Текст книги "Бессмертный"

Я остановился в гостинице, окна которой выходили на центральную площадь, разделенную, как и весь город, пополам не особо широкой в этой области рекой, через которую было перекинуто множество каменных арочных мостов. На каждой из сторон располагался небольшой памятник: на стороне вулкана – раскинувший руки сурус, который как будто весь потрескался, из-за чего его внутренний свет сочился изнутри огненно-красным цветом; на противоположной стороне, где была обычная гора, стояла зеркальная копия этой статуи, только из трещин светился уже мягкое голубоватое свечение, отдающее холодком.

Город являлся довольно крупным, но дома не превышали шести этажей. Я стоял у окна гостиницы на пятом этаже и пытался понять, зачем меня вообще сюда вытащили. Он хоть и был большим и шумным, но даже близко не равнялся с по-настоящему огромными мегаполисами, которые, несмотря на отсутствие выхлопных и других вредных газов и испарений, все равно воняли чем-то, что свойственно только большим, вечно куда-то спешащим городам. Этот город был как глоток свежего воздуха, если, конечно, сравнивать именно с большими городищами. И все же, он казался таким умиротворенным и тихим. Что тут можно было украсть? Эти статуи?

Настал день, когда мне нужно было явиться на место встречи. Мое шестое чувство подсказывало мне еще по прилету на планету, что что-то не так, но я любил риск, чувство опасности, а потому намеренно направлялся в паутину, желая в нее попасться, а потом разорвать в клочья, как делал всегда. Как я привык делать.

Встреча проходила на заброшенном складе, на который я отправился, как только записался в гостинице, а потому все там осмотрел, заранее продумав несколько путей отхода. Предчувствуя, что мне придется оттуда драпать, я также подготовил несколько автомобилей, взятых напрокат, расставив их по предполагаемым маршрутам отступления. На саму встречу я тоже явился на машине с пуленепробиваемыми колесами. В амбаре с нужным мне номером меня встретили две машины с тонированными стеклами. У каждой машины стояло по два человека охраны, создавая ложное впечатление, будто в автомобилях никого не осталось – старый трюк. Перед машинами стоял еще один. Заказчик, решил я. Только когда фары стоявших за ним автомобилей приглушили, я понял, что это виросус. Телохранители тоже были представителями этой расы.

– Я думал, наша встреча должна остаться в секрете, – заговорил я, выйдя из машины и подходя к заказчику.

– Так и есть, – холодно ответил виросус.

– А зачем столько глаз?

– Я им доверяю.

– Как скажете.

Мы пожали руки, и тут же у меня закружилась голова, а ноги начали подкашиваться. «Вот этого я не ожидал», – сказал я.

И темнота.

Очнулся я сразу, рывком попытался сесть, и только потом осознал, что связан. Железный стол, к которому меня приковали, приятно холодил кожу, но фиксаторы оказались стянуты так сильно, что у обычного человека давно бы началась гипоксия. Бьющий в глаза свет слепил. Я решил не мудрствовать и спросил:

– Где я?

– Какая разница? – послышался знакомый голос виросуса.

– Действительно. Зачем меня сюда притащили?

– Узнаешь.

– Ты всегда так односложно отвечаешь?

– Да, – ответил он спустя короткую паузу.

– Лады. Так все-таки, чего тебе от меня надо? Денег? Органы? Может, хотите принести меня в жертву богу? Так я атеист, он подавится.

– Хватит острить, – повысил он голос. – Не придуривайся, ты знаешь, чего мы от тебя хотим.

Мы? Значит, он не один. Ну конечно не один. Один бы не стал так рисковать. Всегда нужен тот, на кого можно переложить вину за собственные промахи. А промахнулся он с самого начала, пусть пока и не знает об этом. Все они промахиваются, и осознают это, лишь когда я ломаю им шеи.

– Оу, так вы знаете, что я бессмертный?

– Конечно, знаем, идиот, иначе бы не стали тебя травить.

– Вот оно что было.

Интересно, они знают, что на меня не действуют практически никакие яды и отравляющие вещества? Если да, то им пришлось повозиться, чтобы найти нечто, на что у меня нет – не было! – иммунитета. А если нет, то им сильно повезло. В везение я верю, но волосатик, как и остальные его соучастники, им явно не обладают.

