Текст книги "Фимбулвинтер. Пленники бирюзы"

Глава четырнадцатая. Выверты

Крейсер изготовился к прыжку.

Затаился, притих в ожидании. Остался только миг. Самый длинный миг.

Всего пару минут назад они прочитали записку, оставленную техником.

Новость потрясла.

Ровный уверенный почерк, и всего несколько строк: «Чрезвычайные обстоятельства не позволяют мне…» Господи! А разве всё, что происходит сейчас, не чрезвычайные обстоятельства?

Стало понятно – теперь им самим предстоит принимать решения.

В команду «Неоспоримого» вошли все, кроме Сэлвина.

Ро Фарид удивил всех, заметив, что ему даже жаль парня – жаль, что предатель остался таковым до конца. Не сумел преодолеть своё тёмное «я». Жаль, что сила виртуальной жизни показалась ему заманчивей реальных космических горизонтов.

– У каждого есть выбор, – возразил ему Нэрвин, – Сэлвин сделал свой.

– Поддерживаю, – отозвался и Сакс Ю. – Выбор есть всегда.

Крейсер изготовился к прыжку.

Все системы в норме.

Долл Воули смотрит в окно обзора. С орбиты, на которую вывела их автоматика, планета Зеркальных Башен кажется старинным зеркалом, кем-то забытым в космосе. И в него теперь взволнованно смотрятся звёзды.

Нэрвин что-то мурлычет малышу – странно видеть его с ребёнком на руках.

Долл Воули целует монетку, свой неизменный талисман, что-то бормочет. И Грэй морщится, глядя на такую попытку договориться с высшими силами, – он доверяет только себе. Без всяких «но».

Крейсер изготовился к прыжку.

В ту часть галактики, где, как указал техник, Строители развернули свои «ясли».

Рабби Шор закрывает глаза. Думает о чём-то своём. Её вроде нет. Но она здесь. Странно, алый цвет волос стал совсем прозрачным.

– Что за… – Долл вдруг рванулась к окну обзора.

Удар!!!

И сразу же, извержением, старт – крейсер выбили из точки равновесия.

Они так надеялись избежать удара в спину.

В безумном движении разъярённого зверя Дикий Охотник нанёс молниеносный удар – взвился вирталом-смерчем и выбросил длинную лапу далеко в небо, к звёздам.

Дотянулся. Используя вирт-энергию всех геймеров, живущих на планете Зеркальных Башен, дотянулся. Один-единственный удар. Один-единственный.

Они стартовали с орбиты с приличной погрешностью в курсе. И устремились вперёд… ускоряясь… навстречу звёздам.

Первые минуты полёта. Свой собственный отсчёт ведёт сердце каждого. И свет этих «маяков» вбирает в себя напряжение, отсекает всё лишнее, приглушая другие шумы.

И кто-то шепчет по системе связи слова из песни:

Точка нашего корабля.

Мы летим, постигая вечность!

Именно так. Именно так!

За такие мгновения можно отдать полжизни. Только они всегда коротки.

Почти сразу начался Выверт.

Точка касания. Выверт.

Крейсер шёл на пределе.

– Мы летим к звёздам! – хохотал Грэй. Находясь в тесноте рубки, он никак не мог вместить космических масштабов мирового пространства. Нервное напряжение последних дней вылилось в дикий крик: – Ваа-вау-вау!

Рабби с беспокойством следила за парнем.

– Кажется, он немножко того…

– В некотором смысле здесь все немного того, – уверил её Сакс Ю.

– Согласен, – Ро Фарид вызвал виртуальную карту. – Мы отклонились от курса и, похоже, заденем главную силовую артерию лифтовой системы. Точнее – пройдём по касательной к ней… впереди ещё несколько артерий, здесь и здесь, – он ткнул пальцем в карту, – касания неизбежны.

– Но мы же не войдём в саму систему? Это опасно, – Рабби повысила голос, и её цвет волос стал казаться вызывающе алым.

– Не должны. Будет три точки касания. Первая через…

– …звёздная пыль забивается мне за ворот… я вижу солнечных зайчиков…

Все с удивлением посмотрели на Грэя – беспомощно раскинув руки, он словно пытался поймать что-то, только ему видимое.

– Что ты делаешь, Грэй? Хватит! – Рабби попыталась схватить парня за руку. – Какие зайчики? Боже, он сходит с ума!..

