Текст книги "Археология: учебное пособие"

Помимо производственных объектов еще одним важным элементом инфраструктуры поселений, связывающим их между собой, являются дороги. Ярким примером данного вида археологических памятников являются римские дороги, нормативы ширины которых определяются уже в «Законах 12 таблиц» (Leges XII Tabularum, 451–450 гг. до н. э.). На ровном рельефе их строительство осуществлялось следующим образом. По трассе дороги вырывалась траншея глубиной около 0,8 м; борта траншеи укреплялись каменными вымостками, на дно траншеи укладывались крупные камни. Над ними насыпался слой мелких камней, перемешанных с песком и известью, еще выше – слой песка. И, наконец, сверху укладывались плиты мостовой. На болотистых местах предварительно в грунт вбивались сваи, а затем последовательно укладывались слои булыжника, толченого мергеля, щебня и гравия с землей. Выше располагались плиты мостовой. Дороги имели кюветы для стока воды. Вдоль магистральных дорог римляне ставили милевые столбы, на которых указывалось расстояние до Римского Форума.

Наиболее известной римской дорогой является «Аппиева дорога» – Via Appia – соединявшая Рим с Брундизием на юго-востоке Италии. Римский поэт Публий Папиний Стаций называет ее «царицей дорог». Первоначальный отрезок этой дороги (Рим-Капуя) был покрыт каменной мостовой еще в 312 г. до н. э. – в этот год цензором в Риме стал Аппий Клавдий Слепой, по имени которого и названа эта трасса. Отдельные участки римских дорог до сих пор известны и в других странах Европы.

Погребальные сооружения и погребения

Знакомство с погребальными сооружениями и погребениями следует предварить рассмотрением некоторых этических аспектов археологических исследований подобных объектов.

В 1989 г. на состоявшемся в г. Вермиллион (США) региональном тематическом конгрессе «Археологическая этика и обращение с умершими» было принято «Вермиллионское соглашение по человеческим останкам», содержавшее в числе прочих требование обоснования «научной исследовательской ценности скелетных, мумифицированных и иных человеческих останков (включая ископаемых гоминидов)». В 1990 г. Совет Всемирного Археологического Конгресса принял «Первый кодекс этики», пятый пункт правил которого содержит следующее требование: «Члены (Всемирного Археологического Конгресса – Н.П.) не должны воздействовать на и/ или перемещать человеческие останки аборигенных народов без их ясного согласия». А совсем недавно, в 2006 г. Совет Всемирного Археологического Конгресса принял «Соглашение по экспонированию человеческих останков и священных предметов». Согласно пункту 1 этого документа, экспонированию подобных материалов должно предшествовать получение на это разрешения от соответствующего местного этнического сообщества. В 1999 г. данному кругу вопросов была посвящена отдельная секция 5-й ежегодной конференции Европейской Ассоциации археологов (Борнмут, Соединенное Королевство), состоявшаяся по названием «Этика раскопок и обращения с человеческими останками: европейская перспектива».

Вряд ли можно утверждать, что перечисленные выше документы исчерпывают проблему этичности археологических раскопок погребений. Впрочем, с другой стороны, признавая обсуждение данных вопросов чрезвычайно актуальным для современной археологии, мы должны все же подчеркнуть очевидный факт – так или иначе, именно археологические исследования древних захоронений дают нам незаменимые материалы для изучения представлений о смерти как исторического и культурного явления, которое оказывается существенной частью человеческого мировосприятия в целом. Зеркалом представлений человека и общества о смерти является погребальная обрядность.

«Всякое изменение в положении человека влечет за собой взаимодействие светского и сакрального, – писал этнолог А. ван Геннеп (1999: 9). – Оно требует регламентации и соблюдения ритуала, дабы общество в целом не испытало затруднений и не понесло ущерба». И каждое подобное изменение (от рождения до смерти) «сопровождается церемониями, у которых одна и та же цель: обеспечить человеку переход из одного определенного состояния в другое, в свою очередь столь же определенное». Эти «церемонии» получили название «обрядов перехода» («les rites de passage»). К их числу относится конечно же и погребальный обряд, котором «ритуально закрепляется перемена статуса человека, осмысленная в пространственных категориях выхода из одного локуса… и входа в другой. Жизнь и смерть противопоставлены пространственно, как „этот“ и „иной“… свет…» (Седакова 1983: 4, 10-11). По данным восточно– и южнославянской этнографии, здесь выделяются три основные функциональные группы обрядовых актов: 1) акты, направленные на разрыв границы между Жизнью и Смертью с целью помочь умершему в достижении «того света»; 2) акты, направленные на восстановление и укрепление этой границы; 3) акты, направленные на на установление контакта через эту границу, следствием которого должно стать плодородие и изобилие, посылаемые из области Смерти.

