Текст книги "Мировая история"

Конечно же речь идет не о том, что они продолжали жить точно так же, как прежде. В Северо-Западной Персии, например, вслед за покорением этой области арабами началось затухание торговли и сокращение численности населения. Причем трудно не связать такие изменения с разрушением сложной водоотводной и оросительной системы, прекрасно функционировавшей во времена Сасанидов. В прочих местах, захваченных арабами, последствия их прихода представляются более умеренными. Вражды завоеванные народы не проявляли, так как они не подверглись принуждению к переходу в ислам, наоборот, их представителей пригласили занять достойное место в иерархии власти, во главе которой стояли арабы – приверженцы ислама. Ниже по статусу находились неофиты – мусульмане из числа вассальных народов, затем – зимми, или «люди договора», как назвали еврейских и христианских монотеистов. Ниже всех на общественной лестнице стояли последовательные язычники или сторонники религии, которую они скрывали. В самом начале арабы селились отдельно от местного населения и жили в специальных поселках, предназначенных для военной касты, оплачиваемой из налоговых поступлений, собираемых на местном уровне. Обитателям таких поселков запрещалось заниматься торговлей или владеть землей.

Долго так продолжаться не могло. Подобная сегрегация, как и бедуинские традиции, принесенные из пустыни, подверглись разрушению той же гарнизонной жизнью. Постепенно арабы стали приобретать наделы земли и приступили к их возделыванию. В этой связи военизированные их лагеря трансформировались в новые, пестрые по национальному составу города, такие как Эль-Куфа, или Басра, служивший крупным перевалочным пунктом в торговле с Индией. Все больше арабов смешивалось с местными жителями через двухсторонние отношения по мере того, как развивался процесс административной и языковой ассимиляции представителей местной элиты арабскими завоевателями. Халифы назначали все больше чиновников областей, и к середине VIII века арабский язык практически повсемеcтно служил официальным языком управления государством. Вместе со стандартными чеканными монетами с нанесенными арабскими надписями, административная реформа представляется главным свидетельством омейядского успеха в сооружении фундамента новой, эклектичной цивилизации. Такого рода перемены стремительнее всего проходили в Ираке, где население одобрило их за то процветание, которое им несло возрождение торговли в условиях становления арабского мира.

Одним из источников их бед представляется навязывание им своей власти омейядскими халифами. Местные магнаты, особенно проживавшие в восточной половине империи, негодовали по поводу вмешательства в их независимую практическую деятельность. Тогда как большая часть аристократии прежних византийских территорий переселилась в Константинополь, чего элита Персии сделать не могла; ей некуда было уезжать, и она осталась на месте, недовольная своим подчиненным положением по отношению к арабам, которые оставили им часть принадлежавших им полномочий на местах. Все усугубилось тем, что последующие халифы Омейядов проявили себя государственными деятелями весьма посредственными, лишенными уважения, которого заслуженно удостоились великие мужи этой династии. В условиях цивилизации их потомки утратили твердость духа. Когда у них возникало желание как-то разнообразить жизнь в городах, которыми они управляли, халифы отправлялись в пустыню не ради того, чтобы вспомнить быт бедуинов, а чтобы насладиться условиями пребывания в своих новых городах и дворцах, которые возводились подальше и отличались роскошью, имели ванны с горячей водой и обширные охотничьи угодья, снабжались всем необходимым с орошаемых плантаций и садов.

