Текст книги "Бессмертный"

Глава 8

За 18 лет до описываемых событий.

Терраформированная планета Уусмаа.

На окончательное терраформирование планеты или спутника обычно уходит от семи до двадцати лет. Это не считая непредвиденных обстоятельств: падение на терра-машину метеорита или космического мусора, которые не могли сгореть в атмосфере в связи с ее пока еще отсутствием; технические проблемы; человеческий фактор; ограничение финансирования…

Давным-давно, когда большинство рас во Вселенной были сами по себе, такое понятие как терраформирование существовало лишь в головах у энтузиастов. В мире было полно планет, на которых, может, и не так комфортно, как на родной, но жить можно. Некоторые проектировали даже огромные прозрачные купола, под которыми работали специальные станции по выработке кислорода, но эта технология долго не продержалась, так как требовала больших затрат, и не только на возведение, но еще и на защиту от космических тел и мусора. Одна трещина в куполе, пусть даже и в многослойном, могла повлечь за собой огромную катастрофу.

Позже, когда на пригодных для жизни планетах началось перенаселение, был создан первый полноценный Вселенский альянс, на первом собрании которого затронули вопросы относительно дальнейшего развития всех разумных рас. Чтобы выжить, было решено объединить усилия и создать технологию, позволяющую превратить безжизненные пейзажи непригодных для существования планет в райские кущи, а так как для осуществления плана использовались ресурсы всех, кто принял вступление в альянс, то и планеты должны были быть общим владением, независимой зоной. Споры велись очень долго, так как каждая раса считала главной себя, пусть и не официально, а свои наработки самыми перспективными и важными, посему все желали самый большой и лакомый кусок нового мира отхватить именно себе. В конечно итоге даже самые гордые расы уже не могли отрицать, что если так и продолжат артачиться, то либо альянс распадется, так ничего и не добившись, либо их попросту из него выгонят.

Объединив все наработки, собранные за десятилетия изучений, первый прототип был собран довольно быстро, хотя и не достиг желаемых результатов. Потребовались еще десятки лет, прежде чем первый космический объект был полностью терраформирован и обрел более-менее благоприятную атмосферу, которая, по заверению ученых, со временем должна была достаточно стабилизироваться, чтобы на ней можно было жить, что и произошло спустя еще лет эдак пятнадцать.

Строительные технологии уже тогда были на высоте, а потому на возведение первого города ушло не так уж много времени. На небесное тело были завезены первые беженцы. Нужно упомянуть, что данный космический объект в нынешнем ее состоянии является памятником жестокой дискриминации. Не прошло и года, как живущие на одной территории десятки рас возненавидели друг друга так, что начали самую настоящую войну за права на территорию. Альянс и наполовину не достроил второй город, когда первый был практически выжжен огнем и затоплен кровью. Нынешнее Правительство Вселенной до сих пор скорбит по всем погибшим в те дни людям, а также крайне осуждает действия, а точнее – бездействия своих далеких предшественников: увидев то, к чему привела первая попытка сплотить населения разных планет, разных рас, тогдашнее правительство просто бросило людей умирать.

После того инцидента было принято решение вначале строить на терраформированных планетах (или терра-планетах) сразу несколько городов, но намного меньших размеров, и обносить их высокими стенами, а лишь потом в каждый из городов завозить беженцев, распределяя их по расовым критериям. Прошли сотни лет, прежде чем все поняли, что с соседями лучше дружить, чем враждовать. Символ Правительства Вселенной как раз и отражает эту самую «дружбу»: два похожих на песочные часы знака символизируют разные города, а значит, и разные расы, которые в них проживали, а соединенные выше косые линии, образующие острый угол, – символ их взаимосвязи, вроде как тянущиеся друг к другу руки. По поводу символа было много споров: скрещенные линии словно все перечеркивают, «песочные часы» слишком далеко друг от друга, да и песок рано или поздно в таких часах пересыпается, линии вверху слишком тонкие, а значит и хрупкие, и площадь их соприкосновения мизерна, но знак так сменить и не надумали, а потом все привыкли.

Через несколько поколений города один за другим начали открывать свои врата нараспашку, приглашая всех желающих; желающие медленно и неуверенно, но все же пользовались гостеприимством. В конце концов, уже никто и не помнил, какой расе первоначально принадлежал тот или иной город. Многие стены были снесены, но не все. Первое небесное тело, которое оказалось успешно терраформированно, а затем так же успешно и заселено, был спутник Кавитан, хотя с тех пор он претерпел немало изменений.

