Текст книги "Отряд"

Подобное случается редко – даже с самым запущенным случаем эхинококкоза можно справиться с помощью соответствующих препаратов. Но видеозапись, изъятая из лаборатории Эджертона, доказывает, что модифицированный эхинококк чрезвычайно вынослив и чрезвычайно агрессивен: он размножается гораздо быстрее, пожирает гораздо больше и вырастает гораздо крупнее.

По сути, он эквивалентен летчику-камикадзе – аппетит ускоряет его цикл вымирания.

Мутировавший эхинококк-«пожиратель» занят двумя вещами: едой и размножением. После того как инвазия достигает критического уровня, червь начинает поглощать живые ткани своего носителя – такое поведение отличает его от обычного эхинококка, который не способен переваривать ничего, кроме отходов жизнедеятельности. Пожиратель начинает потреблять белок, жир, мышечную ткань, даже костный мозг и стекловидное тело глаз носителя. Это объясняет бо́льшую часть эффекта «истощения», при котором человек за считаные часы становится похожим на жертву длительного голодания.

Распад усугубляется тем, что каждая молекула пищи, потребляемой пожирателем, служит единственной цели – росту колонии. Пожиратель ест и откладывает яйца. Колония пожирателей нередко достигает критического уровня после инкубационного периода, занимающего всего несколько часов.

Носитель просто не в силах принимать достаточное для удовлетворения потребностей колонии количество пищи: то, что он съедает, ведет к производству все большего числа существ, ищущих все больше пищи…

* * *

24

КЕНТУ СНИЛСЯ СОН.

Они с отцом на берегу океана. Приближается ночь. Поверхность воды зловеще гладкая – ни волнения, ни ряби, – поэтому Кент догадывается, что спит.

Он думает о девочке из своего класса. Анне Униак. Анна хорошенькая и стройная. Он уверен, что отец ее одобрит. В школе Кент часто поглядывает на Анну краем глаза – она сидит чуть впереди и левее. Свет из окна касается нежных бесцветных волосков на ее щеках. «Похоже на пушок персика», – думает Кент. Он мог бы съесть Анну совсем как персик.

Небо затягивают странные облака. Низкие и багровые, они словно истекают кровью в лучах заходящего солнца. Кенту чудятся в них какие-то фигуры – волнистые и извивающиеся, как будто облака уступают напору океанского ветра, или рождают своих двойников, или что-то еще, чему он не может дать названия.

Отец в полицейской форме. Его значок мерцает в угасающих всполохах вечернего света. Торчащие из рукавов запястья выглядят исхудавшими, а пальцы – чересчур костлявыми.

– Ночь будет долгая, – говорит отец. – А я, черт возьми, проголодался.

Над ними пролетает стая птиц – не вездесущих чаек, а угольно-черных воронов с пронзительными глазами – их тени накрывают лодку. Кент слышит невыносимые крики и может разглядеть гнилые клювы. Из-под крыльев сыплется пепельная пыль. Она разлетается по воздуху крошечными белыми ленточками, точно серпантин на параде.

Страх прокрадывается в сердце Кента. Лучше бы ему так не пугаться. Отец всегда учил, что страх – бесполезная эмоция. «Страх – всего лишь слабость, которая покидает тело», – не раз говорил он Кенту.

Но во всей этой сцене есть что-то неправильное. В грозных фигурах среди облаков, в разлетающихся белых существах… И в отце. В отце…

Полицейская форма висит на нем. Отец тянется к Кенту похожими на палки руками – такие подошли бы узнику концлагеря. Его пальцы – это просто клацающие кости. Лицо – одни сплошные скулы, выпуклые дуги бровей и тонкая как пергамент кожа, натянутая до предела.

– Долгая ночь! – кричит это отощавшее привидение. – Долгая и голодная ночь! Вкуснятина-ням-ням!

Отец дотягивается до Кента, костлявые руки вцепляются в плечи, впиваются, пронзают. Джефф Дженкс наклоняется ближе, его кожа лопается – на лице, будто на костяном фарфоре, появляются тонкие трещинки. Потом они соединяются, начинают извиваться, и внезапно Кент понимает, что лицо отца состоит из сотен белых пульсирующих трубочек.

