Текст книги "Мировая история"

Появление новой державы вызвало в Византии испуг и одновременно заставило власти шевелиться. Характерно, что их ответ на новую дипломатическую проблему выражался в идеологических формулировках; внешне наблюдалась попытка обратить некоторых русичей в христианство, и один их правитель вроде бы согласился на это. Но варяги так и остались северными язычниками – их богами был Тор и Один. А в это время их подданные славяне, с кем они все более смешивались, молились своим собственным богам, возможно, самого древнего индоевропейского происхождения; в любом случае со временем возникла тенденция слияния этих языческих богов. В скором времени стычки славян с византийцами возобновились. Князь Олег (Хельг, Ольг) в начале X века снова осадил Константинополь, а в это время его флот находился в другом месте. Согласно легенде, он приказал вытянуть его корабли на сушу и поставить их на колеса, чтобы обойти с фланга перекрытый цепью вход в бухту Золотой Рог. Как бы там ни было на самом деле, но в 911 году у князя Олега получилось заключить весьма выгодное для себя соглашение с Византией. Он добился от Константинополя исключительно благоприятных торговых привилегий и дал ясно понять, какую огромную важность представляет торговля в судьбе нового княжества.

Через полвека или около того после кончины легендарного Рюрика Русь уже была реальностью: она представляла собой своего рода речную федерацию с центром в Киеве, соединившую Балтийское и Черное моря. Она оставалась языческой, но, когда пришли цивилизация и христианство, это случилось в силу беспрепятственного доступа к Византии по воде молодого княжества, которое в 945 году начали называть Русью. Его единство все еще представлялось очень слабым. Ничем не скрепленная структура государства еще больше ослабла с принятием викингами славянского принципа дробления наследства между сыновьями. Княжны русов, как правило, выходили замуж за правителей соседних центров власти княжества, главными из которых считались Киев и Новгород.

Тем не менее семья правителя Киева стала самой главной.

На протяжении первой половины X века происходило медленное созревание отношений между Византией и Киевской Русью. Ниже уровня, отведенного политике и торговле, происходила фундаментальная переориентация, так как Киев ослабил свои связи со Скандинавией и все больше смотрел на юг. Нажим со стороны варягов заметно слабел, и этот процесс мог иметь некоторое отношение к успеху скандинавов в Западной Европе, где один из их правителей по имени Роллон в 911 году получил в свое распоряжение земли, позже получившие название герцогство Нормандия. Но до настоящего сближения между Киевом и Византием (Константинополь) оставалось еще много времени.

Одним из препятствий на этом пути считается осторожность вершителей византийской дипломатии, все еще озабоченных в начале X века ловлей рыбки в мутных водах через ведение переговоров с дикими племенами тюркских печенегов ради умиротворения русичей, земли которых эти печенеги терзали своими набегами. Печенеги уже выдавили на запад мадьярские племена, которые прежде стояли буфером между русичами и хазарами, и теперь там следовало ждать столкновений. Не прекратились еще и набеги варягов, хотя уже наступило нечто вроде поворотного момента, когда флот русичей в 941 году удалось прогнать с помощью «греческого огня». Вслед за этим удалось заключить соглашение, по условиям которого существенно урезались торговые привилегии, предоставленные 30 лет тому назад. Однако общность интересов проявилась с предельной наглядностью, когда авторитет Хазарии пошел на спад и византийцы увидели в Киеве потенциально ценного союзника в противостоянии Болгарии. Множатся свидетельства укрепления взаимопонимания; императорская гвардия в Константинополе комплектуется варягами, да и купцы из Руси туда зачастили. Считается, что кое-кто из этих купцов принял крещение.