Археологическое представление о погребальном обряде гораздо «уже» понимания этого явления этнологами. Если для последних он включает в себя всю последовательность ритуальных действий от выноса тела умершего из дома до завершения поминок, то в археологических исследованиях по понятным причинам под погребальным ритуалом понимается лишь последовательность действий людей при захоронении умершего. Показательно следующее археологическое определение погребального обряда: «Погребальный ритуал – способ посмертной изоляции умершего индивида, реализуемый в определенных материальных формах» (Хлобыстина 1995: 3, 114).

В археологии принято выделять два основных вида погребального обряда: ингумация (захоронение тела умершего) и кремация (сожжение тела умершего). (В русской археологической литературе XX в. укоренились и преобладают до сих пор иные обозначения данных обрядов – трупоположение (вместо термина «ингумация») и трупосожжение (вместо термина «кремация»). Неуместность этих словообразований представляется очевидной.) Различают кремацию на месте (если сожжение было произведено непосредственно на месте захоронения) и кремацию на стороне (если погребальный костер располагался где-то в стороне и кремированные останки были принесены оттуда к месту захоронения). Отмеченное различие существенно: при кремации на месте исследователю «достается» впоследствии целостный комплекс, состоящий, как правило, из двух основных компонентов – фрагментов пережженных костей погребенного и предметов сопроводительного погребального инвентаря, полностью или частично сохранившихся в огне (имеются в виду изделия из камня, керамики, металла и прочих огнеупорных материалов различной степени прочности). Подобное захоронение может, конечно же, сопровождаться и жертвоприношениями животных. Кроме этого, какие-то предметы могли быть включены в состав погребального инвентаря уже после завершения обряда кремации.

При кремации на стороне археолог исследует комплекс, целостность которого не является очевидной – ведь вполне возможно, что какая-то часть пережженных костей и какие-то элементы погребального инвентаря остались на месте проведения обряда кремации. Между тем, выявление такого объекта (погребального костра) чаще всего чрезвычайно затруднено отсутствием каких-либо его признаков на современной дневной поверхности. Впрочем, иногда это удается – так, в финно-угорском могильнике I тыс. н. э. у д. Пугино, в низовьях р. Суда (Молого-Шекснинское междуречье) была исследована яма глубиной 60 см, в которой совершались кремации (дно и стенки этой ямы были сильно прокалены). Яма была заполнена углем, золой, пережженными костями, среди которых были выявлены различные предметы, прежде всего – бронзовые женские украшения (Башенькин 1995: 22). Однако, и в этом, и в иных подобных случаях мы конечно же все равно не сможем однозначно соотнести конкретный комплекс захоронения по обряду кремации на стороне, обнаруженного в определенном погребальном сооружении, с той его частью, которая, возможно, присутствует среди углей и золы выявленного погребального костра.

Следует подчеркнуть существенное отличие погребений как таковых (включающих в себя, как уже было отмечено выше, человеческие останки и погребальный инвентарь) от их вместилищ – погребальных сооружений, отличающихся чрезвычайным разнообразием (к ним относятся и египетские пирамиды, и скифские курганы, и древнерусские жальники – см. ниже). Ритуальное значение данного отличия хорошо иллюстрируется примером кенотафов – погребальных сооружений, не содержащих самих погребений. Как правило, причина появления кенотафа заключалась в отсутствии физической возможности похоронить тело умершего – если этот человек погиб в результате кораблекрушения, был растерзан дикими животными и т. д.

