Текст книги "Мировая история"

По национальности Салах ад-Дин принадлежал к курдам. Он вошел в историю в качестве героя, возвратившего мусульманам Левант, и остается обаятельной фигурой, даже после напряженных усилий лишенных романтики и веры в добро ученых опорочить его идеал сарацинской галантности. Восхищение, которое он внушал своим современникам-христианам, уходило корнями в парадоксы, имевшие по-настоящему поучительное значение. Он бесспорно относился к врагам христианства, но при этом о нем говорили как о добром человеке, человеке слова, справедливом в поступках; его отличало великодушие, и вообще в мире не существовал второй такой идеал благородства. (Французов репутация этого человека раздражала настолько, что им пришлось прибегнуть к измышлениям: будто бы в рыцари его посвятили пленные христиане и что он даже окрестился на смертном одре.) На более приземленном уровне первую крупную победу Салах ад-Дин одержал, когда в 1187 году вернул исламу Иерусалим, что послужило поводом для нового, третьего по счету похода крестоносцев (1189–1192 гг.). Большими достижениями на поле брани хвалиться им не пришлось, зато усилилось раздражение мусульман, теперь начавших проявлять совершенно новую, невиданную до сих пор жестокость и идеологическую враждебность к христианству. Настало время гонений на христиан, и с ним началось медленное, но необратимое сокращение ранее многочисленного христианского населения мусульманских земель.

Салах ад-Дин основал мусульманскую династию султанов Айюбидов, которые правили Левантом (за пределами анклавов крестоносцев), Египтом и побережьем Красного моря. Она просуществовала до тех пор, пока ее не сменили правители, отобранные из состава дворцовой гвардии, то есть тюрков-мамелюков. Им предстояло ликвидировать последние завоевания крестоносцев в Палестине. Восстановление халифата, случившееся позже в Каире (его передали под управление одному из членов дома Аббасидов), по сравнению с этим выглядит событием малозначительным. На него тем не менее обращают внимание, так как ислам все еще остается преобладающим вероисповеданием и сосредоточием культуры, в настоящее время обнаруживаемым в Египте. Багдаду не было нужды что-либо восстанавливать. К тому времени за мамелюками, к их чести, числилось совсем другое достижение. Именно им наконец-то удалось остановить волну завоеваний со стороны куда более опасных, чем франки, племен, когда эта волна катилась по просторам Евразии на протяжении больше полувека. Речь идет о пресловутых монголах, историю которых с точки зрения хронологии событий и территориального деления распутать до сих пор не получилось. За поразительно короткий срок этот кочевой народ вовлек в орбиту своего влияния Китай, Индию, Ближний Восток и Европу, а также оставил после себя неизгладимые отметины своего присутствия. Только очагов их истории, кроме войлочных шатров правителей при лагерных стоянках, не сохранилось; их нашествие случилось неожиданно, как ураган, напугавший полудюжину цивилизаций, погубивший многих и много разрушивший, а также покоривший и организовавший народы по-своему в масштабе, повторенном в XX веке. Монголы требуют, чтобы их считали единственными в своем роде последними и изменившими ход истории завоевателями-кочевниками.

В поисках места происхождения этих кочевых племен нам следует отправиться в восточный угол Центральной Евразии, каким он был в середине 1-го тысячелетия н. э. Занятые своей экспансией тюрки оттеснили остальные народы на периферию цивилизации, причем те, кто отказался им подчиняться, отправились в южном направлении, где осели внутри и у границы империи, в то время находившейся под властью династии Хань. Группа народов, общавшихся на наречиях монгольской языковой семьи, давно добивавшихся внимания со стороны китайских правителей, постепенно втягивалась в запутанный клубок политики Китая V и VI веков. Кто-то из них сыграл ключевую роль в установлении новых династий – правители династий и Суй, и Тан по происхождению считаются наполовину монголами. Остальные прижились за пределами китайской сферы прямого правления. Можно поискать монголоидные элементы во многих великих федерациях кочевников 1-го тысячелетия н. э. – среди аваров, турок и, вероятно, к тому же гуннов. Во второй половине IX века и первых годах X века на основе группы племен под общим названием кидани возникло самостоятельное государство, войско которого ворвалось в Северный Китай, где кидани приводят к власти династию Ляо, которая управляла Маньчжурией, Восточной Монголией и значительными территориями китайского севера с 916 по 1125 год.

