Текст книги "Не в масть. Зарисовки из жизни людей и собак"

VI

Разговаривая с желтенькой псичкой, я перебежал Александровский мост. С моста мы бежали прямо. Псичка свернула в улицу направо. Я за ней…

– Вот и Симбирская улица. Здесь я должна с вами расстаться. Я уже дома… – сказала она. – А вам на Пороховые, так вы бегите дальше. Там будет Безбородкинский проспект, так вы на Безбородкинском проспекте спросите у собак, где вам на Пороховые пройти, и вам скажут. Там собак вообще много.

Желтенькая псичка остановилась у ворот одного из домов, откинула лопасть уха и сделала мне реверанс, грациозно расшаркавшись задними ножками. На прощанье я понюхал у ней хвост и тоже расшаркался.

– Ваше имя, мадам? – спросил я псичку.

– У меня много имен. Каждый хозяин звал меня по-своему. Дама, которой я была отдана щенком, звала меня Мими, извозчик звал Жулькой, а теперь у настройщика я зовусь Дамкой.

– Мерси. Я зовусь Полканом, – назвал я свое имя.

– Да неужели Полканом? У меня родной дядя по отцу Полкан. Он тоже служит на казенном месте. Он при пожарной команде на Охте. Тоже очень хорошее место, хоть и беспокойное. Он бегает на каждый пожар со своими хозяевами, и недавно ему отдавили заднюю ногу. Недели три бегал он на трех ногах, но теперь поправился. Забегите к нему, если хотите. Он пес сведущий, влиятельный и может вас рекомендовать на хорошее место.

– Да, мадам Дамка, я теперь в этом нуждаюсь. Должен вам признаться, что я сбежал от моих хозяев и теперь бегу куда глаза глядят. Представьте, я узнал, что меня хотят отравить, чтобы не платить за меня собачий налог.

– А сказали, что бежите на Пороховые.

– Да я и бегу на Пороховые. Добрые собаки мне сказали, что за Пороховыми есть место для охоты и там можно питаться зайцами. Я вообще убегаю от налога, убегаю за город, так как там собачьего налога платить не будут.

– Налог – это пустяки, и вы напрасно его боитесь, – сказала псичка. – Об нем поговорят, поговорят да и перестанут. Или будут платить те, кто хотят, если он осуществится. И множество собак будут бегать, не платя налога. Возьмите теперь лошадей. На них налог. А сколько есть лошадей, которые не платят налога!

– Да неужели? Вы меня окрыляете, мадам Дамка, – проговорил я. – А то уж я стал впадать в уныние.

– Прежде всего, казенные собаки не будут платить налога, какой хочешь там назначай налог, – вот вы и поступайте в казенные собаки.

– Гм… хорошо говорить «поступайте». Но как? Где место?

– Я уже сказала вам, чтоб вы бежали к моему дяде Полкану, на Охту. Явитесь к нему от моего имени, и он, я уверена, устроит вас. Ну, поклонитесь ему хорошенько, позвольте, чтобы он вам дал трепку. Он это любит. Когда он бросится на вас, вы упадите на спину, не отгрызайтесь от него и повиляйте хвостом. Он увидит вашу покорность и уважение к нему и оставит вас. Ну, вырвет у вас два-три клока шерсти – эка важность!

– Да я, мадам Дамка, за тычком не гонюсь, – отвечал я скромно.

– А не будете претендовать на тычки, так и прекрасно. Потреплет он вас на первых порах, а потом и смилуется, – продолжала Дамка. – Вы ему объясните свое положение – он вас и предоставит на место за вашу почтительность. Влиятельные псы почет любят.

– А вы уж положительно уверены, что казенные собаки не будут платить налога? – спросил я, все еще находясь под сомнением.

– Да конечно же… Бегите, бегите скорей к нему. Дорога на Охту все прямо. Там увидите пожарную каланчу и около нее остановитесь. На дворе поищите Полкана – и дело будет сделано. У вас завидный рост, и для казенного пса вы будете совсем пригодны.

– Мерси, мадам Дамка. Еще раз мерси, – поблагодарил я ее, почтительно понюхал у ней хвост и побежал далее, думая: «Ах, как хорошо было бы попасть в казенные псы!»