Наконец, особо следует отметить «археологически неуловимый похоронный обряд». Дело в том, что в случае захоронения человеческих останков (в особенности – после их кремации на стороне) в водоемах, болотах, на деревьях и т. п. вероятность обнаружения таких погребений археологическими исследованиями чрезвычайно мала. Археологам известны регионы, некоторые периоды истории которых представлены множеством поселений, однако, соответствующие им погребальные памятники до сих пор остаются не найденными (например, ряд территорий лесной зоны Восточной Европы в раннем железном веке. Очевидно, речь в таких случаях как раз и может идти о неких похоронных ритуальных действиях, последствия которых оказываются недоступными для изучения археологическими методами. Впрочем, иногда археологам «поймать» следы подобного обряда. Так, остатки захоронений XIII–XIV (XV?) вв. по обряду кремации на стороне были выявлены в оз. Обеляй в Литве (Урбанавичюс 1990: 198–201). Следует отметить чрезвычайное разнообразие предметов сопроводительного погребального инвентаря, встреченных среди кальцинированных костей – здесь обнаружены обломки мечей, наконечники копий, топоры, огнива, весовые гири, браслеты и т. п. (всего – около 3000 находок!).

Считается, что древнейшие погребения (ингумации) относятся к среднему палеолиту – периоду мустье. Одним из основных критериев преднамеренного ритуального захоронения человеческих останков для этого времени является наличие комплектного скелета (а не отдельных костей) в культурном слое поселения. «Если комплектные остатки обнаружены за пределами поселения, то доля вероятности их преднамеренного погребения уменьшается, и необходимы какие-то дополнительные критерии» (Смирнов 1981: 9, 52). В настоящее время в Евразии известно немногим более 50 достоверных мустьерских захоронений (т. е. с учетом коллективных могил – немногим более 60 останков индивидуумов). Рассмотрим некоторые примеры подобных комплексов.

Рис. 25. Мустьерское погребение ребенка в гроте Тешик-Таш, Узбекистан; I–VI – рога горного козла, 1 – возможное местоположение шестой пары рогов горного козла, 2 – камни верхнего уровня, 3 – камни нижнего уровня, 4 – кости верхнего уровня, 5 – кости нижнего уровня (нижний уровень – конец расчистки, после удаления черепа ребенка и рогов козла).

Погребение ребенка 7–8 лет было выявлено в верхнем культурном слое уже упоминавшегося выше грота Тешик-Таш (рис. 25) в Узбекистане (Смирнов 1981: 149–153, 272–275). Данный комплекс включал в себя некомплектный скелет, представленный черепом, нижней челюстью и отдельными костями, которые, судя по наличию следов резания, были предварительно очищены от мягких тканей. Первоначальное расположение костей установить невозможно – погребение было потревожено грызуном. Вокруг останков располагалось несколько пар рогов горного козла, а среди и вокруг костей погребенного было выявлено несколько обломков известняка. Предполагается, что погребение было совершено в яме, хотя контуры ее и не были прослежены. «В расположении рогов и обломков известняка заметна определенная система… позволяющая предположить создание кольцеобразного сооружения вокруг человеческих остатков». Вероятным признано наличие сопроводительного погребального инвентаря – здесь найдены костяная поделка («орудие типа шила»), «несколько отщепов» и т. п.

Примером комплектного погребения может служить захоронение мужчины 40–45 лет в яме, в культурном слое 1 грота Бонневаль у поселка Ля Шапель-о-Сен во Франции (Смирнов 1981: 111–114, 240–242). Погребенный располагался в яме, на спине и был ориентирован на юго-запад. Голова была приподнята с помощью нескольких камней, ноги сильно согнуты в суставах. Определить наличие погребального инвентаря затруднительно, так как заполнение могильной ямы (в котором были встречены каменные орудия, отщепы и т. д.) являлось культурным слоем поселения.

Как отмечает В. А. Алекшин (1995: 188, 210), «древнейший погребальный обряд эволюционировал от расчлененных захоронений раннего мустье к нерасчлененным погребениям, появившимся в конце среднего палеолита». По мнению исследователя, «погребальный обряд возник как магическое средство защиты среднепалеолитических охотников от вымирания»; он был «необходимым элементом культуры человека, с помощью которого он старался противостоять смерти и тем самым сохранить стабильность внутри охотничьего коллектива». При этом у людей, совершавших мустьерские похоронные ритуалы, «не было сложившихся представлений о потустороннем мире».

