Текст книги "Бессмертный"

Глава 7

План штурма сената и захвата сенатора был предельно прост, хотя все понимали, что он не может пройти гладко. Заранее продуманные планы никогда не идут гладко, а если все же идут, то самое время запаниковать, ибо это затишье перед бурей.

Из-за отсутствия времени, мы не смогли все детально продумать, подгоняемые возможным включением в игру революционеров. Все, что мы знали – сенатор в здании, на самом верху пирамиды. По крайней мере, должен быть там.

Я и Мара легко проникли в здание, несмотря на то, что у нас была целая сумка оружия. Непонятно откуда, но Верон достал блокиратор сканеров, не позволяющий сканирующим устройствам, даже самым лучшим, уловить следы металла, взрывчатых веществ и некоторых других опасных предметов. От просвечивания это не спасало, но на входе в здание сената, где, хоть оно и имело такое название, располагались еще и суд, адвокатские конторы, кредитные организации и иже с ними, таких устройств не было, а потому мы прошли довольно просто, открыв сумку и показав, что внутри у нас лишь толстые тома уголовного дела, которые нам просто необходимо отнести в судебную канцелярию именно сейчас, когда уже скоро полночь. Вынимать папки из сумки не стали, доверившись не сработавшему металлодетектору, а потому оружие, спрятанное под двойным дном, осталось в сохранности. Нас гвардейцы осматривать вообще не стали, явно даже и не предполагая, что у кого-то хватит ума штурмовать здание сената, ибо раньше на подобное никто не отваживался. Гвардейцы были на расслабоне. Это вселяло надежду.

Еще возле здания ютилась толпа журналистов, надеясь узнать от первого лица все подробности заявления сенатора. Хоть он и расписал все подробно, журналистам никогда не бывает много. Они надеялись на очередную сенсацию, но и подозревать не могли, что она очень скоро у них появится, но немного не та, на которую они рассчитывали.

Зайдя в лифт, мы нажали на этаж, где и располагался суд. В самом лифте и холле стояли камеры, но мы это предусмотрели. Остановившись и перекинувшись парой фраз, при этом очевидно жестикулируя, мы направились в туалет. В разные, естественно, туалеты. Открыв сумку, я достал Факсимильный Куб и установил на нем таймер. Выйдя из туалета, я деликатно кашлянул, дав знак Маре, что все готово. Она вышла, и мы направились к канцелярии. Несмотря на полное незнание схемы здание, мы шли в нужном направлении, так как коридоры и холлы были забиты всевозможными указателями и надписями, позволяя делать вид, будто мы и так знаем, куда идем. Достигнув примерно середины холла, я как можно незаметней вынул из кармана Куб и бросил на пол.

Дверь в канцелярию оказалась открытой, но внутри находилось два работника.

– Вы кто такие? – сразу же накинулась на нас сердобольная женщина тяжелого веса. – Сюда посторонним нельзя.

– А… Мы это, ищем хранилище, – выкрутился я. – Судебное. Заплутали что-то.

– На двери написано «Канцелярия», вы что, слепые?

– Нет-нет, мы видели, просто думали уточнить…

– Хранилище дальше по коридору, – махнула тетка рукой.

– Ой, спасибо большое…

– Ну что вам еще? – спросила недовольно она, когда мы не двинулись с места.

– Мы просто хотели узнать…

В это время послышался короткий тонкий писк, знаменующий срабатывание Куба.

– А, нет, ничего, мы все поняли. До свидания.

– Ага-ага, скатертью дорожка.

Выйдя из помещения, мы направились в обратную сторону, откуда пришли. Факсимильный Куб я переместил с центра прохода в угол небольшой углубленной в стене колонны, коих в коридоре стояло с двух сторон через каждый три метра около дюжины. Те, кто следил за камерами, теперь были убеждены, что мы мирно сидим в канцелярии, в которой камер быть не должно, а сами видели пустой коридор.

Так как в лифе тоже были камеры, мы направились вверх уже по лестнице, потому что хоть мы и могли обмануть камеру, но движение лифта отражалось на пульте дежурного, а движение пустого по камерам лифта вызвало бы подозрения. Лестница, ведущая наверх, оказалась пустующей, даже не было видно следов пепла и бычков сигарет, которые в таких зданиях всегда бывают между лестничными пролетами. Тут, видимо, с этим строго.