Там создавались все условия для недовольных жизнью халифов, среди которых чаще всего встречались шииты. Наряду с их изначальной политической и религиозной привлекательностью, они все больше вызывали социальные обиды среди неарабских новообращенных в ислам, особенно в Ираке. Сначала правящая верхушка режима Омейядов обозначила четкую грань между мусульманами, по рождению принадлежавшими арабским племенам, и неофитами других народов. Численность мусульман второй категории стремительно увеличивалась; арабы не слишком усердствовали на поприще обращения в свою веру других народов (и поначалу иногда даже пытались удерживать их от обращения в свою веру), однако привлекательность вероучения завоевателей усиливалась тем фактом, что приверженность этому вероучению могла помочь избавиться от внесения податей. Вокруг арабских гарнизонов происходила энергичная исламизация неарабского населения, которое росло в связи с необходимостью удовлетворения потребностей такого рода поселений. Ислам к тому же завоевывал души местной правящей верхушки, обеспечивавшей повседневное поддержание порядка и материального производства. Многие из этих неарабов, обращенных в ислам, или, как их назвали, мавали, в конечном счете тоже получили право на военную службу. При всем этом они все больше чувствовали на себе отчуждение со стороны истинных арабов, которые не собирались приглашать их в свое высшее общество. Строгие нравы и правоверие шиитов, в равной степени отчуждаемые их от того же общества по политическим и религиозным причинам, представляли великую привлекательность шиитской веры.

Обострение бед на востоке материализовалось в крахе власти Омейядов. В 749 году в мечети города Эль-Куфа в Ираке состоялось публичное провозглашение нового халифа Абу аль-Аббаса ас-Саффаха. Это было началом конца Омейядов. Сам претендент, числившийся потомком дяди-пророка, заявил о своем намерении заняться восстановлением халифата на путях правоверия; он пришелся по душе подавляющему большинству оппозиции, включая шиитов. Его полное имя звучало многообещающе: оно означало «кровавый мясник». В 750 году он разгромил войско и казнил последнего омейядского халифа. В честь мужчин побежденного дома устроили званый обед; всех гостей перебили перед подачей первого блюда, которое потом отведали их хозяева. Когда со столов убрали остатки пира, начались без малого два века, на протяжении которых арабским миром управлял халифат Аббасидов, наибольшая слава которого выпала на долю первого их халифа.

Поддержка Аббасидов, оказанная им в восточных арабских доминионах, получила отражение в переносе столицы халифата на территорию Ирака, в город Багдад, до тех пор представлявший собой христианское поселение на берегу Тигра. Такой перенос столицы ознаменовался многочисленными переменами. Ослабла роль эллинистов; авторитет Византии внешне казался не таким бесспорным, каким был раньше. Новый вес придавался персидскому влиянию, которому предназначалась большая важность одновременно с политической и культурной точки зрения. Отмечается также некое изменение в правящем привилегированном сословии, и оно представляется достаточно важным, чтобы кое-кто из историков решился придать ему статус социальной революции. С этого времени они считаются арабами исключительно в смысле того, что говорят по-арабски; их больше не относят к аравийцам. В пределах матрицы, служащей основой в виде единой религии и общего языка, элиты, управлявшие империей Аббасидов, вышли из многочисленных народов буквально со всего Ближнего Востока. Практически все они исповедовали ислам, но часто все-таки принадлежали к новообращенным народам или числились детьми семей новообращенных. Космополитизм Багдада отразился в новой культурной среде этого города; огромный город, сопоставимый по размеру с Константинополем, насчитывавший, возможно, полмиллиона жителей, выглядел полной противоположностью по образу жизни тому, что принесли из пустыни с собой первые арабские завоеватели. На Ближнем Востоке снова появилась великая империя, включавшая в себя весь этот регион. Причем никакого разрыва с прошлым в идеологическом плане не случилось, так как, испытав накоротке прочие возможности, халифы Аббасидов вернулись к суннитскому правоверию своих предшественников. В скором времени по этой причине возникло разочарование и раздражение у шиитов, которые помогли им прийти к власти.