Христиане, иногда проявлявшие к коробейникам презрение, все-таки охотно покупали товары у купцов. К 882 году в Киеве уже появилась одна церковь, но ее могли построить ради иноземных купцов. Заметных свидетельств существования христианства на Руси до середины следующего века найти пока не удалось. Тогда в 945 году вдова киевского князя приняла регентство при его преемнике – ее сыне. Регентшу звали Ольгой (Хельгой). Ее сына звали Святослав, и он первый киевский князь, носивший славянское, а не скандинавское имя. Когда наступил подходящий момент, Ольга нанесла государственный визит в Константинополь, где крестили христианским чином, причем сам император отстоял всю службу в соборе Святой Софии. Из-за сложного дипломатического подтекста данного события понимание его сути представляется делом безнадежным. Ведь Ольга, в конце-то концов, к тому же послала на Запад гонцов за епископом, чтобы сравнить выгоды, обещаемые Римом. Более того, крещение Ольги никакого непосредственного продолжения в практическом плане не имело. Святослав, правивший с 962 по 972 год, проявил себя весьма воинственным язычником, впрочем, как остальные военные высокородцы викингов его времени. Он поклонялся богам севера, и правильность его вероисповедания получила подтверждение через успешные набеги на земли хазар. С булгарами, однако, ему везло меньше, а смерть ему принесли и вовсе печенеги.

Здесь наступает решающий момент. Русь уже существовала, но она все еще была Русью викингов, зависшей между восточным и западным христианством. Ислам в решающий период сдерживался Хазарией, но Русь могла повернуться лицом к латинской Европе. Славяне Польши уже признали вероисповедание Рима, и германские епархии продвинулись на восток в балтийские прибрежные земли и Богемию. Раздел, даже враждебность двух великих христианских церквей уже выглядели свершившимся фактом, и Русь представлялась желанной наградой, ожидавшей одну из них.

В 980 году междоусобная борьба на Руси закончилась триумфальным появлением князя Владимира, крестившего Русь. Представляется вполне правдоподобным то, что его с детства воспитывали в духе христианства, но сначала он проявил нарочитое рвение язычника, положенное достойному военачальнику викингов. Затем он приступил к оценке выгодных сторон остальных религий. Согласно легенде, он якобы обсудил их возможные достоинства со специалистами; в нынешней России любят вспоминать о том, что князь Владимир отверг ислам в силу запрета для его приверженцев на употребление хмельных напитков. Специальное посольство отправили для посещения христианских церквей. О болгарах послы сообщили, что те смердят. У немцев не оказалось, что предложить, вообще. Зато Константинополь им пришелся по душе. Об этом городе послы сообщили словами, которые часто приводятся до сих пор: «Мы не понимали, где находимся: на небесах или на земле, так как на земле не существует ни таких видов видения, ни такой красоты. И нам неведомо, как все это описать». Выбор напрашивался сам собой. Около 986–988 годов Владимир для себя и для своего народа принял православие.

Так наступил решающий поворот в русской истории и культуре, признававшийся православными церковниками с тех самых пор. «Тогда над нами начал растворяться мрак идолопоклонства и встала заря православия», – высказался один из них, превознося заслугу Владимира спустя полвека или около того. При всем рвении, продемонстрированном князем Владимиром в навязывании крещения своим подданным (физическим насилием, когда требовалось), занимался он этим делом отнюдь не из-за религиозного исступления. Свой выбор он сделал еще и из дипломатических соображений. Владимир оказывал военную поддержку императору, а теперь ему пообещали в невесты византийскую принцессу. А тут уже речь шла о невиданном до сих пор признании высочайшего положения киевского князя. Сестру императора ему предложили в жены потому, что Византия нуждалась в союзе с Русью, ориентированном против булгар. Когда в этом деле возникли затруднения, князь Владимир оказал нажим тем, что занял принадлежавшие Византии территории в Крыму. Обещанное венчание состоялось. Киев стоил свадебной мессы для Византия, хотя выбор Владимира определялся гораздо более вескими соображениями, чем просто дипломатия. Двести лет спустя его соотечественники высоко оценили заслуги своего предка: Владимира причислили к лику святых. Он принял единственное решение, которое больше, чем все остальные решения, определило будущее России.