Мы поднялись на этаж, который находился на несколько пролетов ниже того, что был нам нужен. Я приоткрыл дверь, выходящую в очередной холл-коридор, и бросил второй Куб. Через несколько секунд мы вошли следом. Я вновь спрятал Куб за колонной. Мы быстро прошли в туалет, располагающийся на этаже – уже в один, – и стали ждать полуночи.

Все шло гладко, но в атмосфере висело что-то такое, что не давало покоя. Затишье перед бурей. За весь путь, с момента выхода из лифта, мы не встретили ни одного человека, не считая двоих в канцелярии. Это можно было считать за удачу и ссылаться на то, что время уже позднее, и почти все работники либо ушли, либо сидят в своих кабинетах, дописывая последние отчеты и сдавая документацию, но эта легкость, с которой мы попали внутрь, вызывала беспокойство и настороженность. Поделившись мыслями с Марой, я не нашел поддержки: «Да все в норме, – сказала она. – Нам просто везет. Они явно не ожидают, что кто-то может напасть на сенат, потому здесь охрана и не бродит, а лишь сонно пялится в мониторы. А почти все работники давно уже свалили домой. Я бы свалила». Ее слова меня не успокоили.

Времени было еще почти час, мы ждали, сидя в туалете. Мне было нормально, а вот Мара через десять минут ожидания вдруг начала слегка, еле заметно кривить лицо и неспокойно ерничать.

– Что с тобой? – спросил я.

– Нет… ничего. – Она слегка покраснела.

– Я же вижу.

– Ну, просто… захотелось.

– Ссать?

– Ну зачем же так грубо? – Мара покраснела еще больше.

– А чего софизмами и метафорами раскидываться? В этом нет ничего предосудительного.

Когда я сидел в засадах, давным-давно, напарники то и дело бегали в кусты, хотя до этого почти и не пили ничего. Нервы на всех действуют по разному: кому курить хочется, кого в туалет тянет, и еще повезет, если по-маленькому. У одного от волнения, например, начинало пучить живот, да так громко, что его старались оставлять в лагере, чтобы он не смог нас ненароком выдать. Один я ничем подобным не страдал, хотя мне не раз говорили, что в такие моменты я постоянно облизываю языком губы, но даже если так и было, с тех пор я избавился от этой дурной привычки.

– Можно и помягче, я же девушка, – возмутилась Мара.

– Сейчас ты бандитка, хулиганка и тунеядка, сидящая и ждущая, когда начнется облава с целью похищения. А если в нужный момент тебя вдруг приспичит, это тебя будет отвлекать от цели, и ты можешь подставить под удар и себя, и нас. Нехорошо.

Наверно, я был слишком груб, но я привык работать с профессионалами, предусматривающими все, а не с дилетантами, считающими себя мастерами дела. Сейчас следовало взять с собой Иолая, но к девушкам окружающие обычно относятся менее подозрительно, да и в том городке она проявила себя пусть и не профессионалом, но, по крайней мере, не напортачила. Я надеялся, что и в данном случае она хотя бы постарается вести себя здравомысляще.

– Ну а что я сделаю?

– Мы, блин, в туалете! Или ты только в горшок привыкла ходить?

– Никуда я не привыкла. Я просто… стесняюсь. – Прячься мы в джунглях или в любых других лесах, нас бы давно обнаружили по ярко-красному лицу Мары.

– Я тебе два раза голой видел, – ляпнул я, – так что стесняться нечего. Мара покраснела еще сильнее, словно вареный рак в томатном соке.

– Я… Ты… То было случайностью, а тут…

– А тут я даже тебя видеть не буду, – перебил я ее.

– Зато будешь слышать.

– Я уши заткну, – сказал я.

– Все равно, – уперлась она рогом. Будь она мужчиной, я бы ей уже заехал оплеухой, хотя я все равно к этому близок.

– Даже поверить не могу, что мы об этом спорим, – всплеснул я руками.