Аббасиды отличались большой жестокостью, и они не собирались рисковать своими обретенными достижениями. Они без долгих раздумий и безжалостно справились с оппозицией и обуздали бывших союзников, проявлявших колебания. Основным принципом существования империи все больше становилась преданность династии, а не братство ислама, что означало возврат к древней персидской традиции. Многое тем не менее было сделано для превращения религии в одну из опор династии, и Аббасиды жестоко преследовали сектантов. Механизм правления приобрел более изысканный вид. В этом плане главное событие связано с внедрением должности визиря (монополизированной одной семьей до тех пор, пока великий халиф Гарун ар-Рашид не стер эту семью с лица земли). Вся эта структура стала несколько забюрократизированной, земельные поборы приносили большие доходы в казну, позволявшие оплачивать роскошь великолепной монархии. Зато сохранялись бросающиеся в глаза провинциальные отличия. Должности губернаторов стали все чаще передавать по наследству, и из-за этого центральной власти пришлось с ними считаться. Губернаторы прибирали к рукам все больше полномочий в назначении налогов и распоряжении поступлений от них. Нам сложно себе представить, какой в действительности была власть халифата, так как в его ведении находился слабо скрепленный набор провинций, фактическая зависимость которых от центра определялась конкретными обстоятельствами текущего момента.

Однако сомневаться в богатстве и процветании Аббасидов на вершине их власти не приходится. Их благополучие опиралось не только на огромные ресурсы рабочей силы и просторные области, на которых во времена принесенного арабами покоя совсем без бед развивалось земледелие, но также и на благоприятные условия, созданные Аббасидами для торговли. Широкий ассортимент товаров обращался внутри огромных просторов, и такого громадного объема торговли не существовало никогда раньше, причем значительно ориентированного на Восток. Аббасиды явно тяготели к Востоку, чего не наблюдалось у их предшественников; сын пророка Гаруна аль-Мамун даже на некоторое время перевел свою столицу в Мерв на территории Центральной Азии. С переносом акцента на Восток удалось возродить торговлю в городах, расположенных вдоль караванных путей, пересекавших арабские земли с востока на запад. В богатстве Багдада времен халифа Гаруна ар-Рашида получило отображение процветание, которое пришло вместе с теми караванами.

Пик расцвета исламской цивилизации на арабских землях приходится на времена правления Аббасидов. Как это ни парадоксально, одной причиной послужило удаление политического центра этой цивилизации из Аравии и Леванта. В условиях ислама проросла политическая организация, которая, скрепив воедино огромную область, вскормила культуру, ставшую по существу синтетическим продуктом, полученным от изначального смешения представлений эллинов, христиан, евреев, зороастрийцев и индусов. Носители арабской культуры при Аббасидах пользовались прямым доступом к персидской традиции, а также появилось общение с новым народом в Индии, который обогатил их живительной энергией и невиданными творческими элементами.

Одним из проявлений цивилизации Аббасидов считается великий период перевода всех документов на арабский язык, то есть новый язык межэтнического общения на Ближнем Востоке. Христианские и еврейские ученые предоставили арабским читателям труды Платона и Аристотеля, Евклида и Галена, тем самым внедрив категории греческого мышления в арабскую культуру. Терпимость ислама к питающим его притокам обеспечила для этого принципиальную возможность с момента покорения арабами Сирии и Египта, и как раз на заре правления Аббасидов осуществлялись переводы самых важных трудов древних мыслителей. Говорить об этом можно с большой долей уверенности. Сказать, что все это значило, конечно же составляет известную сложность, так как притом, что труды Платона на арабский могли перевести, зато Платона позднего периода эллинской культуры пришлось передавать с переводов, выполненных христианскими монахами и учеными Сасанидов.

