Текст книги "Археология: учебное пособие"

«Положение о порядке проведения археологических полевых работ…» определяет археологические разведки как «научное обследование территории и/или акватории с целью выявления и первичного полевого изучения новых объектов археологического наследия (наземных и подводных памятников археологии), а также получения современных данных о ранее выявленных объектах археологического наследия». Несмотря на то, что проведение разведок нередко может быть вообще не связано с какими-либо раскопками, самовольные разведочные полевые работы (без Открытого листа) не разрешаются. Об этом писал еще А.А.Спицын (1927: 4): «разведки… не должны выходить из ведения специалистов, определяющих их задачи и приемы».

Существенные отличия разделяют способы выявления археологических памятников, прослеживающихся на поверхности земли (курганы, городища и т. п.), и поиски объектов, внешние признаки которых отсутствуют (грунтовые могильники, селища и т. п.). В первом случае, археолог зачастую может ограничиться простым визуальным обследованием памятника – в подавляющем большинстве случаев взгляд специалиста легко отличит, например, курганную насыпь от естественного природного всхолмления. По понятным причинам, сложнее выявить вторую из отмеченных групп памятников. Особое значение в таких случаях имеет поиск подъемного материала – различных древних предметов (в том числе каменных изделий, фрагментов керамических сосудов, костей), лежащих на поверхности и указывающих на наличие в данном месте памятника археологии. С этой целью (а также для выявления культурного слоя поселения как такового) может проводиться тщательное обследование нарушений дернового покрытия почвы любого происхождения – береговых осыпей, пашен, противопожарных полос в лесу, выбросов грунта из кротовых ходов и т. п. Сбор подъемного материала не является раскопками памятника – так или иначе археолог предпринимает лишь его, так сказать, «внешнее» обследование. Однако, обнаруженные таким образом предметы документируются так же как и находки, сделанные в ходе раскопок, и в обязательном порядке сдаются на постоянное хранение в государственную часть Музейного фонда Российской Федерации.

Для обнаружения мест расположения древних поселений и для уточнения их границ существенную помощь может оказать анализ фосфатных соединений почвы. Дело в том, что под влиянием постепенного исторического окультуривания почва меняет свои морфологические, физические, химические и иные свойства. На участках древних поселений почвы характеризуются, в числе прочего, повышенным содержанием фосфора. Фосфатные соединения попадают в почву на поселениях разными путями – например, кальциевый трифосфат является наиболее существенной составной частью неорганического вещества костей (то есть – в большом количестве присутствует в содержащихся в бытовых отходах костях животных); кроме того, фосфор попадает в почву в составе экскрементов (в том числе и в первую очередь – экскрементов домашнего скота). Накапливающиеся в почве труднорастворимые кальциевые фосфатные соединения сохраняются вплоть до наших дней. Таким образом, сбор проб почвы и последующий анализ уровня содержания фосфатных соединений в них позволяют предпринимать успешные поиски древних поселений, внешние признаки которых полностью отсутствуют.

Выявленный археологический памятник должен быть полностью обеспечен необходимой документацией, включающей в себя: исчерпывающее текстовое описание; ситуационный план местности, дающий возможность нанести объект на топографическую карту; топографический план памятника (в масштабе не менее 1:1000); фотографии (при фотографировании обязательно использование масштабной рейки); опись собранного подъемного материала.

Археолог, производящий разведки на основании Открытого листа формы № 3, может предпринимать ограниченные по площади зачистки уже имеющихся в земле обнажений (обрывов, осыпей и других повреждений) с помощью лопаты или иного специального инструмента. Необходимость зачистки, как правило, продиктована тем, что структура грунта зачастую плохо прослеживается в «загрязненной» осыпями стенке обнажения. Кроме того, в том случае, если в таком обнажении прослежен культурный слой поселения, то зачистка позволит правильно понять и охарактеризовать его стратиграфию. При отсутствии на поселении каких-либо обнажений культурного слоя единственным способом выяснения его стратиграфии оказывается разведочный раскоп (шурф). Закладка шурфов уместна на вновь открытых или не подвергавшихся ранее раскопкам памятниках и возможна при наличии Открытого листа формы № 2.

