Текст книги "Под сенью исполинов. Книга вторая"

Глава 18. Алгоритм эволюции

Трипольский ещё никогда не испытывал такую боль – как бы наложенную одна на одну. Физическую почти удалось утихомирить. Достаточно просто не глядеть на иссохшую, растрескавшуюся кожу руки. И стараться не шевелить окоченелыми пальцами, что, правда, давалось труднее, ведь хотелось этого постоянно.

Куда страшнее жгло осознание: он почти не резонировал. Он, Алексей Трипольский, не вошёл в число немногих, которые, со слов мистера Макленнора, могли без ущерба для себя контактировать с протоматерией, а значит, работать с ней долго, продуктивно и без оглядки на собственное состояние. Повезло хоть, что не вспыхнул, как тот несчастный, что «подарил» планете Карину.

Это было фиаско. Позорное поражение, и Фарадей плакал, не сдерживаясь. Да, от него ничего не зависело, но мысль эта не приносила облегчения. Он ненавидел себя: тощие, трясущиеся руки, слабое сердце, готовое от любого шороха забиться мимо ритма. Всё эта хилая оболочка! Это она не резонировала с изначальной субстанцией Вселенной, отвергалась ею, как нечто недостойное, ущербное.

Захотелось сбросить её, вылезти из тонкой сухой кожи наружу, как из того скафандра…

Но Мистер Макленнор был снисходителен. Он сказал, что Джессика Бристоу резонировала лучше, но ненамного. Что пока ничего не потеряно, и что шансы всё успеть у них есть. Но для начала нужно отбить от соискателей вызванный транспорт.

Макленнор ушёл не меньше двух часов назад и пока не вернулся. Хоть и сказал, что место приземления совсем рядом, ведь он готовил всё заранее и даже расчистил площадку в горах, поближе к собственной лаборатории. Ясная была устроена так, что все управляемые аппараты могли опуститься только в строго заданные точки, на холмы, под надзор стража. Лес укрывал все три материка, окольцовывавшие Ясную, а открытые пески вдоль океана, где не было хвойных гигантов, попросту проглатывали всё, что их касалось. Сразу. Как голодный Шаи-Хулуд, гигантский червь из позабытой всеми, легендарной Дюны…

Несмотря на то что рука горела, становилось холодно. Возможно, его просто знобило от пережитой боли. Трипольский встал и направился к транспортёру.

Поесть. Нужно просто подкрепиться. Жаль, не догадался прихватить печенья, которое готовила Рената Дамировна. В сравнении с обедом из сухой смеси и солёной воды они просто божественны!..

Квантовый мозг Алан Макленнор почти сразу куда-то унёс. Фарадей предпочитал думать, что где-то есть некие особые условия, но мысль о недоверии настойчиво стучала в темечко. Тепло ликования, которое разливалось от солнечного сплетения ещё не так давно, сменялось сосущей пустотой. И та, питаемая тревогой, росла с каждым часом.

Что-то было не так… Что-то ускользнуло от его внимания… Что-то критически важное.

Стены пестрели иероглифами, среди которых, как выяснилось, «китайских» было от силы процентов сорок. Остальное – набор никак не связанных, разнородных знаков, литер и символов, соседствующих кое-где с примитивными изображениями, очень похожими на наскальную живопись.

Трипольский никак не мог взять в толк – на кой всё это? Зачем скульпторам, подобно каким-то неандертальцам, украшать стены? Не из тяги же к «прекрасному» представители цивилизации четвёртого, а может и, чем чёрт не шутит, пятого типа по шкале Каутца изображали всевозможных существ эволюционной видовой цепью! И уж точно не из любви к каллиграфии исписали тут всё никак не связанными иероглифами и символами! Во всём этом должен быть смысл…

Идея, заложенная в ту самую шкалу, по которой было принято «мерить» возможные ступени развития инопланетных цивилизаций, Трипольскому никогда не нравилась. Он давно критиковал модель, где за основу основ взято потребление энергии цивилизациями, но не предусмотрена сама эволюция генерации той энергии. Шкала фантаста Каутца, как и её предшественница, шкала Кардашёва, были некорректными, с его точки зрения. Да и не только его. Много кто неглупый из мира науки утверждал, что развитие звёздных цивилизаций пойдёт скорее по пути повышения эффективности энергопотребления, а не прямолинейной и неизящной энергетической экспансии. Трипольский не раз отмечал, например, несостоятельность такого астроинженерного сооружения, как сфера Дайсона, которую даже пару-тройку раз «обнаруживали» земные астрономы.

