Текст книги "Отряд"

43

ОНИ ОТПРАВИЛИСЬ в погоню сразу после полудня.

– В прошлом году я получил значок за выслеживание животных, – сказал Ньютон, чтобы разрядить обстановку. – Но, знаешь, значков за выслеживание людей не дают.

Они решили обыскать главную тропу. Шелли не мог уйти слишком далеко. Перед выходом ребята доели оставшуюся чернику – ту, что предназначалась для Ифа. Ягоды на вкус были горькими, но мальчишкам нужны были силы.

Ньютон положил в рюкзак полевой журнал, карту острова, веревку и фонарик. Макс отломил у вяза ветку. Она была такой же толстой и длинной, как ручка швабры. Конец он заострил, превратив палку в копье.

– Не хочу, чтобы он приближался к нам, Ньют.

– А как же мы получим свечи?

– Может быть, получится убедить его бросить их нам.

– Думаешь? – Ньют глядел с сомнением. – А не мог он их тоже проглотить?

На этой безрадостной ноте они и отправились в путь. Солнце скрылось за пепельными тучами. Температура резко упала. Дневной свет начал меркнуть. Ребята смертельно устали еще до того, как сделали первые шаги по крутой тропе.

– Знаешь, я видел его вчера ночью, – признался Ньютон. – Шелли. Он приходил, пока ты спал.

– Погоди, что? Зачем? – Макс невольно вздрогнул. – Что он делал?

– Просто сидел на корточках. Ну, знаешь, наблюдал. В своем обычном стиле.

– А ты что-нибудь сделал?

Ньютон покачал головой:

– Я тоже просто следил за ним. Честно говоря, я подумал, что было бы не так уж и плохо, если бы он умер здесь. Знаю, звучит ужасно, но…

Ньютон выдержал взгляд Макса, а тот мельком заметил – не в первый раз за последние несколько дней – кремниевый стержень, который прятался в Ньюте. Неожиданный для того, кто обычно падает на спину и показывает свое мягкое брюшко. Если бы у Макса спросили, кто еще выстоит после всего этого, он бы назвал Кента и, может быть, Ифа. Но у Ньютона был тот самый взгляд выживальщика. И дело не в заработанных им значках, не в том, что он лучше всех умел разжигать огонь. Такими внутренними ресурсами, как у Ньютона, никто из остальных ребят просто не обладал. Даже сам Макс. Когда тебя всю жизнь дразнят, приходится отращивать довольно толстую кожу.

– Я не о том, что мы должны навредить ему, – произнес Ньютон. – Когда вернемся, надо рассказать полицейским, что он все еще здесь и болен. Возможно, они смогут что-нибудь сделать.

– Я понял.

– Я просто говорю, что если они не успеют вовремя…

– Давай не будем об этом, ладно, Ньют?

– О чем же нам говорить?

– Ну, не знаю. Может, о еде?

Ньют ухмыльнулся:

– Хорошо.

Они перечисляли все, что нравилось. Персиковый кобблер из закусочной Фриды, который приносили с шариком подтаявшего ванильного мороженого. Бифштексы толщиной в два дюйма, покрытые тающим жиром, которые отец Макса готовил на ежегодном летнем барбекю. Творения пиццерии Сэмми в Тинише – за доставку в Норд-Пойнт нужно было доплатить пять баксов, но даже один слегка жестковатый кусочек, покрытый маленькими острыми пепперони и сыром моцарелла, того стоил.

– О-о-о! – взволнованно воскликнул Ньютон. – Канноли из булочной Стеллы. Самые лучшие. – Он вскинул руки с таким видом, словно окончательно разрешил какой-то трудный спор, выдав не подлежащий сомнению факт. – Снаружи хрустящие, а внутри сладкий сыр и шоколадная крошка. Раскусываешь, и начинка просто… – его язык медленно высунулся изо рта, – …выплескивается. Растекается по вкусовым рецепторам. Я сейчас бы миллион таких съел.

Макс наклонился, схватившись за живот. От восторженных речей Ньютона у него слегка закружилась голова.

– Черт. Может, нам стоит поговорить о чем-нибудь другом.

Они нашли нору скунса – это стало ясно по запаху – и то, что могло быть лисьей тропой, но никаких следов Шелли. Ребята спорили о том, где он мог прятаться и прятался ли вообще.

– Вдруг он крадется за нами? – предположил Макс, и это чертовски их напугало.