Культура, подвергшаяся влиянию этих источников, была в основном культурой письменной; творцы арабского ислама создали красивые здания, прекрасные ковры и изящную керамику, но его великая среда находилась в сфере устной и письменной культуры. Даже крупные арабские научные труды зачастую представлены пространными сборниками прозы. Накопленная масса такой литературы выглядит огромной, и большая ее часть просто остается непрочитанной учеными. Перспектива в этом плане выглядит весьма многообещающей; отсутствие архивного материала, относящегося к заре ислама, уравновешивается громадным массивом литературы всех жанров и видов, кроме драмы. Глубина проникновения литературы в исламское общество остается сферой непознанной, хотя ясно, что образованные люди должны были уметь сочинять вирши, а также с позиций ценителей наслаждаться представлениями певцов и сказителей. Широкое распространение получили разнообразные школы; обитатели исламского мира были народом, скорее всего, очень грамотным по сравнению, например, с жителями средневековой Европы. Высшее образование, ближе примыкающее к религиозному, поскольку его учредили при мечетях или специальных школах религиозных наставников, оценить труднее. Намного значительнее поэтому был потенциально раскольнический и стимулирующий эффект идей, заимствованных из других культур; насколько ниже уровня ведущих исламских мыслителей и теологов представлялись эти идеи, сказать сложно, но теоретически начиная с VIII века в культуре ислама проклюнулось весьма много семян сомнений и самокритики.

Судя по ведущим деятелям, арабская культура достигла высот на Востоке к IX и X векам, в Испании – в XI и XII столетиях. При всей внушительности арабской истории и географии, величайшие достижения арабов лежали в плоскости научных исследований и математики; мы до сих пор пользуемся «арабскими» цифрами, позволяющими производить письменные вычисления с намного большей простотой, чем это позволяли римские цифры. Их изобрел один арабский арифметик, хотя появились они сначала в Индии, которая служила еще одним крупным источником знаний для арабов помимо Греции. Такая передаточная функция арабской культуры всегда представляла важность и оставалась характерной ее чертой, но то, что она считается единственной в своем роде, тоже забывать не стоит. Имя величайшего из исламских астрономов Аль-Хорезми (Алгозизми) указывает на его персидское происхождение (его семья происходила с территории нынешнего Узбекистана – из Хорезма). Так же как в современных ему исследованиях другого перса по имени аль-Фазари, в его трудах отображается манера слияния различных потоков знаний в арабской культуре. Их математические и астрономические таблицы (аль-Хорезми к тому же написал книгу, которую он назвал «аль-джабр» – «Алгебра»), как бы там ни было, причисленные к достижениям арабской научной мысли, стали результатом синтеза, условия для которого сформировались в арабской империи.

Огромное значение для христианского мира представлял перевод книг с арабского языка на латынь. К концу XII века большая часть трудов Аристотеля появилась в переводе на латинский язык, многие его работы дошли до нас в переводе с арабского языка. Восхищение арабскими писателями и добрая слава среди христианских ученых послужили показателем признания их заслуг. Работы одного из величайших арабских философов аль-Кинди больше сохранились на латыни, чем на арабском языке. А в это время Данте сделал большой комплимент Ибн Сине (в Европе его называют Авиценной) и Ибн Рушаду (Аверроесу) тем, что изобразил их в неопределенности (вместе с курдским мусульманским героем эпохи Крестовых походов Салахом ад-Дином – Саладином), когда наделял великих людей судьбой после их смерти в своей бессмертной поэтической «Божественной комедии». И только этих единственных мужчин христианской эпохи Данте наделил такой судьбой. Персидские лекари-практики, доминировавшие в сфере арабских медицинских исследований, создали труды, на протяжении столетий остававшиеся стандартными учебниками для подготовки врачей на Западе. В европейских языках до сих пор используются арабские слова, указывающие на особое значение арабских исследований в определенных областях науки, среди них «зеро», «цифирь», «альманах», «алгебра» и «алхимия». Сохранившийся технический вокабуляр коммерции – тариф, дуан (таможня), журнал – тоже служит напоминанием превосходства арабских торговых приемов; арабские купцы учили христиан, как вести счета. Один английский король чеканил свои золотые монеты по подобию мусульманских динаров.