Цивилизации уровня ифритов-скульпторов наверняка нашли источник энергии гораздо менее громоздкий и гораздо более эффективный, чем звёзды. И, подозревал Трипольский, этот самый источник – протоматерия. Либо же напрямую завязан на ней.

Фарадей шёл по кругу вдоль стен, баюкая саднящую кисть. Поиск смысла всей этой «наскальной живописи» занял его не на шутку. И чтобы было проще, он по привычке воззвал внутрь себя – Ординатор хорошо помогал в вопросах систематизации и мог сохранить множество мнемокадров для дальнейшего сравнения. Но вместо бесполого голоса наткнулся на вату молчания. Орешек был как бы замершим, поставленным на паузу. И отчего-то было ясно, что Рената Дамировна тут не при чём.

Придётся всё делать самостоятельно. И мысль эта порядком раззадоривала.

Наперво Трипольский выделил повторение спирального символа. Он встречался часто, и всюду занимал центральное место. Через какое-то время сомнений уже не оставалось – так ифриты изображали себя.

Двустороннего паука он отметил ещё на входе. Трудно было не отметить – чудище то ещё! Наверняка это условное изображение чего-то, возможно явления, или даже цивилизации, но явно не живого существа. Подобная аберрация нежизнеспособна, это уж точно. Хотя…

Изображений живых существ более чем хватало. Нанизанные на вездесущую спираль, но уже витую, двойную спираль ДНК, они имели чёткие этапы развития. Один виток – один этап. Понятно, что всё это тоже было условностью. Но это-то и ставило в тупик! В голове жужжало назойливое «зачем». Вряд ли всё это старательно вычерчено тут, чтобы не забыть. Или для него, пришельца с далёкой Земли. Чтобы было наглядней и удобней.

Существ по зелёным стенам насчитывалось, наверное, не меньше нескольких тысяч! Это были и вполне знакомые приматообразные, и черви, и маллюски, – только почему-то думалось, что сухопутные, – и рыбы, и птицы, и насекомые, и ещё кто-то, кого так вот запросто не получилось отнести к конкретному виду. Великое множество! И все – разложены поэтапно.

Трипольский вдруг остановился. Одно существо сильно напоминало человека, во всяком случае, выглядело вполне антропоморфным и располагалось почти на самом верху, под покатым сводом. Но внимание Фарадея привлекла не форма, ведь подобной похожести тут хватало.

Над этой цепью виднелся знак. Небольшой символ… трезубец как бы… Ничего аналогичного над другими спиралями с нанизанными на них существами пока не встречалось.

Трипольский прищурился. Вот где Ординатор помог бы!

Такой же символ-трезубец нашёлся на противоположной стороне купольной стены. Бог знает, каким образом Трипольский разглядел его из-за колонны, да ещё и с такого расстояния. Он, символ, красовался над изображением существа, отдалённо похожего на чешуйчатую гориллу без шеи и с плоской головой, явно задуманной под таранные удары.

Но был и ещё интересный момент.

Стены делились на равные секции, как бы экосистемы в современной, привычной человеку биологии. На вершине всегда находилось существо со знаком-трезубцем, а прямо над ним – круглая спираль. Но изображённая не так, как обычно, а штрихами, была как бы недорисованная. Или незаполненная…

Рената Дамировна говорила, что Ординатор – это искрящаяся сфера. И, будь она здесь, наверняка сказала бы, что эти штрихи – он, Ординатор.

Мысль очень понравилась Трипольскому. Он даже похвалил себя. И если так, выходит Орешек – дело «рук» ифритов? Смелый вывод, смелый… Но это пока лишь гипотеза.

Получалось, что над каждой экосистемой главенствовал некий вид, выше которого находился только Ординатор. Отсюда значение символа-трезубца становилось вполне ясным.