Согласно «Положению о порядке проведения археологических полевых работ…» разведочные раскопки (шурфовка) «визуально выраженных на поверхности объектов» (курганы, жилищные впадины, древние погребения и т.п.) запрещаются. «При обнаружении в разведывательных шурфах остатков жилищ и других древних строений нельзя нарушать их целостность. Раскопки на этом месте следует прекратить, остатки постройки законсервировать и засыпать шурф. В случае обнаружения погребения его необходимо доследовать». Данные требования продиктованы необходимостью сохранения археологических комплексов в контексте всего памятника; изучение отдельных комплексов возможно, прежде всего, в рамках полномасштабных раскопок данного объекта широкой площадью. Целенаправленные изолированные раскопки отдельного комплекса так же нелепы в отношении задач изучения памятника в целом, как извлечение отдельной находки из археологического комплекса без полного его исследования. Площадь шурфа не может превышать 20 кв. м (и не может быть менее 1 кв. м). В остальном принципы, методические приемы и фиксация результатов разведочных шурфовок практически ничем не отличаются от полномасштабных раскопок.

* * *

Базовым принципом любых археологических раскопок следует, видимо, признать следующее утверждение-аксиому: «нельзя повторить полевое исследование одного и того же объекта несколько раз…» (Лесман 1996: 4). Здесь вновь можно процитировать А.А.Спицына (1910: 8): «Исследователь обязан ни на минуту не забывать, что он уничтожает навсегда изучаемый памятник старины…». Таким образом, очевидным представляется чрезвычайно высокий уровень персональной ответственности археолога проводящего раскопки – ведь после его изысканий вместо исследованного участка памятника, останется подготовленный им на основании полевой документации научный отчет (в том числе – чертежи и фотографии); коллекция находок, выявленных сотрудниками руководимой им экспедиции; наконец, взятые им образцы различных материалов, пригодных для проведения соответствующих анализов методами естественных наук. И это все. В случае, если при проведении раскопок были допущены какие-либо методические ошибки, в результате которых оказалась утраченной та или иная информация, исправить их (то есть, воспроизвести те же действия, но уже правильно, на том же самом участке) невозможно. Простой пример: если вы забыли измерить глубину залегания найденного предмета, то после продолжения разбирания культурного слоя на данном месте вы уже не сможете это исправить – тот уровень слоя, на котором была сделана находка, попросту перестанет существовать. Напрашивающееся эффектное сравнение археолога и хирурга не совсем корректно – если хирург допустит ошибку, то у него, возможно, все же останется шанс ее исправить.

Неслучайно в 1990–2000-е гг. археологи стали все чаще говорить о необходимости сохранения археологического наследия. Согласно «Положению о порядке проведения археологических полевых работ…» «раскопкам, прежде всего, подлежат археологические памятники, которые находятся под угрозой разрушения при производстве строительно-хозяйственных работ, или воздействии иных антропогенных и природных факторов». Федеральный закон «Об объектах культурного наследия…» однозначно характеризует спасательные археологические полевые работы как исключительный способ сохранения объекта археологического наследия (статья 40).

Охарактеризованный принцип неповторимости раскопок (принцип «сохранения информации» или «спасательного копирования» по Л.С.Клейну – 2001: 79) определяет цель подобных исследований – максимально полное изучение памятника в ходе раскопок и максимально полная фиксация их результатов. Подобная «позитивистская» формулировка цели раскопок иногда вызывает возражения специалистов – указывается, например, на теоретическую и практическую невозможность максимально полной фиксации. Однако, так или иначе, именно этой цели подчинены современные методические приемы раскопок.

