Текст книги "От него к ней и от нее к нему. Веселые рассказы"

Из записной книжки отставного приказчика Касьяна Яманова

1 марта

Вчера, 29 февраля, был именинник. Три года не случалось со мной этого. Одни расходы только! Пять рублей стоило. Именины справлял у себя, на квартире – хозяин дозволил. «Только, – говорит, – чтобы дебошу не было». В гостях были свои молодцы да соседские. Все шло хорошо, но в конце вечера Иван Свистков напился пьян, начал падать, уронил платяной шкап, оторвал от печки дверцы и ушел домой, надев по ошибке вместо своей шубы хозяйкин лисий салоп. Сегодня поутру хватились салопа. Хозяин долго ругался и отказал мне от места. Вот тебе и именины!

2 марта

Сегодня искал себе комнатку. Всю Ямскую обошел и не мог найти: такие цены неприступные! «За что, – говорю, – так дорого?» «Помилуйте, – говорят, – нынче все набавляют».

5 марта

Бывший хозяин не держит меня у себя на квартире. «Ты, – говорит, – у меня теперь не служишь, так у тебя и опаски никакой нет. Кто тебя знает, может, еще стянешь что-нибудь!» Ночую у приятелей.

6 марта

Квартиру нашел на Лиговке, у Иоанна Предтечи; за 8 р. в месяц, нанял комнату у старушки с условием, чтобы не петь, на гитаре не играть, дам к себе не принимать, водку, собак и птиц не держать, не кашлять и не болеть. «Чего доброго, – говорит, – еще заболеешь да умрешь, так и хлопот не оберешься!»

7 марта

Сегодня переехал. Приходила хозяйка и осматривала мое имущество. «Нет ли, – говорит, – у тебя пистолета, пороху либо кинжала? Коли есть, так выбрось. Нынче, вон, все мода пошла стреляться да резаться, так чтоб не пришлось после отвечать за тебя!»

10 марта

Толкаюсь по рынкам и справляюсь о месте. Нет как нет! Сегодня был в Гостином Дворе, у братьев Браслетовых. «Точно, – говорят, – нам нужен приказчик, но ты не годишься: во-первых, потому, что у тебя нос красный, а во-вторых, нам нужно такого приказчика, чтобы был с бакенбардами, не ел луку, потому что пахнет, а также чтоб одевался по моде и душился духами». Плюнул и ушел. Нужно как-нибудь сходить в клуб Русского купеческого общества для взаимного вспоможения. Там бывают наши рыночные хозяева. Попрошусь, так, может, и примут на место.

12 марта

Был в клубе для взаимного вспоможения. Встретил купца Клестерова. Я поклонился – он отвернулся. Думал, что, может, не заметил, подошел к нему и говорю: «Нет ли у вас местечка, Федор Иваныч, или не услышите ли у кого?..» Поглядел он на меня зверем да и говорит: «Какую же ты имеешь такую праву местечка просить, коли ты по клубам болты бьешь?» Подошел к другому купцу; тот покосился и брякнул: «Ты бы еще больше водки по буфетам глотал!» Вот тебе и Общество для взаимного вспоможения! Хорошо помогли! С горя подошел к буфету и огорчился, царапнул четыре рюмашечки.

Забрало меня с четырех рюмок, и отправился я в карточную. Сидят дамочки и в мушку играют. Накурено страсть как, а ничего – сидят. Иная дама от одной папироски в обморок упадет, а тут на воздухе топор можно повесить, а она сидит. Вот что значит корысть-то! Одна в азарте вместо мелу схватила окурок папиросы и ну им писать на столе ремиз. Другая до того зарапортовалась, что вместо своей коленки принялась чесать коленку своего соседа. Тот очнулся. «Что это, – говорит, – вы, сударыня, мою коленку скоблите?» «Виновата, – говорит, – я думала, что это моя!» Встретил там Петра Бубырева, что в Гостином служит. Весь проигрался. «Видел, – говорит, – во сне старца, подошел будто он ко мне и говорит: „Петр, восстань, надень клетчатые брюки и иди играть в мушку в «Приказчичий клуб» – выиграешь“. Я поверил, сел по полтине и до копеечки…» Дал ему двугривенный на извозчика и угостил водкой. Повеселел он и говорит: «Еще есть средство отыграться: говорят, хорошо иметь при себе в кармане куриную ногу – наверное выиграешь. Завтра же заложу часы».