– А может, я в соседний туалет сбегаю? Куб же еще работает?

– Работает, но, – я посмотрел на часы, – отключится через три минуты.

– Я успею!

– Нет.

– Но…

– Слушай, Мара, ты сама напросилась сюда, в самое пекло, я предлагал тебе остаться с Костуном, но ты настояла, а теперь лапками дрыгаешь, мол, ты невинная беленькая овечка, которой чужды грязь и вонь свинарника. Я даю тебе выбор: либо ты сейчас мирно и без разглагольствований сделаешь свое дело, либо я тебе кулаком в пузо так стукну, что одна небольшая проблема превратится для тебя в позорный ужас. Выбирай.

– Почему… – изменившимся голосом тихо заговорила Мара после небольшой паузы. – Почему ты так со мной? Что я тебе сделала? – Еще чуть-чуть и она расплачется.

– В том-то и дело, что ничего. Ты пока из всех нас меньше всего сделала. Даже тупой Костун, и тот принес пользу, протащив нас на этот спутник. Ты даже на той красной пустынной планете, кода все сражались, отсиживалась за машиной и хныкала. Мы все в одной лодке, и если тебе не хватило весла, греби руками или выпрыгивай за борт, чтобы не мешаться и не тянуть нас на дно.

Возможно, я несколько перестарался, но только так можно хоть что-нибудь вбить в пустую голову взрослого человека, который ведет себя, как ребенок, и желает, чтобы все к нему так и относились, но не всегда, а лишь когда ему удобно. Пить, курить, трахаться со всеми подряд, принимать решения – это мы достаточно взрослые, а как нести ответственность, так «я просто ребенок в теле взрослого, я ни в чем не виноват».

– Ну, извини, – уже гневно заговорила Мара, – что я не привыкла убивать людей пачками! Я уверена, что для тебя это проще, чем… в туалет сходить, но я вообще не убийца. Я воровка и аферистка! Может и не самая умела и опытная, но это именно ты запорол мне мое первое дело…

– Если помнишь, это тебя наняли, чтобы ты помогла мне твое же дело с Костуном и запороть.

– Да, спасибо, что напомнил! Но я хотела ускорить твое дело, как мне и заказали, а потом уже вернуться к окучиванию этого потного толстяка. Даже если дело должно было прогореть с самого начала, его все равно первым испортил ты, – ткнула она меня пальцем.

– Что за логика такая?

– Да пошел ты! – выпалила она и, оттолкнув меня, выбежала из туалета мужского и перебежала в соседний, женский. До отключения Факсимильного Куба оставалось десять секунд. Повезло, подумал я.

Туалеты разделяла толстая стена. Мару слышно не было, и я очень надеялся, что ей не хватит дурости выйти раньше времени, так как Куб больше не работал, и камеры получали картинку в реальном времени.

Мы ждали. Время подходило. Я закинул за спину мальпленган, вакуган убрал в кобуру, а сам взял в руки обычный автомат: вакуумное оружие издавало мало звука при стрельбе, а нам нужна была шумиха.

Через несколько минут до меня донесся далекий гам, и я понял, что пора. Выбежав из туалета, я сразу же уничтожил две камеры, расположенные в коридоре в противоположных концах, тем самым не позволяя дежурным увидеть, куда я направлюсь (может, я собрался банк грабить, а не сенатора похищать!), а также давая знак Маре, что пора выходить, если она не услышала, что уже началось. Не став ее дожидаться, я побежал сначала к лифту и нажал кнопку вызова, потом к лестнице, к условленному месту. По лестнице вверх уже бежали два гвардейца, находящихся, по-видимому, неподалеку и услышавших выстрелы, и которых я подстрелил, но не смертельно, и побежал вниз, к противоположной двери, ведущей в еще один, но уже меньший коридор, который выходил на посадочную площадку. Открыв дверь в коридор, я тут же уничтожил висящую надо мной камеру, а потом услышал еще пару выстрелов. В дверь в конце коридора забежал Иолай, который и расстрелял систему слежения, вслед за ним спокойно вошел Верон, держа в обеих руках по пистолету.