Планета Уусмаа подверглась терраформированию примерно три тысячи лет назад, однако что-то пошло не так, и одна из терра-машин попросту взорвалась. Это было частым явлением в те времена, лишь совсем недавно технологию усовершенствовали до такой степени, что нужда следить за процессом практически отпала.

Уусмаа была как раз последней планетой, на которой применялись старые технологии, а потому было решено не возобновлять ее терраформирование, так как было дешевле изменить атмосферу какой-нибудь другой планеты, чем демонтировать устаревшие терра-машины на Уусмаа и устанавливать новые, после чего устранить последствия неудачного терраформирования, а затем повторить процедуру.

Про планету никто не вспоминал ровно до того момента, когда на совете Правительства Вселенной поднялся вопрос о посвящении расы, называющей себя – человечество, в знания о том, что они не одиноки во Вселенной, и что мир не вращается вокруг них. Конечно, поднимались вопросы и о других расах, все еще живших в неведении о жизни за пределами их планеты, но все же среди них именно люди интересовали верха́ больше всего: медицина, культура, оружие, технологи – все это у людей было более-менее развито высоко, а некоторые открытия и достижения даже превосходили более развитую часть Вселенной, хотя все еще и оставались сыры и недоработаны.

Но, несмотря на это, очень многие были против интеграции человечества в общество и раскрытия им секретов Вселенной. Основным доводом было то, что люди слишком воинственны и невежественны, часто идут против собственных же принципов и писаных законов, а еще любят переписывать и попросту забывать собственную историю, наступая, как любят говорить люди, на те же грабли вновь и вновь. Так как они могут соблюдать нормы в другом, чуждом им обществе? Человечество, и с этим были согласны все, очень странная раса: с одной стороны они невежественны и аморальны, а с другой – развиты и цивилизованы достаточно, чтобы это осознавать, но все равно ничего не предпринимая для искоренения собственных недостатков. Однако, в том или ином смысле, таковыми были почти все расы во Вселенной, но – за собой не замечаешь.

И все же те, что были за интеграцию, заявляли, что человечество развилось до такой степени, что через пару сотен лет начнет легко летать в космос, и остальным расам уже не удастся скрывать факт своего существования, а люди, из-за своих невежественности и вечных поисков врага в отражении, могут принять инопланетян за угрозу и попытаться нанести превентивный удар. У них это, естественно, не выйдет, но себя погубить они смогут, вместе с высоким потенциалом к развитию.

Спор затянулся на много лет, но в вопросе была поставлены точка, когда у людей началась Третья мировая война. Война была очень кровопролитной, и каждая из сторон стремилась уничтожить противника во что бы то ни стало, даже в ущерб себе. Правительству Вселенной пришлось в срочном порядке решать, как поступать с человеческой расой: бросить на погибель или спасти. Выбрали второе. Война прекратилась в тот же день, как небо заполонили космические корабли почти всех рас Правительства Вселенной. Правительство знало, что у планеты людей нет своего общего правителя, а потому на встречу были приглашены двадцать правителей наиболее социально и экономически развитых государств. Правительство Вселенной рассказало людям о себе и сделало предложение: либо присоединение к союзу и открытие человечеству «пути к звездам» без терний, либо право оставить все так, как есть, и самостоятельное развитие человеческой цивилизации до тех пор, пока оно не будет готово. Выбрали первое.

Естественно, что человечество было в глубочайшем шоке, даже несмотря на то, что стремилось отыскать внеземную жизнь очень много лет. Не трудно догадаться, что почти все люди захотели посетить другие планеты, посмотреть на другие расы, узнать культуру и историю всей Вселенной. Но глубочайший шок сменился глубочайшим разочарованием: расы не были лысыми зелеными и серыми человечками с большими черными глазами и ростом около метра, как не были они и рептилоидами, с зеленой чешуей, зубастой пастью и когтистыми лапами, хотя похожие и существуют. Технологии так же разочаровали людей: «в кино все было по-другому», «а где трехгрудая женщина?», «почему бластеры нельзя купить в свободной продаже?», «здесь никто не слышал о Споке» и «где вход в гиперпространство?» Люди, однако, довольно быстро приспособились к новой жизни: «Как тараканы», – пошутил кто-то. А вот остальные расы…