Домой пришел выпивши, долго не мог попасть в свою квартиру и звонился у трех дверей.

15 марта

А что, не дать ли мне концерта? Ведь можно деньги собрать? Хоть я и петь не умею, и ни на чем не играю, да это наплевать! Можно самому и ничего не делать. Ведь дают же на театрах концерты помощники режиссеров, библиотекари, декораторы? Я даже слышал, что сбирается дать концерт какой-то театральный плотник. Подумаем. Попытка – не пытка, спрос – не беда, а исполнители найдутся: их теперь как грибов в дождливое лето!

12 апреля

Давно не писал моего дневника. Все еще шляюсь без дела, так как никак не могу найти себе места. Нигде не берут. Старый хозяин мой распустил про меня по рынку слух, что я его на левую ногу обделал, на руку нечист и штуку полотна стянул. Без дела скучно. Хожу по церквам, по мировым судьям, по знакомым. В конце Вербной недели гулял у Гостиного Двора по вербам. Встретил бывшего своего сослуживца Акакия Шилоногова. Прежде он жил в приказчиках, а теперь сделался адвокатом – ходит по мировым судьям. Говорит, что выгодно. Уж не сделаться ли и мне адвокатом? Что ж, я грамотный.

13 апреля

Моя квартирная хозяйка все за мной подглядывает. «Голубчик, – говорит, – не удавись, пожалуйста! Нынче, вон, пишут, что люди то и дело стреляются, режутся и вешаются. Уж коли, – говорит, – такая тебе охота придет, так ты уйди из квартиры и где-нибудь в укромном месте…» «Помилуйте, – говорю, – сударыня, да я к этому самому малодушеству и желания не имею». Сегодня вечером пришла ко мне в комнату и подарила мне подтяжки на станиславской ленте. Удивился. «Это, – говорю, – сударыня, за что же?» А она мне: «Бери, бери и носи на здоровье, а то я заметила, что ты брюки ремнем опоясываешь. Сними, – говорит, – ремень-то и отдай мне, все-таки тебе меньше соблазна будет». Это она все насчет удавления. Снял ремень и отдал ей. «Ну, – говорит, – теперь я буду поспокойнее. Ты удавишься, тебе-то, – говорит, – ничего, а каково мне-то после будет? Хлопот не оберешься».

14 апреля

Был на Троицком подворье у всенощного бдения. Служили монахи. Великолепие! Какой дом новый выстроили – великолепие! Грешный человек, каюсь, соблазнился и подумал: «Не идти ли мне в монахи? Слава богу, я грамотный, да и голос есть». За всенощной встретился опять с Акакием Шилоноговым. «Пойдем, – говорит, – в трактир „Европу“, опрокинем, чайком побалуемся». «Зачем, – говорю, – в „Европу“, коли трактиры ближе есть?» «А там, – говорит, – актеры завсегда сидят, так на них посмотрим». «Какие, – говорю, – актеры?» «Всякие, – говорит, – и большие, и маленькие». Пришли в «Европу», и точно: сидят всякие, и большие, и маленькие. Посмотрели на них, долбанули у буфета по рюмке забалуя белого и сели за стол чайком побаловаться. Сидим да на актеров поглядываем. Веселые такие сидят. Грешный человек – опять соблазнился и подумал: «Не идти ли мне в актеры? Житье легкое. Отчего же мне не идти, коли я читать и писать умею?»

16 апреля

Светлый праздник. Вчера купил десяток яиц, кулич и пасху. У заутрени был у Владимирской. Купечества было видимо-невидимо! Христосовался семьдесят два раза, не считая младенцев. Нарочно считал. После заутрени пил чай дома и разговлялся. После чая лег соснуть. Засыпая, думал: какие счастливые люди – попы и сколько денег собрали они во время Великого поста и сколько соберут их еще на Святой! Вот уж в попы хоть грамотный, а ни за что не попадешь!