– Все нормально? – спросил Иолай.

– Да, все по плану. Идем.

– А где Мара?

– Не знаю, догонит.

– Лады.

Выйдя обратно на лестничную площадку и начав подниматься, я выстрелил еще в двоих, один из которых уже поднимался выше, а второй склонился над телами предыдущих раненых. Иолай и Верон медленно, внимательно прислушиваясь и присматриваясь, стали подниматься по лестнице вверх, к этажу, где располагался кабинет сенатора, я же вновь выбежал в длинный коридор. Лифт уже подъехал и стоял, раззявив дверцы. Я, стоя снаружи, выпустил почти всю оставшуюся обойму в крышу лифта, пока не добился желаемого результата: канаты, держащие лифт, лопнули, и кабина со скрежетом полетела вниз, ударяясь о стены шахты и высекая искру, пока с сокрушительной силой не рухнула на самое дно, поднимая облако пыли. Но этого я уже не увидел, так как вместе с Вероном и Иолаем стоял у двери, ведущей с лестницы в очередной коридор, который заканчивался личным кабинетом сенатора. Сменил обойму. Они все еще стояли, так как за дверью отчетливо слышались шепотки, топанье, щелчки затворов и бряцанье оружия. Нас ждали.

Я снял со спины мальпленган, привел его в боевую готовность, направил на дверь и нажал на спусковой крючок. Верон и Иолай даже не успели опомниться, когда я закончил.

Ответных выстрелов почти не было.

– Ты что творишь?

– А что?

– Что за резню ты устраиваешь? Мы не договаривались убивать всех подряд на нашем пути, – гневно выпалил камирутт.

– А ты знаешь другой способ расчистить путь, Верон? Может, надо было вежливо попросить их уйти с дороги? Если ты забыл, они убили десятки тысяч, чтобы потом отправить куда-нибудь в резервацию миллиарды людей, а может, и вообще истребить.

Конечно, они не заслуживали того, что я с ними сделал, потому что я поступил с ними слишком мягко, просто убив, но нам следовало торопиться.

– Но это были просто гвардейцы. Они тут не при чем.

– Уверен?

– Что они не при чем?

– Что это гвардейцы.

Верон вопросительно поднял брови. Я открыл металлическую дверь, за которой оказалось около двадцати трупов, насквозь пробитых мальпленганом. И это были не гвардейцы. На всех была точно такая же одежда, как у солдат, которые прилетели за нами на пустынную планету: форма патрульных, но без опознавательных знаков, хотя на плечах у них был привязан красный платок.

– Как ты узнал?

– Я и не знал, просто догадался, – пожал я плечами. – Гвардейцы, по идее, должны стоять лишь на улице, еще несколько могут бродить по холлам этажей, но никак не возле личного кабинета сенатора, тем более в таком количестве. На лестнице мы, лифт я уничтожил, значит, они никак не могли попасть сюда раньше.

А это значит, что нас ждали. И ждали давно. Эх, а мы ведь планировали эффект неожиданности.

– Получается, ты точно не знал, были ли это лишь наемники или гвардейцы, а действовал по наитию? – сухо заметил Верон.

– Я всегда действую по наитию. Странно, что ты до сих пор не заметил. Ну ладно, у нас нет времени, скоро сюда прибегут эти хреновы революционеры – слышите шум снаружи? – а воевать с ними у меня особого желания нет.

Они не были нам врагами, в равной степени как и друзьями, но могли принять нас за противников, а нам ничего не оставалось бы, кроме как отстреливаться. Машая, этот наивный здоровяк, точно бы сильно расстроился, узнай, что мы обещали подумать о присоединении, а сами убиваем повстанцев. Однако, похоже, все может выйти так, что у нас не останется выбора.

– Кстати, – тихо заговорил Иолай, пока мы медленно крались по заваленному трупами коридору, – какая пробивная мощь у твоего автомата?

– Бетонную стену почти в полметра пробьет без проблем, а что?

– Просто дверь в кабинет сенатора вся в дырках, а там тишина, – спокойно сказал он.

– Хм… Об этом я не подумал.