***

Планету Уусмаа было решено терраформировать почти сразу, как только люди дали добро на присоединение к Правительству Вселенной, хоть и без права голоса, так как она была крайне похожа по размеру и отдаленности от Солнца на родную планету людей. Планета располагалась относительно близко к «центру» Вселенной, где кипела жизнь, а люди очень хотели кипеть тоже, учитывая еще и то, что их родная планета была сильно загрязнена после войны, в том числе во многих местах и радиацией (хотя и до этого она была не эталоном безупречности). В качестве упредительной меры, людям поставили условие, строго-настрого запретив устраивать новые войны, особенно без ведома Правительства и попытки договориться полюбовно, а все оружие массового поражения было уничтожено. Официально.

В общем, люди разбежались по всей Вселенной, словно тараканы, хотя большинство оставалось на Уусмаа, старясь привыкнуть к новому дому и переварить все случившееся, в одночасье переменившее привычный ход вещей у всей расы.

Тогда-то все и началось. Камирутты, будучи расой гордой и тщеславной, запротестовали (многие сочли, что причиной тому стало то, что люди по строению и генетическому коду очень похожи на черноволосых, но при этом ведут себя как животные, что, по мнению камируттов, бросает тень и на них, – их самолюбие было задето): они заявили, что даже если планета людей и стала помойкой, то это только их вина, а по поводу терраформированных планет есть устоявшийся древний закон, говорящий о том, что они принадлежат всем расам Правительства, а не только одной, так что людям придется потесниться. После долгих разбирательств все же было решено, что действительно, – для одной довольно малочисленной расы целой планеты будет многовато, при условии, что у них есть родная, хоть ими же и загрязненная, а потому из коллективной собственности ее перевели в раздел собственности государственной, делая ее свободным для беспрепятственного посещения местом кем угодно, хотя людей все же было решено считать основным населением планеты и большая часть управленческих обязанностей таки осталась под их контролем. Полуофициально считалось, что планета все еще формально принадлежит человеческой расе, однако люди не имели право распоряжаться ею в полной мере, в том числе и запрещать проживание на ней кого бы то ни было.

Самим людям, естественно, не очень понравилось, что все их договоренности по поводу владения планетой просто взяли и выбросили на ветер, но так как они все еще чувствовали себя слепыми котятами в таком огромном новом мире, то все свое возмущение выражали лишь гневными взглядами на другие расы, неприличными жестами и иногда мелкими потасовками. Петиции либо оставались без ответа, либо имели чисто формальный ответ, в котором мягко намекали на то, что Правительство дало людям бесплатный сыр, так что не стоит жаловаться на то, что этим сыром хотят полакомиться и другие. В воздухе витало напряжение, словно где-то неподалеку находится готовая захлопнуться мышеловка, существование которой Правительство усердно отрицало.

Напряжение росло по мере того, как развивалась планета. Спустя несколько сот лет, когда планета стала более-менее обжитой, было обнаружено, что в ее недрах скрывается множество полезных ископаемых, большая часть которых располагалась под поселениями людей, и они нисколько не желали делиться своими добычами, что, естественно, не нравилось всем остальным. Планета принадлежала всем, а значит, и ее ископаемые не исключение, но человечество считало иначе. Правительство Вселенной деликатно отмалчивалось, оставляя решение на усмотрение правительства местной зоны, которое тоже не особо желало вмешиваться. Все были на взводе. Правительство лишь позже поняло, что, как говорят люди, опять наступило на те же грабли.

Никто уже не помнит, что послужило началом гражданской войны на территории почти всей планеты, хотя каждый винит друг друга, но никто не желает признавать своих ошибок, пусть и официальный виновник всем известен. Как всегда. Просто на планете, которая относительно мирно развивалась почти две тысячи лет, начался ад.

***

Верон считал себя особенным. Еще бы: гераклидов во всей Вселенной можно по пальцам пересчитать. Он быстр, силен, вынослив и практически непобедим в битве один на один. Ну и что, что на него испугано косятся и расходятся, завидев его черные с желтым глаза: когда от возбуждения зрачок заполняет всю радужку, глаза становятся полностью черными, отчего у каждого внутри сжимается гадкий ком неподдельного страха. Да, Верон считал себя особенным, он считал себя неуязвимым, и когда узнал, что на Уусмаа намечается знатная заварушка, да и не какая-то там, а стычка гордых камируттов с их бледными тенями, называющими себя людьми, то не смог устоять перед соблазном в ней поучаствовать. Дикий и глупый народ эти люди, думал он.