Следует, однако, подчеркнуть – так или иначе древнейшие мустьерские захоронения знаменуют собой начало постепенного постижения человеком смерти как «сокровенного таинства» (Святитель Игнатий Брянчанинов 1993: 69). Отражением этого сложного и многообразного процесса являются погребальные археологические памятники последующих периодов. По наличию или отсутствию на современной дневной поверхности каких-либо визуально фиксируемых до проведения раскопок конструкций или иных сохранившихся материальных признаков подобные объекты можно разделить на две большие группы – наземные погребальные сооружения и грунтовые погребения.

Наверное, наиболее многочисленным видом наземных погребальных сооружений являются курганы. Не следует думать, что курганы представляют собой некий определенный вид погребального археологического памятника – этим термином обозначаются самые разнообразные объекты, возведенные как исключительно из земли, так и с использованием камней или деревянных конструкций. При этом даже те курганы, при сооружении которых использовался один лишь грунт, зачастую оказываются отнюдь не просто земляными холмами – есть все основания считать их памятниками своеобразной «земляной архитектуры».

Рис. 26. Разрезы сопки № 2 из группы сопок «Сковородка–II» (Псковская область) и план и разрез дубового ящика, обнаруженного на ее вершине.

Примером таких объектов являются так называемые новгородские сопки – языческие монументальные курганы родовой знати Северо-Западной Руси IX–XI вв. Один из них – располагавшийся у д. Сковородка в Псковской области – до раскопок представлял собой крутобокую насыпь высотой до 4 м и диаметром 12 м (рис. 26). Как выяснилось в ходе исследований, изначально этот погребальный памятник имел вид «четырехгранной пирамиды с усеченной вершиной, сложенной из специально нарезанных кусков дерна» (Кузьмин 2001: 59). На вершине находился дубовый ящик, содержавший около 15 кг пережженных костей. Принято считать, что при кремировании сохранялось около 60 г сожженных костей. С учетом этого обстоятельства, следует признать, что на вершине данной сопки (а также – многих других подобных курганов) захоронения по обряду кремации на стороне совершались неоднократно и неединовременно. И, таким образом, погребальные функции сооружения реализовывались в этих случаях лишь после возведения самой насыпи.

Интересный технологический прием строительства земляного кургана был прослежен при раскопках одной из сопок у д. Пристань в среднем течении р. Оредеж. Сначала здесь возвели кольцевой вал из моренного щебня (высотой около 80 см и шириной до 2 м). И лишь затем пространство внутри этого вала было засыпано в ходе сооружения насыпи, общая высота которой составила в итоге более 2 м (Кузьмин 1992а: 21). Аналогичный способ формирования внешнего «каркаса» кургана с помощью кольцевых валов из плотного грунта (во избежание оползания склонов) был выявлен в сопках нижнего Поволховья.

Обратимся к примеру комбинированного деревянно-каменного элитного погребального сооружения, также именуемого археологами курганом. Курган Аржан (рис. 27), относящийся к числу так называемых «царских» курганов древних скифов, располагался на юге Сибири, в Туве, в долине р. Уюк. Памятник датируется VIII–VII вв. до н. э. и отражает начальный этап скифской культуры (Грязнов 1980: 45, 55–56). Сооружение высотой 3–4 м и диаметром 120 м было сложено в основном из камней средних размеров (весом 20–50 кг). Под этой каменной насыпью находилась сложная деревянная конструкция, состоявшая из центральной погребальной камеры и более 70 срубов, радиально расположенных вокруг нее. В центральной камере были открыты следы двух погребений по обряду ингумации в деревянных колодах – «мужчины старческого возраста и взрослой женщины». Захоронение оказалось полностью разгромленным и опустошенным грабителями. К центральной камере примыкали еще 8 мужских ингумаций, большинство из которых были также совершены в деревянных колодах. Всего же в данном кургане было выявлено 15 погребений, «сопровождавших» центральное парное погребение мужчины и женщины, а также – не менее 160 конских захоронений. Как отмечает автор раскопок М.П.Грязнов, «захороненные в кургане лица являлись представителями богатой кочевой знати и среди них был их верховных владыка – вождь большого племени или союза племен, называемый нами царем».

Рис. 27. План-схема кургана Аржан, VIII–VII вв. до н. э., Тува; фигурками коней помечены камеры с конскими захоронениями.