– Мы должны довериться нюху, – сказал Ньютон. – Как Тукан Сэм[20]20
  Тукан Сэм – мультипликационный персонаж, рекламирующий хлопья для завтрака «Froot Loops», который способен учуять их на большом расстоянии.


[Закрыть], понимаешь? Незнакомец, скаут-мастер Тим и даже Кент – все они начинали сладко пахнуть, верно? Мерзко и сладко.

Макс кивнул.

– Ага, как что-то сгнившее. Как будто кого-то стошнило после того, как он съел на ярмарке два рожка сахарной ваты и залез на «Зиппер».

– Да, наверное, вроде того. Так что если мы почуем этот запах…

– То будем знать, что Шелли уже близко. Отлично.

Солнце на западе опускалось все ниже. Сумерки сильнее и сильнее сгущались на горизонте. Из-за холодного ветра ребята сутулили плечи.

Ньютон рассмеялся и произнес:

– Знаешь, мама убьет меня, когда все это закончится.

Максу нравилось, что Ньютон продолжает думать таким образом – по-прежнему представляет, что все это закончится. Что когда-то они окажутся дома, в безопасности.

– Зачем ей, Ньют? За что убивать-то?

– За все это. За то, что ввязался.

– Мы ни в чем не виноваты, Ньют. Просто с нами случилась жуткая история.

– Да знаю я, знаю. Моя мама просто иногда такая… Слишком заботливая, понимаешь? Прямо с ума сходит. Помнишь, нам на дом задавали проект с мучным младенцем?

Конечно, Макс помнил. Учительница дала каждому по бумажному пакету с мукой, чтобы ребята заботились о нем как о ребенке. Кое-кто из учеников не воспринял задание всерьез. Иф сбросил своего мучного младенца с крыши школьной подсобки и улюлюкнул, когда тот взорвался на площадке для игры в классики. Кент обмотал весь пакет клейкой лентой, чтобы не было разрывов. Услышав об этом, учительница нахмурилась. «Ты ведь не станешь заклеивать скотчем настоящего ребенка, правда?» – спросила она у Кента. «Да неужееееели?» – ответил Кент с наглой улыбкой, вызвав у остального класса смешки.

– Я правда старался хорошо ухаживать за своим, – сказал Ньютон. – Нарисовал на пакете лицо, и все такое. Но дело в том, что у меня потные руки. Это патология. Ступни и подмышки тоже потные. Ничего не могу поделать. Каждый раз, когда я прикасался к пакету, тот становился мокрым. Потом начал разваливаться на части. Я велел себе перестать возиться с ним, но ничего не мог с собой поделать. Все время прикасался, просто чтобы убедиться, что он на месте и в безопасности. Пакет слегка надорвался, потом еще немного, пока наконец совсем не развалился. Мой мучной младенец… Вроде как умер. Наверное, я его убил.

– Это просто дурацкий пакет с мукой, Ньют.

Ньютон скорчил гримасу, которая означала: «Ничего ты не понял, чувак».

– Я просто говорю, что иногда чем больше о чем-то заботишься, тем больше вреда наносишь. Не нарочно же, понимаешь? В конечном итоге причиняешь боль тому, кого любишь только потому, что слишком стараешься. Вот что иногда делает со мной мама. Она так хочет, чтобы я был в безопасности, что это, как ни странно, мне же в конце концов и вредит. Но, знаешь, я все понимаю. Наверное, нет на свете ничего тяжелее, чем заботиться о ком-то. Стараться сделать так, чтобы он не пострадал.

ЦВЕТ НЕБА уже напоминал сильный кровоподтек, когда Макс уловил первые нотки сильной и сладкой вони.

– Чувствуешь запах? – прошептал он.

Ньютон кивнул:

– А откуда он?

Ребята задрали носы, целясь в то место, из которого, казалось, исходил запах, – полость в усыпанном сланцем склоне холма.

Они отошли подальше, чтобы выработать план действий.

– Может, нам стоит покричать ему? – спросил Макс.

– А вдруг он спит. Зачем будить? Мы можем просто вытащить у него свечи.

– Прямо из кармана?

– Если они там лежат, то, думаю, так и придется сделать.

– Ладно, хорошо. – Макс несколько раз судорожно вздохнул. – Но что, если он не спит? Что, если станет сопротивляться?

– Ты спрашиваешь, должны ли мы причинить ему вред?

– Ну, не знаю. Думаю, должны. То есть ты ведь уже треснул его по голове, так что…

Ньютон закусил губу:

– Будем надеяться, что он уже спит. «Камень, ножницы, бумага» на то, кому войти первым?