Выявление древних предметов как таковых в ходе полевых исследований не является первостепенной задачей – для археолога важно выявить и зафиксировать остатки деятельности человека в прошлом в их взаимосвязи между собой. Поэтому особое значение приобретает фиксация отдельных предметов именно на том месте, где они располагались. Для обозначения этого состояния используется латинское выражение in situ, буквальное значение которого – «в неподвижности». И именно поэтому вещи, незаконно изъятые грабителями из древнего погребения, культурного слоя и т. п., обладают принципиально меньшей информационной ценностью, чем находки, зафиксированные профессионалами в ходе археологических раскопок.

Впрочем фиксация in situ важна и необходима не только для отдельных предметов, но и для остатков каких-либо сооружений или иных подобных объектов (основания отопительных конструкций, остатки деревянных построек, каменные кладки в курганах, погребения и т. д.). Археолог стремится к так сказать «трехмерной» фиксации: раскапываемый участок (раскоп) всегда размечается на квадраты (размерами, как правило, 2 х 2 м) и выявляемые отдельные находки или остатки сооружений наносятся на план такого раскопа; кроме этого, на плане отмечается уровень расположения объекта (чаще всего – глубина его залегания в грунте). Такие «вертикальные» измерения отсчитываются от единой для данного памятника условной нулевой точки – репера.

Кроме того, чрезвычайно важно определить стратиграфическую «привязку» находок и сооружений – к какому именно слою относится каждый такой объект? Стратиграфические разрезы памятника могут быть прослежены в стенках раскопа и в бровках – «контрольных стенках», которые оставляются на изучаемом участке в ходе раскопок нетронутыми и разбираются лишь после фиксации выявленной на них стратиграфии. Например, при раскопках курганов чаще всего оставляют две перпендикулярные друг другу бровки, проходящие через центр насыпи.

Согласно «Положению о порядке проведения археологических полевых работ…», раскопки должны быть доведены до материка «если этому не препятствуют обнаруженные… строительные и архитектурные остатки первостепенного значения, сохранение которых представляется необходимым». Уровень поверхности материка (также, кстати, как и уровень поверхности раскопа до начала раскопок) измеряется от репера. Раскопки курганов производятся только со снятием всей насыпи (как говорят археологи – «на снос») и исследованием околокурганного пространства.

Отмечу попутно, что в ходе раскопок археолог осуществляет сбор материалов, пригодных для проведения различных анализов методами естественных наук (и направляемых в дальнейшем в соответствующие лаборатории): кости людей и животных (для, соответственно, антропологического и зоологического анализов, кроме этого, остеологический материал может быть пригоден для относительного или абсолютного датирования); образцы древней почвы (с целью последующего выявления в них остатков древней флоры); отходы металлургического производства – шлаки (для анализа их состава); остатки древних органических материалов, например древесный уголь (для радикарбонного абсолютного датирования); спилы древних бревен (для дендрохронологического абсолютного датирования); образцы обожженной глины, подходящие для археомагнитного абсолютного датирования; и др.

Раскопки культурных слоев поселений ведутся обычно по условным пластам толщиной в большинстве случаев 20 или 10 см. Аналогичная методика применяется и при раскопках курганных насыпей. Впрочем, стратифицированные памятники предпочтительнее исследовать по слоям; то есть – при наличии отчетливо выраженных прослоек лучше разбирать слой по ним, а не по условным горизонтальным уровням.

Особо следует отметить технический прием называемый «зачистка» (рис. 55) – тонкие срезы лопатой, выполняемые с целью получения «свежей», незапыленной поверхности грунта на заданной площади. Значение зачистки для правильного проведения раскопок сложно переоценить – только с ее помощью можно понять и зафиксировать стратиграфический разрез в стенке или бровке раскопа, только на зачищеной материковой поверхности можно проследить все возможные признаки наличия в ней ям и т. д. Разборка заполнений ям в материке (если они, конечно, были обнаружены) оказывается завершающим этапом раскопок как таковых (это могут быть ямы, оставшиеся от неких сооружений на поселении; ямы, содержащие погребения и образующие грунтовый могильник; ямы с погребениями под курганной насыпью и т. д.). К фиксации находок или сооружений, обнаруженных в заполнениях ям, предъявляются те же требования, что были описаны выше. Стратиграфия заполнения ямы также должна быть прослежена и зафиксирована.