Так сложилось, что культура Киевской Руси X века во многих отношениях представляется гораздо более богатой, чем культура практически всей Западной Европы. Ее города играли роль важных торговых центров, через которые шли потоки товаров на Ближний Восток, где высоко ценились русские меха и пчелиный воск. Таким коммерческим акцентом отмечено еще одно отличие Руси: в Западной Европе замкнутое хозяйство, покрывающее лишь элементарные потребности, появилось в качестве государственного атрибута, несущего на себе оковы краха мира классической хозяйственной системы. Без такого западного типа поместья Русь к тому же не получила дворянина-крепостника того же западного типа. Появление местной аристократии на Руси могло потребовать больше времени, чем в католической Европе; русским дворянам на протяжении долгого времени пришлось мириться с ролью соратников и подчиненных своего воеводы. Опускаясь по социальной шкале, приходим в города, где новая вера постепенно пускала корни, сначала благодаря болгарским священникам, принесшим с собой чин богослужения южной славянской церкви и кириллический алфавит, на основе которого создавался русский письменный язык. В духовной сфере сильно сказывалось влияние Византия, и митрополита Киева обычно назначал патриарх Константинополя.

Киев приобрел известность великолепием своих храмов; то было великое время строительства в стиле, в котором просматривалось влияние греческого зодчества. К несчастью, строительным материалом служила древесина, и немногие из шедевров дошли до наших дней, но добрая слава тогдашнего художественного превосходства Руси над Европой отражает богатство Киева.

Его апогей приходится на период правления сына Владимира Ярослава Мудрого, когда один западный посетитель признал, что Киев превзошел по красоте Константинополь. Русь тогда в культурном отношении была такой же открытой для внешнего мира страной, как и на протяжении многих грядущих веков. Такая открытость в известной мере служила отражением военной и внешнеполитической репутации Ярослава Мудрого. Он обменялся дипломатическими миссиями с Римом, в то время как в Новгороде принимали купцов немецкого Ганзейского союза. Сам женившийся на шведской принцессе, он подобрал мужей женщинам своей семьи среди королей Польши, Франции и Норвегии. При его дворе нашли пристанище члены потрепанной англосаксонской королевской семьи. Связи с западными дворами никогда больше не будут настолько близкими, как при нем. В культурном плане он тоже помог собрать первые плоды византийских семян, пересаженных на славянскую почву. В первом великом русском литературном труде под названием Повесть временных лет обращается особое внимание на славянское наследие и предлагается изложение истории Руси в христианских понятиях.

Слабость Киевской Руси лежала в продолжении действия правила наследования, которым практически гарантировался раскол или спор наследников после смерти великого князя. Притом что еще одному князю XI века удалось утвердить свою власть и обуздать иноземных врагов, после Ярослава киевское верховенство ушло в прошлое. Северные княжества получили большую автономию; со временем главную роль среди них стали играть князья Москвы и Новгорода, хотя во второй половине XIII века образовалось третье «великое» княжество – во Владимире, сопоставимое по авторитету с Киевом. Одной из причин такого смещения центра тяжести в истории России называют новую угрозу, нависшую с юга, где теперь предельно возросло влияние племен печенегов.

Произошедшие изменения имели судьбоносное значение. Просматривается зарождение будущих тенденций в развитии русского аппарата управления и общества в тогдашних их северных княжествах. Медленно с внедрением практики дарования наделов земли князьями происходило превращение прежних прислужников и добрых приятелей воеводы в местное дворянство. Даже оседлым земледельцам начали предоставлять права собственности и наследования. Многие из тех, кто обрабатывал землю, находились на положении рабов (по западным меркам), однако пирамиды обязательств, на манер которой формировалось местное общество средневековой Западной Европы, на Руси не существовало. Такие вот изменения происходили внутри традиции, магистральное направление которой определилось в киевский период русской истории.