Впрочем, курганные сооружения далеко не всегда оказываются столь внушительными монументальными объектами. Так, близ Старой Ладоги, в урочище Плакун был исследован скандинавский курганный могильник, датируемый IX–X вв. и интерпретируемый сегодня как могильник дружины Рюрика и Олега – первых русских князей. Подавляющее большинство погребений соответствует здесь ритуалу, характерному для дружин викингов – кремации на месте в ладье, с захоронением останков в урне или прямо на кострище под курганной насыпью (иногда с каменной оградкой по основанию) с сопровождающим погребальным инвентарем (Назаренко 1985: 156). Однако, несмотря на высокий социальный статус погребенных, размеры насыпей крайне невыразительны (диаметр от 4 до 20 м и высота от 30 см (!) до 1 м). Остановимся на одном из этих сооружений поподробнее.

Курган № 1 диаметром 15 м и высотой 45 см был возведен над остатками погребального костра, выявленными на слое древней погребенной почвы. Кострище представляет собой пятно угля и золы, содержащее пережженные кости и различные предметы погребального инвентаря. В пределах кострища выявлена яма глубиной 40 см, в заполнении которой обнаружены булыжники и обломки известняковой плиты. Кроме этого, на кострище (а отчасти – и за его пределами) найдено около 200 ладейных заклепок. Находки подобных предметов являются основным индикатором обряда кремации в ладье. Однако, надо иметь в виду, что такого «незначительного количества заклепок было бы явно недостаточно для сооружения даже самого малого судна, так как около 100 заклепок потребовалось бы на соединение всего одного пояса обшивки судна 8–10-метровой длины» (Сорокин 1997: 81). Следует предположить, что для рассматриваемого здесь обряда кремации могла использоваться лишь какая-то часть ладьи (возможно – фрагмент старого, пришедшего в негодность судна).

Приведенный пример конечно же не означает, что в эпоху викингов не возводили монументальных курганов. Целая «серия» ингумаций в корабле известна по результатам раскопок так называемых «королевских курганов» Норвегии. Так, в 1904–1905 гг. одна из таких насыпей была исследована около фермы Усеберг. Курган высотой 6 м и диаметром 44 м был возведен здесь в IX в. над кораблем, в средней части которого находилась погребальная камера, содержавшая захоронения по обряду ингумации двух женщин в возрасте около 30 и около 60 лет. Погребения сопровождались богатым инвентарем, захоронениями лошадей, собак и быка. Очевидно, что перед нами элитное погребальное сооружение. Высказывалось даже предположение (Лебедев 2005: 190), что в этом кургане погребена Аса – бабушка объединителя Норвегии Харальда Прекрасноволосого.

Среди археологических памятников многих финно-угорских народов известен любопытный вид погребальных сооружений именуемых в археологической литературе «домиками мертвых». Речь идет о деревянных постройках, служивших для захоронения кремированных останков. Один из таких объектов был выявлен в пределах зоны обитания при раскопках городища середины I тыс. н. э. у д. Березняки на р. Сонохта в Верхнем Поволжье (Третьяков 1941: 58–60, 68). «Домик мертвых» сохранился здесь в виде остатков постройки размерами 2,2 х 2,2 м. Скопления пережженных костей (погребения по обряду кремации на стороне) располагались вдоль северной и южной стен. Предполагается, что в этом сооружении находились останки 5–6 человек. Кроме этого, здесь были обнаружены также различные предметы погребального инвентаря, в том числе – пять топоров-кельтов. (Кельтами называют топоры, у которых втулка для крепления топорища располагается перпендикулярно лезвию.)

«Домики мертвых» были выявлены и среди погребальных памятников IX–X вв. юго-восточного Приладожья, в Молого-Шекснинском междуречье (здесь они датируются концом I тыс. до н. э. – первой половиной I тыс. н. э.) и других регионах. В.А.Назаренко (1988: 75–79) реконструирует одно из таких сооружений в раннесредневековом Приладожье как сруб размерами примерно 4 х 4 м и высотой до пяти венцов. Сооружение имело двускатную земляную крышу, которая поддерживалась внутри несколькими рядами столбов. В центральной части сруба был устроен очаг, в южной стене – находился дверной проем. «Домик мертвых» был окружен рвом; в качестве «моста» через него было использовано стесанное толстое бревно. Погребения по обряду кремации на стороне размещались на устроенных внутри вдоль стен сруба земляных уступах-«лавках».