Сакс прикрикнул на неё:

– Не паникуй! Я сталкивался с таким не раз – побочный эффект. Скажем так – надеюсь, это пройдёт.

– Надеюсь? А если нет?! – в голосе Рабби появились истеричные нотки.

– Пройдёт. Иначе… Без технаря нам никак. Извини, нет времени заниматься его зайцами, или что он там видит, – мы подходим к первой точке касания.

– Так ты теперь главный? – это прозвучало грубо.

Рабби в упор посмотрела на Сакса, вызывающий красный соответствовал её настроению.

– Ладно, – Сакс прищурил раскосые глаза, – техника нет. Командуй ты.

Девушка закусила губу, отводя взгляд в сторону:

– Спорить не буду. Что бы там ни было, мы все хотим одного.

– Разумеется, – Сакс переключил внимание на виртуальный экран. – Последнее «прощай» Дикого Урода сбило нас с курса, и теперь мы попали в опасную зону лифтовых магистралей! – Он сжал кулаки.

После смерти Рэя Сакс ожесточился. Вспыхивал, словно спичка, и тут же гас, подавляя ярость одиночества. Все видели, как ему больно.

– Это опасно? – осторожно спросил Нэрвин, наблюдая за поведением Грэя.

– …серебристый след от моей ноги, – провозгласил Грэй, – слишком странный… Каплями, река… пылью, миражи. – Он осторожно поднял и поставил на место правую ногу.

– Что-то происходит с пространством, – вдруг прошептала Долл. – Вы видите?

…Внезапно привычные контуры расплылись

и стали восприниматься как узор на кем-то натянутой ширме…

– Да скажите же, что тоже видите это! – закричала Долл.

– Не верь… это мираж, – голос Ро Фарида дрожал.

Он сорвал с себя очки и отшвырнул их.

– Это конец.

Все ждали удара. Взрыва. Холода Вечности.

Но лишь вспышка в глаза.

Растворились цвета, утонув в чистом белом.

Вспышка.

Привычная реальность сверкнула неровными формами и разбилась на множество капель, повторив в единичном целое. Застыла повторяющимися мирами в гравитационном движении – бесконечное разложение.

Долл сжала в ладони монетку. Твёрдая. Всё реально.

Нахлынули чувства. Мысли.

Цвет – невозможный.

Ещё одна вспышка.

Чётко структурированный рисунок уводит взгляд глубже, глубже, глубже,

и очень сложно понять, в скольких измерениях всё происходит…

И без труда в неразрывном сплетении фрагментов угадывается оптическое единство.

Вспышка.

Где верх, низ? Теперь это не важно.

А что важно?

Точность.

Выверен кем-то

Ритмический орнамент,

И твой мир-капля вплетён в общую композицию…

– Что происходит? – мысленно, Долл.

Её вопрос отражается многократно во всех каплях-мирах, растворяется в них:

Что происходит?

Что происходит?

Что происходит?

Она видит вокруг пространственный срез. И хочется охватить его полностью, вместить весь свой мир, раствориться в нём всеми чувствами. Но разве она должна спешить? Она должна понять – что происходит?

Закричал ребёнок у Нэрвина на руках.

– Уа-а-а-а-а!..

Этот крик, раскрытие души, словно ввёл в резонанс неопределённость происходящего.

Вспышка. И всё стало на свои места.

Нэрвин испуганно озирался – охнул облегчённо. Малыш успокоился.

Прошло более минуты, прежде чем Грэй заговорил:

– Однажды я уже видел нечто подобное… во время сбоя лифта…

– Ты никогда не рассказывал, – Рабби растерянно хлопала синими ресницами.

Цвет её волос стал обычным. Грэй протянул руку и прикоснулся к щеке девушки, тронул пальцами прядь, подумал: «Русые…» И уже вслух произнёс:

– Неужели ты думаешь, что нужно было об этом кричать? И без того считали странным… Да я и сам сомневался, решил – галлюцинации. Я ведь тогда коммутировался с вечеринки. Напитки, крепкие дыхательные смеси…

Сакс Ю ощупывал себя.

– Галлюцинации? – тихо спросил он.

– Общие? Нет, – ответил Нэрвин. – Похоже, что-то происходило с пространством. Разуплотнение…

Он повернулся к экрану обзора:

– Вроде всё, как и прежде. Звёзды.

– Это не случайность. Должен быть какой-то раздражающий фактор, – предположил Грэй, – ничего не происходит просто так.