Рука Ньютона, опустившись, сжалась в кулак. Рука Макса легла плашмя. Бумага била камень.

– Забудь, – сказал Макс. – Мы спустимся плечом к плечу.

Ньютон покачал головой:

– Слишком узко, да и вообще, уговор есть уговор.

44

СРАЗУ ЗА ВХОДОМ пещера уходила вниз, и ребята погрузились во тьму. Липкую, прокисшую тьму, которая маслом растекалась по коже. Казалось, рецепторы глаз по щелчку отключились – раз, и все.

Ньютон шел впереди, обеими руками сжимая самодельное копье Макса. Он решил, что это и есть та самая тьма, которая царит на дне моря. Тьма, в которой рыщут слепые твари с бледной и студенистой кожей, под которой можно разглядеть, как работают их органы. Кошмарные существа. Хоть раз увидишь их при свете дня, будешь орать от ужаса. Незрячие глаза на тонких стебельках; пасти, которые так растягиваются, что могут заглотить «хендай»; ряды крошечных заостренных зубов. Подобные создания могут выжить только в глубинах моря, у их тел нет никакой защиты от солнца – кожа спекается и превращается в кашу еще до того, как они достигают поверхности. Но эти чудовища приспособились к своей слепоте. Они толкаются и налетают на других существ, живущих в беспросветной тьме, а время от времени набрасываются на них своими шипами, щупальцами или зубами.

«КБПАМ?» – подумал Ньют. Ответ пришел быстро: Алекс Марксон перепугался бы до смерти. Кто угодно напугался бы до смерти.

Слаженное дыхание мальчишек жаром отдавалось в ушах. Из-под ботинок сыпались крошечные лавины сланца. Где-то внизу по камням текла вода – искавший море приток. Воздух наполнял сладкий запах разложения.

Рука Макса крепко сжимала фонарик. Пока еще выключенный. Ньютон скажет, когда будет пора. Темнота давила на глазные яблоки. За ними пульсировал постоянный страх, накапливалось чудовищное давление. Темнота напирала на глаза извне, страх – изнутри, и Макс боялся, что они лопнут, точно зажатые в тиски виноградины. С Шелли точно случилось что-то ужасное – ни один человек в здравом уме не стал бы здесь прятаться.

Ребята медленно спускались, выставив вперед руки, чтобы не врезаться лицом в камень. Стены пещеры были скользкими от какого-то вязкого вещества. Может, водорослей? Макс представил себе крошечных крабов-альбиносов. Как они шныряют по этой клейкой дряни: клешни щелк-щелк-щелкают. Вообразил над головой постукивающий зонт из миллиона таких крабов. Щека прикоснулась к склизкому каменному выступу, на ощупь тот напоминал гигантский шершавый язык. То, что Макс не закричал от ужаса, можно считать маленьким чудом.

Темнота запутывала. Ничто не могло проникнуть сквозь нее. Даже дыхание ребят, казалось, вырывалось наружу лишь для того, чтобы удариться в какую-то невидимую преграду и отскочить обратно. Темнота поглощала, сводя с ума. Проникала в рот, в уши, в нос, в глаза, вторгалась во все части тела, пока не становилась единым целым со своей жертвой.

Ребята забирались все дальше и дальше… И тут раздались звуки.

Жуткие звуки, исходившие бог знает от чего.

ШЕЛЛИ СЛЫШАЛ, как они приближались. Слух у него стал очень острым. О да. Действительно, очень острым.

А вот увидеть их он не мог. Увидеть мальчишек, которые пришли забрать свои мелкие трофейчики. Дурачков, которые хотели вернуться в свои дурацкие дома, в свою дурацкую жизнь.

Он не мог их видеть, но скоро сможет потрогать.

ЕСТЬ ЕСТЬ ЕСТЬ

О да. Шелли поест. Сначала возьмется за жирного, потом – за тощего. Съест их глаза, чтобы они ослепли. Затем съест их ноги, чтобы не сбежали.

Здесь настоящий рай. Прекрасный новый мир, в котором они станут гораздо счастливее. Придется приспособиться, конечно. Но они могут пригодиться.

Они тоже станут папами. Да, они все станут папами.

Какая прекрасная идея!

ОТ СТРАННЫХ ЗВУКОВ сердце Ньютона сжалось. Он это прямо почувствовал.