– Если ты не заткнешься, – начал вскипать волосатый, – я…

– Убьешь меня? – перебил я его. – Я бы посмотрел. Только развяжи сначала, а то мне отсюда ничего не видно.

Виросус, я услышал, уже что-то схватил, однако его одернул другой голос, более спокойный, но твердый:

– Успокойся, Гонсал. Разве ты не видишь, что он пытается тебя вывести из себя? Не поддавайся на провокации, я постоянно тебе об этом напоминаю.

Этот говорил так же спокойно, как и виросус в начале, но голос его звучал сильнее.

– О, кажется, пришел кто-то поболтливее, – усмехнулся я.

– Смейся, сколько влезет. Ты сейчас только и можешь, что беспомощно тявкать.

– Ой-ёй, кажется, кто-то не знает правил игры. Должен быть злой полицейский и добрый, а вы оба просто тупые.

– Нерос, дай я ему глотку перережу, – прошипел Гонсал.

– Ты его этим вряд ли убьешь, но все же. Он нам нужен живым.

– Я знаю, но моральное удовлетворение я точно получу.

Не доверяйте тем, кто получает моральное удовлетворение от перерезания глоток. Многие считают, что мне тоже нравится убивать, но это не так, просто у меня зачастую нет выбора, но совесть за убийство ублюдков меня не мучает.

– Да ты ходячий шаблон, – вновь заговорил я, – прям анекдоты сочинять можно; мало того, что тупой, так еще и псих – опасное сочетание.

– Заткнись, – рявкнул виросус.

– Хах, если бы вы хотели, чтобы я заткнулся, давно бы заткнули. Нет, вам нужно, чтобы я говорил.

А я люблю поговорить, особенно если не просят. Выведя человека из себя, можно увидеть его истинное лицо, точнее рожу, а в рожу грех не дать разочек-другой.

– Тут ты прав, но говорить ты будешь только тогда, когда мы позволим.

– Ладно-ладно, не сердитесь. Можно, милсдари, мне слово молвить да вопросить, аки разумный смерд?

– Говори, – спокойно ответил второй, который не волосатый. Шуток он не любил, а может просто не понимал, что я шучу, даже издеваюсь, и не скрывая этого.

– Чем вы меня таким накачали? – поинтересовался я. – На меня почти никакой яд не действует, а тут свалил, что слона гранатомет. А если яд и действует, то обычно не так долго, чтобы меня успели куда-то перевезти и заковать.

– Понравилось? – в голосе Нероса послышалось ехидство. – Это очень сложный коктейль, созданный Гонсалом, он в этом деле разбирается. Яд был на его руке, которую ты имел неосторожность пожать, хотя, надо отдать тебе должное, ты вырубился не сразу, как обычно бывало, когда мы проводили эксперименты на других. Потом, когда мы везли тебя сюда, каждые несколько минут вводили тебе инъекции уже других ядов, чтобы не проснулся ненароком.

Значит, мы либо где-то недалеко от того места, где была назначена встреча, либо у них очень много сильных ядов, воздействию которых я никогда не подвергался. Радуют меня такие моменты, когда в своей очень длинной жизни я натыкаюсь на что-то новое и неизведанное, хотя, казалось бы, за почти три тысячи лет можно было пережить все, что только можно. Вселенная не бесконечна, но неимоверно огромна, как и фантазии разумных существ, которые продолжают придумывать и открывать что-то новое, ранее неизведанное. Интересно, что закончится первым: существование мира или фантазия?

– Очень умно, только кое-чего вы не учли.

– Я знал, что ты так скажешь.

– Я тоже.

– Что тоже?

– Я тоже знал, что я так скажу.

Нерос тяжело и нетерпеливо вздохнул. Любого можно вывести из себя, нужно лишь подобрать верный ключик.

– Мы знаем, что ты просто прикидываешься дурачком, – сказал он.

– Кто вам сказал?

– Можешь острить, сколько хочешь, но ты все равно все расскажешь. Очень скоро.