Просто поразительным представляется то, что этот культурный обмен шел практически полностью в одном направлении. Похоже, ни один труд не переводился на арабский язык в период Средневековья, хотя в то время арабские ученые интересовались культурным наследием Греции, Персии и Индии. Один лишь обрывок бумаги с нанесенными на него несколькими германскими словами с переводом на арабский язык из 800-летней исламской Испании является доказательством существования хоть какого интереса к западным языкам за пределами Аравийского полуострова. Арабы считали цивилизацию холодных земель Севера плачевной и примитивной, и спорить с ними по этому поводу не приходится. Зато Византия произвела на них весьма благоприятное впечатление.

Арабская традиция в изобразительном искусстве, основанная при Омейядах, процветала и при Аббасидах, но в более скромных пределах по сравнению с исламской наукой. Догматами ислама запрещалось изображать человеческие фигуры и лица; нельзя сказать, что такое положение строго претворялось в жизнь, но из-за него долгое время подавлялось появление натуралистической живописи или скульптуры.

Разумеется, для архитекторов никаких ограничений не существовало. Их искусство развилось в очень широких пределах стиля, черты которого появились в конце VII века; оно всем обязано прошлым цивилизациям и представляется уникальным явлением ислама. Впечатление, произведенное на арабов христианским строительством в Сирии, послужило для них своеобразным катализатором; с него они брали пример, но стремились превзойти христиан ради своих единоверцев. Арабские архитекторы считали, что мусульмане заслуживают храмов, более надежных и красивых, чем церкви христиан. Более того, отличительный архитектурный стиль должен был наглядно служить разграничительной линией в немусульманском мире, окружавшем первых арабских завоевателей Египта и Сирии.

Арабы заимствовали римские приемы и эллинские представления о формировании внутреннего пространства, но то, что при этом получалось, должно было свидетельствовать о принадлежности к исламу. Древнейшим архитектурным памятником ислама считается мечеть Куббат ас-Сахра («Купол Скалы»), построенная в Иерусалиме в 691 году. Стилистически она является яркой достопримечательностью в истории архитектуры, первым исламским строением, снабженным куполом. Представляется, что его соорудили как памятник в честь победы над еврейской и христианской верой, но, в отличие от конгрегационалистских (приходских) мечетей, огромные здания которых еще предстояло возвести в следующие три столетия, «Купол Скалы» служил алтарем для прославления и призрения одного из самых священных мест евреев и мусульман без проведения различия; прихожане полагали, что на вершине холма, который этот купол покрывал, Авраам предложил в жертву своего сына Исаака, а Мухаммед с него вознесся на Небеса.

Вскоре вслед за «Куполом Скалы» наступила очередь омейядской мечети в Дамаске, считающейся величайшей из классических мечетей новой традиции. Как весьма часто бывало в этом новом арабском мире, в ней нашло воплощение многое, пришедшее из прошлого; раньше на ее месте стояла христианская базилика (которая пришла на смену храму Юпитера), а саму мечеть украсили византийской мозаикой. Ее новизна состояла в том, что в ней воплотился проект архитекторов, вдохновленных узором вероисповедания, переданного прихожанам пророком в его доме в Медине; центром композиции проекта теперь служил михраб, или ниша в стене мечети, который указывал направление на Мекку.

Искусство керамики и скульптуры продолжало процветать точно так же, как литература и архитектура. К тому же арабские ремесленники использовали сюжеты, заимствованные из традиций народов со всей территории Ближнего Востока и Азии. Гончары стремились достигнуть изящества и совершенства китайского фарфора, который поступал к ним из Поднебесной по Великому шелковому пути. Зрелищные виды искусства пользовались значительно меньшей популярностью и внешне подверглись слабому влиянию прочих культурных традиций, будь то средиземноморская или индийская. Никакого арабского театра не существовало, хотя талант рассказчика, поэта, певца и танцора пользовался заслуженным уважением. Достижения арабского музыкального искусства увековечены в европейских языках через названия лютни, гитары и ребека; также заслужили внимания величайшие свершения деятелей арабской культуры, хотя для западного восприятия они оказались не такими понятными, как шедевры архитектуры и изобразительного искусства.