– Может, в этом дело? – Сакс указал на дисплей карты. – Была точка касания с внешней частью потока лифтовой системы.

– Грубо говоря, мы ударились о стенку. Энергетическую, понятно.

– Возникает вопрос – всё было реально?

– Но ведь нельзя полностью верить случившемуся! – возмутилась Рабби. – Мы могли всё это вообразить! Или снить. Точно! Мы просто отключились на какое-то время! Всё было только в нашем воображении.

Грэй обнял Рабби и почувствовал, как она дрожит.

– Воображение отдыхает. Это было дикое пространство, – произнёс задумчиво.

– Разве такое возможно – дикое пространство?

– Ты не в лесу, агоу! Очнись! Это лес может быть диким, – Сакс отвернулся к карте.

– Такое и в страшном сне не привидится. Я помню тогда, во время сбоя, всё было короче – секундное напряжение, и словно заглянул в другой мир.

Рабби осторожно притронулась к лицу – горбинка на носу. Подумала: «Да нет! Кажется, всё на месте». Сказала вдруг:

– А ведь мы могли и погибнуть! Исчезнуть, разуплотниться, как ты говоришь, и – фьюить! В общем, мы целы. Кому нужно наше тело?

– Тело? – Нэрвин поднял голову, оторвавшись от малыша. – А ведь ты права, может, кто-то как раз к нашему разуму и обращался. – А малыш Реми-Виаль поговорил с ним на простом языке.

– Ясно одно – в пространстве вокруг лифтов что-то происходит. Проклятые Строители! Используют нашу систему, вызывая опасные напряжения вокруг неё! – Сакс вспыхнул снова. – Это наша система! Наша!

– Реми. Ты дал малышу ещё одно имя? – Рабби подошла к Нэрвину и всмотрелась в личико ребёнка.

– Это не я, оно само нашло его. Знаешь, я верю, что имена выбирают себе людей, не иначе. Пусть будет двойное, он будет счастливей.

– Почему Реми-Виаль?

Нэрвин улыбнулся:

– Ре-ми, ноты. Малыш выступил камертоном, он ввёл в резонанс мысли и пространство, и всё вернулось. Разве ты не поняла?

– Камертон жизни? Так? – Рабби взяла малыша за пальчики.

– Звучащий…

Всё это время Долл молчала, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Поэтому её откровение прозвучало неуместно:

– А я… я почувствовала себя псом, переходящим оживлённую магистраль.

– При чём здесь пёс? – фыркнул Грэй.

Она повернулась к нему.

– Это что-то из детства, когда я любила снить старые фильмы. Очень старые, ещё тех времён, когда фильмы снимались «вживую», с настоящими артистами и настоящими декорациями. Так вот, в одном из снов я видела фильм. Там был пёс. Он сидел посреди магистрали. Слева, справа, на немыслимых скоростях мчались машины. Бедный пёс пытался следить взглядом за отдельными машинами, но в конце концов для него всё слилось в единый бурлящий поток.

– И что? К чему здесь собака?

– Пёс производил впечатление объекта, слегка вынесенного в совершенно непонятное, новое для него пространство – единый бурлящий поток. Хотя при ближайшем рассмотрении единое рассыпалось на отдельные фрагменты-машины.

– Как у нас, капли-миры? – предположил Грэй. – Фрагментация мира. Ты думаешь, они составляют что-то большее, целое?

– Большая капля мира! Хах-а… – хохотнул Ро Фарид. – Мне кажется, всё гораздо проще – Дикий Охотник отправил нам вслед виртала-галлюцинала, или же тот был на крейсере с самого начала, и теперь проявился! Вы же не думаете всерьёз, что нам удалось раздвинуть горизонты нашего мира?

– Вряд ли можно найти ответ, если не ставить вопрос. Но вопрос задан, – Сакс вгляделся в пространство за иллюминатором.

Нэрвин недоверчиво покачал головой и, прижав малыша крепче, покинул рубку.

Точка проникновения. Выверт.

Долл смотрела, как пылает огонь, не в силах отвести взгляд от пляшущих призрачных сполохов. Странное чувство овладело девушкой – каждое мгновение превращалось в священный миг. Она слышала шёпот огня, и странная игра форм и света незаметно перешла в диалог с самой собой.

– Ответь, Долл Воули, кто ты? – спрашивал огонь.