– Да я прям сейчас все расскажу: крупные деньги я прячу под матрасом, а мелочь – в трусах… Ой, нет, последняя фраза какая-то двусмысленная вышла. Вырежьте это, пожалуйста.

Оба, и Гонсал, и Нерос, усмехнулись. Наверно, они уже успели убедиться, что это неправда.

– Отдохни пока, новых шуток понапридумай, а мы зайдем, когда… Когда время будет.

– Эй, стойте, не уходите, мне не надо ничего придумывать, у меня их и так полно. Вот слушайте: «Охотник собрался на охоту в тайгу…» Ушли. Какие невоспитанные. Они, наверно, даже не знают, что такое тайга.

Их не было две недели. За это время я успел подумать о смысле жизни, но, как и обычно, ни к чему конкретному не пришел. Для меня смыслом жизни стало бесконечное развлечение. Убивать я не люблю, но время является исключением.

– Занятые же вы люди, – подал я голос, услышав, как открылась дверь, – я уже хотел идти вас искать. Боялся, что-то случилось. Так вот: «Охотник собрался на охоту в тайгу…» Эй, чем вам тайга не нравится?

Их не было еще месяц. Я в голове сочинил пару тысяч песен, но ни бумаги, ни ручке у меня не было, так что я не смог их записать.

Войдя в лабораторию (или как они это называли?), они сразу же заговорили, тем самым не дав говорить мне:

– Как мы понимаем, ты можешь сколь угодно долго находиться без еды. – Это было утверждение.

– Ну, от пиццы я бы не отказался.

– А еще, – продолжил Нерос, не обращая внимания на мои колкости, – тебе нет необходимости ходить в туалет.

– Я сходил перед тем, как вы меня схватили.

– Просто интересно, – подал голос Гонсал, – сколько тебе лет?

– Я видел зарождение Вселенной, – чуть ли не пропел я.

– Не слушай его. Он горазд врать.

Не, ну тут не поспоришь. Но зачастую я говорю полуправдой. Я видел зарождение Вселенной, но лишь в документальных фильмах. Зато правда в том, что увижу ее смерть. Все умрут, а я останусь. И кто знает, может, мое заявление не будет уже столь надуманным, может, когда умрет эта Вселенная, зародится новая, со мною во главе.

– Если вы мои слова принимаете за ложь, то зачем вообще спрашиваете?

– О-о, – протянул Нерос, – мы пока даже и не пытались что-либо у тебя спрашивать. Ты почувствуешь, когда мы начнем.

– Жду с нетерпением.

– Не сомневаюсь. Это ты сейчас такой веселый, ведешь себя, словно ничего не случилось, но посмотрим, как ты запоешь…

– У меня слуха нет. Что печально, ибо я так и не смогу спеть сочиненные мною песни.

– … когда мы будем отрезать от тебя по кусочку и наблюдать, как это все отрастает обратно.

Я сам так делал множество раз, и это ну очень скучно.

– Как жестоко, – протянул я. Возможно, эти угрозы осуществлю я.

– Такова жизнь.

– Так что же, вы просто хотите меня помучить и все? На этой планете кончились все собаки и кошки?

Нерос, впервые за все время, подошел ко мне так, чтобы я его увидел. На нем был строгий костюм, хотя и без галстука; волосы иссиня-черные, чуть длинные, прикрывающие уши; волосы подчеркивали его благородное на вид немного вытянутое лицо; губы и нос тонкие, а брови чуть нахмурены, но это, судя по всему, его нормальное выражение лица. А вот глаза его отличались черными склерами и желтыми радужками. Это был гераклид.

– Огогошеньки! – воскликнул я. – Вот это глазищи! Никогда раньше не видел гераклида вживую.

– Ты знал, – заговорил он, – что гераклиды одни из самых живучих существ во Вселенной? Мы способны пережить почти любые ранения, кроме серьезных повреждений мозга и сердца. Конечности же мы можем отрастить в лучшем случае за год. Но ты, – посмотрел он на меня как-то дико, – ты другой. Я не уверен, что смог бы выжить, если бы в меня влили такое количество яда, а у тебя даже побочных эффектов нет. Пока ты был в отключке после отравления, мы нанесли тебе несколько глубоких порезов и уколов, которые ты регенерировал за минуты, а то и секунды. Ни один обычный гераклид на такое не способен. Так кто же ты такой? Что ты такое?