Династия Ляо, несомненно, подала вдохновляющий пример другим монгольским племенам, живущим на севере Китая, переставшим считать себя простыми пастухами, слугами или ремесленниками. Но в начале XII века, когда государство династии Ляо с треском рухнуло под натиском ее врагов, всем монгольским племенам пришлось на собственной шкуре ощутить негативные последствия этого краха. Под гнетом их этнических соперников вспыхнула ожесточенная борьба за власть между выживающими монгольскими кланами, подтолкнувшая одного молодого человека по имени Темучжин к крайностям на поприще самоутверждения. Дата его рождения доподлинно не известна, зато все знают, что с 1190-х годов он встал во главе своего народа в качестве хана. Несколько лет спустя ему присвоили титул кагана племен, которых он назвал монголами, и такое признание сопровождалось присвоением ему имени Чингис (дословно «повелитель воды» или, что точнее, «повелитель бескрайнего как море»). Он распространил свою власть на остальные народы в Центральной Азии, а в 1215 году разгромил войско удельного царства Цзинь в Северном Китае и Маньчжурии, образованного чжурчжэнями (предками маньчжуров). Для великого завоевателя это было только началом. Ко времени его кончины в 1227 году когда-то мальчик из восточной степи превратился в величайшего покорителя народов, когда-либо известного нашему миру.

Он явно отличался от всех предыдущих военачальников кочевых народов. Чингисхан искренне видел свою миссию в завоевании всего мира. Покорение других народов, а не военная добыча или колонизация, стало его целью, а все, что он завоевал, часто подвергалось организации в соответствии с определенной системой. При этом появлялась своего рода структура, заслуживающая названия «империя» в большей степени, чем это получалось у подавляющего большинства правителей кочевых государственных образований. Был он человеком богобоязненным, терпимым к приверженцам вероисповеданий, отличных от его собственного язычества, и, если верить одному из персидских историков, «обычно привечал пользовавшихся любовью и уважением мудрецов и отшельников всех племен, считая такой подход к делу угодным Богу». Само собой разумеется, что он считал себя исполнителем священного предназначения. Такая религиозная эклектика Чингисхана играла большую роль, как и тот факт, что он и его сподвижники (за исключением некоторых турок, которые присоединились к ним) не были мусульманами, как сельджуки, когда они вторглись на Ближний Восток. Тут дело не только в принадлежности к христианам и буддистам – среди монголов встречались и несториане, и буддисты, а в том, что монголы не принадлежали к религиозному большинству, образовавшемуся на Ближнем Востоке.

В 1218 году Чингисхан повернул на запад, и эра монгольских вторжений открылась для Мавераннахра с Северным Ираном. Он всегда действовал продуманно, осмотрительно и заранее оценивал свои намерения, но могло случиться так, что свое первое наступление он предпринял из-за безрассудного поступка одного мусульманского принца, приказавшего перебить его посланников. Оттуда Чингисхан продолжил истребительный поход на Персию с последующим поворотом на север через Кавказ в южные пределы Руси и возвратился оттуда, замкнув кольцо вокруг Каспийского моря.

Все это он совершил к 1223 году. Бухару и Самарканд ратники Чингисхана взяли, устроив резню горожан только ради того, чтобы объятые ужасом жители других городов не посмели оказать им сопротивление. (Капитуляция всегда считалась самым безопасным курсом в политике с монголами, и после нее несколько мелких народов продолжало спокойно жить, ограничиваясь принесением положенной дани и подчинением присланному монгольскому губернатору.) После того поражения Мавераннахру так никогда и не вернулось его место в исламском Иране. Христианская цивилизация подверглась испытанию отважными монголами, закончившемуся поражением грузин в 1221 году и южных русских князей два года спустя. Причем эти зловещие события послужили всего лишь увертюрой к тому, что случилось дальше.