Из темноты доносилось протяжное влажное хлююююп… хлююююп… хлююююп…

– Фонарь, – отрывисто приказал Ньютон.

Макс щелкнул выключателем. Яркий свет затопил пещеру.

Хлююююп… хлююююп… хлююююп…

Лица ребят стали белыми, словно яичная скорлупа. Казалось, страх выкачал всю кровь из кожи. Шеи и руки покрылись мурашками. От сладкой вони, запертой среди липких камней, у мальчишек закружилась голова.

Они стояли перед небольшой полостью в скале.

– Вон там, – указал Ньютон.

В неглубокой лужице с соленой водой лежали свечи зажигания. Неужели все так просто? Макс осмотрел воду в поисках белых извивающихся нитей. Чисто. Он подобрался ближе, схватил свечи и повернулся к Ньютону с робкой, полной надежды улыбкой. Фонарик осветил скалу позади приятеля.

Слева от пояса Ньютона что-то едва заметно шевелилось. Свечи зажигания выскользнули из онемевших пальцев Макса.

Он дрожащей рукой указал Ньютону за спину. Тот нахмурился, резко обернулся и отпрянул. Его взгляд наполнился ужасом.

Из темной каменной чаши показалось существо, которое когда-то носило имя Шелли Лонгпре. Оно выползало наружу, точно паук. Медленно выбиралось из своего укрытия, с грацией акробата разворачивая бледные конечности.

– Сссссс… даааааассссс… – по-змеиному прошипело существо. – Висссшшшу… дааааааааасссс…

У него были длинные конечности и выпуклый живот. Голое полупрозрачное тело опутывала сетка огромных голубых вен. Руки и ноги превратились в обернутые тонкой кожей кости.

Застывший от ужаса Макс поймал себя на том, что думает о прошедшем Рождестве. Родители купили ему тромбон. Завернули в блестящую бумагу и положили под елку. Макс, конечно же, сразу понял, что это: упакованный тромбон мало отличается от неупакованного.

Именно так и выглядели ноги существа – кости будто завернули в подарочную упаковку цвета кожи.

– Даааааааасссссссссс…

Голос напоминал одинокий визг отшельника. Существо ползло к ним с ухмылкой, полной отвратительного ликования, отвратительного голода, отвратительного желания.

Левый глаз был совершенно белым. Что-то вытянуло пигмент из глазного яблока, и оно стало напоминать обсосанный мятный леденец. Правый глаз сморщился высохшей горошиной. В окровавленной глазнице метались белые нити, издавая мерное шуршание. С таким звуком ветер треплет колосья на фермерском поле.

Тяжелый живот раскачивался между ног бесстыжим отростком. Размером с пляжный мяч, он дрожал, готовый вот-вот разродиться. Ребра торчали наружу гигантскими пальцами. На плечах сочились какой-то мерзостью огромные наросты. Бедра опоясывали гниющие язвы.

Мысли Макса путались – всего несколько часов назад это существо было парнем, который мало чем отличался от него самого.

Хлююююп… хлююююп…

Губы существа отвисли, точно у старой лошади. Беззубые десны белесыми лохмотьями свисали с нёба, напоминая сердцевину тыквы. Невероятно длинными пальцами существо потянулось к Ньютону. Кожа на кончиках была объедена. Шипение сменилось визгом сумасшедшего:

– ДАДАДА-А-А-А!

Стряхнув оцепенение, Ньютон ткнул копьем в лицо чудовища. Кожа лопнула и повисла морщинистыми лоскутами. Существо жалобно взвыло и заметалось на карачках по пещере. Живот волочился по камням. Кожа, крепившая его к брюшине, растянулась и пошла тонкими трещинками. Макс пришел в ужас от мысли, что она оборвется. Что же, во имя всего святого, хлынет тогда наружу?

– Беги! – заорал ему Ньютон.

Макс прижался спиной к стене и резко обернулся. Изо рта чудовища-Шелли высунулся язык – узловатый корень. Неужели оно пытается учуять его, как это делают змеи?

Существо стремительно ринулось вперед. Мелькнула голая спина. Что-то под кожей электрическим шнуром обвивало позвоночник.

Костлявая лапа вцепилась Максу в лодыжку. Его мочевой пузырь расслабился. Теплая влага потекла по ногам. Чудовище-Шелли, казалось, тоже это почувствовало – глядя вверх алебастровыми глазами, оно скулило и обнюхивало икры мальчика. Макс закричал и оттолкнул его ногой. Фонарик выскользнул из руки и, упав на землю, лениво завращался.