Хороший вопрос. Даже философский, можно сказать. Но философские вопросы зачастую не имеют ответов.

– Я просто человек, – пожал я плечами настолько, насколько это позволяли стягивающие меня металлические фиксаторы.

– Мы пытались взять кровь на анализ, но она просто бесследно исчезла. Тогда мы отрезали клочок волос…

– Моя прическа!

– … но и он растворился в воздухе раньше, чем мы успели изучить его под микроскопом. Благо снимки от сканирования никуда не делись, и по ним – ты самый обычный представитель чертовой человеческой расы.

– Я же говорю.

И каждый новый считает себя умнее предыдущих. Да меня столько раз сканировали, что не будь я тем, кем являюсь, давно бы умер от какой-нибудь лучевой болезни.

– Гераклиды на рентгене тоже никак не выделяются. Но это не так важно. Не важно, кто или что ты, главное, что ты в наших руках, и мы выясним твой секрет.

– Зачем?

– Зачем?! – поразился черноглазый, теряя терпение. – А разве не ясно? Гераклиды живут около шестисот-семисот лет, но о неком Амарталисе, он же Амар, он же Феникс, он же Болванчик, он же Wazzap, – слухи ходят давно. Первое упоминание о наемнике появилось примерно полторы тысячи лет назад, когда человечество только-только начало расползаться по Вселенной. Это только из того, что мы смогли найти. Наверняка, ты намного старше. Хотя, кто знает.

Мое прозвище менялось из поколения в поколение, хотя зачастую их придумывали мне другие, из-за чего мне даже не приходилось утруждать себя скрывать свои способности. Наемников, подобных мне, вообще не запоминают, поэтому мало кто сравнивал меня с какими-нибудь известными криминальными личностями из прошлого, о которых где-то когда-то кто-то слышал; обычно этими личностями прошлого я сам и являлся.

– Как лестно, что меня изучают, как историческую личность.

– Знаешь, к какой расе я принадлежу? – спросил Нерос, не обращая внимания на мои слова.

– Эм… Лысый виросус? Волосатый виросус зарычал.

– Успокойся, Гонсал. Нет, – вновь повернулся он ко мне, – не угадал. Я – камирутт. Слышал?

– Не уверен, – засомневался я. Конечно, я слышал. Он меня за идиота принимает?

– Мы довольно похожи на людей. Внешне. Ну и почти все органы совпадают с вашими. Вот я и думаю, а вдруг ты не человек? Вдруг ты камирутт? Возможно ли такое, что ты плод…

– Любви? – подсказал я.

– …связи, – подобрал он слово, – камирутта и человека? Камирутта, который, подобно мне, был гераклидом. Новая раса, которая более живучая и долговечная, чем любой другой представитель нашей расы, более сильная. Камирутт-гераклид и человек. А если и человек был гераклидом?

В его черных глазах горел настоящее пламя, и было оно больше похоже на огонь, что виден в глазах сумасшедшего, но не ученого, близкого к разгадке многовековой тайны. К слову, в истории человечества, прошлой и настоящей, о появлениях гераклидов нет ни слова, однако подобное вряд ли может остановить кого-то вроде Нероса.

– Камирутты гордые, чтобы ты знал, – продолжил он, чуть успокоившись, – поэтому предпочитают иметь потомство только от себе подобных. Нам известно только два случая… связи моей расы с людской, повлекшей за собой рождение ребенка, но оба камирутта были самыми обычными. Оба ребенка, кстати, имели внешность и строение камирутта, что не удивительно – мы даже на генетическом уровне лучше людей.

Ни один нормальный ученый никогда бы не воспринял всего два случая за аксиому. Но гордыня гераклидов зачастую выше здравого смысла.

– Ну, значит я не плод этих двух рас.

– Или хочешь, чтобы мы так думали, поэтому и опровергаешь это.

– Или опровергаю, желая, чтобы вы решили, будто я так делаю, чтобы обмануть вас.

Я сам не понял, что сказал.