Несмотря на приличное состояние, оставленное ему отцом, он не очень любил вертеться в высших слоях общества, предпочитая размеренным танцам добротную яростную драку. Его боялись, ему это нравилось. Жажда силы и власти была у него в крови.

Услышав о предстоящем противостоянии от осведомленных знакомых, он незамедлительно все бросил и улетел на Уусмаа. Его двоюродный брат, Эврис, который на семь лет старше самого Верона, завидовал кузену. Ему не досталась такая сила, как брату, а денег и репутации он добился в основном своим умом и упорным трудом, хотя его отец, тоже не бедный, время от времени и помогал ему в сложных ситуациях. Эвриса все считали серой мышкой, что так, в общем-то, и было, но он при любом подвернувшемся случае пытался доказать, что не хуже брата. Он был умным, но среди камируттов сила и храбрость ценилась выше. Ну, еще и хитрость. И когда он услышал, что Нерос отправляется на войну (что было запрещено Правительством Вселенной, так как считалось подмогой извне, хотя официально войны еще не было, да и быть не могло), то решил непременно последовать за ним, дабы доказать себе и другим, что он тоже силен и храбр.

К тому времени серьезных проверок на подлете к планете не было, а потому братья проникли на нее, подкупив пилота грузового корабля и спрятавшись в отсеке для консервированных продуктов.

– Корабль что надо, – осклабился Верон. – Как, ты говоришь, он называется?

– Официально: межгалактический грузовой корабль средней вместительности класса «Apterix», – ответил Эврис. – Но в последнее время его все чаще называют просто «Фисташка».

– «Филашка»? – поморщился Верон, пытаясь произнести непривычное для него слово. – Что за название такое?

– «Фисташка», – повторил Эврис. – Его так прозвали люди, мол, на их планете когда-то росло растение, чьи плоды очень похожи по форме на этот корабль.

– Грязные люди! – выплюнул Верон. – Все переиначивают на свой лад. Ну, ничего, скоро мы им зададим жару! Да, брат?

– Да… брат, – согласился Эврис. На людей ему было плевать, летел он не для того, чтобы повоевать и развлечься, а лишь чтобы улучшить свою репутацию среди соплеменников. Он, будучи далеко не глупым, понимал, что это выглядит смешно, как-то по-ребячьи, и мнение других его вообще не должно волновать, но горделивая кровь камирутта брала свое, и даже разум не мог ей противостоять. Эврис, конечно, не чурался своей расы, но, в отличие от большинства, признавал все ее недостатки.

– А корабль хорош, – продолжал Верон. – Для грузового. Вот бы такой боевой отгрохать, и ведь никому и в голову не придет, что внутри вместо консервов смертоносное оружие. Представь: летит такой корабль, ему навстречу выходят эти ленивые людишки, радуются такие, предвкушают вкусно поесть за чужой счет, а им, вместо зажаренных кретов, – ракеты «воздух-земля». Вот будет потеха! Эврис не ответил.

Когда они прибыли на планету, тамошние камирутты были несказанно рады. Вместе с собой Верон и Эврис привезли немного оружия, в основном пробивные вакуганы и мальпленганы, но все же жители были больше рады гераклиду, чья репутация давно его обогнала. В тот день пировали, как в последний раз. Для некоторых так и было.

Никто уже не помнит, из-за чего все началось, но в один день мирный до того город вдруг охватило пожарище. Горело все: дома, машины, люди… За считанные часы от города почти ничего не осталось, кроме языков пламени, достигающих неба, на тех местах, где когда-то стояли высокие дома. Люди бежали, покидая ставший им родной город, убегали от разгневанных камируттов и рас, разделяющих их мнение по поводу людей. Второй город, узнав, что случилось, предпринял все меры, а потому смог недолго выстоять под натиском противника. Лишь недолго. Третий город был крепок, как скала, так как и находился у скалы, а люди там с самого начала не питали иллюзий, что они в полной безопасности. Они ждали этого дня сотни лет, опасаясь того, чего опасались их предки: попытки отнять их новый дом, а потому заранее подготовились к вооруженному конфликту, нелегально завозя в город запрещенное оружие. И когда камирутты вместе с несколькими другими расами напали на город, то впервые получили достойный отпор.