…мысли… осколки разбитых снов… душно и… не надо слов…

Огонь пьянил.

Дикой доисторической силой пробуждения.

И она пила и пила этот трепет, пусть и виртуальный, пусть и придуманный ею же, но такой живительный. Дышала им, меняя точку своего взгляда на мир, переосмысливая пройденный путь.

Виртуальный огонь, который она зажгла в своём отсеке, казался чем-то большим, чем просто костёр, – это был свет, несущий надежду. Это был свет-маяк для странника, отправившегося на поиски себя.

Неожиданно Долл запела. У неё был приятный низкий голос, и песня лилась, как полноводная река, неспешная в своём течении:

Всё вопреки,

загрунтована жизнь

смесью бессмысленных слов.

Тщательно заперта мысль,

лишь каплей реки

я

в зеркале собственных снов…

– Ответь, Долл Воули, для чего ты живёшь? – допытывался огонь.

Она сжимала монетку в руке, свой неизменный талисман, предлагающий выбор – орёл или решка.

Подсознательно она давно была готова к самостоятельному выбору, но всякий раз подбрасывала и ловила на лету холодный кусочек металла. Доверяя ему больше, чем себе.

– Долл, у тебя красивый голос. И почему ты никогда не пела раньше? – На плечо легла ладонь Ро Фарида.

Девушка вздрогнула – как давно он вошёл? Смутилась:

– Где? На планете Зеркальных Башен с её хикикоморными гробами? Ро, ты не думал, что будет после?

– О чём ты? – Тонкие губы парня растянулись в улыбке.

Долл осторожно сняла с него очки, и в стёклах отразились блики искусственного огня. Она долго смотрела парню в глаза, и он не выдержал – утонул в её глазах, зелёных сумерках.

– Что будет потом, Ро, когда мы прилетим к Строителям. Пусть нам удастся каким-то образом, силой или хитростью, справиться с ними, и они больше не смогут влиять на нашу коммутационную систему, и лифты опять будут работать чётко, без сбоев. Что дальше?

Ро понимающе кивнул.

– Я думал об этом. Мы будем вместе, ты и…

– Мы и сейчас вместе, – перебила Долл. – Я не хочу так жить, как жила раньше!

– И я не хочу, – он обнял девушку, поцеловал. – Мы же всё решили – техники нуждаются в помощи. И, между прочим, это довольно сложная работа – следить за технической стороной системы.

– Нет-нет, я о другом. Фальшивая жизнь вокруг. Фальшивая. У нас – уже нет. У других.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Ро, бережно убирая с её лба непослушную прядь.

– Жизнь без определённой цели. Знаешь, какой ипо был у меня в той, прежней жизни?

– Знаю. Сияюще-звёздный.

– Да. Только настоящие звёзды намного ярче. Почему их никто не видит?

– Во время фейерверка звёзды не заметны. Хорошо подмечено кем-то в древности.

– Да уж, фейерверк из индексов популярности! Вместо сияния звёзд… – Она помолчала и продолжила тихо: – Хочу писать стихи. Хочу учить детей. Чтобы они с детства умели видеть мир, слышать его и чувствовать, – по её щеке скатилась слеза. – Хочу бегать босиком по песку и смотреть ветру в лицо. Хочу попасть под дождь и промокнуть. Пусть!

Ро обнял её за плечи:

– Мы уже летим к звёздам. А после – так и будет, родная. Так и будет.

– Вот это сила! Давай, Грэй, нужно закачать в него ещё больше энергии! – Сакс смотрел, как Грэй работает с защитным полем крейсера.

– Я пытаюсь увеличить площадь щита, здесь указано, как это сделать, – Грэй ткнул пальцем в видеоредактор.

«Немного терпения, и можно будет…»

Теперь Сакс часто разговаривал сам с собой. Так он отрезал себя от происходящего.

Сакс отвернулся. Через иллюминатор было хорошо видно, как менялось свечение защитного фона крейсера – пульсирующий синий… сдержанный голубой… взрывной фиолетовый… напряжённый жёлтый…

Постепенно мысли увели его назад, в прошлое…

…вечеринка в коннект-баре.

Сдержанный голубой… пульсирующий синий… не слепящий, но вбирающий внимание. Тихие разговоры за соседними столиками. И Она – ослепительно рыжая Лола. С веснушками на лице.

– Сакс, ты любишь дождь?

– Дождь? Не знаю. Наверное.