Чингисхан умер на востоке в 1227 году, но его сын и преемник Угэдэй снова послал свои войска на запад сразу после завершения покорения народов Северного Китая. В 1236 году полчища его орды ринулись на территорию Руси. Под управлением внука Чингисхана хана Батыя и военного стратега Субудая они взяли Киев и обосновались в низовьях Волги, откуда монголы организовали систему сбора податей с русских княжеств, куда не дошли. Между тем они ворвались на территорию католической Европы. Рыцари Тевтонского ордена, поляки и венгры – все встали перед ними на колени. Краков спалили дотла, а Моравию стерли с лица земли. Передовой отряд монгольской конницы вторгся в Австрию в то время, как короля Венгрии преследовали на дорогах Хорватии, и в конце концов вышли на границу Албании, но там их нагнал гонец с приказом возвращаться.

Главные силы Батыя покинули Европу в 1241 году, когда пришло сообщение о смерти Угэдэя, монголы отправились, чтобы отдать почести почившему хану и принять участие в выборе его преемника. Нового хана никак не получалось назначить вплоть до 1246 года. На той церемонии присутствовал францисканский монах (находившийся там в качестве посланника папы римского); а также великий князь Руси, султан сельджуков, брат египетского султана Айюбидов, посланник халифа Аббасидов, представитель царя Армении и два претендента на христианский престол Грузии. Выборы не позволили решить проблемы, возникшие из-за разногласий среди монголов, и это случилось только с избранием в 1251 году другого хана (после того, как со смертью его предшественника закончилось короткое того правление), когда удалось подготовить сцену для нового монгольского похода.

Новым вождем монголов стал еще один из внуков Чингисхана по имени Мунке. Ему предстояло стать одним из величайших ханов монголов. Свои первые завоевательные походы он почти полностью направил на мусульманские земли, и по этой причине появился ничем не оправданный оптимизм среди христиан, которые к тому же отметили повышение несторианского влияния при монгольском дворе. Область номинально все еще подчинявшаяся халифату пребывала в состоянии неустроенности с начала походов Чингисхана. Сельджуки Рома потерпели поражение в 1243 году, и они никак не могли восстановить свою власть. В условиях сложившегося безвластия относительно малочисленные местные монгольские войска проявили свою эффективность, а монгольская империя опиралась главным образом на вассалов среди многочисленных местных правителей.

Очередную военную кампанию тогда поручили провести младшему брату хана, и начал он с переправы через Амударью в день наступления нового, 1256 года. Разгромив по пути печально известную секту ассасинов (исмаилитов и низаритов), он двинулся на Багдад, где призвал халифа сложить оружие. Город взяли штурмом и подвергли разграблению, последнего халифа Аббасидов убили. Так как существовало суеверие по поводу пролития его крови, халифа якобы завернули в ковер и затоптали до смерти лошадьми. То был тяжелый момент в истории ислама, так как по всему Ближнему Востоку христиане набрались храбрости и рассчитывали на свержение своих мусульманских повелителей. Когда в следующем году монголы начали свое наступление на Сирию, мусульманам пришлось кланяться кресту на улицах капитулировавшего Дамаска, а мечеть превратилась в христианский храм. Мамелюки Египта стояли следующими в списке подлежащих покорению народов, когда умер Великий хан. Монгольский военачальник на западе предпочел передачу власти своему младшему брату Кубилаю, находившемуся в далеком Китае. Но его сбили с толку и отозвали многих его ратников в Азербайджан, где они должны были ждать развития событий. Как раз на корпус ослабленной армии монголов напали мамелюки у Эйн-Джалуд (родник Голиафа) под Назаретом 3 сентября 1260 года. Монгольский полководец погиб, мамелюки посрамили легенду о непобедимости монголов, и во всемирной истории наметился поворотный момент. Для монголов эпоха завоеваний закончилась и пришел черед их консолидации.