– Да, ты хитер, почти так же, как камирутт, что опять приводит меня к мысли, что ты, возможно, метис.

Глупец, сам себе противоречащий. Нерос считал, что камирутты намного более могущественная и совершенная раса, чем человек, но при этом сам предполагает, что я метис этих двух племен. В обоих прецедентах связи камирутта и человека, о которых он говорил, гены первого полностью преобладали над вторым, а будь камирутт вдобавок и гераклидом, этот перевес являлся бы еще бо́льшим. А с его слов получается, что связь между гордым камируттом, да к тому же и гераклидом, и грязным вонючим человеком может привести к появлению меня, превосходящего все расы во Вселенной существа.

Естественно, я хотел попридержать это заявление до лучших времен, чтобы он, если сам к этому не придет, в конечном итоге осознал, что довольно продолжительное время не просто неосознанно считал людей равными камируттам, а единственными, способными позволить его расе эволюционировать. Да, это не правда, но он-то об этом не знает, да и вряд ли когда-либо узнает.

– Может, я хочу, чтобы вы так думали, – ответил я.

– Может. Мы выясним, рано или поздно.

– И как же вы намерены это сделать? – поинтересовался я.

– У нас есть методы.

Эти двое снова молча вышли. И как только за ними закрылась дверь, я сразу же вспомнил, что забыл рассказать им анекдот.

Дверь распахнулась раньше, чем я предполагал: всего через несколько часов. Но вошли не те двое, а другая парочка, в спецкостюмах и хирургических шлемах. Завезли несколько столов с инструментами. Стол, на котором я лежал, поставили почти вертикально, давая мне больший обзор, чем один потолок и лампа.

– О, – заговорил я, – какая ностальгия. Сколько знакомого. Вижу элеватор, диссектор, ранорасширитель (а как же без него?), даже трепан (зачем он вам?), а скальпелей-то сколько, неужто в меня будете метать? А у вас дипломы циркачей есть или что там надо? Почему вы не отвечаете?

Помещение было оборудовано, как самая настоящая хирургическая комната с высокими потолками, только пока я там лежал, она пустовала, не считая светильника, светящего мне в глаза все эти недели, однако теперь мастера дела завозили в нее всевозможную аппаратуру, названий которой я либо не помнил, либо не знал. Наверху находилась смотровая площадка, выходящая на комнату обширным окном, за которым стояли виросус с камируттом, наблюдая за происходящим.

Один из «врачей» взял чистый и сверкающий скальпель, повертел его в руках, присматриваясь, хорошо ли он заточен, хотя, на самом деле, таким способом он пытался напугать меня, что у него явно не получилось.

– Больно, наверно, будет, – сказал я, оценивая острие.

– О, да, – ехидно ответил мой будущий истязатель. – Уж поверь.

– Да не, я не про себя. Я про тебя. Наверно, будет больно, когда я всажу этот скальпель тебе в глаз.

Мучитель слегка вздрогнул, но ничего не ответил. Вместо этого он подошел и совершенно непрофессионально воткнул скальпель мне в живот. Вероятно, ему сказали, чтобы он был со мной построже, но старался не наносить слишком серьезных ран, от которых, по их мнению, я бы мог умереть.

– А-а-а, моя печенка! – взревел я. Было и правда больно.

– Это селезенка, придурок.

– Ну хоть врач мне попался образованный. Только забывчивый. Эй, вынь вилку из розетки… То есть скальпель из… селезенки. Эй, стой! А-а-а! Вот это было больнее. Ну, теперь-то это была печень? А-а-а! Мой пресс так даже после качалки никогда не болел. А-а-а! Ох… Нет, беру свои слова назад… ты глупый, глупый доктор… А-а-а! Меня как будто индейцы из лука расстреляли… скальпелями. Да сколько ж у вас их? А-а-а! Да что б тебя лицензии лишили!

Мое тело было утыкано скальпелями, которые для этого предназначены явно не были. Но втыкали их все же не наобум, а вполне профессионально, стараясь не задевать особо нужные для жизни органы, но от этого было не менее больно.

– Хватит, – послышался голос из динамиков, установленных в «операционной». – Такими методами вы ничего от него не добьетесь. Действуйте тоньше.