***

– Папа, что происходит?

– Все хорошо, дочка, не волнуйся. Просто папе нужно ненадолго уйти, а ты должна вместе с мамой спрятаться в подвале. Ты меня понимаешь?

– Я не хочу, чтобы ты уходил, – заплакала девочка. – Останься!

– Я не могу. Папе нужно вместе с остальными защитить тебя и маму, а потом я вернусь.

– Ты обещаешь?

– Да, я обещаю. – Мужчина обнял девочку, потом поцеловал в лоб и сказал женщине, стоящей за ней: – Все, Марена, уводи ее.

– Мара, нам пора, – сказала женщина. – Папа должен идти. И мы тоже.

– Папа ведь скоро вернется, да? – спросила черноволосая девочка, когда они уже спустились в подвал их дома.

– Да, Марочка, скоро.

Девочка не видела в полутьме, как по щекам матери текут слезы.

***

Верон чувствовал себя превосходно. Несколько дней назад его серьезно ранели в спину из ружья, был задет позвоночник, и никто не давал гарантий, что он, даже будучи гераклидом, сможет полностью поправиться. Но вот он снова может ходить и шевелить всеми конечностями, и о случившемся напоминает лишь едва заметный след, словно от полученной в далеком детстве легкой раны, кои есть, наверно, у любого в изобилии. Верон по этой части был рекордсменом, хотя от большинства свидетельств его бурного детства не осталось и следа.

– Чертовы свиньи! – закричал он. – Только и могут, что исподтишка да в спину бить! Никому из них не хватает храбрости выйти один на один. Ты ведь убил того гада?

– Да, не сомневайся в моих навыках, – ответил Эврис. Он надеялся, что Верон не сможет оправиться от полученной раны, но его брат пришел в себя довольно быстро. Эврис Трег с самого появления на свет Верона желал гераклиду только смерти, желательно позорной, но убить его сам он не мог; для камирутта убить соплеменника, тем более брата, было величайшим из грехов, вечным, несмываемым позором, поэтому, если представлялась возможность, он не особо спешил брату на выручку, а выжидал в стороне. Так случилось и на этот раз. Эврис, будучи в тени между домами на другой стороне дороги, видел, как за спиной Верона из-за угла вышел человек с ружьем; он дождался выстрела, а лишь потом метнул нож в противника, попав точно в шею. Эврис не любил шуметь, в противоположность своему брату.

– Да я и не сомневаюсь, – осклабился Верон. – Это единственное, в чем ты меня превосходишь, хоть и не намного. («Не считая знания Харака Идо, – зло подумал про себя Эврис. – И еще, может быть, умом». ) Все же тебе надо было воткнуть нож ему куда-нибудь под ребра, чтобы он еще помучился, а я бы сам продырявил ему башку.

– Ты, если помнишь, не мог пошевелиться…

– Я помню, что я мог, а что не мог, – рыкнул гераклид, – но тебе все же надо было оставить его мне.

Эврис отвернулся, чтобы скрыть гримасу. Несмотря на сдержанность, иногда он просто не мог скрыть эмоции в присутствии брата.

– Ладно, хрен с ним, какой там дальше город по расписанию? – поинтересовался Верон, разминая затекшие долгим лежанием мышцы.

– Ива. Он хорошо укреплен и там больше людей, чем в предыдущем, не говоря уже о том, что они более чем готовы к нашему визиту. За эти месяцы не осталось никого, кто бы не знал…

– Понял я, понял, – отмахнулся Верон. – Я буду очень осторожен, не волнуйся, мамочка. Эврис вновь поморщился.

– Я не волнуюсь, просто если тебя убьют, моральный дух наших людей сильно упадет.

– Ты заставляешь меня краснеть. У нас, камируттов, моральный дух всегда на высоте, хотя мне очень лестно, что я поднимаю его еще выше.