Еще одним устойчивым национальным образованием, формирование которого началось приблизительно в то же время, что и Руси, была Польша. Ее происхождение связано с группой славянских племен, впервые появляющихся в исторических хрониках X века, когда они сопротивлялись нажиму со стороны пруссов, населявших ту же самую территорию. Вполне вероятно, политикой был продиктован выбор христианства как религии первым вошедшим в историю правителем Польши по имени Мешко I. Выбор его пал, в отличие от русичей, не на Восточную православную церковь. Мешко отдал свое предпочтение Риму. Тем самым история Польши на всем ее протяжении будет связана с Центральной Европой, тогда как Россия останется преданной Восточной Европе и Центральной Евразии. С крещением в 966 году открывался полувековой период стремительной консолидации территорий в новое государство. Энергичный его преемник начал создание административной системы и расширил свои земли до Балтики на севере, а также захватил Силезию, Моравию и Краков на западе. Один германский король утвердил свой суверенитет в 1000 году, и в 1025 году его помазали на престол Польши как Болеслава I. Политические неудачи и реакция язычников стали причинами утраты многого из того, чего он добился, и пришло время наступления мрачных времен, но Польша уже существовала как некая историческая действительность.

Кроме того, в истории Польши к тому же появились три определяющих ее момента: борьба с поползновениями пруссов на западе, определение своей судьбы интересами римской церкви, а также неуживчивость и гонор польской шляхты в отношениях с престолом. Первые два из них во многом определили все несчастья в истории Польши, ведь они функционировали в качестве разнонаправленных факторов. Как славяне поляки стояли на страже границы славянского мира; они образовали своеобразный волнолом на пути прилива тевтонских переселенцев. Как католики они служили передовыми заставами западной культуры в моменты ее конфронтации с православным Востоком.

На протяжении тех запутанных столетий прочие ответвления славянских народов продвигались на берега Адриатики и в Центральную Европу. Возникали новые страны со своими отличительными особенностями. Славян Богемии и Моравии в IX веке крестили Кирилл с Мефодием, но немцы их заново обратили в католическое христианство. Распри представителей разных вероисповеданий сыграли свою роль также в Хорватии и Сербии, где еще одно ответвление осело и образовало государства, отделенные от восточных славянских масс сначала аварами, а затем немцами и венграми, которые своими вторжениями с IX века практически отрезали православие Центральной Европы от византийской поддержки.

Таким выглядит существование славянской Европы в начале XII столетия. Славян разделили, и это следует признать, по признаку религиозной принадлежности и особенностям областей проживания. Один из этих народов, обосновавшийся на той территории, то есть мадьяры, переселившиеся через Карпаты из Южной Руси, вообще к славянам не принадлежали – их предки появились на азиатской стороне Уральского хребта. Вся данная область находилась под растущим нажимом со стороны немецких земель, где политика, устремления крестоносцев и нехватка свободных плодородных земель служили двигателем движения на восток, причем движения неуемного. Самая крупная славянская держава в лице Киевской Руси лишилась возможности в полной мере проявить свой потенциал; все дело заключалось в политической раздробленности, наступившей после XI века, и в набегах в следующем столетии кипчаков.

К 1200 году русичи утратили контроль над речными путями к Черному морю; Русь отступала на север и становилась Московией. Впереди славян ждали лихие времена. Ураган бедствий надвигался на славянскую Европу, и с нею – на Византию. Как раз в 1204 году крестоносцы взяли штурмом Константинополь, и свет мировой державы, служившей опорой православия, погас. Дальше – хуже. Спустя 36 лет город Киев пал перед полчищами ужасного кочевого народа. Это пришли монголы.

4
Новый Ближний Восток и образование Европы

У хищников, рыскающих тогда по Ближнему Востоку, не одна только Византия вызывала искушение; эта империя на самом деле манила их внимание дольше, чем ее заклятый враг в лице халифата Аббасидов. Данная арабская империя пришла в упадок с сопровождающимся распадом, и с X века мы вступаем в эпоху большой смуты, при которой любые попытки даже внешнего осознания происходящего превращаются в совершенно бесполезное занятие. Не случилось никакого прорыва к устойчивому росту, который могли бы обещать процветание торговли и появление состоятельных людей за пределами вне правящих и воюющих инстанций. Главным объяснением упадка империй можно назвать неподъемные и волюнтаристские поборы, назначенные правительством, но ведь правители приходят и уходят, совершенно не касаясь опор исламского общества. Население всей территории от Леванта до Гиндукуша впервые в истории прониклось общей для всех единственной религией, и причем надолго, если не навсегда. Внутри той зоны христианское наследие Рима как главной культурной силы держалось только до XI века, да к тому же закупоренным по ту сторону Торосских гор в Малой Азии. Вслед за этим христианство тоже пережило свой закат на Ближнем Востоке, и от него остались только редкие общины, едва терпимые приверженцами ислама.