Макс схватил Ньютона за руку и потащил к выходу. Разум без умолку голосил, ужас грозил заткнуть его навсегда…

Внезапно фонарик замер. Луч света карабкался по ногам удиравшего Ньютона. И тут из темноты на него бросилось чудовище. С пронзительным визгом нашедшей трюфель свиньи вцепилось в правую ногу.

– Пусти! – заорал Ньютон. – Отстань от меня!

Но оно продолжало цепляться. Ньютон почувствовал между ляжками жаркую тяжесть гигантского живота. И сквозь шипение различил какие-то скребущие звуки – они исходили из черного провала рта.

– О боже, Макс, оно собирается…

Живот чудовища-Шелли лопнул, точно назревший нарыв. Бедра и живот Ньютона окатило горячей жижей, в которой плавали иссохшие органы, сморщенные кишки и несметное число извивающихся бледных нитей.

Ньютон закричал от ужаса и отвращения, а лицо чудовища-Шелли довольно расслабилось.

Ньютон высвободился из цепких лап и заскользил на каблуках по мокрым камням. Чудовище рухнуло на пол пещеры. С тошнотворным хрустом разбились изъеденные кости лица.

* * *

Из показаний, данных под присягой Строптивцем Брюэром Федеральному Следственному комитету в связи с событиями, произошедшими на острове Фальстаф, Остров Принца Эдуарда:

В.: Адмирал Брюэр, я хотел бы спросить о ваших действиях в отношении Тима Риггса и пяти мальчиков, которые находились на острове Фальстаф в тот момент, когда туда прибыл Том Пэджетт.

О.: Выкладывайте.

В.: Я хотел бы знать, почему на протяжении всего периода изоляции вы ни разу не попытались связаться с мистером Риггсом. И почему вы не связались с мальчиками после его смерти.

О.: С какой целью?

В.: Чтобы объяснить им происходящее. По крайней мере дать понять, что их не намеренно бросили, что их родителей удерживают насильно.

О.: Эти варианты были должным образом рассмотрены и отклонены. Мы считали – я считал, – что лучше придерживаться политики «смотри, но не трогай».

В.: Но вы могли бы сбросить им еду и медикаменты. Или записки от родителей. Ведь для этого не пришлось бы их «трогать», не так ли?

О.: Если вы прослушаете запись нашего сегодняшнего разговора, то вспомните мои слова: «Ничто не прибывает, ничто не убывает».

В.: Но разве это относится к информации, адмирал? Вирус не может передаваться через сообщения.

О.: А истерия может. Знание не всегда сила. Оно может навредить так же легко, как и невежество. Допустим, мы рассказали бы этим ребятам, с чем они столкнулись. Да они бы – простите за выражение – чокнулись.

В.: Разве вы не согласитесь, что, судя по доказательствам, которыми мы теперь обладаем, некоторые из мальчиков все равно чокнулись?

О.: Оглядываясь назад, да, я, конечно, соглашусь. Послушайте, подобные трибуналы и устраивают благодаря таким людям, как я.

В.: Определите для ясности «таких людей, как вы», адмирал.

О.: Я говорю о людях, которые выбирают курс и придерживаются его. Некоторые полагают, что это делает нас жесткими. Твердолобыми. В худшем варианте – бесчеловечными. Так и есть, решения, которые принимают люди вроде меня, со стороны могут показаться именно бесчеловечными. Нас всегда будут судить задним числом. Задавать вопросы. Почему должны были умереть люди? Те сорок четыре человека во время вспышки атипичной пневмонии. Эти дети на острове. Что ж, это нормально, и я все это принимаю – в смысле, критику, а не тот факт, что каждая эпидемия забирает причитающуюся ей долю смертей. Я надеюсь добиться того, чтобы смертельных случаев не было вовсе. Но если такие люди, как я, не будут принимать неудобные решения, то впоследствии появятся совершенно другие вопросы. Не «Почему должны были умереть эти сорок четыре человека?», а «Почему должны были умереть эти пять миллионов?». Или «Почему должно было умереть все Восточное побережье?». И в тот момент ни у кого не будет такой роскоши, как трибунал. В тот момент все будут отчаянно стараться не заболеть.