«Да ты, наверно, сейчас самый гордый камирутт в мире», – недовольно подумал Эврис, хотя внешне не шевельнул и мускулом на лице. Он не хотел этого признавать даже самому себе, но понимал, что Верон действительно для многих является символом будущей победы, хотя и не совсем ясно над чем, когда как его самого зачастую даже не замечают, особенно когда он открывает рот, чтобы предложить конструктивную критику относительно следующих шагов. Камирутты не собирались полноценно воевать, они, как сами выражались, просто травили крыс, не желая даже думать о том, что крыса, загнанная в угол, опасней любого кота, что прекрасно показал предыдущий город, где потерь было в разы больше, чем в первом. Эврис был уверен, что у остальных групп, отправившихся в другие стороны, где располагались города людей, дела обстоят еще хуже, чем у них.

– Тебе следует немного отдохнуть на заднем сидении, мы отправляемся через час и планируем добраться до города как раз к темноте.

– К темноте? Это хорошо. Для меня что светло, что темно, – все едино. Круто быть гераклидом!

Эврис терпеть не мог, когда брат так говорил. А говорил он так часто. Он, как и его отец, ненавидел гераклидов.

– Твоему отцу, как помнишь, это не особо помогло, так что постарайся…

– Не смей упоминать моего отца, Эврис! – повысил голос Верон. – Его предательски убили враги, когда он был на Сурусуве. Навалились всей толпой, уроды, и разорвали на мелкие кусочки. А я сюда пришел не для того, чтобы мирно беседовать и гулять под звездами, а чтобы убивать. Я знаю, что я делаю и зачем, так что ты либо будешь со мной здесь, либо проваливай туда, где потише и почище, и снова берись за свои книженции.

– Камирутты не бегут с поля боя! – гордо произнес Эврис. Чертова кровь опять вязла свое.

– Вот, теперь я узнаю своего собрата, так держать, – осклабился он. – А насчет отдохнуть… У меня полно сил, энергия так и бьет через край, так что даже если бы я и захотел отдохнуть и поспать, то попросту бы не смог.

– Как скажешь. Отправляемся менее чем через час, будь готов.

– Я всегда готов.

***

Мара уже не первый час сидела в подвале своего дома вместе с еще двумя десятками женщин и детей и слышала наверху шум, словно отрывистое стрекотание множества кузнечиков, а иногда доносился и короткий рев неведомого разъяренного животного. Она прижималась к матери и старалась не плакать, хотя слезы так и лились из ее глаз. Тусклая свеча, находящаяся в круге сидящих людей, тускло освещала их лица. Все смотрели в пол или на огонь. Из-за слез, застилающих глаза, Мара видела все вокруг немного размыто, а свет свечи ей казался множеством огоньков, нервно дрожащих в темном подземелье. Когда она сильно моргала, чтобы выжать слезы из глаз, то на мгновенье видела понурые лица взрослых и такие же, как у нее, заплаканные глаза других детей, большинство из которых она знала и с которыми дружила. Иногда кто-то из ребят что-то пытался сказать, но их матери или бабушки прикладывали палец к губам и тихо шипели, прося не нарушать тишину, хотя ее все равно нарушали шмыганья носов детей, тщетно старающихся плакать тихо. Лишь один мальчик с взъерошенными волосами, выглядящий лет на десять, не издавал ни звука. Мара никогда его раньше не видела.

Шум снаружи начал нарастать. «Рев зверя» становился ближе и сильнее, «стрекот кузнечиков» больше не казался отрывистым, а стал похож на белый шум, тоже ставший ближе. Время от времени стены и сырая земля под ногами слегка вздрагивали, а с потолка осыпалась пыль, покрывая головы тонким слоем. Среди общего шума стали слышны голоса. Все в подвале, казалось, напряглись еще сильнее и даже перестали дышать, со страхом всматриваясь вверх, туда, где был небольшой железный люк, закрытый изнутри массивным замком.

Когда показалось, что голоса исчезли, сверху послышались шаги и звуки разбивающейся мебели. Спустя минуту крышка люка дернулась, потом еще раз, но замо́к был слишком крепким. Вновь стало тихо, потом послышались быстро удаляющиеся шаги, и когда все уже вздохнули с облегчением, прогремел взрыв. Земля под ногами вздрогнула, с потолка посыпалась целая масса пыли и песка, а единственная свеча погасла. Взрослые бросились на землю, заслоняя ревущих детей и свои головы. Больше взрывов не было и все взглянули на то место, где когда-то находился железный люк. Теперь там зияла неровная дыра, а железная дверца валялась сбоку от лестницы. Несмотря на то, что снаружи должна была быть ночная темнота, яркий свет проник в темное помещение сквозь облако пыли, заставляя невольно жмуриться. Кто-то начал спускаться по ступенькам.