17 апреля

Вчера ходил по знакомым поздравлять с праздником и христосоваться. Был у купца Иванова. Прихожу – на столе стоит водка и ветчина. Похристосовались, выпили и закусили. Говорили о том, кто где был у заутрени. Хозяйка сидела в углу и вздыхала. Был у купца Семгина. На столе ветчина и водка. Христосовались, пили, закусывали, говорили о том, кто где был у заутрени. Семгина молча слушала и вздыхала. Был у Капустина, выпили по рюмке, закусили ветчиной и говорили о заутрени. Сама вздыхала. Был у Петра Семенова. Ветчина, водка, заутреня. Сама зевала и вздыхала. Один вздох был так глубок, что лежащая на столе газета взвилась со стола и упала на пол. Был… Однако довольно. Был в одиннадцати местах: везде водка, ветчина, заутреня и христосованье. Все губы обтрепал, целовавшись, и на ночь смазывал салом, опять-таки от ветчины.

Сегодня был у квартирной хозяйки. Угощала водкой и ветчиной. Насчет самоубийства разговору не было. Выпили по пяти рюмок. Вечером гулял у балаганов. Христосовался с четырнадцатью человеками, не считая жен и детей. Встретился с бывшим своим хозяином. Подошел к нему и говорю «Христос воскресе, Парамон Иваныч!» А он мне: «Пошел прочь, мерзавец!»

19 апреля

Вчера был пьян и решительно ничего не помню, что было. Помню одно, что ел ветчину. Сегодня голова трещит. С похмелья сидел дома и читал книжку «О том, како мне жить свято».

21 апреля

Был в гостях у дьячка Ижеесишенского. Пили водку, закусывали ветчиной и толковали о том, что значит «мани, факел, фарес». Время провели весело.

Вечером хозяйка, увидя меня не в своем виде, отняла у меня складной нож. «Ты, – говорит, – с пасхального-то пьянства, пожалуй, зарезаться задумаешь».

22 апреля

Сегодня весь день болен. На ветчину и глядеть не могу – претит, но водка пьется.

23 апреля

Фомино воскресенье. Сегодня в рынках «Страшный суд», то есть расчет хозяев с приказчиками: кого по шапке, кому к жалованью прибавка. Купцы кончили счет лавок. Теперь надо потолкаться по хозяевам – места будут.

24 апреля

Вчера вечером был в «Приказчичьем клубе». Акакий Шилоногов угощал билетом и водкой. «С барыша, – говорит, – потому теперь нашему брату адвокату лафа будет: на праздниках столько драк было, что беда!!! То и дело будут звать защитить у мирового». В клубе изображали собою железную дорогу и ездили от станции до станции. Станциями были три клубских буфета. Останавливались больше в Бологом, то есть в среднем буфете. Тут у нас главная стоянка была! Пили больше хрустальную, а перегородки ставили пивом, ездили в Химки, в пивной буфет.

Хоть и изрядно нахлебался, хоть и о дверной косяк лоб ушиб, но зато узнал, что купцу Самолетову двух приказчиков требуется. Сегодня опохмелялся, а завтра пойду наниматься.

25 апреля

Был у Самолетова, для счастья даже взял с собою в карман волчий зуб, которым меня ссудила хозяйка, но на место не попал. Принял он меня грозно, но обстоятельно расспросил, какой я веры, хожу ли в баню и не ем ли по постам скоромного. Также спросил, не пописываю ли в ведомостях. «Нынче, – говорит, – всякая дрянь пишет; и глазом не сморгнешь, как на тебя мораль напустят». «Помилуйте, – говорю, – где нам!» Потом поставить свои условия: каждый день быть в лавке с 9 часов утра и до 9 вечера, харчи и квартира хозяйские, жалованья 20 р. в месяц, но денег при себе не держать, дабы баловства не было, спать на себя, баня хозяйская, кухарку не трогать, книг не читать, на гитаре не играть, водки не пить, песен не петь, в карты не играть и гостей к себе не принимать. «Это, – говорю, – мы все можем». «Ну а как, – говорит, – твоя фамилия?» «Яманов». «Коли так, – говорит, – так вон, мерзавец!» «За что же, – говорю, – помилуйте!» «Вон, вон, вон!» Так и выгнал. Верно, старый хозяин и ему на меня наклеветал.

26 апреля

А что, не сделаться ли мне писателем и не начать ли напускать мораль на купечество? Да нет, где нам с суконным рылом в калашный ряд! Чтоб быть писателем и мораль пускать, нужно мудреные слова знать, а я только одно мудреное слово и знаю – «цивилизация».