Чрезвычайную важность представляли устойчивость и глубокая укорененность общественных и культурных атрибутов ислама. Они с лихвой компенсировали слабости, проявлявшиеся по большому счету разве что в политической и административной сфере полуавтономных государств, появившихся ради исполнения властных полномочий в условиях формального диктата халифата в декадентский его период. Распространяться по их поводу особой нужды не возникает. При всем интересе, испытываемом к ним со стороны арабистов, об этих государствах стоит упомянуть как о наглядных исторических ориентирах, а не о явлениях как таковых. Самым заметным и мощным из них правили представители династии Фатимидов, под властью которых находились Египет, большая часть Сирии и Леванта, а также побережье Красного моря. На их территории находились великие святыни Мекки и Медины, где процветала торговля, высокую рентабельность и огромный объем которой обеспечивали паломники. На границах Анатолийской и Северной Сирии между Фатимидами и Византийской империей правили представители еще одной династии – Хамданиды. А в это время центр халифата, Ирак и Западный Иран вместе с Азербайджаном находились под властью Буидов. Наконец, северо-восточные области Хорасана, Систана и Мавераннахра достались Саманидам. Перечислением данных четырех властных группировок далеко не исчерпывается сложность не устоявшегося в X веке арабского мира. Зато их вполне хватает, чтобы вообразить себе декорации, на фоне которых разворачивался процесс появления внутри ислама двух новых империй: одной на территории Анатолии и второй в Персии.

Путеводную нить нам предлагает один из народов Центральной Азии, уже упоминавшийся в нашем повествовании, – тюрки. Части этого народа предоставили дом Сасаниды в последние годы своего правления в обмен на помощь. В те дни тюркская «империя», если это слово можно употребить для обозначения их племенной конфедерации, простиралась на всю территорию Азии; тогда они переживали период своей первой великой эпохи. Как и для остальных кочевых народов, их власть в скором времени оказалась совсем не прочной. Так случилось, что внутриплеменной раскол у тюрков совпал по времени с возрождением китайской державы, и как раз на момент расчленения народа пришелся большой натиск со стороны арабов. В 667 году эти арабы вторглись в Мавераннахр, а в следующем веке они окончательно расшатали остатки империи тюрков в Западной Азии. Их удалось остановить только в VIII веке, и получилось это у еще одного тюркского народа – хазар. Перед этим случился раскол тюркской восточной конфедерации.

На фоне такого краха все случившееся представляло большую важность. Впервые своего рода государство кочевников раскинулось на всю Азию, и оно просуществовало больше века. Правители всех четырех современных ему великих цивилизаций – Китая, Индии, Византии и Персии – увидели для себя неизбежную необходимость наладить отношения с тюркскими ханами, подданные которых многое почерпнули из контактов, обусловленных такими отношениями. Среди того многого, что они приобрели, – искусство письма; древнейшие дошедшие до нас тюркские надписи датируются началом VIII века. Однако, несмотря на это, сведения о протяженных отрезках тюркской истории нам приходится черпать из летописей и дневников других народов.