– Удивительно у тебя работает мозг, – заговорил Верон, – то ты анализируешь ситуацию, словно семечки грызешь, а то не можешь понять элементарные вещи.

Да, это одна из моих фишек, благодаря которой я зачастую выгляжу невинным дурачком, что вводит моих врагов в заблуждение относительно угрозы с моей стороны. Иолаю, например, для этого даже притворятся не нужно, его внешность сама по себе выглядит безобидно.

– Эй, умник, ты и сам об этом не подумал, а вот Иолай додумался.

– Что значит «даже»? Вы меня за дурака, что ли, считаете?

– Все, тихо, мы у двери.

Я уже сменил свой вакуумный автомат на обычный, и теперь стоял возле двери, к которой мы крались зря, ибо из-за дыр, проделанных мальпленганом, мы были как на ладони. Я ногой ударил по двери так, что она сорвалась с петель, одну из которых слегка задела пуля, а потому она еле держалась.

Опасения подтвердились. За столом сидел сенатор. Глаза закрыты, голова набок, изо рта стекала струйка крови, а тело в нескольких местах оказалось пробито насквозь. Огромное во всю стену стекло под естественным для пирамиды наклоном за его спиной тоже было все в дырках и трещинах. Верон выругался так, как я и не ожидал от прилично одетого камирутта.

– Кто бы мог подумать, – первым прервал неловкую тишину я, – что у него стол прямо напротив двери? Это же не по фэн-шую!

– И что нам теперь делать? – поинтересовался Иолай.

– Найдем другого чинаря, завязанного в этом деле, – пожал я плечами. Одним служакой больше, одним меньше, кто считает? Особенно, если они те еще ублюдки.

– Зачем же принимать такие поспешные решения, – послышался незнакомый голос. Говорил труп сенатора. То есть, как оказалось, уже не труп.

– Сюрприз! – взмахнул он руками.

– Вот те нате, зомби в сенате! – воскликнул Иолай.

– О, – потряс пальцем сенатор, – мне нравится это выражение.

Кожа сенатора была бледно-фиолетовой, а на голове, где обычно начинался край волосяного покрова, торчала пара рожек, буквально дюйм в длину, за этими рогами в ряд шло еще рожек пять-шесть, но поменьше, почти сантиметровые. Уши были чуть заострены. Все указывало на то, что ему изменяет жена. Ладно, это не смешно.

– Не иначе сам черт, – сказал я. Надеюсь, это было смешно.

– О, нет-нет, хуже. Поверьте.

Сенатор встал, потянулся всем телом, причмокнул и подошел к треснутому стеклу окна, посмотрел вниз.

– Не хилую вы шумиху подняли, – снова сказал он.

– Это не мы.

– О, я-то знаю, – поднял он указательный палец, – но вот остальные считают иначе. Как и считают они, что это именно вы взорвали лайнер «Infortissimo». Весело, правда? За вами уже гоняются все, кому не лень, а скоро и те, кому лень, поднимут свои задницы и направят против вас свои силы. Кто ради славы, а кто и ради денег. Интересно будет понаблюдать, чем же все это кончится.

Говорил он все это игриво-насмешливо, даже издевательски, и главное, его совсем не заботило, что у него в кабинете стоят три вооруженных человека, только что расстрелявших всю его охрану. Он не боясь поворачивался к нам спиной, хотя, если учесть, что ему нипочем сквозные выстрелы из мальпленгана, то и по поводу всего остального он мог не волноваться.

– Уверен, что тебе удастся увидеть? – сказал я, стараясь придать своему голосу грозности. Даже я не бываю столь самоуверенным. Хотя нет, вру, именно таким я и бываю, поэтому меня особенно сильно бесит, если кто-то ведет себя так же. – Хотя дам тебе такой шанс. Скажи, кто за всем этим стоит, кто главный, а мы, может быть, отпустим тебя с миром.

Сенатор громко рассмеялся, прям как истинный злодей. Мне даже стало немного завидно.

– Вы все еще не поняли? – заговорил он вновь, отсмеявшись. – Я стою за всем этим! Я – главный! И это именно я буду решать, отпустить ли вас с миром или уничтожить на месте.