Именно после выборки заполнения ям раскопки считаются доведенными до материка. После завершения работ, если площадь раскопа не подлежит хозяйственному использованию, археолог обязан засыпать все сделанные на памятнике археологии котлованы, удалить отвалы грунта и воссоздать существовавший до начала раскопок ландшафт. Кроме того, после раскопок курганных насыпей, каменных могильников и тому подобных объектов следует по возможности восстановить эти сооружения. Несмотря на очевидную трудоемкость подобного восстановления, надо признать, что эта рекомендация несомненно имеет под собой серьезные основания. Дело в том, что видимые на поверхности земли до раскопок археологические памятники являются существенной частью исторического ландшафта данной местности и их уничтожение в ходе исследований наносит ему очевидный ущерб.

Рис. 55. Горизонтальная зачистка Р.А.Ляпуновым материковой поверхности раскопа 2007 г. на селище эпохи раннего средневековья «Степаново–IX», Новгородская обл.

Впрочем, к числу «побочных эффектов» археологических раскопок следует отнести не только такие отрицательные последствия, как частое нарушение сложившегося исторического ландшафта, но и вполне позитивные явления. Раскопки, проводимые профессиональной экспедицией, сами по себе являются чрезвычайно мощным средством пропаганды национального исторического наследия, а коллектив научных сотрудников экспедиции в той или иной степени вовлекается в процесс популяризации исторической науки среди местных жителей, особенно – если работы ведутся в сельской местности. Думается, что научно-просветительская деятельность «на местах» является гражданским долгом каждого руководителя археологической экспедиции.

В самом начале этого учебного пособия уже шла речь о частом сравнении деятельности археолога и криминалиста. Здесь лишь стоит подчеркнуть, что, в первую очередь, эта аналогия относится именно к раскопкам. «По характеру дела, – писал А.А.Спицын (1910: 9), – раскопка близка к судебному следствию…» В не меньшей степени педантичность детектива должна проявляться при ведении полевой документации.

Базовым полевым документом, на основе которого археолог в дальнейшем готовит научный отчет, является полевой дневник – в нем ежедневно фиксируется ход исследований и их результаты. Дневник является обязательным и основным полевым документом и не может быть заменен какими-либо иными записями. В полевом дневнике, по справедливому замечанию Л.С.Клейна (2001: 83), «фиксации подлежит не только раскопанный памятник, но и ход его раскопок. Не только результат, но и процесс исследования. Ибо критическая проверка правильности этого процесса – важнейший способ проверить надежность добытых фактов. Самого процесса уже никто не увидит. Критики смогут увидеть только его протокол». Кроме этого, ход и результаты раскопок отражаются на фотографиях и чертежах (планах, разрезах и профилях), выполняемых в масштабе 1:20 или 1:10.

Все выявляемые находки заносятся в полевую опись и снабжаются этикетками. В описи и на этикетке содержатся сведения об обстоятельствах обнаружения предмета (название памятника, год и номер раскопа, номер квадрата, название или номер слоя или пласта, уровень залегания от репера и др.).

На основе полевой документации готовится научный отчет, который должен содержать максимально полную информацию о предпринятых раскопках; как остроумно заметил А.А.Спицын (1910: 7), «краткий и ясный отчет о раскопке не внушает доверия». В текстовой части отчета отражаются сведения, зафиксированные в полевом дневнике; альбом иллюстраций включает в себя чертежи, рисунки находок и фотографии. Кроме того, к отчету прилагаются Открытый лист, разрешающий проведение данных работ, опись находок и документ, подтверждающий передачу коллекции находок в государственный музей. Отчеты об археологических полевых исследованиях поступают на хранение в научно-отраслевой архив Института археологии Российской Академии наук и являются научными произведениями, на которые распространяется авторское право.

Помимо отчета, исследователь обязан представить краткую информационную статью для ежегодника «Археологические открытия», издания, в котором публикуются сведения о результатах археологических полевых работ на всей территории Российской Федерации, а также исследований российских археологов за рубежом (ежегодник издавался в 1965–1986, с 1993 его публикация возобновилась).