Мне уже изрядно хотелось есть, тем более, что я сделал большой моцион да и желтенькая Дамка несколько успокоила мою душу. Обыкновенно в это время я всегда подходил к ведру с отбросами, находящемуся у нашей кухарки в кухне, и выбирал какой-нибудь съедобный кусочек, чтобы заморить червячка до завтрака, во время которого после полудня мне, Трезору и Диане давали овсянку, но по дороге ничего съедобного не находилось, хотя я нюхал направо и налево. Вспомнив про помойные ямы, я забежал на один из дворов, отыскал яму, но она была закрыта крышкой, и около нее валялись только два кружка лимона и три яичные скорлупы. Посещение второго двора было также неудачно. Яма там хоть и не была закрыта, но в ней ничего, кроме картофельной шелухи, не было.

Я перебежал железнодорожные рельсы. Слева виднелось каменное здание с часами на нем. От пробегавшего маленького черненького пса, который при встрече со мной весь почтительно съежился, я узнал, что здание – это вокзал Финляндской железной дороги.

– А закусить здесь где-нибудь можно? – спросил я пса, делая важный вид, и зарычал для придания себе еще большей важности.

Черненький пес еще более съежился и поджал свой облезлый хвост прямо под брюхо.

– Бывает, что из отправляющихся со станции вагонов кое-что выбрасывают съедобное, но наверное рассчитывать нельзя. К тому же это очень опасно, ваше превосходительство, – отвечал он. – Поезд может тронуться, а вы будете под вагоном и… Мой родственник один таким манером без ног остался.

– Ну, ступай своей дорогой… – сказал я ему. – Я тебя не трону.

Черненький пес пустился бежать от меня, а я пошел своей дорогой.

Около перевоза, близ пристани, я увидал саечника с лотком. Пахло бычьей печенкой, рубцом. Я остановился перед саечником и поднял лапу, облизнув языком свой нос. Так, обыкновенно, я делал, прося есть у моих хозяев. Но саечник не понял моей мимики. Я не уходил и сел против него, смотря ему прямо в глаза. К нему подошел мужик в новом нагольном полушубке и потребовал сайку с колбасой. Саечник быстро распластал сайку, нарезал кружочками колбасу и, сняв с них шкурку, бросил эту шкурку мне. Я тотчас съел шкурку, но это еще больше раздразнило мой аппетит. Мужик в новом полушубке начал есть сайку. Я перевел свой взор на него и, сидя на задних лапах, поднял переднюю лапу, моргая глазами.

– Есть хочешь? Ну на… подзакуси… – догадался мужик и, оторвав кусочек сайки, бросил его мне.

Я подпрыгнул и, поймав кусочек на лету, проглотил его.

– Смотри-ка, смотри-ка… Пес-то ученый, на лету хватает. Должно быть, из господских. Вон и ожерелок на нем, – указал на меня саечнику новый полушубок.

Я пошел далее. Я встал на задние лапы.

– Батюшки! Служит! – воскликнул полушубок. – Ну, такому псу надо дать еще кусочек. Отрежь-ка мне на копейку саечки.

Саечник отрезал. Полушубок бросил мне этот кусок и произнес:

– Пес, а есть тоже хочет… Блажен раб, еже и скоты милует.

VII

Закусив слегка у саечника, я побежал дальше. За вокзалом железной дороги стало появляться больше собак и, как я заметил, все больше без ошейников. Я пробегал мимо неуклюжего казенного здания… За воротами, ведущими на двор здания, сидел караульный сторож, и около него лежал громадный темно-желтый леонбергер. «Вот трепку-то мне задаст!» – подумал я, расшаркался перед ним по всем правилам собачьей вежливости и спросил его:

– Так я бегу на Охту?

– Все прямо, – отвечал он равнодушно и не только не бросился на меня, но даже не переменил своей позы.

Далее встретилась такса, черная с желтыми подпалинами. Словно подбоченясь, стояла она на своих коротеньких лапках с выдавшимися углом локтями и, откинув длинное ухо на темя, смотрела на меня насмешливыми глазами.