– Ты? – поднял бровь Иолай. – Ты главный? Ты же просто шестерка в Правительстве. Не неси чепухи.

– Чепухи?! – громко воскликнул он, но уже не своим голосом, хрипло. – Никакой чепухи!

Лицо сенатора, то, что с рогами, расплылось, и на его месте появилось обожженное лицо Роула, – торговца оружием и механика. Вместе с ним изменилось и мое лицо: трансфэйсер перестал действовать. До этого момента я о нем даже и не вспоминал, свыкшись с новой личной.

– Роул?!

– А вы кого ожидали, Императора Человечества? Ну нате! – Лицо вновь расплылось, и теперь перед нами предстал сам Император Человечества во всей своей красе.

– Нравится? – спросил он тяжелым басом.

– Не знал, что трансфэйсеры еще и голос меняют. – Я снял свой с уха и положи на всякий случай во внутренний карман. Вдруг пригодится. Было бы неплохо еще и его прихватить, если получится.

– Мой – меняет, – горделиво сказал он. – Я не в пустую потратил все эти годы, Амарталис де Восаф, человек с планеты, которую и не на каждой карте Вселенной можно найти. После нашей встречи я совершенствовался и изучал все, что связано с продлением жизни, регенерацией и бессмертием. Все эти годы. И знаешь что? Я не нашел ни один труд во всей Вселенной, который бы описывал твои способности даже близко. Только глупые мифы и легенды, больше похожие на детские сказки. Ты индивид, ты особенный. Единственный и неповторимый. Истинно бессмертный!

– Да-да, ты молодец и все такое, – отмахнулся я от его назойливой тирады, – потратил кучу времени, изучая меня, что, конечно, лестно и… немного жутко, если честно, но я без понятия, кто ты такой. Если, конечно, лицо Императора – не твое настоящее лицо.

На самом деле, я уже понял, кто это. Мало кто во Вселенной был столь многословен, да еще чтобы вся эта болтовня была столь же напыщенной, сколь и бессмысленной. Безумный огонек в глазах не мог скрыть даже трансфэйсер. Но грех было его не побесить.

– Не помнишь? – рыкнул он. – А вот это ты помнишь? – Сенатор резким движением задрал окровавленную рубашку. На теле, от груди до живота, резко выделялся уродливый шрам..

– Оу!

– «Оу!»? И это все, что ты можешь сказать? – Сенатор так же резко сорвал с уха трансфэйсер, отчего его лицо уже без расплывания мгновенно изменилось.

Перед нами предстал Нерос. Вся правая часть лица у него была сильно обожжена, вместо уха зияла темная дыра. Было удивительно, как во всем этом кошмаре у него остался цел глаз, слегка прикрытый у виска обгорелой кожей, но намного меньше, чем у Роула.

– Удивлен? – оскалился он в безумной ухмылке, довольный произведенным эффектом, точнее тем, что он счел за эффект, так как на меня все это практически не произвело никакого впечатления – подарок не так приятно раскрывать, если знаешь, что внутри, – но в глазах безумца сияло торжество, он видел то, что хотел увидеть.

– Гераклид?! – громко воскликнул Иолай. – Верон! Ты видишь тоже, что…

– Заткнись! – рявкнул Верон. Впервые за все время у него на лице отразилась настолько яркая эмоция, и этой эмоцией было – потрясение.

Нерос недовольно поморщился, достал из кармана какой-то прибор, направил в нашу сторону, и прежде, чем мы что-то успели предпринять, нас всех отбросило назад, к зияющему дверному проему.

Очухался я буквально через несколько секунд. Верон и Иолай продолжали лежать без сознания.

– Так-то лучше, – спокойно произнес Нерос. – А то стало слишком шумно. Теперь нам не помешают. Не бойся, они не мертвы, просто без сознания. Я знал, что ты быстро придешь в себя.

– Теперь ясно, почему ко мне подослали Мару. Ты знал, что я зачастую действую не особо спешно, а потому решил подстраховаться.

– Именно. Я ждал очень долго, а теперь просто сгораю от нетерпения.

Сорок пять лет прошло. За это время проходит любая ненависть, но некоторые просто не знают, чем себя еще занять, кроме мести.