Это был разум!

Но ведь и это ещё не всё. Экосистем Фарадей насчитал семь. Над каждым нависал свой «Ординатор», который соединялся почти незримой нитью-бороздкой с соседним, но помимо этого ещё и с ужасным двусторонним пауком, восседавшим на спиралевидной паутине. Фарадей нахмурился. А ведь паук появился тут позже! И то ведь не паутина его, а просто огромная спираль по центру, вокруг колонны! И именно к ней тянулись нити от всех «Ординаторов». А двухстороннее чудище – дело рук белотелых, наверняка!

Чёрт знает что вообще! У всего этого просто обязано быть функциональное назначение!

Трипольский злился. Нужно было успокоиться и хорошенько поразмыслить. Всё увиденное сильно напоминало… книгу?! Точно!

Он остановился.

Так и есть! Эти экосистемы были прекрасно продуманы и хоть и замкнуты, но явно рассчитаны на соотношения между собой. Но притом искусственно сокращённые до минимума, лаконичные настолько, насколько вообще возможно, чтобы сохранить саму функциональность экосистемы. Всё это очень походило на старательно продуманные творения фэнтези-мастеров начала века. В первую очередь количеством разумных рас – венцов искусственно продуманной эволюции! Тут их было аж семь!

«Наскальная живопись» была алгоритмом. Притом наверняка каждый символ и изображение несли значительно больше информации, чем он воспринимал. Трипольский глянул под ноги, сглотнул. Белый глянец затянул пол Узла едва Макленнор убрал пьедестал. Но куда бы ни ступал Фарадей, вокруг его ботинок возникал слабый прозрачный ореол, сквозь который виднелось озеро приторно-голубой «сгущёнки».

Протоматерия. Источник всего. Может, она разумна?.. И вся эта живопись с иероглифами, этот алгоритм эволюции – для неё?..

Странно, но рука, которую он погрузил в протоматерию, больше не тряслась. И это пугало даже больше онемения и бескровных трещин по коже. Которые почему-то становились меньше…

Он пригляделся. Трещины и вправду затягивались. Кожа вновь становилась гладкой! Выходит, протоматерия регенерирует ткани его тела! Как у Бёрда! Только у «человека» Макленнора это происходило на порядок быстрей.

– Они не пришли.

Трипольский подпрыгнул от неожиданности. Алан Макленнор появился совсем с другой стороны, бесшумно возник в одном из нескольких коридоров, ведущих из Узла.

– Кто?.. – не сразу сообразил растерявшийся Фарадей.

– Соискатели никак не отреагировали на спуск орбитального транспорта, – широкими шагами Макленнор прошёл к колонне. – Настолько озабочены запуском инкубационного алгоритма. Выходит, они не знают, что страж не может его начать в полной мере. В противном случае пытались бы препятствовать в первую очередь нам.

– Не может?

– Нет. Но изолировать орбиту он уже начал. Потому мы и торопимся. А запустить алгоритм целиком ему мешают.

– Кто? – заладил не отошедший от испуга Трипольский.

– Нет данных. Возможно, это Валентина Кислых. Часть её команды так и осталась запертыми в Ядре. Они бы давно погибли без питания, но из-за свойств протоматерии их жизнь ещё допустима. Вероятно, они каким-то образом влияют на действия стража. Как твоё состояние, мистер Трипольский?

– Я готов начинать, – бойко соврал Фарадей.

– Запас времени не большой. Ты питался?

– Да. Смесь не очень, но…

– Тогда следуй за мной.

Опять вынырнул пьедестал. Макленнор что-то нажал, потом провёл указательным пальцем по желобку сверху. Пальцем правой руки. И пол снова растворился.

Но на этот раз протоматерия не потекла ручейками к пьедесталу. Всё озеро целиком начало вдруг приближаться. Трипольский занервничал, поглядывая то на «Осу» Макленнора, то вниз, под себя. Окунаться в озеро полностью не входило в его планы…

«Лифт» остановился у самой кромки, за пару секунд до крикливой паники Фарадея. Капли теперь успевали пролететь всего несколько сантиметров, прежде чем коснуться с обратной стороны прозрачного пола и стечь обратно. Оказалось, тут внизу были ещё несколько ходов, в один из которых Макленнор и направился.