* * *

В различных учебных пособиях по археологии археологическое исследование нередко условно рассматривается как некий цикл работ, состоящий из трех этапов: полевого (разведки и раскопки), камерально-лабораторного (первичная систематизация полученных материалов, проведение различных лабораторных анализов) и, наконец, кабинетного (археологическое источниковедение и историко-культурные интерпретации – то есть, истолкования, объяснения – имеющихся данных). В реальности бывает по-разному: некоторые археологи проводят широкомасштабные многолетние раскопки, но практически не известны как авторы фундаментальных исторических исследований (и от этого их труд в поле не становится менее значимым); другие – наоборот, занимаются интерпретациями накопленных материалов, но не предпринимают самостоятельных полевых работ. Многие специалисты работают хранителями музейных коллекций, и их профессиональная деятельность исключительно в рамках «камерально-лабораторного» этапа оказывается неоценимой.

С другой стороны, изыскания археологов конечно же могут быть приурочены к названным этапам, но и в этих случаях данный цикл оказывается условностью: интерпретированием данных археолог начинает заниматься уже в полевых условиях, непосредственно в ходе раскопок; проведение каких-либо лабораторных анализов по самым разным причинам может задерживаться на длительное время, в то время как историко-культурная интерпретация оказывается уже разработанной и опубликованной; и т. д. Впрочем, мы можем с уверенностью утверждать, что труд археологов несомненно заключает в себе два основных рода деятельности: 1) получение материалов в ходе полевых исследований (рассмотренное в данной главе) и 2) источниковедение и интерпретация полученных материалов в ходе кабинетных исследований (рассматривающиеся ниже).

Камерально-лабораторная деятельность в труде археолога конечно же так же присутствует: она может иметь место как непосредственно в ходе полевых изысканий (например, первичная систематизация выявляемых материалов) – и о подобных работах говорилось выше – так и в процессе кабинетных исследований (например, датирование выявленных материалов с помощью естественнонаучных методов) – и об этом речь пойдет в следующих разделах.

Источниковедение и интерпретации

Любая научная дисциплина испытывает потребность в систематике – организации, упорядочивании определенным образом совокупности исследуемых объектов. Методикой такого упорядочивания является классификация – логическая операция группирования материала (выделения классов) по сходствам и различиям. Хрестоматийным примером классификации является периодическая система химических элементов, являющаяся табличным выражением периодического закона Д.И.Менделеева; в данном случае речь идет о естественной системе объектов, основанной на объективных данных. Иерархическое группирование данных называется таксономической классификацией (таксон – ячейка группирования определенного ранга). Таксономическую классификацию представляет собой современная систематика животных и растений (царство, тип (отдел), класс, отряд (порядок), семейство, род, вид), основы которой были заложены шведским натуралистом К.Линнеем в XVIII в.

Классификация как метод систематизации объектов имеет принципиальное значение для изучения сложных, внутренне разветвленных, дифференцированных систем (например – для исследования языков) и, конечно же, в полной мере востребована в археологии. Археологическая классификация зачастую определяется как «выделение различных групп материала и описание этих групп таким образом, чтобы были ясны общность внутри каждой группы и различия между ними» (Классификация в археологии 1990: 9). По Л.С.Клейну (1991: 364–366), «широкий смысл» этого термина (синонимы – группирование, группировка) подразумевает «любое выделение групп в множественном материале или распределение объектов по группам». Классификация же «в узком смысле» – «разновидность группирования по сходствам и различиям, оперирующая с классами и удовлетворяющая всем логическим правилам деления объема понятий, т. е.: а) построенная на едином основании (по единому критерию деления); б) соблюдающая единую всех частей материала иерархию (применяющая ко всем частям материала одну и ту же шкалу распределения ячеек по рангам, хотя бы и при разных критериях деления материала); в) исключающая попадание какого-либо объекта сразу в две однопорядковых (одноранговых) ячейки; г) охватывающая каждой ячейкой все подразделения этой ячейки (каждым классом – все его подклассы) и в конечном счете всеми ячейками (классами) – весь материал (всю совокупность объектов)».