– Никто меня не любит, – печально поет отец-червь. Извивающиеся алебастровые личинки скатываются с его губ, попадают в рот, довольно извиваются на дырявом, будто швейцарский сыр, языке. – Никто не уважает, пойду я на болото, наемся я тобой.

Кент вместе с отцом падает на дно лодки. Лицо старшего Дженкса разваливается на части. Мерзкие твари срываются вниз, соскальзывают с воротника, теплыми дождевыми каплями падают на запрокинутое лицо Кента. Отыскивают его рот, нос, уши и глаза, вползают в них с жадным остервенением.

– Это всего лишь страх проникает в тело, – произносит отец.

ИМЕННО НЬЮТОН предложил составить список.

Инстинкт самосохранения подсказывал мальчику, что это самый разумный план. Когда мир вокруг рушится, лучше поставить перед собой несколько простых задач и сосредоточиться на них. А пока над ними работаешь, у разума есть возможность справиться с ситуацией. Если преодолеть первый шок – от смерти и внезапной изоляции, – то, возможно, позже появится план получше.

Они стояли на берегу: Эфраим, Макс, Шелли и Ньютон.

– Три пункта, – начал Ньют. – Во-первых, найти какую-нибудь еду. Во-вторых, лекарство для Кента.

– Зачем? – спросил Шелли. – Он просто кончит, как Тим.

Ньютон резко вскинул голову. «Заткнись, Шел. Заткнись и уйди. Дотопай до океана и утопись в нем».

– Этого мы не знаем. Мы вообще ничего не знаем.

Шелли только улыбнулся – невозможно сказать, то ли печально, то ли ядовито, – и побрел к кромке воды. «Вот и правильно. Просто не останавливайся, придурок», – подумал Ньютон и продолжил:

– В-третьих, мы сделаем плот или весла для лодки, которая у нас уже есть.

Эфраим, упершись в колени, согнулся пополам, его вырвало на камни. Тело вибрировало, словно камертон, по которому ударили изо всех сил. Некоторое время он так и стоял, тяжело дыша, затем выпрямился, вытер губы и произнес, глядя на остальных:

– Даже не знаю. Я не знаю, что теперь делать.

Он замолк и посмотрел на костяшки пальцев. С какой-то одержимостью потер их, и по запястью снова потекла кровь.

– Это нормально… – заговорил Ньютон.

– Это не нормально, – перебил его Эфраим. – Скаут-мастер мертв. Он… Боже, его живот разорвался, и оттуда высыпалась куча червей. Червей. Как, черт возьми, они туда попали?

– Мы должны держаться подальше от хижины, – произнес Макс. – И делать, как сказал Ньют. Добыть еды. Сделать плот или что-то вроде того. Найти способ вернуться домой.

– А ты уверен, что мы сможем вернуться? – крикнул Шелли с пляжа.

Он сидел на корточках, помешивая воду палкой. Прижал ее кончиком жирное тельце морского слизня. Медленно надавливал, пока слизень не лопнул, будто наполненный соплями шарик для ванны.

Ребята не видели, что он сделал. Да и какая разница? Одна половина Шелли – которая постепенно разрасталась – хотела сбросить маску, прятавшую его настоящее лицо. От такой возможности у него в животе образовался теплый комок.

– О чем ты, Шел? – спросил Эфраим.

Тот указал на приземистые силуэты на горизонте:

– Это не траулеры. И не рыбацкие лодки. Это суда, типа военных.

– И что?

– И то, сам подумай, Иф. Тот парень, который появился прошлой ночью. Что за штука из него вылезла? Затем скаут-мастер, потом Кент. Чем бы это ни было, оно распространяется, верно? А значит, это болезнь. Перескакивающая от человека к человеку. – Шелли, склонив голову набок, глядел на Эфраима, который все тер и тер костяшки пальцев о грубую ткань штанов. – Оно как-то проникает в тебя и начинает… Делать то, что делает, я думаю.

Руки Эфраима сжались в кулаки. По его штанам текла кровь.

– О чем ты, Шел?