– Выявленная протоматерия имеет свойство без потерь переходить из массы в энергию и обратно, – прошипели динамики выцветшего экзотела.

– Что значит – выявленная? – Этот вопрос был самым простым и самым юрким, остальные пока слишком неуклюже ворочались в голове Трипольского.

– Люди не видят протоматерию. Хотя на Земле её предостаточно. Тут, на Ясной, она не скрыта.

– Почему?

– Потому что Ядро Земли было запущено, старт эволюции был дан миллионы лет назад. Здесь всё застыло в зачаточном состоянии. Скульпторы не успели.

Несогласие готово было выплеснуться наружу кипучей лавой, но Трипольский смолчал. Его смущало утверждение Великого Никто науки, что Земля, их с ним родная планета, тоже подверглась обработке скульпторами. Что они, люди, – их продукт. Фарадей почему-то допускал это без особого энтузиазма.

Диссонанс вызывал размах эволюции на Земле и скупость, узость и ограниченность её на Ясной. Если и то и другое дело рук» скульпторов-ифритов, то почему Ясная настолько уступает в разнообразии и структурной сложности Земле? Да даже Хиц-2 она уступает, хоть там всё живое, во-первых, хищное, во-вторых – в сущности один вид.

С другой стороны, если расшифровка содержимого стен Узла верна, то Ординатор прямое подтверждение слов Макленнора. Общеизвестно, что он был создан с помощью генной манипуляции, ускорившей развитие отдельной группы людей на территории Союза. Но в действительности, и теперь Трипольский убедился в этом ещё больше, он был «подарен» людям ифритами. И тогда возникал вопрос.

Почему не всем людям?

– Ядро – это компьютер, мистер Трипольский. Квантовый мозг планетарного масштаба.

Едва они оказались по ту сторону стены, как прозрачный пол поплыл обратно вверх. Трипольский отпрыгнул, испугавшись, что капли протоматерии, следовавшие за «лифтом», могут попасть ему на спину. Вид голубого озера вызывал мурашки.

– В разработках нашего мозга мы использовали принцип протоматерии. Кубиты питаются и охлаждаются ей.

– «Мы»?.. Вы работали не один?.. – спросил Трипольский и тут же сам себе ответил: – Конечно же, проект «Ноосфера»!.. Кто-то помогал вам. Но, постойте, если протоматерия не видна людям, как вы смогли создать квантовый мозг? Даже два!

– С нами связалось Ядро. Мы вошли в Инструментарий.

Трипольский не понял ни слова: что за Инструментарий?.. какое Ядро связалось с ними – земное или то, что тут, на Ясной?.. И наконец, кто, чёрт подери, «они»?!. Хотел переспросить, но не успел – Макленнор остановился. Пришли.

Это был своеобразный пульт управления: множество «глазков» на стене и потолке соединялись бороздами, а по центру было небольшое прозрачное оконце, сквозь которое виднелось основание той самой колонны, что держала небо с двухсторонним пауком в Узле. Но в действительности она ничего не держала. Потому как над самой гладью протоматерии вдруг заканчивалась множеством тонких блестящих игл. Некоторые были исчезающе-тонкими, некоторые загнутыми в крючки, а третьи – волнообразными.

Над оконцем были изображены два вытянутых телом «человека», которые стояли лицом друг к другу и держали руки соединёнными над головами в узнаваемом жесте. Фарадей кисло усмехнулся. Это было вулканское приветствие, столь любимое умалишённой Милош. Мнимо трёхпалая ладонь.

– Приступим, мистер Трипольский, – сказал Макленнор с неизменным уэльским акцентом. – Положите руку вот сюда.

Но рука Трипольского осталась на месте. Пустота внутри постоянно росла, как ни старался он отвлечься или думать позитивно. Он разочаровывался, хоть и не мог никак понять почему. Что-то на уровне подсознания мешало ему наслаждаться исследовательским раем, в который, думал он ещё не так давно, Трипольский угодил.