В.: То есть вы говорите…

О.: Я говорю, что благодаря решительным действиям людей вроде меня и становится возможной критика задним числом. Мы – первопроходцы. Иногда у нас нет ничего, кроме предположений. Мы не знаем, насколько плохо все обернется. Мы определяем степень риска, оцениваем сопутствующий ущерб, пытаемся свести его к минимуму, а затем придерживаемся выбранного курса. Так надо. Хотя я и не скажу, что спокойно сплю по ночам.

В.: Адмирал, я бы хотел сменить курс нашего разговора.

О.: Это ваше шоу. Заказывайте музыку.

В.: Замечательно. Вы знали о докторе Клайве Эджертоне и его экспериментах с модифицированным эхинококком?

О.: До всего этого? Нет.

В.: Напомните, вы входили в состав Комиссии по эпидемиологии и безопасности в сфере инфекционных заболеваний?

О.: Входил, поскольку того требовал мой долг.

В.: Тогда мне кажется странным, что…

О.: Что?

В.: Мне кажется странным, что вы ничего не знали о докторе Эджертоне. Я так говорю, поскольку Комиссия – та самая, в которой вы состоите, – прекрасно осведомлена об этом человеке. Два года назад на заседании упоминалось и его имя, и имена нескольких других врачей. По мнению Комиссии, их работа должна была подлежать более строгому надзору и тщательному контролю, поскольку исследования могли представлять значительный риск.

О.: Я хожу не на все заседания.

В.: Но вам присылают протоколы?

О.: Да. И я стараюсь детально с ними ознакомиться, но у меня очень плотный график.

В.: Адмирал, что вы думаете об эффективности мутировавшего эхинококка применительно к ведению боевых действий?

О.: Я думаю, что это чудовищно. Это чудовищный вопрос.

В.: Да, боюсь, что так и есть, но подобные вопросы должны задаваться. Вы говорите, что это чудовищно.

О.: Совершенно верно.

В.: Но я спросил вас о другом.

О.: Полагаю, в качестве оружия он был бы весьма эффективен. В определенных, строго оговоренных ситуациях.

В.: Аналогичных той, которая была на острове?

О: Как вас зовут?

В.: [имя скрыто]

О.: Что ж, [имя скрыто], если вы предполагаете, что я затягивал процесс и каким-то образом использовал этих детей в качестве… В качестве кого? Испытуемых? Если вы намекаете на это…

В.: Адмирал, имя Клод Лафлер вам ничего не говорит?

О.: Нет. А должно?

В.: Старший матрос Клод Лафлер был одним из ваших людей.

О.: Весь флот – мои люди.

В.: Старший матрос Клод Лафлер служил на той же базе, что и вы. Дочь Лафлера часто нянчила ваших детей. Хотите сказать, что не знаете Клода Лафлера?

О.: Совершенно верно.

В.: До поступления на флот Клод Лафлер был слесарем.

О.: Ближе к делу.

В.: Как вы уже заметили, это мое шоу, адмирал. Я сам выбираю темп. Некоторое время назад Клоду Лафлеру был предоставлен четырехдневный административный отпуск. Этот отпуск начался за день до того, как Том Пэджетт сбежал из клиники доктора Эджертона.

О.: Да? И что?

В.: Адмирал, известно ли вам, что документы на отпуск Клода Лафлера подписаны вашим именем?

О.: Я подписываю множество документов на отпуск. Полдня провожу, подписывая всякие бумажки.

В.: Известно ли вам, адмирал, что отпечатки пальцев Клода Лафлера были обнаружены на двери черного входа в лабораторию доктора Эджертона?

О.: За ответом на этот вопрос вам нужно обращаться не ко мне.

В.: Известно ли вам, что в настоящее время Клод Лафлер находится под стражей? А также знаете ли вы, что Лафлеру есть что сказать по этому поводу?

О.: За ответом на этот вопрос вам лучше обратиться к моему руководству.

В.: Адмирал, кто ваше руководство?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

В.: Вы хотите сказать, что даже адмиралы подчиняются чьим-то приказам?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

В.: Адмирал, только что вы использовали слово, которое я хотел бы повторить. Чудовищно. Возможно, вы согласитесь, адмирал Брюэр, что преднамеренное высвобождение заразы было бы чудовищным. И если Том Пэджетт являлся той самой заразой, адмирал, то разве не ясно, что остров Фальстаф можно рассматривать как гигантскую чашку Петри, а события, происходившие там, как несанкционированный эксперимент над детьми?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

В.: Разве это не чудовищно, адмирал? Разве это не самая бесчеловечная вещь, которую только можно представить?

О.: [Свидетель хранит молчание.]

* * *