– О том, что они могут и не позволить нам вернуться. Даже если мы построим плот. Они будут удерживать нас тут, потому что мы заразные. Мы заразные.

– Заткнись, – велел ему Макс. – Это тупая фигня. Никто не станет удерживать на острове кучу детей, Шел. Наши родители не позволят. Они взрослые. А взрослые такой хрени не делают.

Пока слова эхом отдавались в тишине, Макс сообразил, что всего несколько минут назад, в хижине, придерживался прямо противоположного мнения. Его собранность исчезла, разум беспокойно и растерянно метался.

– Ты можешь объяснить эти корабли? – с надеждой спросил его Эфраим.

– Они, может, и военные, но это не значит, что собираются мешать нам вернуться домой. Вот что я хотел сказать.

– Тогда почему за нами не приходят? – поинтересовался Шелли.

На этот вопрос у Макса не было ответа.

– Может быть миллион причин держаться подальше, – сказал Ньютон. – Если тут что-то заразное, то, возможно, существует лекарство. И тогда сюда примчали бы быстрее ветра. Но Макс прав: если взрослые заставляют нас ждать, на то, я уверен, есть серьезная причина. А пока нам придется справляться самим. Это ведь несложно, верно? Мы ведь скауты, да?

– Ну и что же мы будем есть? – поинтересовался Макс.

– Ягоды и грибы, – ответил Ньютон. – Как считаешь, у нас получится что-нибудь поймать? Скаут-мастер показывал, как ставить силки, а в хижине есть веревка.

– И ты готов ее принести? – спросил Шелли.

– Если придется, – спокойно произнес Ньютон.

– А как насчет Кента? – вмешался Эфраим. – Если он болен…

– Если? Он болен, – сказал Шелли.

– Не заткнешься – я засуну твою голову в дупло, – огрызнулся Эфраим.

– Побереги силы, Иф. – Голос Шелли стал шелковистым.

– Нужно, чтобы Кента стошнило, – сказал Ньютон. – Лучшего способа вытащить то, что у него внутри, нет. Для этого есть вполне безопасные растения. Они записаны в моем полевом журнале, который тоже остался в хижине. Так что мне лучше…

Из-за мыса, выступавшего на южной оконечности острова, раздался звук мотора. Ребята с трудом разглядели приближающуюся лодку.

– Эй, гляньте-ка, это же гоночный катер мистера Уолмака, – сказал Эфраим.

Кэлвин Уолмак был одним из немногих, кто приезжал в город на лето. Он появлялся каждый июнь с загаром цвета красного дерева, отбеленными зубами и визгливой женой по имени Типпи. Мистеру Уолмаку принадлежал пришвартованный на пристани винтажный гоночный катер. «Феррари» среди лодок, как называл его отец Макса, – один сплошной огромный мотор, прикрепленный к полоскам полированного тика.

Катер мистера Уолмака с ревом несся по воде, ударяясь о волны и опасно подпрыгивая. Почти летел. За ним гнались два других катера – приземистые, выкрашенные в серовато-черный цвет. На носах у них были установлены орудийные башни.

Гоночный катер с треском сорвался с большой волны. Двигатель заглох. Над ним зазмеилась, пачкая небо, тонкая ленточка дыма. Ньютон увидел на катере двух человек, но те были слишком далеко, и лиц разглядеть не удалось. Люди размахивали руками.

Преследующие катера зажали суденышко с двух сторон. На палубу быстро перебрались какие-то люди. Эфраиму показалось, что на солнце блеснуло оружие.

Катера покачивались в волнах прибоя. Мальчики наблюдали за происходящим, заслонившись ладонями от яркого солнца. Черные катера ушли тем же путем, каким появились. Гоночный остался на месте, но выглядел опустевшим. А когда нападавшие были уже далеко, его сотряс небольшой взрыв. Из двигателя вырвался столб пламени. Над морем пронесся звук, похожий на выстрел из дробовика.

– Какого черта? – На лице Эфраима смешались недоумение и страх. – Что тут происходит?

Ни у кого не было ответа – ни о том, что случилось с мистером Уолмаком или его катером, ни о том, что вообще происходило с тех пор, как две ночи назад приплелся тот странный незнакомец.