– Долго мне… надо будет её касаться? – Он смотрел на неправильную голубую каплю по центру пульта с ужасом.

– Джессика справилась за двадцать семь часов.

– Все двадцать семь часов она… мучилась?

– Она испытывала боль, – равнодушно подтвердил Макленнор.

По сути, он не ответил на вопрос, но переспрашивать Фарадей не стал. Поочерёдно смотрел то на свою кисть – «здоровую», трясущуюся, – то на голубую каплю, которая обещала ему страдания. Она явно была твёрдой и отличалась на тон-полтора от озера. И почему-то думалось, что прикосновение к ней будет ещё большим мучением.

– Если столько времени нужно для создания тела… почему тогда Карина появилась мгновенно?

– Кто такая Карина?

– Вериго, существо из виртуальной игры. Многоножка.

– Страж, – Макленнор был краток и явно начинал нервничать. Он же способен был нервничать? Вероятно, нет. Как можно нервничать без нервной системы? Но ведь акцент же зачем-то он изображал…

Трипольский потёр вытянутое лицо трясущейся рукой. В голову лезли разномастные вопросы, но он понимал, что не добьётся ничего, начни задавать их вот прямо сейчас и вместо того, чтобы приступить к созданию нового тела для Майкла…

– Мне нужна вся полнота картины, мистер Макленнор.

Фарадей произнёс это твёрдо. Ничто в жизни он не говорил настолько уверенно, потому как секунду назад ощутил под собой бездну. Пока он боялся смотреть в неё. Но рано или поздно это сделать придётся. И лучше быть во всеоружии.

– Приступай, мистер Трипольский. Первый этап займёт не менее пяти часов. Можно закончить всё за один этап, но ты будешь уничтожен. И нет гарантии, что Узел примет всю передаваемую информацию. Этого мы допустить не можем.

Трипольский поднёс руку к капле и зажмурился. Чтобы не чувствовать боль, можно множить или делить сложные числа… Можно…

Алгоритм Шора!.. Макленнор сказал, что для него он – таблица умножения! Но при этом преодолеть ассоциативный шифр Союза не смог.

Почему, мистер Трипольский?..

Вопрос в его голове прозвучал грузно, раскатисто – басом Бурова. Ответ был прост. Он блестел перочинным ножом около единственной ниточки, что ещё удерживала Фарадея над бездной пустоты.

Но Трипольский струсил. Он швырнул перочинный нож ответа куда подальше и покорно коснулся голубой неправильной капли.

Глава 19. Необратимые преображения

Они собирались в круг медленно, плавно смещаясь по сужающейся спирали в едином танце. Их становилось всё больше, и каждый, словно пуповиной, призрачной нитью от затылка соединялся с вездесущим перьестым туманом под собой.

Круглая площадь с закрученной колонной по центру заполнялась высокими белокожими людьми без всякой одежды – красивыми, черноглазыми, но худыми. Казалось, назревал какой-то праздник, пир. Неведомо откуда звучала музыка, слышались короткие переговоры, полные костляво-согласных звуков. Но главное – над площадью разливалась песня…

Большего изумления, чем на лицах певиц, наверное, невозможно было придумать. Две женщины, сидя друг напротив друга, удивлялись сами себе, напевая явно диковинные и незнакомые им слова. Иногда они ненадолго, всего на миг, замолкали и как бы вслушивались. После чего снова запевали ничего не говорящий им мотив про принца-ворона, при этом ничуть не коверкая русские слова. У окружения это вызвало то приглушённый свистящий смех, то странное оханье и щелчки языком, невесть что обозначавшие.

Вика с аборигеном стояли во внутреннем круге и смотрели на певиц с расстояния пяти шагов. Притом их самих не видел никто. Для долговязых людей, возвышавшихся над ними на три-четыре головы, их попросту не существовало.

Эти женщины явно обладали высоким статусом. Они сидели на одинаковых креслах, а снизу, под ногами кто-то шевелился. Туман в этом городе густел особо, и потому движение чешуйчатых спин было едва заметно. Словно бы вместо тумб под ступни важные особы использовали каких-то животных. Но если так, то почему животные ещё живы? Туманом же дышать нельзя…

– Она… слышит Слово… – Абориген лучился почти детским восторгом. – Видишь… моя Виктория?.. Она сама… не понимает… откуда к ней… приходят слова… Как я… ждал этого!..