Я не люблю этих коротконожек, хотя они теперь и в моде. Они ведут свой род из Дании, от норманнских собак, гордятся своим происхождением и уродливостью и очень насмешливы. По-моему, даже бульдоги лучше, хотя гордость их тоже необычайная. Но этим все-таки есть чем гордиться. У них, помимо уродливости, страшная сила, необычайные зубы, дробящие чуть не железо, человечьи лица, ну а таксам-то чем гордиться? Ни силы, ни особенных зубов. Полено на четырех спичках – вот и все. Про себя они говорят, что в Англии их покупают на дюймы, то есть сколько дюймов имеет собака в длину – такая ей и цена. Но это разве достоинство?

– Эй, куда бежишь, отрепанный? – насмешливо окликала меня такса.

– А тебе какое дело? – отвечал я, весь вспыхнув, хотел ей дать трепку, бросился к ней, но она шмыгнула в низенькую подворотню.

Я к подворотне… Но где такса пролезет, там не пролезть мне, псу внушительных размеров. А такса лаяла из подворотни и говорила:

– Проходи, проходи, косматый черт! А то выйдет дворник и метлой тебе шею накостыляет.

Пришлось удалиться.

Я продолжал бежать. Бежал я долго, все по берегу Невы и наконец устал и выставил язык.

– А что, тут Охта далеко? – спросил я старого облезлого, с бельмом на глазу, но почтенного дворового пса, привалившегося к стене деревянного дома и греющегося на показавшемся из-за осенних туч солнце.

– Да это Охта и есть, – отвечал он дряхлым голосом.

– А где тут каланча пожарного двора? – стал я расспрашивать.

– А вот, заверни за угол налево – и все прямо. Тебе кого там надо?

– Не слыхали ли вы про пожарного пса Полкана?

– Как же, как же… Знаю Полкана. Пес известный, хороший пес. А тебе зачем он?

– Дельце одно до него есть.

– Дельце? Гм… Смотри, ведь он прежде всего перекатит тебя.

– Да уж что делать! Стерплю. У меня к нему от одной собачьей дамы рекомендация есть.

– Вот за даму-то он тебе и задаст. Да еще прибавит.

– На все решился. От такого уважаемого пса и трепку получить приятно. Ну, благодарю вас.

Я понюхал около старика стену дома и расшаркался задними ногами, отдав ему долг вежливости. Не захотел и старик остаться в долгу, встал, кряхтя и охая, тоже понюхал то место, где я нюхал, и тоже расшаркался, говоря:

– Второй десяток годов доживаю, так вот за молодежью-то мне и трудно гоняться.

Мне хотелось пить. Я спустился к воде и стал лакать прямо из реки. Напившись, я поднялся на дорогу, свернул, по указанию старика-пса, налево и увидал каланчу пожарной части. Подбежав к каланче, я увидел, что пожарные отпрягают из дрог и телег-бочек взмыленных лошадей.

«Должно быть, с пожара приехали, стало быть, мой тезка Полкан здесь», – подумал я и шмыгнул на двор.

На дворе бродили пожарные в грязных сапогах и с лицами, замаранными сажей. На меня откуда-то пахнуло запахом щей. Я облизнулся и осмотрелся. Запах выходил из отворенной форточки в нижнем этаже. Сквозь стекло окна я увидал усатого человека в розовой ситцевой рубахе, белом переднике и белом колпаке, кромсающего на столе куски вареной говядины.

– Ты чего тут нюхаешь? – раздался вдруг собачий возглас.

Я вздрогнул и опустил глаза. Передо мной, под окном, лежал внушительных размеров бурый короткошерстный пес с черной мордой и красными белками глаз. Он выставил язык и тяжело дышал. Я попятился от него, но, собравшись с силами, отвечал:

– Я за делом… Я ищу его превосходительство пожарного пса Полкана.

– Я Полкан. Какого черта тебе от меня надо, шелудивому псу?

И он, вскочив на ноги, бросился ко мне. Я упал навзничь и проговорил:

– Пощадите, ваше превосходительство, меня, несчастного! Я к вам с рекомендацией от дамы.

– А за даму трепка вдвое…

Он понюхал меня в трех местах и сказал:

– Благодари судьбу, что я только что прибежал с пожара и устал, как человек, а то я тебе за даму такую таску задал бы…

– Я от вашей племянницы Дамки Буровны… – произнес я, виляя хвостом.