Особый круг вопросов представляет собой соотношение в археологии классификации и типологии. Чаще всего типологией именуют так называемую естественную классификацию, для которой «выбирают признаки, существенные для данных предметов»; то есть, типология «выявляет существенные сходства и различия между предметами и имеет познавательное значение» (Философский словарь 1987: 200). Классификация же может носить исключительно служебный, формальный характер.

Впрочем, существуют и иные точки зрения на соотношение значений терминов «классификация» и «типология». Так, по мнению Е.М.Колпакова (1991: 65–66), несмотря на то, что различение типологии и классификации является почти общепринятым, далеко не всегда при этом разъясняется, в чем собственно состоит это «различие». Между тем «с операциональной точки зрения – важнейшей для практической археологии – есть только процедуры классифицирования и нет каких-либо привилегированных процедур типологизирования. Поэтому типологией можно назвать любую разновидность классификации».

Споры археологов о соотношении классификации и типологии непосредственно связаны с проблемой выделения существенных, значимых признаков как оснований для последующего группирования. Ведь для того, чтобы, образно говоря, посмотреть на изучаемые древности глазами изготовивших и использовавших их людей, мы должны ввести в качестве оснований группировки именно те признаки, которые были для них значимы, актуальны. Каким же образом археологи выделяют типы в массивах немых вещей незнакомых древних культур?

В главе «Основные этапы развития мировой археологии» рассказывалось о разработке Монтелиусом типологического метода, с помощью которого устанавливались эволюционно-генетические связи между типами артефактов. Однако, методику выделения самих типов Монтелиус не разрабатывал. Между тем, в археологической литературе словосочетание «типологический метод» нередко используется именно в качестве синонима термина «типология» и обозначает процедуру выделения типов (Классификация в археологии 1990: 22–23). Очевидно, что подобная ситуация создает существенную терминологическую путаницу, поэтому стоит еще раз подчеркнуть, что в данной главе под типологией понимается метод выделения типов, а не метод Монтелиуса. Рассмотрим некоторые пути выделения типов в археологических материалах и основные сложности этой процедуры.

Л.С.Клейн (1991: 219-224) выделяет в современной теоретической археологии три стратегии группировки и предлагает четвертую – свою собственную.

Истоки древовидной стратегии восходят к разработкам В.А.Городцова: «В основу типологической классификации положен „тип“, понимаемый как собрание предметов, схожих по назначению, веществу и форме. Типы, связанные одним признаком, отвлеченным от их формы, составляют отделы. Отделы, связанные одним признаком, отвлеченным от вещества типов, составляют группы. Группы, связанные одним признаком, отвлеченным от назначения типов, составляют категории… Принципами деления… на категории служит назначение типов; на группы – вещество типов; на отделы – форма, свойственная нескольким типам; и на типы – форма присущая одному типу» (Городцов 1927: 6-7). В логической схеме этой стратегии тип оказывается всего лишь одним из формальных узлов древовидной классификации.

Аналитическая (индуктивная) стратегия, предполагающая восхождение от признаков к типам, чаще всего оказывается основой конкретных типологических разработок в археологии. Именно этой стратегии соответствует широко распространенное понимание типа как статистически устойчивого сочетания равноправных признаков. Термин «признак», в свою очередь, может быть определен как характеристика предмета «с одной какой-либо стороны» (Федоров-Давыдов 1970: 123).

Гипотезо-дедуктивная стратегия группировки восходит к методологическим установкам «новой археологии» и предполагает разделение артефактов на типы в качестве результата проверки какой-либо гипотезы (например – как результат наложения на исходный материал искусственной сети ячеек). Выделение типа, таким образом, перестает быть задачей исследования, так как сам он становится лишь своего рода «рамкой», с помощью которой делается выборка данных. Типологизация в русле данной стратегии справедливо была охарактеризована Л.С.Клейном (1991: 222) как «бесконечный перебор маловеротяных догадок».