Единству империи Чингисхана пришел конец. После гражданской войны наследие поделили между принцами его дома, оставив под номинальным верховенством его внука Хубилая, тогда хана Китая, которому досталась судьба последнего из Великих ханов. Русский улус разделили на три части: улус Золотой Орды, простирающийся от Дуная до Кавказа, на северо-востоке от него улус Хулагуидов (имя ему присвоили в честь первого его хана), а также Чагатайский улус на юге. Персидское ханство, где сначала правил брат Мунке по имени Хулагу, включало большую часть Малой Азии и простиралось по территории Ирака и Ирана до Амударьи. За его пределами лежало Туркестанское ханство. Из-за ссор между этими государствами у мамелюков оказались развязанными руки, чтобы ликвидировать анклавы крестоносцев и отомстить христианам, скомпрометировавшим себя сотрудничеством с монголами.

Возвращаясь к древней истории, все еще трудно понять, почему монголам на протяжении столь долгого времени сопутствовал успех. На западе их преимущество состояло в совершенном отсутствии там хоть какой-то великой державы, такой как Персия или Восточная Римская империя, способной противостоять им. Зато на востоке они одержали победу над несомненно великим имперским государством Китаем. На руку им сыграло к тому же то, что им достались враги, между которыми не было единства; христианские правители тешили себя надеждой на использование в шкурных интересах монгольской военной мощи в борьбе с мусульманами и даже друг против друга, в то время как любой союз христианских цивилизаций с Китаем против монголов представлялся немыслимым из-за контроля монголами над каналами общения между ними. Терпимость к религиозному разнообразию, кроме периода неукротимой ненависти к исламу, тоже пошла монголам на пользу; тем, кто подчинился им мирно, бояться было нечего. Потенциальные участники сопротивления могли обратиться к руинам Бухары или Киева или пирамидам черепов на месте персидских городов; своего успеха монголы во многом добились с помощью откровеннейшего террора, позволившего им победить многих своих врагов еще до попытки выйти на поле сражения.

Тем не менее их победы объясняются военной выучкой ратников и организационным талантом военачальников. Монгольский воин отличался жестокостью, безупречной выучкой, и в бой его вел воевода, умевший использовать любые преимущества, предоставлявшиеся стремительными действиями конницы. Маневренность конницы в известной степени являлась результатом тщательного ведения разведки и планирования боевых действий перед выходом в поход на врага. Дисциплина их конницы и мастерство в применении приемов осады крепостей (которые тем не менее монголы предпочли избегать) придавали монгольскому войску стойкость большую, чем располагала ватага кочевых разбойников. По ходу продолжавшихся завоеваний в монгольское войско к тому же призывали специалистов из числа пленников; к середине XIII века в его рядах находились представители всех этнических групп. Лучшим из них поручали важные задачи, когда проводилась реорганизация завоеванных территорий для привлечения новых мобилизационных ресурсов и податей.

При всей непритязательности его армии империя Чингисхана, и в несколько меньшей степени его преемников, представляла собой административную реальность на обширной территории. Одним из первых нововведений Чингисхана стал перевод монгольского языка на письмо с применением тюркского алфавита. Осуществил этот перевод один из его пленников. Монгольские правители всегда с готовностью перенимали навыки, становящиеся доступными для них в результате захватов новых территорий. Китайские государственные служащие организовали на завоеванных территориях систему сбора податей; с изобретением китайцами бумажных денег, когда монголы пустили их в обращение персидской экономики в XIII веке, произошел катастрофический спад в торговле, но эта неудача не стала типичным примером, делающим применение иностранных методов менее полезным.

В такой великой империи ключом к власти служили пути сообщения. О максимально быстром движении курьеров и уполномоченных лиц заботились работники сети почтовых станций. Дороги способствовали еще и развитию торговли, и при всей их жестокости к жителям городов, оказавшим сопротивление, монголы обычно поощряли возрождение и оживление торговли, от налогообложения которой они получали денежные поступления. Азия познала своего рода режим Pax Mongolica. Караваны с товарами купцов охраняли от разбойников патрули самих монголов, и таким образом преступники вставали на путь истинный. Самые успешные кочевники из всех, они не собирались позволять другим кочевникам испортить свою игру. Сухопутная торговля между Китаем и Европой на протяжении монгольской эры оставалась такой же беспрепятственной, как в любое другое время; Марко Поло считается самым известным из путешественников Европы, посетившим Восточную Азию в XIII веке, и к тому времени, когда он отправился туда, монголы покорили Китай, но еще до его рождения отец и дядя Марко Поло начали ездить в Азию, и их путешествия продолжались годами. Оба они считались венецианскими купцами, причем достаточно преуспевающими, чтобы снова отправиться в путь сразу после возвращения, прихватив с собой юного Марко. Морским путем торговля Китая с Европой осуществлялась через порт на острове Ормуз в Персидском заливе. Но львиная доля шелков и специй на запад шла караванными сухопутными маршрутами в Крым и Трапезунд, обеспечивавшие оптовую торговлю Византийской империи в последние века ее существования. Сухопутные маршруты контролировали ханы, и, стоит отметить, купцы всегда выступали убежденными сторонниками монгольского режима.