– От Дамки? Шалая бабенка. Не может на одном месте псица ужиться и все перебегает с места на место. Где ты ее встретил?

Я рассказал и прибавил:

– Они вам кланяются и целуют вашу лапу. Они мне вас рекомендовали как самого влиятельного пса на Охте.

Мой тезка еще раз понюхал меня с разных сторон и сказал:

– Ну, вставай… Ты, я вижу, не из нынешних. Ты почтительный. Как тебя зовут?

Я поднялся на ноги и, вильнув хвостом, дал ответ:

– Тоже Полканом, ваше превосходительство.

– Гм… Тезка… Так что же тебе от меня нужно? За чем же тебя моя шалая племянница ко мне прислала?

Прежде чем излагать свое дело, я сказал:

– А вот, позвольте, – и стал проделывать перед ним акт нашей собачьей вежливости при встречах.

На дворе стояла большая тумба с кольцом для привязывания веревкой лошади. Я подошел к тумбе с одной стороны и понюхал ее, потом с другой и сделал то же самое. Пожарный пес Полкан не отставал от меня и повторял тот же маневр. Затем я понюхал у него хвост и расшаркался задними ногами. Понюхал и он меня – и тоже расшаркался, но при этом все-таки слегка зарычал на меня, чего из уважения к нему я себе не позволил.

Затем мы повели беседу.

VIII

Я рассказал Полкану всю мою жизнь, закончил вероломством моих хозяев, предполагавших во избежание платежа собачьего налога или отдать меня на избиение фурманщикам, или отравить. Объявил ему также, что, храня свою шкуру, я сбежал от хозяев, нахожусь без пристанища в настоящее время и ищу места.

– У чиновника служил? – спросил меня Полкан.

– Да. Он, говорят, статский советник.

– Ну, так я и знал! С чиновниками беда. Они не привыкли ни к каким налогам – ну, вот из-за этого рвут и мечут. Когда они за что-нибудь или за кого-нибудь платили? Никогда. А живи ты у купца – он и разговаривать не стал бы о собачьем налоге. Что такое два рубля в год с собаки? Плюнуть. Так ты просишь места?

– Точно так, ваше превосходительство, – отвечал я почтительно.

– Не называй меня превосходительством. Я этого не люблю, – сказал он. – Зови просто Полканом Ерофеичем.

– Как? У вас человечье отчество? – удивился я.

– Да. Кашевар Ерофей привел меня сюда молодым кобельком с Пороховых заводов, где я родился, и с тех пор я называюсь Ерофеичем. Так тебе нужно место? – повторил еще раз Полкан.

– Точно так-с, Полкан Ерофеич, и, по возможности, место казенного пса, дабы я был уверен в целости своей шкуры, так как, по слухам, с казенных псов налога брать не будут.

– Какой тут налог! Мы к себе городского комиссара-сборщика и не пустим на двор. Я первый ему оборву и фалды и брючонки – пусть только появится на дворе, не говоря уже, что будет требовать собачий налог. У нас на дворе и наши лошади не платят лошадиного налога.

– Так вот, Полкан Ерофеич, о таком казенном месте я вас и прошу, – сказал я.

Полкан задумался и стал чесать задней лапой за ухом.

– Вот видишь ли, – начал он. – Ты мне нравишься, ты пес уже немолодой и почтительный. Я взял бы тебя к себе в помощники…

– Ах, пожалуйста! – воскликнул я.

– Постой, не перебивай меня. Я взял бы тебя в помощники, потому я стар стал и мне уж одному иногда не под силу справляться. Иногда в день два-три пожара, а мои ноги слабы, и я не могу уж на каждый пожар бегать.

– В лучшем виде я за вас куда угодно побегу, Полкан Ерофеич!

– Постой! Экий ты какой нетерпеливый! – опять перебил меня Полкан. – Говорю: я взял бы тебя к себе в помощники, но я боюсь, что у нас каждый день будет драка из-за костей, который мне выбрасывает наш кашевар.

– Не дотронусь я до ваших костей, ваше превосходительство, и буду доволен только тем, что останется после вашей трапезы. Надеюсь, что здесь можно быть сыту до отвалу.