29 апреля. Утро

Вчера вечером был в трактире, пил чай и читал «Полицейские ведомости». В ведомостях прочел два объявления: в одном месте требуется секретарь к пожилой даме; в другом – молодой человек, умеющий громко и внятно читать по-русски. Тотчас же записал адрес. Придя домой, разделся, лег на кровать и размышлял сицевое: «Видно, уж мне в приказчики не попасть, – нужно чем-нибудь иным заняться; так не идти ли мне наниматься в секретари и в молодые человеки? Писать и читать умею, голосом обладаю зычным, даже могу назваться молодым человеком, так как на Благовещеньев день мне минуло всего тридцать два года». Решил утвердительно и с сею мыслью заснул. Во сне видел дьячка Ижеесишенского, белую лошадь и своего прежнего хозяина. Сидим, будто, в Палкином трактире под органом и едим сморчки в сметане. Ведь пригрезится же эдакая дрянь! Проснувшись сегодня поутру, рассказывал свой сон хозяйке. «Голубчик, – говорит, – остерегись! Сон худой. Не удавись, смотри. Нынче, вот, то и дело люди вешаются да стреляются!» Ведь эдакая глупая баба! Только и на уме у ней, что удавление. Плюнул и ушел к себе в каморку. Сейчас иду наниматься в молодые человеки.

29 апреля. Вечер

Ходил наниматься, но безуспешно. Прихожу, где требуется секретарь. Выходит старушка, узнала, в чем дело, и замахала руками. «Нет, нет, – говорит, – мне такого не надо! Мне нужно старичка, потому у меня две молодые горничные, а я в своем доме шуры-муры не потерплю». Плюнул и ушел. Прихожу, где требуется молодой человек; вышла опять-таки старушка, узнала, в чем дело, подвела меня к окну и принялась меня рассматривать в лорнетку. «Нет, – говорит, – ты мне не годишься». «Помилуйте, – говорю, – сударыня, отчего же не гожусь? Вы прежде попробуйте. Голос имею, что твоя труба, несколько раз в церкви „Апостола“ читал и от церковного старосты одобрение получил, а что касается до молодости, то всего тридцать два года и все зубы целы». Замахала руками и убежала. Вышел лакей: «Пожалуйте, говорит, купец, а то в участок отправим». Плюнул и ушел. Это истинное несчастие! Куда не кинь – все клин! Только даром сапоги трепал. Пришел домой усталый, как собака, хотел снять сертук и повесить на гвоздь, хвать – ни одного гвоздя в комнате, а было шесть штук. Я к хозяйке. «Это, – говорит, – я повытаскала. Неужто, – говорит, – после такого сна, что ты вчера видел, я у тебя в комнате гвозди оставлю? Сон твой прямо к удавлению и ведет. Лучше, – говорит, – я тебе два рубля за комнату спущу и сундук для платья подарю». Плюнул и перестал разговаривать.

30 апреля

Дело – табак! Из рук вон плохо! Завтра платить за квартиру шесть рублей, а денег всего имеется три двугривенных и один трехкопеечник. Как ни вертись, а придется тащить шубу в мытье. Впрочем, что ж за важность! Теперь весна, и шуба – только лишнее бремя. Даже и генералы закладывают. Весь день сидел дома и размышлял: каким бы путем мне себе пропитание добывать? В монахи идти еще успею, потому что, может быть, какое-нибудь и получше дело наклюнется; в актеры – и хорошо бы, да не знаю, к кому обратиться. Пойду-ка я лучше в писатели и начну напускать мораль на купечество. Что ж, в самом деле, ведь не боги же горшки-то обжигают! Ежели я мудреных слов не знаю, так это плевое дело: взял да и выписал из старых газет. Решено! Иду в писатели! Что будет, то будет.

1 мая

Май месяц. Кто в этом месяце женится, тот всю свою жизнь с женой маяться будет. Сообщил мне об этом вчера вечером дьячок Ижеесишенский в бытность нашу в погребе у купца Набилкова, где мы усидели бутылку водки; а также сообщил он, что у попа Макария украли из ризничей резинковые калоши. Спрашивал я у него мудреных слов для писательства! Сообщил мне и даже сам собственноручно написал на бумажке. Совершенно согласен со мной, что писателем, не знавши мудреных слов, сделаться нельзя. Вот эти мудреные слова: «жупел», «прокламация», «геенна», «инициатива», «алектор», «нигилист», «рипида», «вампир», «социализм», «альфа и омега», «конституция», «астролябия», «анатомия», «коммуна», «инсургент»… Дальше понять невозможно, так как дьячок хотя и писал, но был в то время уже совсем пьян, и вместо букв вышли какие-то куриные следы.