Сам Л.С.Клейн (1991: 230-231) предложил системную стратегию типологии, стержнем которой является «идея нисхождения»: «…Сначала нужно выявить культуры[2]2
  Подразумеваются археологические культуры – пространственно-временные сочетания археологических типов (см. главу «Культура и этнос»).


[Закрыть], затем – опираясь на них – выделить в них культурные типы, а уж затем, зная культурную значимость типов, расчленить их на признаки. Разумеется, полученные понятия будут нечеткими, расплывчатыми, поскольку к каждому типу мы будем подходить снаружи, не имея предварительных точных сведений о его внутреннем элементном составе… Проводя суммирование и систематизацию признаков, мы поворачиваем вспять и корреляцией признаков определяем типы, после чего, имея по-новому сформулированные типы, через их корреляцию уточняем наши культуры». Стартовый уровень данной стратегии являет собой мировая культура, которая «нам попросту дана как нечто очевидное и исходное, интуитивно схватываемое»; «интуиция здесь – отправная площадка».

Впрочем, стоит обратить внимание читателей на то, что идея нисхождения в значительной степени присутствовала и присутствует в разработках, выполненных в русле индуктивной стратегии. Ведь как бы не старался археолог отбросить собственную культурную интуицию в ходе осуществления типологизации, как бы не пытался он следовать в своих построениях лишь тем или иным сочетаниям признаков, определенное непосредственное восприятие культуры как таковой, сформировавшееся в ходе развития, воспитания, образования этого человека, все равно будет оказывать существенное влияние на процесс исследования. Более того – «археолог, чтобы не пропустить ничего существенного, должен опираться не только на свой научный, но и на свой человеческий опыт. Мы люди, как и те мастера, изделия которых мы изучаем…» (Каменецкий, Маршак, Шер 1975: 27). Персональные же особенности культурной интуиции и характер ее влияния на процедуру типологизации, конечно же, не зависят от приверженности определенной типологической стратегии.

В археологии в числе прочих разновидностей понятия «тип» различают типы условные и культурные (Классификация в археологии 1990: 85 86). Условный тип сформирован «произвольным выбором показателя или сочетания показателей» «безотносительно к каким-либо гарантиям культурной значимости получаемой группы»; он «является как бы рамкой, налагаемой на материал извне, и в этом смысле он условен и субъективен». Считается, что такие типы не обеспечивают понимание древней культуры. Предполагается, что подобную познавательную функцию сможет выполнить культурный тип, «сформированный согласно группировке предметов, введенной в материал самими создателями исследуемой культуры, когда они упорядочивали и подчиняли своим нормам материал, сознательно или неосознанно, в своей привычной деятельности». Такие типы «сформированы на основе связей, которые содержатся в материале, и в этом смысле они объективны». При этом важно также подчеркнуть, что функциональная типология (опирающаяся на функции изделий) не сможет заменить морфологическую, ориентированную на внешние признаки предмета – параметры его конструкции и формы. «Кажется, что для археологов будущего будет интересным, реконструируя автомобиль на основании ржавых кусков металла, иметь возможность сказать – это был Фиат, Ситроен, Фольскваген или Форд; а не только – это была машина, разработанная для транспортировки пассажиров» (Bordes 1969: 20).

Для выделения культурных типов необходимо выявить такие признаки, которые были значимы для изготовителей и пользователей соответствующих предметов. Эта задача чрезвычайно сложна не только в силу обычного отсутствия необходимых сведений – очевидно, что представители исследуемого древнего сообщества сравнивали и различали данные артефакты с различных позиций. «Вопрос о том, существовала ли какая-то одна особая, привилегированная точка зрения, весьма проблематичен. Ведь в зависимости от конкретной жизненной ситуации на первый план выступают разные точки зрения» (Колпаков 1991: 21). Мы можем говорить о различных стечениях обстоятельств, в рамках которых те или иные признаки культурных типов оказываются более или менее актуальными.