– Вот чудак-то пес! Сытость тут ни при чем. Можно быть и сыту, но если видишь, что подходит к кости другой пес, то поневоле вскочишь и полезешь в драку. Уж такая у нас натура собачья.

– О, я не жаден!

– Ты-то не жаден, да я-то… Да это и не жадность. Это инстинкт к накоплению богатств на предполагаемые голодные дни. Для чего же мы все, собаки, кости-то зарываем? Иной раз такие кости, в которых и есть-то нечего!

– Обещаюсь не зарывать.

– Врешь. От этой собачьей привычки не убережешься. Не убережешься и от драки из-за костей. По крайней мере, я за себя не отвечаю. Так с какой же стати я тебе уши-то все оборву? Нет, нам, собакам, с помощниками одного пола жить нельзя, – уверенно сказал Полкан и прибавил: – А я тебя на другое место поставлю!

– Только пожалуйста, Полкан Ерофеич, на казенное, – поклонился я.

– Да, да, на казенное. У меня брат – ротный пес на Пороховых, в Новочеркасском полку.

– Слышал я, от племянницы вашей Дамки слышал.

– Так вот, в том же полку мы тебя и пристроим, разумеется, только в другой роте.

– Да есть ли там вакансии? – робко спросил я.

– Там всегда есть, надо только с умом быть, чтобы занять вакансию. Впрочем, ни меня, ни брата природа умом не обидела. Мы не породистые псы. Да и ты-то, молодец, кажется, тоже не из аристократов, – заметил Полкан, осматривая мою шерсть на спине и задних ногах.

– А разве породистые псы глупы? – спросил я, вспомнив Трезора, про которого наш хозяин говорил, что ум у него как у человека.

– То есть как тебе сказать?.. Они не глупы, но ум-то у них какой-то односторонний, непрактичный. Пропади со двора кровный сеттер, заведи его какая-нибудь мамзелька собачьей породы на другой край города, он обратно дороги не сыщет, не найдет даже, где пристроиться, если его кто-либо из людей к себе сам не возьмет. Прямо скажу: погибнет с голода. А наш брат, не аристократ, простой пес, он и место себе найдет. У простого пса ум практический…

– Совершенно верно, Полкан Ерофеич, – согласился я. – Удивляюсь только, как мне это раньше в голову не пришло.

– Постой… А кто была твоя мать? – спросил Полкан.

– Мать-то моя была хорошего рода, но отец… Она влюбилась в него… Он жил, по слухам, на дворе…

– Ну вот, оттого-то тебе и не пришло сразу в голову, что мать твоя была так называемой хорошей породы. Но все-таки отец твой передал тебе свой практический ум, и я уверен, что ты сумеешь пристроиться там, куда я тебя сведу.

– Ах, если бы мне можно было сделаться ротным псом! – вздохнул я. – Как бы я вам был благодарен, Полкан Ерофеич! Уверены ли вы, что мы найдем там вакансию?

– Не найдем вакансии ротного пса – можешь пристроиться при хлебопеках, при кашеварах. Место ротного пса дает известный почет, но если здраво рассудить, то при хлебопекарне-то или при кухне в полку лучше жить. Во-первых, ты не будешь на ученье ходить, если ты будешь при рабочей команде. Ну, разве за водой там или для приемки провизии. Тут уж сзади солдат бегать придется. А то лежи себе да ешь куски, что тебе кинут. А из кухни много могут накидать. Ты когда сбежал-то от своих хозяев? – задал мне вопрос Полкан.

– Еще вчера вечером, – дал я ответ.

– Так, поди, есть теперь хочешь?

– Ах, даже очень, Полкан Ерофеич!

– Ну, вот сейчас пожарные наши будут обедать. А после обеда кашевар Дмитрий и мне нальет остатками корытце. Только ты к корыту не подходи, пока я сам есть буду, – трепку дам.

– При вашей доброте-то? – улыбнулся я.

– Я добр, но такова уж собачья натура, что двое мужчин в одно и то же время из одной чашки есть не могут. Прямо говорю: не подходи, потому я за себя не отвечаю и могу тебе ухо порвать или другое что-нибудь неприятное сделать. Но в корытце я тебе еды оставлю, много оставлю, так как мне наливают всегда столько, что и четверым псам не сожрать. Что после меня останется – все твое. Понял?