2 мая. Вечер

Вчера после обеда ходил гулять в Екатерингоф; в Екатерингофе валялся на травке и встретил гибель знакомых. Все приехали с водкой и закуской. Я подходил ко всем и у всех угощался. Самому мне ничего не стоило, а даже отчего-то явился в кармане барыш. Вышел из дома с сорока копейками, а принес домой шестьдесят восемь. Откуда они взялись – решительно не понимаю, так как в Екатерингофе напился пьян и даже не знаю, как попал домой. Сегодня проснулся поутру и несказанно удивился, увидя себя лежащим на кровати в одном сапоге и в шляпе на голове. Также неизвестно, как могли попасть ко мне в боковой карман сертука женская туфля с каблуком и кусок кружевной вуали!

Сейчас была у меня квартирная хозяйка и опять повела разговор о самоубийстве. Меня так и взорвало. Выругал я ее и говорю: «Коли вы, сударыня, еще хоть один раз помянете мне об этой мерзости, так я себя не пожалею и назло вам удавлюсь, да не у себя в комнате, а у вас в спальне, над вашею кроватью и на вашем же полотенце». Взвизгнула, схватилась за голову и чуть в ноги мне не упала. «Голубчик, – говорит, – что хочешь возьми, только не делай этого». «Давай, – говорю, – пять рублей». Дала. Вот дура-то! А что, ведь ее можно эдаким манером и почаще попугивать? Пять рублей – деньги!

В радости послал за водкой и за колбасой.

3 мая

Вчера был у Ижеесишенского и напился пьян. Весь вечер пели «Со святыми упокой», и ежели бы не выбили у него в квартире пять стекол, то мог бы сказать, кто время провели весело. Возвращаясь домой, подбил себе глаз.

4 мая

Вчера поутру прикладывал к глазу моченую бумагу, слегка опохмелялся и писал статью, где напустил мораль на купечество. Вот статья. Это про моего бывшего хозяина.

«Есть у нас в рынке один купец Оболтус Оболтусович Ухорылов; хвастается он своим богатством, а сам на книжку в баню ходит. Борода у него червивая и наполовину запрятана за галстук. Жена у него ведьма, то есть такая астролябия, что беда! Напьются они за ужином этой самой коммуны (рюмок по десяти выпьют), и начнется у них прокламация – в кровь раздерутся. Сынишка – тоже инсургент изрядный: подобрал к кассе ключ и каждый день запускает туда свою конституцию. Франков тысячи две выудил. Теща у него скотина и такая, можно сказать, инициатива, что чрез нее один приказчик с кругу спился. Есть у них дед – жупел отменный. На прошлой неделе он был в бане и у солдата мочалку и обмылок стянул. Дочки то и дело с офицерами социализм разводят, а те, известно, рады и все больше насчет анатомии… Брат хозяйский – вампир или даже алектор, или попросту подлец. Ездил смотреть невесту и стянул у ней с туалета хронометр. Сестра у него замужем за нигилистом, вот что по ночам ездят, и откусила мужу полуха».

Кажется, хорошо и мудреных слов довольно! Сегодня вечером перепишу набело и завтра потащу в какую ни на есть газету. Что будет, то будет! Попытка – не пытка, спрос – не беда! Примут – ладно, тогда сделаюсь писателем, не примут – пойду в акробаты.

11 мая

Весь день тосковал и выбирал из старых газет мудреные слова для сочинительства.

Мудреные слова: компетентность, судя по смыслу, слово это должно обозначать какой-нибудь крепкий напиток. Антагонизм – ад кромешный (слово это перевел содержатель табачной лавочки, человек ученый, так как служил вахтером в кадетском корпусе). Гарантия – ругательное слово. Венера – богиня любви в поганой идольской вере. Слово сие узнал из песни, где поется: «Венера, богиня любви»…

12 мая

Сегодня получил от Вавилова, что вместе в приказчиках жили, пять рублей долгу и писал стихи «К ней». Даже придумал и «ее». «Она» – это дочка табачника, где я табак покупаю. Имя ей Вера. Стихи вышли очень чувствительны.