Все утратило смысл. Происходящее было за пределами.

Гоночный катер затонул в считаные секунды.

25

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОНИ отправились в лес, Ньютон вернулся в хижину за веревкой и полевым журналом. Сердце мальчика стучало словно тамтам. Он еще не успел переступить порог, а на лбу уже выступили крупные капли пота.

«Не делай этого, – прозвучал в его голове голос матери. – Пожалуйста. Это очень опасно, Ньют».

Мать Ньютона все время оберегала своего единственного сына. Элизабет Торнтон залетела за день до того, как получила титул «Мисс Острова Принца Эдуарда». Для острова «залетела» было обычным выражением, как будто местные женщины постоянно отовсюду слетали – с табуретов, с лестниц, с утесов – и по пути залетали. Своей беременностью Элизабет была обязана стилисту – утонченному мошеннику, который наставлял ни о чем не подозревающих конкурсанток. За определенную плату он учил их натирать зубы вазелином до жемчужного блеска или для придания должного подъема обматывать грудь клейкой лентой. Подобные люди следуют за конкурсами красоты, словно чайки за краболовными траулерами.

Именно этот стилист и обеспечил Элизабет интересное положение накануне шарлоттаунского фестиваля картофеля. А на следующий день исчез, совсем как сборщики картошки, саранчой налетавшие на остров осенью лишь затем, чтобы с первыми зимними ветрами вернуться на материк. Ньютон никогда не спрашивал об отце. У них с матерью сложился свой идеальный маленький мир, где он был вполне счастлив. А что касается навыков, которым мог бы научить его отец, ну, был ведь скаут-мастер Тим. И он казался Ньюту гораздо лучшим (суррогатным) папой, чем какой-то стилист.

Из-за осложнений во время родов у Элизабет сильно зарубцевались стенки матки. Иметь детей она больше не могла, Ньютон остался ее единственным.

«Тут у некоторых полным-полно ребятишек, – говорила она сыну, – как будто они пытаются сотворить совершеееенно идеального. Ну, а у меня сразу получилось! Думаю, так Бог по-хитрому сказал мне, что больше не нужно пытаться. Я всегда смогу найти другого мужчину, но никогда не смогу найти другого сына».

А уж находить мужчин Элизабет умела. Ей достаточно было выйти на улицу и свистнуть, как со всех сторон сбегались претенденты с цветами и коробками шоколадных конфет в мозолистых руках. Элизабет Торнтон была настоящей красавицей. Еще одна расхожая фраза острова – «Женщины после двадцати пяти нужны так же, как и елочный базар после Рождества» – к ней не относилась. С возрастом ее лицо приобрело призрачное сияние, которое только усиливало красоту. Недостатка в поклонниках у Элизабет не было несмотря на то, что она была обременена сыном-подростком. Даже таким чудаковатым, как Ньютон. Хотя ни на какие уговоры выйти замуж она не поддавалась и они продолжали жить вдвоем в маленьком домике на окраине города. Вполне счастливо.

Однако Элизабет была страшно мнительной. К большому огорчению Ньюта, она жаждала завернуть его в пузырчатую пленку, прежде чем выпустить в мир. Даже скаутов не одобряла. Но понимала, что для него отряд – единственная отдушина, ведь дети в школе бывали очень жестокими. Сыновья ловцов омаров и фермеров не понимали ее чувствительного мальчика. Лучше уж скауты, чем одинокие прогулки по лесу и гербарии с корешками и папоротниками.

– Будь осторожен, – сказала она Ньютону перед поездкой на остров Фальстаф, затем поцеловала в лоб и взъерошила волосы. – Не ешь подозрительные грибы и не гоняйся за тем, что может тебя укусить.

– Мама, пожалуйста, – убито ответил Ньютон.

Пока он пробирался через разрушенную штормом хижину, в ушах звучал ее голос: «Ньют… Ох, Ньют, мальчик мой, это плохая затея».

Но разве у него был выбор? Здесь его книги. И веревка. Без них всем придется голодать. А Кент, возможно, умрет так же, как и скаут-мастер.