– Понял, Полкан Ерофеич.

– И костей моих ты не тронь, Полкаша. Друг я тебе и покровитель, но как только мне кинут кость, а ты подскочишь – я тебе трепку…

– Зачем же я буду подскакивать к вашим костям, Полкан Ерофеич?

– А кто ж тебя знает! Все лучше, если тебе сказать. Отойду я куда-нибудь от костей – ну, тогда подходи и тешь ими зубы.

– Ну их, эти кости! Только бы вам угодить – вот как я рассуждаю, – проговорил я.

– Да тут несогласия и быть не может. Это уж так среди собак принято, и я не понимаю, как ты этого не знаешь.

– Да я знаю, Полкан Ерофеич, но…

– Ты даже сам можешь на меня зарычать, когда будешь тешить зубы на костях; а я нисколько на это не обижусь.

– С какой же стати я буду на вас рычать, Полкан Ерофеич, на вас, на моего благодетеля? – сказал я.

– Ну, как знаешь. А зарычишь – не обижусь. Ну, наших на обед зовут, – сказал мой тезка.

Действительно, раздался дребезжащий звонок. Со двора, из всех углов бежали и шли пожарные.

IX

Из кухонной форточки опять хорошо пахнуло жирными щами. Я облизнулся. Я видел, как через двор протащили котел на водоносе, вдетом в ушки. Приятный пар струился из окна, и я не мог себе отказать в удовольствии, чтобы не проводить этот котел через двор и не повилять хвостом.

– Однако ты, молодец, есть-то очень хочешь! – улыбнулся Полкан.

– Страсть! – отвечал я в засос.

На дворе показалась белая средней величины, захудалая, обсосанная псица со стоячими ушами. Она понюхала в нескольких местах двор и остановилась перед Полканом в отдалении, шевеля ушами.

– Сам еще не получал пайка. Погоди… – сказал ей Полкан.

Белая псица вильнула хвостом и, отбежав, принялась нюхать новый скат колес, прислоненных к противоположной стене.

– Рекумендую: моя… – кивнул мне на псицу Полкан.

– Ах, вы женаты? – воскликнул я.

– Ни-ни… Так… Тоже ходит столоваться после меня остатками. Мать семейства теперь. Имеет четырех щенят. Очень бедная собака. Живет тут рядом у сапожника. Вот ее я думал переманить к себе в помощницы… Но потом подумал: баба… свяжешься с ней и не развяжешься. Еще на меня же потом будет рычать и от моего собственного корыта отгонять.

– Это верно… У нас, где я жил, сеттер Диана, жена Трезора, ни за что мужа своего, Трезора, к чашке не подпустит, пока сама до отвалу не наестся. А уж я-то что сносил! Сначала от нее… Потом он прибавит, Трезор.

– Ну, вот хотел взять в помощницы, а потом отдумал. Да и она-то неохотно шла: родилась у сапожника. Ну, и опять же: ветреная баба. Свободу любит, – добавил Полкан.

– Можно подойти к ней и познакомиться? – спросил я.

– При мне? Ни за что на свете! Трепку дам, – был ответ. – Без меня, когда я не вижу, сколько хочешь подходи и обнюхивай, а при мне – не смей.

– Слушаю, Полкан Ерофеич. Щенки-то у ней ваши?

– Кто их знает! Я и не смотрел. Ведь мы, псы, вообще щенков не любим.

– Я тоже не люблю, Полкан Ерофеич. Щенки сейчас к морде подпрыгивать, за уши теребить, с хвостом играть, а при нашей солидности…

Котел с остатками щей опять несли через двор в кухню. Я опять не мог отказать себе в удовольствии проводить его. Сопутствовала мне и белая псичка.

– Вы здесь кто такой? – спросила она меня на ходу.

– Я к Полкану Ерофеичу в гости пришел, – отвечал я.

– Вы ведь жрать, я думаю, в корыто полезете? Так должна вам сказать, что пока я сама не наемся, я вас к корыту не подпущу. Я здесь тоже не последняя спица в колесе и кое-что значу. Вы не смотрите, что я так обсосана и с облезлым хвостом. Это щенки…

– Я, мадам, и не рассчитываю первым подходить к корыту.

