безобиднейшее объявление повсюду – где бы я его не расклеивал: в магазинах, на остановках, в учебных заведениях, на столбах… Видимо, череп с рогами навевал им антихристианские сатанинские ассоциации. Но это уже их проблемы. Ну правильно: вместо того, чтобы хоть попытаться разобраться, в чём дело – сразу нужно сорвать. Недалёкие, ограниченные, тупые люди – привожу несколько эпитетов, можете сами выбрать наиболее подходящий. Мы просто не угадали их примитивную психологию – да и правильно, нечего ещё метать бисер перед свиньями.

В Бердске, где обитал наш негласный «вождь» Блэкфут, на пятом этаже семейного общежития каким-то чудом ему была выделена отдельная комната-квартира под помещение индейского клуба. И это не фигуральное выражение, она действительно была получена чудесным образом! Дело в том, что эта квартира в общежитии считалась «нехорошей». Никто из жильцов не мог там выдержать больше одной ночи: то сам собою включался свет, то человека окликали по имени какие-то голоса, ну и тому подобная чертовщина… Словом, никто там не задерживался. Поэтому, когда пробивной Блэкфут обратился в заводской комитет комсомола с просьбой выделить для клуба укромный уголок, то его желание легко удовлетворили. То есть выходит, что само помещение просто терпеливо ждало своих подлинных хозяев! Оно пришло самым, что ни на есть, священным образом – а индеанисты очень ценят такие магические происшествия. К слову сказать, после этого в квартире уже не замечалось ничего такого особенного.

Блэкфут в то время находился в неустанном поиске единомышленников: агитировал по школам, расклеивал повсеместно индейские прокламации, да и просто на улицах определял намётанным глазом и отлавливал подходящих мальчиков-подростков (девушки вербовались значительно реже, а жаль), и обучал их в помещении клуба индейским ремёслам. Готовил себе, как раньше писали в газетах, достойную смену. Захожу туда, а там какие-то шкуры выделываются, другие вымачиваются (с соответствующими запахами), отовсюду свисают сумки с бахромой, на столах незаконченные бисерные полосы, кучки перьев на бастлы, на полу каркас большого барабана… Всё это продержалось довольно долго: ещё до моего появления этот рассадник индеанизма просуществовал более 5 лет, но в конце-концов всё же пришли нехорошие бледнолицые, потрясли своими бумажками и выселили клуб… Надеюсь, духи квартиры их примерно наказали за это.

Я сам в изготовлении вещей, в основном, налегал на оружие – на разные палицы, томагавки, луки-стрелы, и на всякие бытовые и культовые вещи; а особенно на музыкальные инструменты – флейты, бубны, погремушки. Эта необъяснимая склонность к изготовлению именно музыкальных инструментов была у меня с самых детских пор, а теперь вот дошёл уже и до гуслей, арф, колёсных лир, и даже до клавесинов… Что же касается изготовления оружия – вовсе я никакой не воинственный, а просто мужчина и хотел бы подержаться за то, за что держались в старину именно индейцы-мужчины. Было бы странно, если бы я хотел подержать в руках женский скребок для снятия мездры со шкур или стал бы вышивать бисером.

Хотя вот для многих бисерные работы почему-то стали основным направлением их деятельности в индеанистике. Вот чего лично я вообще не могу понять. Ну, попробовал разок и я, вышил несколько коротких полосок с простым узором и тут же совершенно охладел к этому занятию. Не понимаю я такого ажиотажа вокруг бисера.

Во-первых, бисер, как товар бледнолицых, пришёл к индейцам уже довольно поздно. Я имею в виду, уже целыми мешками, чтобы вот так досконально украшать бисером всё окружающее пространство. Поэтому лично мне это уже не очень интересно. Уж лучше потихоньку иглами дикобраза вышивать, что ли. А что – скромненько и со вкусом.

Во-вторых, свои типичные теперь для них геометрические бисерные узоры индейцы переняли с торговых персидских ковров, с некоторой, конечно, адаптацией. Да и характерные растительные узоры (цветочки, листочки и ягодки) тоже подсмотрели у белых вышивальщиц – у французских монахинь, кажется.

И в-третьих, и основных: парни, ну ёк-макарёк! – это ведь всё-таки женские дела. Короче, у меня не пошло.

Мне и самому странно, что к вроде бы красивым бисерным вещам я остаюсь совершенно равнодушен. Даже если это полностью расшитый бисером жилет или даже платье. Ну, расшил и расшил – если больше нечего было делать. И носи теперь на здоровье. Хотя я и очень ценю чужой труд и усидчивость. Но вот бисерное творчество индеанистов отчего-то меня совсем не цепляет. Возможно, это потому, что меня всегда больше интересовали вещи изначальные, бытовавшие у индейцев до прихода белых.