– Бр-р-р, я однажды попала под дождь.

– Мы можем заказать в кабинку, хочешь? – и, не дожидаясь ответа, он сделал заказ.

Сверху закапало, затем полило. Тёплая вода, небольшими порциями.

– Дурак! – завизжала Лола.

Она вскочила, опрокинув стул, по щекам заструились рыжие потоки, смывая веснушки. Ненастоящие… Лола с шумом выпорхнула из-за столика. И из его жизни. Навсегда.

Он тогда впервые увидел в мимолётном разочаровании более глубокий смысл.

Словно этот случайно вызванный дождь смыл с полотна жизни фальшь, обнажив настоящее…

– …Сакс, а если лифтовые треки как-то влияют на пространство? Крейсер случайно попал в зону взаимодействия, и все эти выверты… Это же не наше, ты понимаешь? Словно пространство прорвалось, а мы заглянули в прореху и получили удар извне. По всем органам чувств. Это как микробу вдруг увидеть тебя. – Грэй ткнул Сакса в бок и уселся напротив.

– Ты говоришь о вещах, лишённых смысла.

Грэй вздохнул:

– Именно благодаря вещам, лишённым смысла, мы и пытаемся понять что-то. И сбои в лифтовых системах – это реакция отторжения, неприятия наших структур движения кем-то или чем-то… Пространство протестует!

– Какое ещё пространство? – буркнул Сакс.

– Мировое. Дикое! Рассматривай Вселенную как единое целое. И мы, внутри неё, со своим Мегаполисом. Разрослись, как опухоль внутри тела. Вписываемся, не вписываемся – нет дела.

Сакс рассмеялся:

– Скажешь тоже!

– Нет, конечно, человек должен выстраивать своё жизненное пространство в существующем мире! Но с учётом интересов всех сторон.

– Какие интересы у космоса?! Ладно, ладно… мы – как часть целого?

– Да.

Они помолчали некоторое время, сердясь друг на друга. Потом Сакс вдруг сказал:

– Знаешь, почему меня зовут Сакс?

– Догадываюсь. Твоему папе нравился этот старинный музыкальный инструмент?

– Я видел настоящий сакс, у нас дома сохранился – наследство от пра-пра-пра-пра… в общем деда.

– Шутишь! – Грэй удивился. – Может, ты и играть умеешь?

– Странно, что я не умею на нём играть. Знаешь, я…

В рубку заглянула Долл, с ней был Ро Фарид. Сзади маячил Нэрвин. И Сакс сменил тему:

– Скоро крейсер войдёт в зону ещё одного потока – вторая точка. Думаю, нам нужно быть вместе.

– Надеюсь, больше неожиданностей не будет, – произнёс Грэй.

* * *

Они проверили ещё несколько систем крейсера, развернули узлы сдвижных лазеров, и тут крейсер вошёл в зону взаимодействий.

Опять началось ЭТО.

Медленно, аккуратно всё расслоилось миллионами тончайших слоёв, обнажив пустоту.

И каждый слой-плёнка с одним-единственным изображением, градация мира.

Словно реальность – это наслоение множества штрихов, контуров, значений и смыслов. Запахов. Движений. Чувств.

Сакс слышал, как закричала Долл, когда истончились стены, обшивка.

Вокруг – прозрачное полотно бесконечного пространства, и он ощущает его прикосновение.

Пружинистой силой, обращённой вперёд, Сакс направил своё внимание вдаль – он не знал, куда смотреть, но очень хотел увидеть.

Но сознание обратилось внутрь, отсекая всё лишнее.

Один. Во всей Вселенной один! Нет!

Воображаемое пространство стучало в сознанье.

Рассыпалось сердечным ритмом —

…тТук… тТук… тТук…

И он пытался понять, кому принадлежит этот ритм.

…Это невозможно, – Сакс протянул руку (или подумал, что протянул?) к месту, где сидел Грэй. Понял, что тот есть.

…Сакс, я не вижу тебя! – это Грэй, в ответ.

Значит, все на месте, просто зрение и осязание не воспринимают окружающее. Значит, разум имеет дело с чем-то, не затрагивающим чувственное восприятие.

…Долл, ты здесь? – это Ро Фарид. – Что происходит? Реальность расслоилась, истончилась. Разве может реальность быть наносной?

…Наслоения… цена нашей жизни, пустота. – это Долл.