А что, не посвататься ли мне к этой Вере? Хоть она и ундерская дочь, но все-таки из лица аппетитна, и у ейного тятеньки табачная лавка и десять билетов внутреннего займа в нагруднике зашиты. Жениться мне давно уже пора, потому холостой человек завсегда имеет меньше доверия и солидарности.

13 мая. Утро

Всю ночь не спал и думал, как бы мне половчее подъехать к табачнице Вере Евстигневне. В течение ночи выпил целую бутыль квасу и решил передать ей мое стихотворение. Почем знать, может, она и растает.

13 мая. Вечер

Весь день спал и видел во сне табачницу. К вечеру переписал стихи, надел новый сюртук, начистил циммермана и отправился в табачную. Также перед уходом хватил для бодрости две двухспальные рюмки самоплясу, а чтобы не несло из пасти, заел сухим чаем. Прихожу – стоит за выручкой. «Здравствуйте, – говорю, – Вера Евстигневна. Позвольте пачку папирос „Лаферма“ в десять копеек, только получше». Подала. «Тятенька с маменькой, – говорю, – здоровы ли?» «Слава богу, – говорит, – ко всенощной ушли». «Ну, – думаю, – в самый раз попал», и сел. «Все, – говорю, – вы хорошеете, Вера Евстигневна». «Совсем напротив, – говорит, – это вы, верно, мне в контру». «Вовсе, – говорю, – не в контру, а комплимент из груди и от сердца». – «Это, – говорит, – мужчины завсегда так говорят, а потом коварство и покажут». «Мы, – говорю, – отродясь ни одной девушке нашего коварства не показывали, потому что это очень низко, а что насчет любовного разговора, так отчего же?..» «Я, – говорит, – об этом и понимать не должна». «Стишки, – говорю, – любите?» – «Люблю, – говорит, – только чувствительные». – «Хотите, – говорю, – я вам предоставлю? Вот-с, пожалуйте. Это я сам про вас написал». Бросил стихи на выручку, сделал ей ручкой и убежал. Кашу заварил, будет ли только успех?

14 мая

От квартирной хозяйки просто житья нет! Сегодня только что проснулся и сел пить чай, как вдруг она вваливается в комнату. «Ты, – говорит, – молодец, и с квартиры не едешь, и, кроме того, вижу я, галстук булавкой закалываешь. Отдай-ка, – говорит, – мне булавку-то, а то, не ровен час, воткнешь ее себе в висок и шабаш! Тебе уж и то было предзнаменование к смерти!» Тихий я человек, а тут рассвирепел и выгнал ее вон. Нет, так нельзя, нужно искать комнату у другой хозяйки! Со злобы написал ругательные стихи на моего бывшего лавочного хозяина.

15 мая. Утро

Вчера вечером пошел искать себе комнату и по дороге зашел в табачную. Табачница стояла за прилавком, а ейный тятенька был в другой комнате и пел: «Вдоль я пьян, поперек я пьян!» Вошел я, а она так и зарделась. «Извините, – говорит, – тятенька хмелем зашибшись и песни поют». «Не извольте, – говорю, – беспокоиться, это и с нами по праздникам бывает. Стихи изволили прочесть?» «Прочла, – говорит, – только не знаю, как я об этом понимать должна?» «Оченно просто, – говорю, – как комплимент моих чувств к прекрасной девице». «А может, вы интриган и эти стихи к другой девице относятся?» «Сейчас, – говорю, – умереть, – к вам! Это вы совсем не в ту центру попали, потому я в вас очень влюбившись и даже, можно сказать, ночей не сплю». «А вы, – говорит, – по какой части?» «По купеческой», – говорю. «Коли так, – говорит, – так зайдите к нам завтра. Я вам напишу ответ моих чувств. Только нам здесь будет невозможно видеться, так как тятенька сняли на Черной Речке будку, открывают там табачную лавку и меня с маменькой туда посылают, а сами здесь торговать будут». «Это, – говорю, – еще прекраснее, так как я ищу себе квартиру и, стало быть, найму тоже на Черной Речке». Сказал «адье», сделал ручкой и ушел.

Сейчас же отправлюсь на Черную Речку и буду искать себе комнату.