Часть музыки долговязые люди творили сами, неведомой работой рта и лёгких. Выходил целый ряд «духовых» – слышался даже «дудук»… Иные играли на струнных инструментах вполне привычного землянину строения, били в перетянутые тончайшей кожей двойные барабаны – всё было белым, даже белоснежным. А кругом, куда ни глянь, тянулись галереи статуй.

Это были как не очень ясные геометрические композиции, так и вполне натуралистические, до мельчайших подробностей изображавшие каких-то человекобогомолов или ящерообезьян. Встречались и вовсе слепки, недоделки на постаментах, будто мастер отвлёкся вдруг, едва придав форму, но не наделив работу ни единой конкретной чертой. И во всём этом отчётливо прослеживалось нечто объединяющее, явный лейтмотив, благодаря которому галереи смотрелись единой, цельной композицией. Как если бы статуи собирал – а они очевидно принадлежали разным народам и даже времени – один человек, и вкусу этого человека всё тут безоговорочно подчинялось.

– Они… живы?

Абориген настолько увлёкся, что даже начал раскачиваться в такт и не сразу расслышал Вику.

– Это не… заготовки… Если ты… об этом… В какой-то мере… да, они живы… Но ненадолго… Ты не видишь… кто это?.. Это соискатели… задолго до… выхода в космос… Но уже… тогда они… были саранчой… Видишь статуи?.. Они есть и… в той Гее-А… Отравленной… Соискатели тяготеют… к искусству… пожранных народов… И Дитя выбрало… этот город… не просто так… Что-то происходит… в Храме… Что-то началось…

Это был ритуал. И он закручивался вокруг их персон. Точнее – её. Из всех белотелых поющая выглядела самой старшей, если брать человеческие мерки – ближе к годам сорока. И она единственная являлась уже привычными близнецами с одним сознанием на два тела, остальные существовали поодиночке.

Вдруг она прекратила петь. Лица её стали серьёзными, сосредоточенными, она встала обоими телами и сошла с возвышения в центр живого круга. Музыка стихла как по команде.

– Смо… три… – Абориген, уже без одной минуты в экстазе, указывал на неё дрожащим автоматом.

Близнецы подняли руки ладонями вверх, и нити, соединяющие их затылки с туманом, засияли голубым. Вика не видела выражения лица аборигена, но он чуть ли не запрыгал, когда женщина обоими телами произнесла:

– Zeva!..

Туман закипел под её ногами там, где нити от вытянутых голов сходились в точку. Чёрные глаза закатились, одинаковые тела затряслись, а окутавшую площадь тишину вдруг прорезал тончайший звон. Туман сгущался, темнел, бурлил всё медленнее, на поверхности его собиралась голубоватая накипь, которая постоянно сбивалась, комковалась и росла. Вскоре стало ясно, что звенит она. И звон этот становится невыносим.

Но вдруг всё прекратилось. Туман больше не бурлил, а по площади опять гулко покатилось одинокое барабанное «тмум-тмум»… И нити от одинаковых затылков теперь устремлялись не в туман. Они пульсировали в такт, ярко вспыхивали юрким голубым огоньком у голов, который быстро проносился по всей длине и исчезал в повисшей в воздухе пятиконечной звезде размером с мужскую ладонь, ещё не до конца вобравшей в себя множественные иглы, похожие на изморозь.

– Протоматерия!.. – Абориген в слезах рухнул на колени и запустил обе кисти в будто бы живой туман. – Это тоже… протоматерия!.. Ты понимаешь?.. Ты понимаешь… моя Виктория… что это значит?.. Это… – Он подскочил, в один прыжок оказался рядом, схватил её за плечи и развернул к белым башням замка-лабиринта. – Это Гея-А!.. Родная планета… соискателей!.. Такой она… была когда-то… И соискатели… с самого начала… своей истории… знали о… протоматерии!.. Не просто знали… Выходит они… контактировали… с…

Он не договорил. Из тумана возле витых кресел поднялись два существа. Мощные, неожиданно большие, они были похожи на противоестественную помесь обезьяны и варана. И от их плоских голов, венчанных таранным костяным наростом, тоже тянулась к туману тонкая ниточка…

Существа взяли кресла и, смиренно опустив жёлтые взгляды, пошли прочь. Белотелые даже не смотрели на них, не замечали. Но не так, как Вику с аборигеном. Эти существа были их рабами.