Из-за раздробленности тюркских племен судьба их представляется весьма туманно вплоть до X столетия. Потом наступил крах династии Тан в Китае. Из-за такого крупного события появились благоприятные возможности у восточных и китаизированных тюрков как раз в тот момент, когда в исламском мире стали множиться признаки ослабления власти. Одним из них стало появление государств, идущих на смену империи Аббасидов. Тюркские рабы, или мамелюки, издавна служили в армиях халифатов; теперь их использовали в качестве наемников при династиях, правители которых пытались заполнить возникающий вакуум власти. Беда в том, что к X веку тюркские народы снова двинулись в путь за лучшей судьбой. В середине этого века представители новой династии восстановили китайскую державу и ее единство; возможно, отсюда исходил решающий импульс для новых протяженных переселений, на которые среднеазиатские народы толкали друг друга и отправлялись на чужие земли сами. Какой бы ни была причина переселения, среди тех, кто нависал над северо-восточными землями старого халифата, а потом образовал там свои собственные новые государства, оказался народ под названием тюрки-огузы. Среди них выделялся клан сельджуков, считающихся теперь предками современных турок Анатолии. Некоторые из них, располагавшие тесными контактами с хазарами, сначала приняли иудаизм, но в 960 году, когда они все еще жили в Мавераннахре, усилиями усердных миссионеров империи Саманидов сельджуки обратились в ислам.

Многие из предводителей новых тюркских режимов в прошлом служили солдатами арабов и персов; одну такую группу называли Газневидами, династия которых на недолгое время создала огромный доминион, простиравшийся на часть территории Индии (то был к тому же первый после Аббасидов режим, в котором полководцев избирали султанами или главами государства). Но их, в свою очередь, оттеснили с приходом новых захватчиков из числа кочевников. Огузы пришли в достаточном количестве, чтобы произвести существенные изменения в этническом составе Ирана и также в его экономике. С их приходом к тому же произошло более глубокое изменение, чем все предшествующие, и открылась новая фаза исламской истории. В силу того, что совершили Саманиды, часть тюрков-огузов уже приобщилась к исламу и уважала достижения единоверцев. Теперь начался перевод на различные наречия тюркского языка основных трудов арабских и персидских ученых, которые должны были открыть тюркским народам широкий, как никогда раньше, путь к освоению арабской цивилизации.

В начале XI века сельджуки тоже переправились на противоположный берег Амударьи. Все шло к появлению еще одной тюркской империи, которая просуществовала до 1194 года, а в Анатолии – до 1243-го. После изгнания Газневидов из Восточного Ирана сельджуки взялись за Буидов и захватили Ирак. Таким образом, они стали первыми среднеазиатскими захватчиками исторических времен, проникшими дальше Иранского плато. Возможно, из-за их принадлежности к мусульманам суннитского крыла сельджуков с большой радостью встречали бывшие подданные Буидов, исповедовавших шиизм. После покорения Сирии и Палестины они вторглись в Малую Азию, где в 1071 году нанесли византийцам одно из самых тяжелых поражений в их истории при Манцикерте. Обратите внимание на то, что сельджуки назвали учрежденный ими султанат Ромом в честь того, что считали себя с тех пор наследниками древних римских территорий. Сам факт появления цитадели ислама внутри древней Римской империи вызвал в Европе порыв незамедлительно отправиться в крестовый поход; к тому же произошло открытие Малой Азии для заселения ее тюрками.

Тогда сельджуки сыграли во многих отношениях выдающуюся историческую роль. Мало того что начинали обращение народов Малой Азии из христианства в ислам, они еще спровоцировали крестоносцев на новые походы и длинное время оказывали им достойное сопротивление на направлении главного удара. Оно дорого им обошлось на остальных фронтах. К середине XII века власть сельджуков на иранских землях уже едва держалась. Тем не менее империи сельджуков отмерен был достаточно долгий век, чтобы во всех исламских центрах успела окончательно выкристаллизоваться общая культура и органы власти, в состав которых теперь приглашали представителей тюркских народов.