– Сделай свою ротовую щелку тоньше, умник. Как там тебя? Некроз? А слабо самому спуститься и потыкать в меня иголками, тонкими, как ты и любишь? Или тебе нравится только наблюдать? Что-то я не вижу твоего верного лохматого песика. Ему такое зрелище не по нраву?

– Пес здесь – только ты, – ответил черноглазый, не изменившись в лице. – Не надоело без конца тявкать? Этим ты ничего не добьешься. А вы что стоите? Не видите, что его тело уже вытесняет скальпели? Хватит с ним играться.

– Слушаемся, – подал голос тот, кто нашпиговал меня скальпелями, которые, кстати, уже начали по одному сыпаться на пол.

– Забыл сказать – «хозяин». Вы тут все его собачки.

– Заткнись! – рявкнул док. Его вывести оказалось проще, чем черноглазого. Если повезет, он решит истыкать меня по новой, хотя вряд ли ослушается приказа.

– Или вы овечки, а он пастух? Да, это больше подходит. Вы овечки, а тот лохматый – пастушья собачка. А кто же я? – пристально посмотрел я в глаза мучителя. – Волк? О, да, я волк, который загрызет все стадо овец, пастушьего пса и самого пастуха! – Я осклабился настолько безумно, насколько только мог, опыта мне хватало.

«Доктор» снова отпрянул и сглотнул. Замер на месте, словно решая, что делать дальше.

– Не слушайте его и не бойтесь его пустых угроз, – снова зазвучали динамики. – Если вы хотите кого-то боятся, то бойтесь меня.

– Да… Да, слушаемся.

– Бееее…

– Иди сюда, – «доктор» подозвал ассистента. – Вот, – передал он ему скальпель, – начинай.

– Я? – вытаращил ассистент глаза.

– Начинай, я сказал.

– Слушайся старшего в стаде.

Ассистент взял скальпель и подошел ко мне. Сглотнул. Потом сделал удивительно точные для неумехи на вид порезы, исполосовав мою грудь квадратом, потом взял специальные щипцы начал сдирать с меня кожу. И все это время его лицо под прозрачным шлемом искажала гримаса отвращения и даже страха. Я решил, что его смерть будет быстрой.

Наконец, он отодрал прямоугольник почти идеальной квадратной формы. О, это было больно, но уже не так, как в начале, когда в меня вонзали острые лезвия скальпелей. Новая кожа выросла примерно за минуту, не оставив и следа. Содранная же испарилась пеплом прямо на руках ассистента. Он посмотрел на старшего, тот кивнул. Снова уверенно зажав скальпель в руке, он нанес идентичные порезы и точно также снял кожу во второй раз, краснея от натуги. На этот раз для регенерации потребовалось чуть меньше времени, хотя это можно было заметить только с секундомером в руках. И он был у «доктора», который, дождавшись полного восстановления кожного покрова, сделал соответствующие пометки.

– Переходим к следующему этапу, – сказал он, беря в руки инструмент, похожий на кусачки, и подходя ко мне. – Записывай.

– У меня руки связаны, – съязвил я. Он даже не улыбнулся, стараясь не смотреть мне в глаза, подошел ко мне слева.

– Готов?

– Нет, – ответил я.

– Да, – тихо ответил ассистент и прокашлялся.

«Доктор» поднес кусачки к моим заранее скованным пальцам и одним сильным нажатием «откусил» мне мизинец. Это было больно, но не так, чтобы я не смог сдержать крик, однако закричал, чтобы не вызывать подозрений. Нужно больше боли!

– Второй.

Мучитель пристроил кусачки к пальцу безымянному и надавил, но на этот раз ему потребовалось больше сил. Спустя минуту он снова повернулся к ассистенту:

– Первый отрос.

– Записал.

– Второй отрос, – сказал он, когда регенерировал безымянный палец.

– Записал.

– Нравится? – спросил я, нарочито громко и тяжело дыша.

– А тебе?

– О, я в восторге. Немного топорно работаете, но бывало и хуже.

– Не волнуйся, мы только начали.

Все начинают с малого, а заканчивают быстро. Сам придумал!