– Они не одни… были разумными… на планете… видишь, моя Виктория?.. – Абориген вертел Вику так, что становилось плохо. – Смотри!.. Видишь нить?.. Они разумны!.. Эти несчастные… ящеры их… трофеи!.. Побеждённые!.. Пища!.. Как и эти!.. – Он ткнул в «богомолов» на постаментах. – И эти!.. – палец в изваяние большеглазого существа, наполовину как бы вросшего «древесными» корнями в землю, – и вон те… тоже!.. Все!.. Все!.. Они когда-то… сожрали всю… жизнь на планете!.. Всю!.. Разумную!.. Жизнь!..

Только сейчас Вика обратила внимание, что выбеленная до абсолюта кожа на барабанах была чешуйчатой, а струны на изящных инструментах очень уж напоминали усы-вибриссы тех самых человекобогомолов…

– Их планета… Гея-А… – Абориген наконец отпустил Вику, отшагнул. – Она тоже самое… что и Дитя… но другое…

Вика не узнавала аборигена. Он почти спрашивал. Выглядел растерянно-возбуждённым, потухший давным-давно взгляд теперь метал молнии. Он был безумен, и сейчас это, казалось, видели даже неживые статуи на постаментах. Пена в уголках рта уже не скапливалась, а текла и капала, абориген ломал себе пальцы, и никак не мог устоять на месте дольше одной секунды.

– Гея-А – она… она как Дитя… Да!.. Они одной природы!.. Поэтому на Гее… было столько… разумных существ!..

– Дитя? – осторожно переспросила Вика. – Кто это – Дитя?

– О!.. Я не знаю… этого… моя Виктория!.. Это существо… огромной мощи… божественной силы… в недрах Ясной… Но оно… больно… Недоразвито… Раскрыто, беззащитно… перед… космосом и звёздами… перед такими, как… мы и соискатели… Остановившийся… в развитии… зачаток Бога!.. И потому… тут могут… случаться «чудеса»… Потому я… моя Виктория… умер уже… сто десять раз… Потому по… планете бродит… Смерть, которой… никогда не существовало… Ты заметила… радугу?.. Заметила, что… она… пятицветная?.. Спектр смещён… и поэтому… мы видим… протоматерию… Или всё это… газ… Я не знаю!.. Я не учёный!.. Я солдат!.. Но я познал… Познал!..

Вика обернулась к близнецам и увидела белый пьедестал, выросший из тумана. Звезда теперь покоилась на нём, соединяющие её с величественной женщиной нити пульсировали всё быстрей, в такт ускоряющимся барабанам. И Вика могла бы предположить что угодно, но только не то, что произошло после.

От толпы отделились двое и быстро направились к воздевшей тонкие руки белотелой. Абориген забеспокоился, заозирался и попятился, автомат в его руках словно бы нагрелся – никак не ложился по-нормальному.

Сверкнули длинные кривые кинжалы. Взмах, удар последнего барабана…

Теперь тишина была другой. Она скалилась голодно, в ожидании, в изнеможении, сотней белозубых ртов. Тишина стала затаённым хрипловатым дыханием, блеском множества чёрных глаз, устремлённых на бурую густую кровь, толчками рвущуюся из-под грудей близнецов.

Последний голубой огонёк перетёк в звезду по тающим нитям, и тишину поглотил хищный клёкот. Белотелые рванулись разом, со всех сторон. Вика завизжала и зажмурилась, готовая к самому худшему, но вдруг ощутила удар и тепло, слишком сильное для человеческого тела. Пряное дыхание накатывало рывками, закрывший её собой абориген стонал, скрипя зубами – по нему неслись десятки ног.

Он поднялся не сразу, только когда Вика начала истово колотить его в спину единственной рукой. Надышаться туманом – умереть медленно и мучительно.