***

Верона пьянила его сила. Он знал это, но ничего не мог с собой поделать. Он стремился попасть в самое пекло, туда, где сможет почувствовать себя живым. Его боялись, но при этом уважали: сила и храбрость – вот что ценилось у камируттов, а у Верона было не занимать ни того, ни другого.

В качестве оружия он использовал ножи и мечи, хотя в мире, где предпочитают убивать на расстоянии, не запачкав рук, ценилось оружие огнестрельное. В этом случае Верон выбирал пистолет: он не громоздкий, легок в обращении, а если кончались патроны, им можно было и бить.

Город Ива был заставлен домами, малое число которых имело максимум десять этажей, между которыми были обычные деревянные застройки с небольшими огородиками. Город был обнесен несколькими стенами, первая из которых, окаймляющая его, была метров пять в высоту, остальные же несколько поменьше, что давало хорошую защиту от пыльных ветров, часто дующих в сторону скал. Между каждым полукругом стен обязательно находилось небольшое озерцо, окруженное кудрявыми висячими ветлами.

Ворота внешней стены были метра три или чуть выше и открывались вовнутрь, и на фоне стены, построенной из темного почти неотшлифованного камня под цвет скал, выглядели хлипкими, хотя на деле все же были довольного мощными; чтобы их открыть, нужно было усилие двух хорошо тренированных людей, хотя они были почти всегда распахнуты. Но сейчас ворота были наглухо закрыты на три огромных толстых засова. Потребовалось всего два точных выстрела из гранатомета, чтобы разнести их в щепки.

Одним из первых в город вбежал Верон. На входе их поджидала целая вооруженная толпа, но среди орды ворвавшихся его трудно было заметить, и он тут же побежал вдоль округлой стены, чтобы зайти противнику за спину.

Послышались первые выстрелы очередями и раскаты от взрывов гранат. На пути у Верона встало трое, и не успели они и пикнуть, как рухнули со сломанными шеями и разбитыми головами; Верону нравился звук ломающихся костей, только если это не его собственные кости. Он побежал дальше, иногда по пути встречая двух-трех человек, с которыми легко справлялся даже без оружия. Завернув за угол очередного дома, он вылетел на открытое пространство, где его поджидала толпа. Одна из пуль чиркнула по ноге, но Верон даже не почувствовал.

– Чертовы свиньи, – выругался он и побежал обратно. Он не любил автоматы и другие мощные пушки, но не хотел тратить время на разборки, не добравшись даже до последней стены, за которой находился центр города. Хоть он и назывался центром, но географически таким не являлся: он находился в самом конце и упирался в возвышающиеся над головами скалы. К скалам было примкнуто несколько частично утопающих в камне величественных зданий, в которых располагался главный административный центр города: мэрия, банк, суд и тому подобное. А еще, как поговаривали, убежище. Туда-то и стремился попасть Верон.

Он вернулся назад, туда, где лежало два трупа последних убитых им людей, взял их автоматы и торопливо пошел обратно. Заметив бегущих в его сторону людей, он открыл огонь с двух рук. Бегущие впереди упали как подкошенные, выпустив из легких последний воздух в истошном крике. Остальные спрятались за двухэтажным домом и начали отстреливаться. Верон как будто их не замечал, продолжая стрелять во всей стороны, смеясь, свистя и обзывая противников трусами и свиньями.

Наконец, патроны кончились, но вместо того, чтобы вновь убежать, он ринулся на оставшихся противников, и лишь добежал до ближнего угла дома, когда люди вновь открыли огонь. Ему тоже пришлось спрятаться за стеной и присесть. Судя по всему, к ним подоспела подмога. Он затаил дыхание, вслушиваясь и стараясь понять, что делает его враг. Он услышал шаги. Вновь вставая во весь рост, чтобы схватить и убить первого, кто покажется из-за угла, он заметил, что над ним окно, при этом не запертое. Верон медленно распахнул створки и залез в дом. Внутри было темно, так как солнце уже заходило за горизонт, а последние лучи прятались за наружной стеной. Свет в доме тоже не горел.