Термин «домик мертвых» в первую очередь отражает результат археологической реконструкции определенных погребальных памятников – до проведения раскопок подобных объектов они не выделялись специально из числа иных курганных сооружений. Очевидно, что «домики мертвых» воспринимались как жилища (места постоянного обитания) умерших. Здесь следует пояснить, что, как правило, функция того или иного погребального памятника ограничена двумя возможными вариантами: «1 – место пребывания покойника… 2 – средство путешествия в загробный мир» (Лесман 1985: 54). Поэтому, например, не менее очевидной представляется функция рассматривавшегося выше корабля из Усебергского кургана – это, конечно же, средство переправы умершего.

Археологам известны и иные виды деревянно-земляных погребальных сооружений. В ходе раскопок прибалтийско-финского могильника XI– XII вв. около д. Залахтовье на берегу Чудского озера был раскопан курган № 162а. Как отмечает автор раскопок Н.В.Хвощинская (2004: 33–34), данный объект до начала исследований «выглядел как обычный круглый курган». Однако, оказалось, что первоначально здесь находилось деревянное срубное сооружение (рис. 28) размерами примерно 3 х 3 м и высотой до четырех венцов, окруженное с трех сторон рвами. В центре постройки находилась ямка с пережженными костями. «После совершения захоронения внутреннее пространство сруба было засыпано песком. Постепенно дерево сгнило и раскатилось, песок оплыл по краям, и сооружение внешне стало напоминать обычный курган».

Рис. 28. Реконструкция кургана № 162а из могильника XI–XII вв. около д. Залахтовье на берегу Чудского озера.

Завершая этот обзор курганных погребальных сооружений, необходимо особо остановиться на впускных погребениях. Обычно этим термином называются захоронения, совершенные в кургане («впущенные» в него) в более позднее время – уже после того, как он прекратил свое функционирование в качестве погребального объекта. Одним из наиболее ярких примеров таких погребений являются впускные ингумации, выявленные при раскопках некоторых новгородских сопок. Совершение захоронений на вершинах этих памятников по обряду кремации на стороне прекратилось в XI в., однако, уже в XII в. (и позднее – вплоть до XX в.) в подобных курганных насыпях появляются впускные погребения. Например, парная впускная ингумация, совершенная не позднее конца XII в., выявлена в уже упомянутой выше сопке у д. Пристань. Очевидно, что в таких случаях речь идет о неких людях, которые по каким-то причинам не могли быть погребены на обычном сельском христианском кладбище. Имеющиеся в нашем распоряжении фольклорно-этнографические материалы, позволяют предположить, что это так называемые «нечистые» покойники, захоронение которых на кладбище не представлялось возможным в связи с характером деятельности и социальным статусом этих людей при жизни или обстоятельствами их смерти. Так, на вершине сопки близ д. Коровитчино в Новгородской губернии в 1850-х гг. был похоронен застрелившийся офицер, а у подножья той же насыпи похоронили цыганку и утонувшего татарина.

К числу погребальных сооружений относятся конечно же и разнообразные каменные архитектурные конструкции (причем, не только наземные) – гробницы, мавзолеи, склепы, пирамиды и т. п. Остановимся на некоторых примерах подобных археологических памятников.

Среди погребальных сооружений этрусков (народ неясного происхождения, обитавший на Апеннинском полуострове в VIII–I вв. до н. э.) широко известна так называемая «могила Реджолини-Галасси» VII в. до н. э. близ города Черветери. Центральная гробница была вырублена в горной породе и затем «надстроена» стенами из каменных блоков. Перекрытие гробницы представляло собой так называемый ложный ступенчатый свод – в верхней части стен каждый последующий ряд плит отступает от края предыдущего. К погребальной камере вел дромос – этим греческим словом (буквальное значение – «путь») в археологии принято называть коридор, построенный из камня или вырубленный в скале и являвшийся проходом в гробницу. К дромосу «могилы Реджолини-Галасси» примыкали две ниши, вырубленные в туфе. Над описанным сооружением была насыпана курганная насыпь.