Вокруг была кровь. Казалось, в двух телах растерзанной не могло быть столько крови…

Они ели её жадно, покачиваясь словно в трансе. С закрытыми глазами, с упоением, словно бы вся Вселенная сошлась единым клином на этом их безумном пире. Кто-то клекотал, сплошь перемазанный багровым, кто-то слизывал с себя то самое багровое с остервенелым наслаждением, кто-то трясся в чудовищном экстазе над уже голыми костями с царапинами от мелких острых зубов.

– Это – ждёт Землю… – Абориген с трудом встал, держась за грудную клетку. – Это – судьба… нашего вида… если я… не преуспею… Теперь ты… видишь?.. Теперь ты… веришь?.. Они не изменились… выйдя в космос… Они не должны… были выйти… в космос… Но их… родная планета… не молчала… как наша Земля… Она говорила… с ними… с самого… начала… У них… была протоматерия…

Вика впервые посмотрела на него без скрытой ненависти.

– Для них… не существовало… понятия чуда… или магии… Их прогресс… остановился на… этом… – Абориген устало ткнул автоматом в пьедестал со звездой.

– Что это?

– Вместилище разума… когда тело… уже дряхло… – Он усмехнулся. – Вершина… Пропуск в бессмертие… для избранных… для элиты элит… Проведи ты… столько же… времени в… Изумрудном городе… знала бы… и не такое… И возможно… кое-что поняла бы… раньше меня…

Вика отказывалась верить, что чудовища, подобные этим, могли выбраться за пределы собственной планеты. Что они, движимые исключительно голодом, первобытным хищным инстинктом, могли и путешествовали среди звёзд. Это было бы невозможно, нелепо, смехотворно, если бы…

Если бы Вселенная существовала по единым для всех законам, где нет никакой протоматерии, способной принять любую форму, выстроить в мгновение ока всякую, даже самую сложную структуру, где сущности, умеющие ею управлять, возможно даже состоящие из неё – сказка. Простая, привычная сказка.

Почему ты молчала, старуха Кислых?! Почему не предупредила о том, что пятый домен, открытый тобой, на самом деле не вмещается ни в какие рамки, не подходит ни под какие лекала, что вся наука человеческая для него – несостоятельное прокрустово ложе, которое скорее переломится само, чем переломит его?! Скажи ты об этом раньше, всё было бы иначе. Тогда бы Вика не блуждала по душным подземельям, нося в себе плод нечеловека, а незадачливый якут не погиб бы в тесном тоннеле неизвестно где. Та, прошлая Вика, серый пугливый мышонок, просто бы не полезла искать ответы в тумане сырого леса…

– Смотри…

Будто желая доказать, что весь этот кровавый пир не случайность, абориген запустил палец под повязку на шее и приопустил её, оголив не вымазанную голубой глиной кожу. Четверо ближайших белотелых, только что самозабвенно друг друга вычищавших, вдруг вытянулись и заозирались чёрными миндалями глаз. Они уже засеменили, горбясь и раскрывая окровавленные рты, прямо к нему, но абориген вновь поправил лоскут.

– Поэтому я… буду убивать… если потребуется… Я буду… насиловать… если потребуется… Я буду… творить… любые мерзости… Я готов… Лишь бы… этого… – он указал на окровавленных белотелых, – не случилось… с моим домом… Понимаешь… Вика?.. У нас… против них… нет шансов… Только я… Только если я… возьму под… контроль Ясную… им не дойти… до Земли… Попытавшись уничтожить… Дитя… Земля выдала себя…

Абориген повернулся к ней и протянул руку. Не схватил, не дёрнул с презрительно-хозяйским «поднимайся!», а ждал, когда она вложит свою ладонь в его.

– Но мне… не справиться… без тебя… Ты – ключ… к победе… над ними… Дитя откроет… тебе вход… даже несмотря… на старуху… застрявшую в Храме… Внутри нам… уже никто… не помешает… Мы дождёмся… Слова… мы используем… его, чтобы… излечить Дитя… Мы станем… родителями Дитя… Мы станем… родителями божества!.. Моя… Виктория…