На одно мимолетное мгновение у Ньютона возникла непривычная для него фантазия: он представил себя дома, кругом толпа поклонников, а в починенной им лодке благодарные собратья-скауты. Затем церемония в ратуше, мэр прикалывает ему на грудь значок, в позолоченной раме стоит портрет скаут-мастера Тима, мама машет из толпы, рядом невредимые и признательные Макс и Эфраим – теперь они его друзья, – мэр называет его настоящим героем, а Ньют возражает: «Все благодаря моей скаутской подготовке, сэр».

Из-за этой глупой и самоуверенной выдумки он немного смутился.

Крыша хижины просела сгнившей аркой и касалась пола – или почти касалась. Часть ее все-таки не дотягивалась – неровный край с покрытой плесенью черепицей не доставал до половиц. На другой стороне – возможно, всего в футе от Ньютона – лежало тело скаут-мастера. В последний раз, когда они с Тимом виделись, тот корчился от боли… Ньютону не хотелось об этом думать. Но первые прожилки настоящего ужаса уже начали змеиться в животе. Жуткая тишина давила на грудь. И отражалась такой же жуткой тишиной по ту сторону крыши, где остался скаут-мастер.

Или тишина была неполной? Ньютон почти не сомневался, что расслышал что-то.

«Ньютон, маленький мой, убирайся оттуда, убирайся немедленно!»

Он подумал о своем кузене, Шервуде. Высоком, широкоплечем Шере, с налитыми мускулами деревенского парня. А после задумался об Алексе Марксоне, мальчике, созданном им на Facebook, – сплаве Шервуда и его самого.

«Как бы поступил Алекс Марксон?» – гадал Ньютон. Он превратил фразу в аббревиатуру: «КБПАМ?»

Итак… КБПАМ в такой ситуации? Алекс не стал бы бояться. Хотя нет, Алекс стал бы бояться, потому что Алекс, безусловно, нормальный человек с нормальным инстинктом самосохранения. Но он сделал бы все, что потребуется. Он поступил бы правильно.

Как могли черви оставаться живы, если их хозяин умер? Такое ведь невозможно, верно? Ньютон уставился на выступ между черепицей и полом. По краю тянулась едва заметная светлая полоска…

Да, он мог поклясться, что видел какое-то движение. Мелькание крошечных извивающихся теней.

Затем Ньютон услышал шорох. Словно тараканы копошились в миске незастывшего желе. В рот брызнула слюна, горькая и терпкая, как хлорофилл в листке воскового растения. Ньют ослабел от страха. Желудок словно наполнился холодным свинцом, а яички втянулись.

«Убирайся отсюда НЕМЕДЛЕННО!»

Это уже была не мама. Это кричала первобытная часть мозга, ледяной голос выживания. Ноги Ньютона подогнулись, ему показалось, что кости превратились в студень. Безграничный страх вторгался в сознание карнавалом кошмарных образов: начисто обглоданные черепа и пустые глазницы; огромные белые черви выползают из пылающих туннелей, словно адские поезда; длинные гибкие руки тянутся из сумрака к… к…

У Ньютона вырвался прерывистый стон. Мальчик закрыл лицо рукой и попятился. Ударился задом о стену хижины и вскрикнул от удивления.

– Ньютон? – с тревогой окликнул его Макс. – Ты в порядке?

Тот с трудом сглотнул. Так приятно услышать голос Макса, вспомнить, что мир больше этой хижины с просевшими углами и инопланетными звуками, от которых кожа просто вопила.

– Я в порядке. Оставайтесь снаружи. Выйду через секунду.

Ньютон знал, что может просто убраться к черту, – в этом ведь одно из преимуществ ребенка. Дети могут отказаться от чего угодно в любой момент и без каких-либо реальных последствий.

Вот только взрослых вокруг не было. А у него тут дело.

Ньютон осторожно сполз по стене и пролез в спальню. Там, в дальнем углу, были его книги. В пяти футах от правой ноги валялся спальный мешок. Присев на корточки, Ньютон по-крабьи пополз к нему. И тут услышал сухие хлопки пугача – Пафф! Пафф! Пафф! – и представил невесомые ленты, несущиеся к нему по воздуху. Он полз все быстрее, в груди нарастал стон отчаяния.