В центральной гробнице «могилы Реджолини-Галасси» по обряду ингумации была похоронена женщина с чрезвычайно богатым погребальным инвентарем. Кроме того, основное захоронение сопровождалось погребениями двух мужчин. Первое – по обряду кремации на стороне – располагалось у входа в одну из ниш, второе (ингумация) – находилось в дромосе, рядом с размещенной здесь четырехколесной повозкой. Помимо предметов вооружения, входивших в состав инвентаря ингумации останков мужчины, восемь парадных щитов были выставлены здесь вдоль стен дромоса.

Рис. 29. «Сокровищница Атрея» (купольная гробница) в Микенах, XIV–XIII вв. до н. э.: разрезы, план и внутренний вид.

К XIV–XIII вв. до н. э. относится так называемая «сокровищница Атрея» (рис. 29) в Микенах, наиболее выразительный пример элитной купольной гробницы – толоса. Этим греческим словом (буквальное значение – «свод», «купол») в античной археологии, как правило, называют сооружения в форме улья, перекрытие которых, также как и в предыдущем примере, представляло собой ступенчатый свод. «Сокровищница Атрея» была сооружена внутри естественного холма. Высота толоса (к которому примыкает дополнительная боковая камера) составляет здесь около 15 м. От края склона холма к толосу вел дромос длиной 36 и шириной 6 м. К сожалению, содержимое гробницы было полностью разграблено.

Монументальные каменные погребальные сооружения известны археологам, конечно же, не только в Средиземноморье. Так, например, на территории Западной Европы мегалитические гробницы начинают возводить уже в период неолита. Среди разнообразных памятников подобного рода следует выделить наиболее часто встречающийся вид мегалитических сооружений – дольмены.

Слово «дольмен» происходит из бретонского языка кельтской языковой группы. В археологии дольменами обычно именуются однокамерные гробницы, возведенные на поверхности земли из нескольких вертикально стоящих необработанных камней, перекрытых горизонтальным камнем. Многие дольмены не сохранили следов захоронений, так как были полностью разграблены. В некоторых случаях археологам удалось выявить погребения по обряду ингумации, сопровождавшиеся различным инвентарем. Старейшие европейские дольмены относятся к IV тыс. до н. э.

Особую группу дольменных сооружений составляют памятники Западного Кавказа IV–II тыс. до н. э., которые в отличие от европейских аналогов сооружались из тщательно подшлифованных каменных плит и блоков. Таков, например, один из дольменов (№ 8, группа I), обнаруженных в бассейне р. Пшада, юго-восточнее г. Геленджик (Марковин 1997: 262, 273– 277, рис. 143). В передней плите здесь было сделано традиционное для подобных памятников этого региона отверстие диаметром около 40 см (рис. 30). Передняя и боковые плиты опираются на так называемый «пяточный» (опорный) камень. Размеры погребальной камеры составляют 1,65 х 1,50–2,05 м. В ходе расчистки дольмена здесь были встречены фрагменты керамики, а также – каменное орудие «типа скребка».

Примером дольмена, в котором были выявлены костные останки является сооружение № 26 на горе Кислая в бассейне р. Кизинка (Марковин 1997: 46, 57, 59, 60, рис. 11). Сам дольмен осел назад и набок, верхняя часть передней плиты не сохранилась, основание ее было расколото. Внутри погребальной камеры были обнаружены погребения 9 человек по обряду ингумации (в том числе – двое детей), а также – череп куницы и одиночная кость овцы. Кости скелетов «лежали кучами, анатомический порядок не всегда сохранен…» Видимо, «некоторые умершие были погребены в позе сидя». Кроме этого, в гробнице были встречены предметы погребального инвентаря (фрагменты керамических сосудов и др.).

Рис. 30. Дольмен № 8 из группы I в бассейне р. Пшада близ г. Геленджик, IV–II тыс. до н. э., Западный Кавказ (Марковин 1997: 274, рис. 143): общий вид и найденные в дольмене каменное орудие и фрагменты керамических сосудов (профили).

В заключение этого обзора каменных погребальных сооружений отметим памятники далеко не столь внушительного вида, как микенские или этрусские гробницы. Речь идет о региональной разновидности сельских древнерусских могильников – так называемых «жальниках» (рис. 31), известных археологам на Северо-Западе России. Жальниками называют могильники, содержащие погребения по обряду ингумации в грунтовых ямах, окруженных на поверхности каменными оградками. Наиболее ранние жальники датируются XI–XII вв. – в это время на Руси под влиянием христианства широко распространяется обряд ингумации.