В отношениях с остальной частью мира Монгольская империя послужила фактором, определившим фундаментальные предпосылки дальнейшего развития Китая. Ее ханы считались представителями на земле одного небесного бога по имени Тенгри; власть хана требовала подтверждения, причем поклонение прочим божествам воспринималось вполне терпимо. Зато дипломатия в западном ее понимании относилась к занятиям совершенно немыслимым. Наравне с китайскими императорами, которых им предстояло сменить на престоле, ханы считали себя олицетворением абсолютного единодержавия; все те люди, которые добивались их аудиенции, должны были являться к ним в качестве челобитчиков. Послы считались посланцами данников, а не представителями правителей держав равного с ханом положения. Когда в 1246 году эмиссары, прибывшие из Рима, передали папские протесты по поводу бесчеловечного обращения монголов с жителями христианской Европы и совет ему покреститься, ответ нового Великого хана прозвучал предельно откровенно: «Если вы не будете исполнять волю Бога и если вы пропустите мимо ушей мое распоряжение, то я буду относиться к вам как к своему врагу. И в таком качестве я заставлю вас осознать свое место». По поводу крещения папе римскому приказано было прибыть лично, чтобы служить хану. Такое послание касалось всех на земле, и уже другой папа римский получил точно такой ответ от монгольского губернатора Персии год спустя: «Если ты не боишься лишиться собственной родины, тогда приезжай к нам лично и отсюда продолжишь путь к тому, кто является хозяином всей земли. Если ты не приедешь, нам не дано знать, что тогда приключится: будущее ведает один только Бог».

Культурное влияние на монгольских правителей и их окружение оказывали не одни лишь китайцы. Сохранилось множество доказательств сильного влияния несторианского крыла в христианстве на вельмож монгольского двора, и поэтому европейцы все-таки питали надежды на сближение с ханами. Одному из самых знаменитых европейцев, удостоившихся аудиенции хана, монаху-францисканцу Гильому де Рубруку один армянский монах сразу после наступления нового, 1254 года пообещал, что Великого хана покрестят через несколько дней, но его обещание не осуществилось. Такая неудача нисколько не смутила Гильома, он продолжал побеждать в спорах, которые вели перед ханом, защищая христианскую веру от мусульманских и буддистских представлений, проявляя при этом большую сноровку в искусстве риторики. В то время монголы как раз накапливали силы для штурма сразу двух мировых держав: Китая под властью династии Сун и мусульман, которых в 1260 году мамелюки наконец-то остановили на территории Сирии.

Не то чтобы монголы прекратили попытки покорения Леванта. Ни один из завоевательных походов монголов успехом не увенчался – увлекшись ссорами между собой, они слишком надолго предоставили мамелюкам свободу действий. По логике вещей христиане сожалели о смерти Хулагу-хана, который был последним правителем, представлявшим реальную угрозу Ближнему Востоку на протяжении многих десятилетий. После него Персией, сменяя друг друга, правили несколько ильханов, или подчиненных ханов, занятых спорами с правителями Золотой и Белой Орды. Персия постепенно приходила в себя после вторжений иноземцев, пережитых в начале века. Как и на востоке, монголы здесь управляли с привлечением местных сановников, а также проявляли терпимость к христианам и буддистам, хотя первоначально прибегали к гонениям на мусульман. Ясный признак перемен в относительном положении монголов и европейцев появился, когда ильханы предложили папе римскому участие в союзе против мамелюков.