Ньют добрался до спального мешка и натянул тот на себя. Но успел заметить, как воздух замерцал от светящихся завитков. Ньют лежал под спальником, вдыхая запах владельца – застарелый пот, сосновая смола и тайком выкуренные сигареты. Должно быть, Ифа.

Ньютон обмотал голову и поднялся. Пафф! Пафф! Пафф! Он сориентировался, проглотил страх, застрявший в горле сливовой косточкой, и поплелся к шкафу, шаркая ногами и прикрываясь спальником, точно щитом. Даже сквозь ткань шорохи теперь были очень громкими, они звучали одновременно и нетерпеливо, и раздраженно.

Хотя сердце билось так сильно, что содрогалась каждая косточка в теле, а из всех пор выступал насыщенный адреналином пот, Ньютон продвигался вперед осторожно и не спеша. Господи, черви почему-то были все еще живы и не прекращали обстрел. Ньютон решил, что это, наверное, споры, яйца или что-то еще – так черви заражают на расстоянии. Краем глаза он видел, как мимо пронеслась странная лента.

«Не вдыхай их вообще не вдыхай уходи отсюда сейчас же СЕЙЧАС ЖЕ СЕЙЧАС ЖЕ СЕЙЧАС ЖЕ СЕЙЧАС ЖЕ».

Пальцы коснулись края развалившегося шкафа. Правой ноги почти касался кончик указательного пальца скаут-мастера Тима. Ньютон сбросил спальный мешок и, едва тот опустился на тело мертвеца, бешено помчался назад.

Спальник приглушил очередное «Паффф!». Из-под него торчала рука. Застывшие, неестественно скрюченные пальцы напоминали корявые куски пла́вника, выброшенные на берег.

Ньютон бросился к своему рюкзаку и убедился, что нейлоновый шнур по-прежнему внутри. Полевой журнал слегка разбух после ливня, но записи можно было прочесть. Ньют быстро проверил, не попала ли на него серебристая лента. Нет, все чисто. Он сунул блокнот в рюкзак, еще раз все осмотрел и выскочил на улицу.

* * *

Новости из Монтегю (ОПЭ), «Островной вестник», 22 октября:

ДВОЕ МУЖЧИН АРЕСТОВАНЫ

ЗА НАРУШЕНИЕ КАРАНТИННОЙ ЗОНЫ ВОЕННЫХ

Двое мужчин арестованы после инцидента, произошедшего в нескольких милях от северного побережья Норд-Пойнта.

Сегодня в начале одиннадцати часов утра офицерами военной полиции были взяты под стражу Реджинальд Кирквуд (45 лет) и Джеффри Дженкс (43 года) из округа Нижний Монтегю. Оба обвиняются в крупном хищении и прямом нарушении требований режима чрезвычайного положения. Согласно канадской уголовной Хартии, минимальное наказание, которое предусматривает первое обвинение, – лишение свободы сроком на пять лет.

По показаниям очевидцев, Дженкс, начальник городской полиции, и Кирквуд, окружной коронер, украли катер, принадлежавший мистеру Кэлвину Уолмаку. Мистер Дженкс провел катер через трехмильную полосу, отделяющую главный остров архипелага от острова Фальстаф, который остается в карантине из-за потенциального присутствия неизвестной биологической угрозы.

Конкретные детали не разглашаются, но, по имеющимся данным, катер потерял ход вследствие технических неисправностей. Нарушителей преследовали два судна военного патруля, и оба мужчины были взяты под стражу.

Из-за близости к острову и возможности биологической трансфекции угнанный катер был затоплен при помощи зажигательного устройства.

Арестованные являются отцами Кента Дженкса и Максимилиана Кирквуда, членов скаутского отряда 52, в который также входят Шелли Лонгпре, Ньютон Торнтон и Эфраим Эллиот, всем им по 14 лет. Вечером прошлой пятницы они отправились в тренировочный поход на остров Фальстаф в сопровождении скаут-мастера Тима Риггса (42 года), врача, постоянно проживающего в Норд-Пойнте. С момента установления карантинной зоны они изолированы на острове.

На время публикации звонки в офис военного атташе остаются без ответа.

* * *