15 мая. Вечер

Был на Черной Речке; все улицы обходил, но комнаты от жильцов себе не нашел. За какую-нибудь конуру просят пятьдесят, а то так и шестьдесят рублей в лето! В глубокой горести, с прискорбием души и тела, шел я по Мало-Никольской улице и хотел уже возвращаться в город, как вдруг увидел на воротах надпись: «Отдается небольшая дача за 20 р. в лето». «Стой, – думаю, – нам такую и нужно!» Вошел на двор и закричал дворника, но вместо дворника вышла баба и сказала, что она хозяйка. «Нам бы дачку, – говорю, – тетенька». «А собак и девиц при себе не держишь?» «Нет, – говорю, – тетенька, мы этим баловством не занимаемся». «Коли так, – говорит, – пойдем», и повела меня по задворкам. «Вот, – говорит, – дача. Двадцать рублей без торгу». Поглядел я – совсем хлев. «Да ведь это, – говорю, – коровник». «Точно, – говорит, – что по взапрошлый год это был коровник, но вот уже второй год дача, так как мы пол новый настлали и окно сделали». «Да ведь здесь, – говорю, – протекает дождь сквозь крышу? Вот потоки». «Протекать-то, – говорит, – протекает, так зато и цена дешевая. Летось не хуже тебя военный офицер жил, так и тот не жаловался. Пойдет дождь, – он по углам посуду расставит, а сам клеенчатое пальто наденет либо зонтик распустит, да так и сидит». Подумал-подумал и дал задатку три рубля. Что ж, по крайности, буду жить недалеко от табачницы. Вот она что значит, любовь-то!

16 мая

Был у табачницы и сообщил ей, что нанял себе дачу. «Очень, – говорит, – приятно, потому по вечерам, после запору лавочки, мы будем гулять с вами в Строгановом саду. Только не знаю, как маменька, потому она все ругается и хочет пришпилить мне хвост». «Чувства, – говорю, – свои изволили изобразить?» «Изобразила, – говорит, – только мне очень стыдно. Возьмите, – говорит, – но не читайте, а спрячьте у себя на груди». Полезла к себе за лиф, вытащила оттуда бумажку и сунула мне в руку. Сказал ей «мерси», подарил на память сахарное сердце в пятиалтынный и ушел домой.

Вот ее письмо.

«Дражайшему предмету моему, Касьяну Иванычу, посылаю мой любовный вздох из груди моей. О, с какими слезами читала я стихи ваши! Хоть и стыдно писать, но вы моя палительная любовь. Я сама не знаю, что со мной сделалось. Внутри загорелось, и сердце оборвалось, и голова пошла кругом, так что сдавала с рубля сдачу и просчитала гривенник, а тятенька обругал меня за это кобылой. Но из-за вас я снесу всякое пакостное слово. Ежели будете за мной ухаживать, то угощайте маменьку почаще киевской наливкой, и тогда она будет смотреть на нас сквозь пальцы. Она сырая женщина и, ежели выпьет, сейчас ко сну, а я от политичного кавалера никогда не откажусь, потому нынче все больше охальники. А ежели будете ко мне свататься, то сводите тятеньку в трактир и угостите померанцевой водкой. Пьяный он добрее, а трезвый ругатель. Вчера видела во сне козла. Это хороший знак. А также не худо бы вам подарить ему бархатную жилетку. Вот моя любовь. Лети, письмо, от любви к любви в руки. Пишите ответ: любите меня или нет? Написала бы вам стихи, да тятенька сжег мою книжку.

В.».

Дело идет на лад, и девка будет наша, а с нею и табачная лавка! Завтра переезжаю на Черную Речку.

26 мая

Живу на Черной Речке и блаженствую всласть. Каждый день встаю в восемь часов утра и пью чай, после чего отправляюсь к кабаку, где останавливаются чернореченские дилижансы, и слушаю, как ругаются промеж себя щапинские кондукторы и ямщики. День провожу с хозяйкой в приятной беседе об Антихристе. Удивительно любит этот разговор. По ее соображениям, Антихрист должен быть не один, а несколько, и между ними ее собственный племянник, ухитрившийся прошлое лето украсть у нее из-под трех замков пятипроцентный билет, а нынешнее лето пропивший в кабаке ее любимого кота. Здесь также узнаю я, у кого из соседей что варится и жарится к обеду, а также кто из супругов подрался между собою, кто сбирается в баню или же в «Приказчичий клуб». Вечером отправляюсь к прекрасной табачнице, угощаю ейную маменьку вишневкой, а сам с табачницей отправляюсь гулять в Строганов сад. Сегодня, для разнообразия, ходили на Финляндскую железную дорогу и смотрели, как машина свистит, а также порешили, что я завтра иду к ейному тятеньке и буду за нее свататься.