Многие величайшие творцы исламской цивилизации создавали литературные произведения и преподавали, когда ее политическая структура уже переживала распад и даже заметно приближалась к краху. В известной степени причиной тому служило плавное замещение арабов внутри элиты исламского халифата, но Аббасиды в свою очередь утратили власть над собственной империей: сначала над периферийными провинциями, а затем и самим Ираком. В качестве интернациональной силы они достигли максимального влияния рано; в 782 году арабская армия в последний раз появилась под стенами Константинополя. Попасть так далеко со своей армией они больше не смогли никогда. Карл Великий мог с большим уважением относиться к Гаруну аль-Рашиду, но в те времена всякий мог заметить первые признаки очевидно непреодолимой тенденции к дроблению его империи.

В 756 году омейядский принц в Испании, отказавшийся смириться с судьбой его рода, провозгласил себя эмиром или губернатором провинции Кордова. Его примеру последовали правители Марокко и Туниса. Между тем народы Аль-Андалуса приобрели своего собственного халифа только в X веке (до тех пор их правителями оставались эмиры), но задолго до этого исламская Испания фактически пользовалась полной самостоятельностью. Независимость не означала гарантию того, что все беды обходили омейядскую Испанию стороной. Воины ислама не смогли покорить этот полуостров целиком, и франки к X веку вернули себе его северо-восточную территорию. К тому времени на Северной Иберии существовали христианские королевства, и их правители постоянно подогревали разногласия внутри арабской Испании, где предельно терпимая политика по отношению к христианам не помогла исключить опасность восстания.

Все-таки Аль-Андалус, охватывавший территорию не всей Иберии, процветал как центр мусульманского мира. Омейяды создали свою морскую державу и вынашивали планы имперской экспансии не на север, то есть за счет территорий христиан, а вглубь Африки, через покорение мусульманских государств. Они по ходу дела даже вели переговоры относительно образования союза с Византией. Только в XI и XII веках, когда халифат Кордовы пребывал в состоянии упадка, исламская цивилизация Испании достигла величайшей красоты и зрелости в свой золотой век созидания, не уступавший созидательному порыву творцов в Багдаде при Аббасидах. После этого золотого века остались великие памятники, а также наследие великой научной школы и философии. Среди 700 мечетей провинции Кордова X века числится одна, которую до сих пор можно рассматривать как самое красивое строение в мире, – Мескита, или Кордовская соборная мечеть. Мусульманская Испания имела огромное значение для Европы, она служила воротами в храм познания и науки арабов. А также воротами, сквозь которые к тому же проходили массы полезных товаров: через мусульманскую Испанию христианский мир получил знания о земледелии и мелиорации, апельсины с лимонами и сахар. Что же касается самой Испании, арабский след отпечатался на ней очень глубоко, как отмечали многие школяры в более поздние времена в христианской Испании, и его можно все еще наблюдать в испанском языке, манерах и искусстве.

Еще один важный раскол внутри арабского мира произошел, когда Фатимиды из Туниса (провинция Ифрикия) в 973 году назначили собственного халифа и объявили своей столицей Каир. Фатимиды исповедовали шиизм и правили Египтом до нового арабского вторжения, уничтожившего их власть в XII веке. Менее заметные примеры раскола можно обнаружить повсюду в доминионах Аббасидов, где местные губернаторы начали провозглашать себя эмирами и султанами. Политическая поддержка халифов сокращалась все стремительнее, и они утратили способность повернуть сложившуюся тенденцию вспять. Гражданские войны между сыновьями Гаруна привели к утрате ими опоры в среде религиозных наставников и благочестивой паствы. Бюрократическое разложение и казнокрадство послужило отчуждению подвластного населения, а внедрение системы откупа от налогов как способа обхода всех возникших недугов только создавало новые примеры притеснения. В армию все больше набирали иноземных наемников и рабов; даже к смерти преемника Гаруна она уже была фактически тюркской.