– Ну, то-то.

Мы разошлись в разные стороны.

Минут через пять раздался возглас: «Полкан!» Я встрепенулся. На крыльце стоял кашевар с розовыми ситцевыми рукавами, выглядывавшими из-за белого передника. Он только что вылил в корыто остатки теплых щей, ввалил туда корки хлеба и звал своего пожарного Полкана.

Тот медленно стал подходить к корыту.

«О, сытая скотина! До чего ты зажрался-то! Еле идешь», – подумал я и стал ждать, пока Полкан наестся. А он, подойдя к корыту, долго нюхал содержимое, сначала зашел с одной стороны, потом с другой и, наконец, ныряя мордой в жижу, стал вылавливать оттуда кусочки говядины. Ел он ужасно медленно и до корок хлеба совсем не касался. Раза два при вылавливании мяса щи попадали ему в ноздри, и он чихал. Потом вдруг перестал есть и стал чесаться, чесался долго и опять сунул морду в корыто.

Через двор несли котел с кашей. Я хотел и этот котел проводить, но вдруг на каланче раздался звонок в большой колокол. Несшие котел с кашей поставили его на землю, и один из них сказал:

– И кашки нашим пожарным не удалось поесть!..

На каланче поднимались черные шары. Через двор бежали пожарные в медных касках. Полкан восклицал:

– Вот тебе и здравствуй! Думал после обеда всхрапнуть часок-другой, а тут беги с командой на пожар! Вот жизнь-то! Ну, идите, ешьте! Я сыт! – крикнул он мне и белой псице.

– Я первая после Полкана! – зарычала на меня псица.

– Сделайте одолжение, мадам, – расшаркался я. – Надеюсь, мне и после вас достаточно останется?

– О, не очень надейтесь! Я ем много. Я щенков кормлю.

– Вздор! – сказал Полкан. – Кашевар Дмитрий в корыто еще каши прибавит.

Белая псица принялась есть, а я, обуреваемый голодом, смотрел на нее. Она ела жадно и рычала по адресу Полкана:

– Ах, старая молеедина! Сожрал все куски говядины и оставил мне только куски хлеба и жижу.

Кашевар вынес ковшик каши в корыто и, увидав белую псицу, сказал:

– А, нищая! Опять побирушничать пришла. Ну, лопай, лопай… Я не трону…

Псица на эти слова несколько раз вильнула ему хвостиком и поморгала глазами, а потом опять принялась есть. Но вот, наконец, она кончила, выловила из корыта какую-то голую кость и потащила ее в зубах на противоположный конец двора.

– Теперь можно и мне? – спросил я Полкана, вильнув хвостом.

– Ешь на здоровье! – отвечал тот.

Я бросился к корыту и жадно стал есть остатки. Мяса в корыте не было уже и в помине, но было достаточно хлеба и каши, смешанных со щами. Смесь эта до такой степени, однако, была вкусна для меня, что, признаюсь, я никогда и у моего хозяина не ел с таким аппетитом. Я ел бы еще долго, но на каланче раздался второй звонок, и Полкан сказал мне:

– Ну, пожарные лошади впряжены. Сейчас будет третий звонок, а после третьего звонка надо трогаться в путь. Ты подожди меня, тезка, пока я вернусь.

– Да как же не подождать-то! Ведь я на вас надеюсь, как на каменную стену, что вы меня на место предоставите.

– Предоставлю, предоставлю. Только ты вот что… Ты в мое отсутствие за моей белой-то дамой не очень… – сказал Полкан, понизив голос.

– Даже совсем не взгляну, ваше превосходительство! Смею ли я? И даже вот что. Чтоб уж вам совсем не сомневаться и потом не ревновать, я тоже могу с вами на пожар отправиться.

– Молодец! – воскликнул радостно Полкан. – Это, знаешь, будет даже и для твоего дела хорошо. Там мы увидим пожарных собак из других частей и спросим у них, нет ли вакансий собачьих в других частях. Тогда и дело будет сделано. Ты присоединишься к части и беги за ними на двор.

– Да неужели это так просто делается? – спросил я. Но тут раздался третий звонок, и мы побежали за ворота.