– И что же тебе нужно? – поинтересовался я. – Снова хочешь заполучить мое бессмертие? Я думал, первый раз тебя грабли огрели как следует, а ты, оказывается, еще хочешь, чтоб наверняка.

– О, нет-нет, – поднял руки Нерос, – твое бессмертие мне уже не нужно. Неужели не видишь, что я стал сильнее? Я был о тебе лучшего мнения. Те ранения, что ты мне тогда нанес, смертельны даже для гераклида, а я, как видишь, жив и здоров.

– Вижу.

Насчет здоровья я бы поспорил. Головой он точно не был в порядке, став еще безумнее, чем при первой нашей встрече. Только тогда все его естество было направлено на поимку и изучение меня, а теперь в нем кипела первобытная месть. Он стал опаснее, но не умнее, явно не умнее.

– Я готовился к этому почти пятьдесят лет, – продолжил черноглазый. – Когда ты сбросил меня в трещину в земле, я еще был жив. Мне повезло, что ты оказался невеждой и ничего не знал о камируттах. Я сказал тебе тогда, сорок пять лет назад, что камирутты почти не отличаются физически от людей, и это правда, но я забыл сказать, что наши органы распложены зеркально к вашим. Ты не поразил мое сердце, ибо оно было справа!

Когда я упал на дно, я подумал, что умру. Это так меня взбесило! – Нерос сжал кулаки. – Что за несправедливость? Ты, живущий так, словно жизнь – это бесконечная череда веселья и безделья, – бессмертный. А я, посвятивший свою жизнь науке и попытке сделать мир лучше и чище, – должен прожить каких-то лет шестьсот-семьсот, если повезет. Один миг. Это несправедливо! Как же я тогда был зол. Я вынул из живота раскаленный нож, что ты оставил во мне, и прижег им себе рану. О, ты даже не представляешь, как это было больно. Но вот в чем ирония: если бы ты вонзил в меня другой нож, практически полностью заряженный, я бы умер, мое сердце просто сгорело бы, но с более горячим клинком я бы быстрее и менее болезненно прижег рану, не стал бы так мучиться. Даже не знаю, благодарить тебя или хулить.

– Одно другому не мешает, – заметил я. Мне уже стал наскучивать этот монолог, но я понимал, что он тянет время, хотя и не без удовольствия для себя.

На улицах становилось все более шумно, и в окно можно было увидеть, как становится светлее из-за разрастающихся в городе пожаров. То там, то тут звучали выстрелы и громыхали взрывы. Революция была в самом разгаре, и победитель был очевиден, но не для всех.

– Да, наверно, ты прав, – согласился Нерос и, после короткой паузы, продолжил: – Так вот, когда я уже мысленно готовился к смерти, так же мысленно тебя проклиная, меня спасли. Те, кого ты не добил, когда погнался за мной и Гонсалом, сурусы и пара виросусов, они нашли меня и вытащили из той вонючей дыры. Я целый год восстанавливался. Не мог нормально есть и пить, не говоря обо всем остальном. Но в конечном итоге я все же пришел в норму и решил тебе отомстить. На самом деле, я это решил еще тогда, валясь в яме, – однако я знал, что мне не следует спешить, как в первый раз, поэтому это заняло столько времени. Я учусь на своих ошибках.

Я в этом сильно сомневался. Нерос второй раз связывается со мной, хотя после первой встречи он чудом выжил. Такие люди тоже бывают. Не все умеют мстить правильно, как следует выбирая противника.

– Гонсал действительно был очень умным в области химии, – продолжал Нерос так, словно я сам на этом настаивал, – хотя по жизни и был тем еще идиотом и паникером. Он оставил множество записей о своих исследованиях, большинство из которых зашифровал, и даже кое-какие экспериментальные образцы. И я начал их изучать. Я узнал все, что знал он, прибавь к этому еще и мои знания, плюс труды сотен других ученых Вселенной. Все это было частью пазла, который я собирал больше тридцати лет. А потом я создал вот это. – Нерос достал из кармана брюк небольшой цилиндрический инъектор с мутной зеленой жидкостью внутри.