Таким образом, внутрь структуры халифатов проникли иноземцы точно так же, как это сделали западные варвары в пределах Римской империи. Шло время, и они приобрели преторианский вид, все больше усиливая свое влияние на халифов. Все это время народную оппозицию использовали шииты и представители остальных мистических сект. Между тем прежнее экономическое процветание уходило в прошлое.

Правление Аббасидов фактически закончилось в 946 году, когда персидский полководец и его люди свергли халифа и поставили на его место своего человека. Теоретически династия Аббасидов сохранялась у власти, но фактически произошло революционное изменение; с тех пор в Персии правила новая династия Буидов (Бувахидов). Арабский ислам раскололся; единству Ближнего Востока снова пришел конец. Не осталось ни одной империи, способной противостоять нескольким столетиям вторжений внешних врагов, хотя последнего Аббасида монголы убили только в 1258 году. Перед этим еще одно возрождение исламского единства случилось в ответ на Крестовые походы, но великие дни исламской империи ушли в историю.

Специфическая природа ислама обусловила то, что духовная власть не могла долго существовать в отрыве от политического господства; поэтому халифату было предназначено в конечном счете перейти к туркам-османам, когда они стали творцами ближневосточной истории. Они должны будут отодвинуть границу ислама еще дальше от дома и опять же вглубь Европы. Но достижения их арабских предшественников выглядели устрашающе огромными для их окончательного краха. Они разрушили одновременно и старый римский Ближний Восток, и Персию Сасанидов, загнав Византию в Анатолию. Арабы к тому же насадили неискоренимый ислам на территории от Марокко до Афганистана. Его приход во многих отношениях выглядел революционным событием. В соответствии с его догмами женщине, например, предназначалось зависимое положение, как это было прежде, но даровались законные права собственности, не доступные женщинам во многих европейских странах вплоть до XIX века. Даже рабам давались определенные права, а внутри общины единоверцев отсутствовали какие-либо касты или наследственный статус. Эта революция коренилась в религии, которая – как вера евреев – находилась в гармонии с остальными сторонами жизни, охватывая их все; в исламе не существует слов для обозначения различия между священным и светским, духовным и временным, которые носители христианской традиции считают само собой разумеющимся. Религия – это общество для мусульман, и единство, которое она обеспечивает, пережило века политического раскола. Она представляет собой единство одновременно закона и определенного отношения; ислам – это религия не чудес (хотя некоторые из них подразумеваются), а обряда и интеллектуальной веры.

Помимо того, что ислам оказал на христианский мир великое политическое, вещественное и интеллектуальное воздействие, это вероучение получило распространение далеко за пределами мира арабской гегемонии – в Центральной Евразии – в IX веке, в Индии – между VIII и XI веками, а также в XI веке за пределами Судана и до Нигера. Между XII и XVI веками новые территории Африки становятся мусульманскими; ислам остается сегодня вероисповеданием, наиболее стремительно завоевывающим этот континент. В Китай ислам проник в VIII веке и стал там важной религией благодаря обращению в ислам монголов в XIII веке. В XV и XVI веках он, преодолев Индийский океан, попал в области обитания малайских племен. С собой его несли миссионеры, переселенцы и купцы, но, прежде всего, арабы, двигались ли они с караванами в Африку или вели свои дау (одномачтовые арабские каботажные суда) из Персидского залива и Красного моря в Бенгальский залив. А в XVI и XVII веках даже случится последнее вторжение носителей исламской веры в Юго-Восточную Европу. Здесь следует обратить внимание на замечательное достижение носителей представлений, в распоряжении которых с самого начала не находилось никаких ресурсов, кроме горстки семитских племен. Но, несмотря на все великие достижения прошлого, ни одно арабское государство больше так и не смогло снова обеспечить единство ислама после X века. Даже арабскому единству предназначалось остаться всего лишь мечтой, хотя мечта эта лелеется до сих пор.