– Это не мне нужно волноваться, – хмыкнул я. – Даю вам последний шанс. Если вы сейчас же меня освободите, я дарую вам жизнь. Жизнь инвалидов, конечно, но это вы сами виноваты. Что скажете? Последний шанс.

«Доктор» посмотрел на стоящего наверху Нероса и вернувшегося Гонсала, ассистент посмотрел на «доктора». Может, у него и было, что сказать, но его все равно никто бы не стал слушать.

– У нас нет вариантов, – ответил «доктор» после долго молчания.

– Варианты есть всегда.

– Не в этом случае.

– Варианты есть всегда, – повторил я, – нужно лишь не струсить, когда у тебя появляется шанс выбрать. И не сглупить. Еще один порез и ты сделаешь неверный выбор.

– Я так не думаю.

– «Так» здесь лишнее.

Молча вернувшись к столу, он что-то записал, потом сменил перчатки, хотя на них не осталось и следа моей крови, и взял наполненный мутной жидкостью шприц, вернулся ко мне, немного помялся, сглотнул и ввел содержимое мне прямо в артерию. Я практически ничего не почувствовал.

– Вы оба сделали свой выбор.

– Да.

– Я, кстати, ничего не чувствую, если интересно.

– И не должен.

Будущий труп-старший вновь взял скальпель и сделал глубокий надрез на груди. У меня из раны сильнее, чем нужно, хлынула кровь. Сильнее, но намного меньше, чем должна была бы у нормального человека.

– Разжижили мне кровь, негодяи? Ответа не последовало.

Довольно быстро кровь остановилась, превратившись в ничто, а рана затянулась. Ассистент остановил таймер и вновь что-то записал.

Разжижить кровь. Мало кто до этого додумывался, да еще так быстро. Только это все равно бессмысленная затея.

Прошел еще примерно час.

Меня резали, рубили, кололи, отрезали конечности, даже стреляли и жгли плоть, и все это за какой-то час. Бывало и хуже, конечно, но это не значит, что мне понравилось.

– Черт! Не получается!

– В чем дело? – прошипели динамики.

– Я не могу «откусить» ему палец! Кусачки просто застревают, словно затупленные в дереве.

– Нажимай сильнее.

– Я стараюсь! – гаркнул «доктор».

– Еще чуть-чуть, – подбодрил я. – Поднажми, дед.

– Заткнись!

– Я просто пытаюсь помочь.

«Доктор» перехватил кусачки поудобней и, используя обе руки, сжал изо всех сил, сомкнув, наконец, режущие кромки.

– Застряло!

– Что?

– Я не могу их вынуть из пальца, они словно срослись с ним. Плоть регенерирует слишком быстро. Это словно пытаться разрезать невероятно плотную смолу.

– Ну наконец-то, – оскалился я. – Мне повезло с моими мучителями. Вы либо неопытные, либо просто спешили. Знаете, сколько пыток я пережил? Сотни! Некоторые из них длились месяцы, некоторые недели, дни, часы, но вы побили рекорд, поздравляю. А знаете, чем обычно заканчивались такие пытки? Смертью. И вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я говорю о своей смерти.

Когда на меня воздействует большое давление, я адаптируюсь, подстраиваюсь под него. Когда на тебя давит какой-нибудь тяжелый предмет – это ведь тоже давление. Я приспосабливаюсь и к нему. Если на мне будет лежать мультяшная наковальня, весом в сто тон, то меня, естественно, раздавит, но я тут же начну регенерировать. Но как я смогу это сделать, будучи под таким весом? Я просто начну восстанавливаться: кости и мышцы будут срастаться, вены и капилляры вновь начнут разливать мою кровь по телу, кожа станет как новой. И все независимо от того, что происходит вокруг. Я просто восстановлюсь и буду чувствовать себя так, точно только-только родился, а окружающая среда, что вокруг меня, будет мне словно родной. Будто я был рожден, чтобы спокойно жить под этой наковальней, а потому она не будет причинять мне никаких неудобств.