Когда в 1294 году в Китае умер Хубилай-хан, оборвалась одна из нескольких еще остававшихся связей, которые скрепляли Монгольскую империю. В следующем году ильхан по имени Газан позволил себе радикальный отход от монгольской традиции: он принял ислам. С тех пор правителями Персии всегда назначались мусульмане. Но его поступок надежд не оправдал, и сам ильхан умер молодым, оставив многие проблемы нерешенными. Приобщение к исламу выглядело смелым ходом, но далеко не достаточным. Многие монголы почувствовали себя оскорбленными, и ханам оставалось рассчитывать на своих полководцев. Тем не менее от состязания с мамелюками никто отказываться не собирался. Хотя в конце потерпев поражение, армии Газан-хана взяли Алеппо в 1299 году; в следующем году за него молились в мечети Омейядов в Дамаске. Он числится последним ханом, попытавшимся воплотить в жизнь план завоевания монголами Ближнего Востока, составленный полвека назад, но в конечном счете потерпевшим поражение, когда мамелюки в 1303 году сорвали последнее монгольское вторжение в Сирию. Этот ильхан умер в следующем году.

В скором времени оказалось, что в Персии тоже, как и в Китае, монгольскому правлению представилась всего лишь краткая, образно говоря, золотая осень консолидации, прежде чем оно стало сходить на нет. Газан-хан вошел в историю как последний достойный ильхан. За пределами своих земель его преемники смогли оказывать совсем слабое влияние; мамелюки терроризировали прежних союзников монголов, христианских армян, а Анатолия превратилась в яблоко раздора между различными турецкими князьями. Не приходилось уповать на помощь из Европы, где таяла иллюзорная мечта крестоносцев.

Хотя держава монголов угасала, на Ближнем Востоке случились предсмертные судороги террора с появлением завоевателя, практически равного великому Чингисхану. В 1369 году правителем Самарканда становится Тамерлан по прозвищу Тимур Хромой (Тимур-э Лянг). На протяжении 30 лет история ильханов представлялась сплошной чередой междоусобиц и споров относительно престолонаследования; в 1379 году Тамерлан покорил Персию. Новый хан во всем стремился подражать Чингисхану. По масштабам завоеваний и жестокости поведения он своему кумиру не уступал; Тамерлана можно назвать столь же великим вожаком войска. Однако таланта государственного деятеля, присущего его предшественникам, ему явно не хватало. В искусстве созидания он тоже себя не проявил. Притом что он со своим войском разорил Индию и разграбил Дели (с родными ему мусульманами он обходился так же жестоко, как с христианами), победил ханов Золотой Орды, разгромил мамелюков с турками и присоединил к своей вотчине Месопотамию, а также Персию, после него мало что осталось. Его историческая роль, за исключением двух моментов, представляется ничтожной. Одним пагубным достижением следует назвать практически полное истребление азиатского христианства в форме Несторианской и Якобитской церкви. Вразрез с монгольской традицией Тамерлан по происхождению был в равной мере тюрком и монголом. Причем он совсем ничего не знал о кочевой жизни народов Центральной Азии, из которых вышел Чингисхан с его потворством христианскому духовенству. Единственное созидательное достижение Тамерлана представляется неумышленным: на какое-то время он продлил существование Византии. Нанеся решительное поражение одному анатолийскому тюркскому народу, то есть османам, в 1402 году, он помешал им на некоторое время отправиться в смертельный поход против Восточной империи.

Так выглядело направление, в котором двигалась история с тех пор, как монголы утратили способность к сохранению крепкой хватки на горле сельджуков Анатолии. Захватывающее зрелище монгольского нашествия на просторах от Албании до Явы до самой смерти Тимура в 1405 году трудно охватить глазом. Зато потом все представляется совершенно ясно. Перед тем монголов уже свергли с престола в Китае. Собственное наследие Тамерлана рассыпалось: Месопотамия в конечном счете превратилась в эмират Кара-Коюнлу (в переводе забавно звучащий как «чернобаранный»), в то время как его преемники некоторое время все еще держались за Персию и Мавераннахр. К середине XV века Золотая Орда стремительно катилась к своему распаду. Хотя золотоордынцы все еще могли терроризировать население Руси, монгольская угроза Европе ушла в прошлое.