Этого казалось недостаточно, потому что правительство сельджуков тогда обновлялось в силу признания им социальных (и в исламе это означало религиозных) реалий. Сутью сельджукской структуры оставалось выбивание наибольшего объема дани, а не административная деятельность. Иногда она напоминала нечто вроде конфедерации племен и стойбищ, в отличие от своих предшественников не способной больше к продолжительным испытаниям на прочность. Центральный аппарат империи составляли его армии и то, без чего им было не обойтись; на местном уровне власть принадлежала наставникам и богословам ислама или знаменитым улемам. Они обеспечивали консолидацию власти и племенного обычая, которому суждено было пережить халифаты и стать скрепляющей субстанцией исламского общества на всей территории Ближнего Востока. С оглядкой на них велись все дела до самого прихода нацизма в XX веке. При всем разнообразии школ внутри улемов они обеспечили на местных уровнях общую культурную и общественную систему, которая гарантировала лояльность масс новым режимам, которые сменяли друг друга наверху и могли казаться чужеродными по происхождению. Из такой системы выходили политические представители, способные удовлетворить население на местном уровне и узаконить новые режимы своей поддержкой.

Отсюда возникло одно из самых наглядных различий между исламским и христианским обществом. Ключевую роль в улемах играли представители религиозных элит; они организовали жизнь в местных религиозных общинах, так что в бюрократии западного толка необходимость там отпадала. В условиях политического раскола исламского мира периода упадка халифатов эти элиты обеспечили социальное единство. Опыт сельджуков получил распространение во всем арабском мире, им пользовались правители последующих империй. Еще одним атрибутом государства стало использование рабов, причем кое-кого на административных должностях, но в основном в войсках. Притом что сельджуки даровали несколько крупных вотчин за большие воинские заслуги, именно рабы – часто тюркского происхождения – представляли реальную силу в виде армии, на которую мог опереться правящий режим. Наконец, власть, где появлялась возможность, опиралась на сохранявшуюся местную персидскую или арабскую знать.

В годы наступившего упадка режима сельджуков в его структуре выявились слабые места. В деле управления подданными их режим в огромной степени зависел от наличия способных личностей, пользовавшихся авторитетом среди соплеменников. Правда, тюрков было совсем не много, и им постоянно приходилось демонстрировать большие достижения, без которых лояльность подданных быстро сходила на нет. Когда инерция первой волны переселения мусульман в Анатолию иссякла, данная область все еще поверхностно выглядела тюркской, а мусульманские города окружала сельская местность, жители которой общались совсем на другом языке; местные наречия арабизировать не получилось, как это произошло дальше на юге, и вытеснение греческой культуры из области шло очень медленно. Дальше на востоке первые мусульманские земли, которые предстояло утратить, отошли к язычникам в XII веке; правитель кочевников (в Европе многие считают его христианским царем пресвитером Иоанном, на пути из Центральной Азии оказавшим помощь крестоносцам) отобрал у сельджуков Мавераннахр.

Движение крестоносцев считается одним из проявлений реакции на учреждение державы сельджуков. Турки, возможно из-за их более позднего обращения в ислам, не обладали большой терпимостью, присущей арабам. Они начали обижать христианских паломников, направлявшихся по святым местам. Прочие причины появления крестоносцев принадлежат скорее европейской, чем исламской, истории, и подобное явление можно встретить где угодно, но к 1100 году исламский мир переходил к обороне даже притом, что особой опасности франки для него не представляли. Тем не менее повторное завоевание Испании началось, и арабы уже лишились Сицилии. Первый крестовый поход (1096–1099 гг.) проходил в благоприятных условиях раздробленности мусульман, позволивших захватчикам образовать в Леванте четыре католических государства: Иерусалимское королевство и три его феодальных владения – графство Эдесса, княжество Антиохия и графство Триполи. Светлого будущего им не досталось, зато в начале XII века их появление показалось поборникам ислама зловещим предзнаменованием. Изначальный успех крестоносцев вызвал соответствующую реакцию со стороны мусульман, и один полководец сельджуков занял Мосул, чтобы провозгласить его центром, на основе которого создал новое государство, занявшее территорию Северной Месопотамии и Сирии. В 1144 году он снова отбил Эдессу, а в это время его сын решил воспользоваться враждебностью по отношению к христианам со стороны местного мусульманского населения. Племянник этого принца по имени Салах ад-Дин захватил власть в Египте в 1171 году и провозгласил образование халифата Фатимидов.