Как только я очнулся в этой лаборатории, я не стал паниковать – не впервой. Я знал, что делать. С самого первого дня я напрягался и пытался разорвать путы, что сдерживали меня мертвой хваткой, я делал все, чтобы мне было неудобно и некомфортно, чтобы тело пыталось подстроиться, адаптироваться к этому неудобству. Мне было тесно – я адаптировался; я был слаб – я адаптировался; потом мне было больно, а мое хрупкое тело резали и протыкали, – но я адаптировался. Мне стало удобно, я стал сильнее, перестал чувствовать боль, а мое тело стало крепким, как темир-агач.

Я напряг мышцы и со смачным звуком разорвал оковы сначала на правой руке, а потом на левой. Свободными уже руками вырвал обруч, сдерживающий голову. Наклонившись всем телом, вырвал с корнем вериги, сковывающие торс. Поднял одну ногу, потом другую, освобождая их с протяжным скрежетом. Не прошло и двадцати секунд, как я уже был свободен.

Мои истязатели смотрели на меня с ужасом, не в состоянии даже пошевелиться, забывшие, что им следовало бы бежать, а может, уже понявшие, что это бессмысленно.

– Я… Я… – «Доктор» смотрел на меня, выпучив глаза и не моргая. – Я… не хотел… Меня заставили! Этот гераклид угрожал мне смертью…

– Я тоже угрожал, – ответил я спокойно. – А еще я не заметил, чтобы ты так уж неохотно отрезал мне пальцы и другие части тела. – Я взялся за кусачки, все еще торчащие у меня из мизинца, и резко дернул. Кровь забрызгала хирургический шлем «доктора» с прозрачным забралом, но тут же начала исчезать; палец также мгновенно зажил. Я нарочито медленно взял со стола самый длинный скальпель и с силой вонзил его в глаз мучителю прямо сквозь пластмассовое стекло, разбив его, но даже не поцарапавшись. «Доктор» издал короткий вскрик и упал замертво, заполняя шлем фонтанирующей из глаза кровью и корчась в судорогах. Тут, наконец, пришел в себя ассистент. Он развернулся и попытался выбежать за дверь, но та не поддалась, что было ожидаемо: меня не хотели выпускать из комнаты. Подойдя к долбящему в дверь и кричащему о помощи сурусу, которому так и не суждено было стать выдающимся врачом, я схватил его сзади за шею, поднял на вытянутой руке и одним движением сломал позвоночник.

Все это время я краем глаза наблюдал за верхним этажом. Виросус, который во время пыток то и дело куда-то уходил, снова вернулся, застав мои… действия. Он что-то кричал гераклиду, а тот отделывался лишь короткими фразами, но его хмурый взгляд говорил о многом. Лишь теперь, взглянув на них открыто, я смог прочитать по губам, что они говорят. Виросус кричал, что они должны это сделать, что у них нет выбора, а гераклид коротко отвечал, что еще рано.

Я злобно оскалился и подошел к двери, постучал по ней: она была сделана из жесткого и толстого металла, но петли в дверях всегда слабее их самих. Я сделал несколько шагов назад и с разбега врезался в дверь плечом. Она, естественно, не поддалась, но стены пошатнулись. Я отошел еще раз и взглянул наверх. Нерос скорчил гримасу и сказал: «Давай». Гонсал поспешил вглубь комнаты, куда я уже не мог заглянуть. Спустя секунду оттуда, где были расположены динамики, повалил густой дым зеленоватого оттенка.

Когда дым коснулся моей кожи, я почувствовал сильное жжение, которое на миг заставило меня даже скривиться от боли, кожа словно горела. Взглянув на трупы моих мучителей, я увидел, как исчезают под одеждой их тела, растворяясь от этого едкого дыма. Из-под них начала сочиться густая жижа зеленовато-красного оттенка. Этот газ разъедал тела. По-видимому, Нерос и Гонсал заранее подготовили такую систему зачистки, позволяющую им бесследно избавиться от всего органического, превращая людей в аморфную массу. Не удивлюсь, если из этих луж невозможно будет выделить ДНК, доказывающую, что они некогда были живыми существами.

К счастью, мои похитители не предполагали, что после получения такого урона мое тело будет куда сильнее, чем у любого из людей, из-за чего этот дым не сможет меня растворить, а лишь слегка проплавить кожу, которая тут же регенерирует и адаптируется, став еще крепче.