– Смотри! – торжественно воскликнул он. – Это будущее! Мое персональное будущее. Этот… эликсир позволяет мне быть неуязвимым. Не настолько, как ты, конечно, но достаточно, чтобы не умереть даже от очень серьезных ран. Можно даже сказать, что я самый неуязвимый после тебя человек в мире. Но зато я умнее тебя. Мне не нужно тебя ни убивать, ни держать взаперти, тем более что теперь-то я знаю, что это бесполезно. Я не буду, как ты минуту назад выразился, наступать на те же грабли, я пройду другим, безопасным и единственно верным путем, в котором сокрушу тебя.

Стремился к бессмертию, добился бессмертия, прыгнул в жерло вулкана. Сиди он мирно где-нибудь на отшибе цивилизации, я бы даже о нем и не вспомнил, даже будучи уверенным, что он тогда остался жив, но он решил иначе. Даже понимая, что слабее меня, Нерос решил отомстить мне за все, даже за собственные ошибки и просчеты, о чем вскорости и пожалеет. Он желает справедливости, но она не на его стороне, и даже не на моей, здесь все решает сила, и в этом случае я далеко впереди.

– Да, ты изменился, – сказал я, – хотя страсть к бессмысленной и скучной болтовне никуда не делась.

– А вот ты ничуть не изменился, все еще самоуверен и глуп. Это благодаря мне тебя, даже не проверив, пустили на Кавитан. Ваши рожи уже больше дня показывают по всем возможным экранам во Вселенной, неужели ты думал, что тебя бы никто не узнал, прилети ты на такой серьезный объект, как спутник, на котором расположен сенат? Я лично приказал за день до вашего прилета всем работникам пропускных станций, чтобы они вас пропустил без вопросов, только поэтому вы смогли сюда проникнуть. Я на этом чертовом спутнике уже больше года кантуюсь. Всех здесь знаю. И Роула. Видел у него ожег? Почти как у меня, правда? Это я ему его устроил, месяцев пять назад, хотя он уверен, что это была просто случайность. Просто аппарат, который не должен был взорваться, – взорвался. Это было мое послание тебе, чтобы ты вспомнил, что сотворил со мной. Вспомнил, нет? Да, вспомнил, как же иначе, ты ничего не забываешь. Вспомнил, но просто не предал этому значение. Совпадение, подумал ты. А еще там на столе, на самом видном месте, должен был лежать нож с технологией Игненсис. Огненный клинок. Заметил? Заметил. Но мое первое тебе послание было живым. Тот виросус, что нанял тебя. Считай, что это была небольшая дань в память о Гонсале.

Честно говоря, клинок Игненсис я не увидел, а иначе не преминул бы им воспользоваться против робота, но и паяльная лампа оказалась не так плоха.

– Любишь оставлять знаки и подсказки? Значит, тот газ на лайнере…

– Да, – перебило он меня. – Все верно. Это был эксперимент. И, я тебе скажу, вполне успешный. Гонсал начал его создавать, но не успел, а я закончил и даже улучшил. Правда, я надеялся, что лишь один ты останешься в живых, но так даже лучше, правдоподобней. Неминуемая смерть твоих новых друзей доставит тебе дополнительные страдания. А как ты убил того полицейского – это была ягодка на вершине испеченного мною торта, под названием Месть. Теперь все уверены, что ты просто убийца и террорист. Но поверь, этот торт не главное холодное блюдо, которое я подам тебе в скором времени.

– Да ты, никак, в философы заделался, – усмехнулся я.

– Опять язвишь? Опять недооцениваешь?

– И не без оснований, – заметил я.

– И правда. В прошлый раз я тебя недооценил, то теперь… Теперь я готов и настороже. Теперь уже ты недооцениваешь меня.

Когда я прибыл сюда год назад, то первым делом убил настоящего сенатора, перед этим, конечно, изучив его как следует, чтобы никто ничего не заподозрил, а потом «заморозил» его тело до лучших времен. И вот они наступили! Все сочтут, что это ты убил сенатора этой зоны, который так нелестно отзывался о людях и даже предлагал их изолировать от общества.