27 мая

Был у ундера и сватался к его дочери, но получил отказ. Умасливал, умасливал его, а ничего не помогло. «Вы, – говорю, – Евстигней Прохорыч, при кадетском корпусе вахтером состояли, стало быть, человек ученый и можете доподлинно понимать, что дочери вашей пора замуж», а он мне: «Покажи твои капиталы». «Капиталов, – говорю, – у нас нет, но мы рассчитываем на дяденьку и тетеньку, так как у них в своем месте по дому», а он мне: «Представь копию с духовного завещания». «Я, – говорю, – в вашу дочку влюблен, как какой-нибудь рыцарь», а он мне: «Коли, – говорит, – влюблен, так бери ее, как есть, и живи с ней, а приданого я не дам». «Мы, – говорю, – люди торговые, и нам „как есть“ брать нельзя». Целый час бился, и все по-пустому. Вечером рассказал ей о нашем разговоре. Заревела и говорит: «Коли так, так похитьте меня силою, и будемте жить в хижине, на берегу моря». «Нет, – говорю, – ангел мой, лучше потерпим до осени. Может быть, он и смилуется».

Как ни вертись, а приходится поворачивать оглобли назад.

3 июня

Сегодня проснулся раньше обыкновенного, так как идет дождь и на лицо мое брызнул поток воды, протекающей сквозь крышу и потолок. Расставил по углам для стока воды всю имеющуюся у меня посуду и сижу в своей даче в калошах и под зонтиком и придумываю хитрость, чтобы завладеть табачницей, а с нею вместе и табачной лавкой.

4 июня

Троицын день. Дело с табачницей ни взад, ни вперед. Только и путного, что курю даровые папиросы да читаю на даровщину газеты, так как она и газетами торгует. Впрочем, вчера вечером подарила бисерный кошелек и черешневый мундштук с серебряным наконечником. «У тятеньки в лавке, – говорю, – хапала?» «У тятеньки, – говорит, – да это наплевать! Для тебя я еще и не то схапаю!» Похвалил за это и поцеловал в уста сахарные. Хоть и велик у Бога праздник Троица, но целый день был трезв и только перед обедом одну рюмочку засобачил.

Разговаривал с хозяйкой об Антихристе и обещался познакомить ее с дьячком Ижеесишенским. Уж больно он лих об Антихристе-то разговаривать!

7 июня

Скучно. Табачница да табачница, газеты да газеты, хозяйкин Антихрист да Антихрист вперемежку со Строгановским садом и Черной Речкой удивительно надоели. Кроме того, в башке то и дело сидит вопрос: «Что я буду делать без места, когда проем все мои вещи?» Уж и так теперь питаюсь енотовой шубой, что заложил жиду Мовше. Спасибо дровокату Свисткову, – пришел и дал даровой билет для входа в «Русский трактир», что на Крестовском острове. Сейчас отправляюсь на Крестовский.

9 июня

Что ни говори, а табачницу нужно побоку, потому что она без табачной лавки и тятенькина нагрудника, в котором зашиты пятипроцентные билеты, ровно ничего не составляет. Что с ней зря болты-то бить по Строганову саду? Как там ни толкуй, а всякая прогулка стоит косушки вишневки, которую нужно стравить ейной маменьке. Косушка стоит денег, а я уж и так проедаю енотовую шубу. По нескольку раз в день помышляю, что будет тогда, ежели я проем и сей последний живот мой. Сегодня послал ей с хозяйкой следующее разрывное письмо:

«Милостивая государыня, Вера Евстигнеевна!

С глубоким прискорбием души и тела уведомляю вас, что нам так жить невозможно, потому что нельзя, и мы должны покинуть друг друга. Ежели тятенька ваш не согласен на закон, то что ж нам попусту мыкаться и растравлять себя? Плюньте на меня, а я на вас, и разойдемтесь по чести. Вы еще не бог весть какой старый конь; со мной не сошлось, так с другим сойдется, и жених может наклюнуться почище нас. Только навряд это будет, ежели ваш тятенька будет сам норовить выудить, а он, кажется, охулки на руку не положит. Во всяком случае, желаю вам офицера с саблей.