…это иллюзия, так не бывает! – Грэй.

…Может, Дикий Охотник заразил крейсер виртальным вирусом, превращающим мир в фантом? – Ро Фарид с мыслью о дурацком виртале.

…Дикий Охотник далеко, это не виртальные штучки, – дрожит Нэрвин. Дрожь чувствуется даже так, мысленно. – Мой малыш, Реми-Виаль. Я не вижу его!

Малыш молчал. Его присутствие никак не проявлялось, и это пугало больше всего.

…Но мы ведь появимся снова? – Рабби, с надеждой.

…Не знаю. – Сакс. – Странно всё, только собственные ощущения, за гранью невозможного. Как так получается, не видеть глазами, но видеть сознанием?

…Долл, я понимаю твоего пса. Мы здесь все чужие… не надо… – Нэрвин взывал к кому-то. К кому?

Малыш наконец заплакал. Жалобно, словно просил защиты.

И постепенно пустота стала наполняться.

Слой за слоем.

Плёнка за плёнкой, наносная реальность…

Точка понимания. Выверт.

Теперь все ждали только одного – момента пересечения крейсера с силовым потоком лифтовой системы. Третью точку касания.

Нэрвин держал малыша Реми-Виаля на руках, шептал в маленькое ушко ласковые слова. Он хотел рассказать ему сказку, но не мог вспомнить ни одной. Вместо этого бормотал: «Синий, красный, голубой… ты подрастёшь, малыш, и мы нарисуем вместе солнце, небо, звёзды…»

Нескладный телом, искренний душой, он не помнил, чтобы когда-нибудь ему, маленькому Нэрику, кто-нибудь рассказывал сказку. Кто? Родителей у него не было – он родился по программе «свободной рождаемости», в саду-инкубаторе. И весь мир был опекуном.

Нет, конечно, им снили мультфильмы, детские песни. Он не может жаловаться, но… что же теперь дать своему ребёнку? Хотелось подарить больше, чем мог.

Малыш улыбался.

– Реми-Виаль понимает тебя, – сказала Нэрвину Рабби. – Хорошо, что он не одинок. Как мы все тут. Как я.

Рабби отвернулась. Замкнулась.

Одиночество. Проклятое одиночество! Каждого в отдельности и всего мира в целом. Рабби только сейчас поняла, что с ней не так. Ей хотелось быть частью огромного мира. Это она – тот пёс, о котором рассказывала Долл. Это она посреди магистрали наблюдает, как жизнь проносится мимо.

Одна ли она такая? Их миллионы, таких же несчастных псов.

Весь их мир, непостижимо сложный, выстроенный тысячелетиями технических свершений, блестящий фальшивым глянцем, – всего лишь одинокий пёс, слегка вынесенный в пространство.

И надо бы увидеть единичное в целом.

И надо бы услышать себя в хоре.

Дышать простором, а не довольствоваться сквозняками.

Взрываться эмоциями, а не подкачивать свой ипо.

Смотреть на звёзды…

Русый, у неё русый цвет волос. Настоящий.

Она вглядывалась в космос.

Облака в космосе. Вместо звёзд – облака.

Белое на чёрном.

Рабби приблизилась взглядом к облакам и растворилась в них.

Вспыхнула граница контрастов между смолью

поглощения и началом всего.

Развернулся веером ожидания Белый,

вобрал всё внимание ненасытный Чёрный.

Лишь на мгновенье приоткрылась ей истинная структура —

хроматизмы контрастов.

И она осторожно прикоснулась к их бело-чёрным клавишам.

Синий, красный, жёлтый, голубой – её мир,

белая клавиша.

Случайное движение, небольшое изменение, всего на полтона – и уже чёрная.

Очень тонкая грань.

И опять она касается белой – начало задаёт тон. Определяет фактуру. Намечает узор.

И в этом узоре всё имеет смысл…

Засмеялся малыш – он не понимал, что бормочет Нэрвин, но это звучало, как песня. Баюкающая, успокаивающая:

Синий, красный, голубой…

мы нарисуем вместе

с тобой

солнце, небо, звёзды…

Чёрно-белая гамма исчезла. Но осталась уверенность, что всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, потому что теперь они знают, каким должен быть их мир. Настоящим.

А в космосе, через весь обозримый горизонт Вселенной,

на один только миг

проявилась радуга – отражённый их каплей-миром

свет звёзд всех возможных измерений.