К тому времени Византия находилась на последнем издыхании. На протяжении двух с лишним веков византийцы вели безуспешную борьбу за выживание, причем не только с могущественными исламскими соседями. Как раз европейцы первыми обкарнали Византию до крошечного клочка земли и разграбили ее столицу. После получения смертельного ранения в 1204 году она вообще превратилась в небольшое балканское государство. Один болгарский король воспользовался случаем, предоставившимся в тот год, чтобы обеспечить независимость своей стране как одному из нескольких эфемерных государств-преемников, появившихся тогда. Кроме того, на руинах византийского государства образовалась новая западноевропейская морская империя Венеция. И выглядела она как кукушка в гнезде, пребывание в котором надо было еще оплатить. Этот бывший клиент к середине XIV века вытащил из византийского наследия целый Эгейский архипелаг островов с Родосом, Критом, Корфу и Хиосом. В течение того времени правители Венеции к тому же продолжали жестокую торговую и политическую борьбу со своим конкурентом в лице Генуи, которой самой к 1400 году достался контроль над южным побережьем Крыма и его богатая торговля с внутренними областями Руси.

В 1261 году византийцы отбили свою столицу у франков. Они справились с этим с помощью османов, то есть державы, сделавшей Анатолию тюркской. Два фактора могли бы сыграть на руку этой империи: решающая фаза агрессии монголов прошла (хотя об этом никто не мог знать, так как продолжались нападения монголов на народы, которые служили для нее преградой), а на Руси существовала великая православная держава, служившая источником военной помощи и денег. Но нельзя игнорировать источники новой угрозы, перевесившей благоприятные факторы. Византийскому возрождению в Европе в конце XIII века бросил вызов сербский принц, вынашивавший планы создания империи. Смерть настигла его прежде, чем ему удалось взять Константинополь, и он оставил империю в пределах всего лишь внутренних районов столицы и с осколком Фракии. В борьбе против сербов правителю империи еще раз пришлось обратиться за помощью к османам. Уже надежно укрепившись на азиатских берегах Босфора, в 1333 году турки овладели плацдармом в Европе у Галлиполи.

Лучшим из всего, что могли предпринять последние 11 императоров из династии Палеологов при этих обстоятельствах, было ведение арьергардных боев. Они в 1326 году отдали османам все, что оставалось от Малой Азии, а дальше их ждала смертельная опасность. В Восточном Черноморье у них появился союзник в лице греческой Трапезундской империи, представлявшей собой крупное торговое государство, которому предстояло пережить саму Византию, но в Европе они могли рассчитывать только на небольшую помощь. Венецианцы и генуэзцы с их амбициями (к тому времени доминировавшие в торговле даже самой столицы), а также король Неаполя предоставили Византию короткую передышку. Один император от отчаяния принял папскую власть и пошел на воссоединение с римской церковью; такая политика дала мало хорошего, зато собственное духовенство настроилось против своего монарха, и его преемник отказался от нее. Религия все еще служила причиной раскола христианского мира.

По мере того как истекал XIV век, у византийцев все больше углублялось чувство обособления от остального мира. Они сознавали себя брошенными на волю язычникам. Попытка использовать западных наемников из Каталонии закончилась только тем, что они напали на Константинополь, и к тому же в 1311 году образовалось еще одно отколовшееся государство – каталонское герцогство Афины. Редкие победы, когда удавалось вернуть какой-нибудь остров или провинцию, не меняли ни общую тенденцию этих событий, ни пагубность последствий случайной гражданской войны внутри империи. Верным своим традициям грекам удавалось даже в таких крайностях придавать проявлениям текущей борьбы за выживание теологическое измерение. На эти беды наложилась чума, в 1347 году уничтожившая одну треть остававшегося населения империи. В 1400 году, когда император отправился по дворам Западной Европы в поисках помощи (а получил он совсем немного денег), ему подчинялись только Константинополь, Салоники и Морея (средневековое название полуострова Пелопоннес). Многие в Европе теперь говорили о нем как об «императоре греков», забывая о том, что он все еще номинально оставался императором римлян.