Текст книги "Мировая история"

Одним из основных источников раскола и затруднений для империи в начале этого периода оказалась, как это часто бывало прежде, религия. Раскол империи по религиозному принципу ослаблял государство и сдерживал его возрождение потому, что слишком часто к этому присоединялись политические и местные проблемы. Наглядным примером послужило расхождение во мнениях, вызвавшее озлобление, не стихавшее больше сотни лет, и вылившееся в кампанию иконоборцев.

Изображение святых, Пресвятой Девы Марии и Самого Бога превратилось в один из величайших способов проявления православным христианством своей преданности и передачи веры окружающим народам. В поздней Античности такие изображения или иконы были известны и на Западе тоже, но по сей день они занимают особое место в православных церквях, где выставляются, чтобы любой верующий человек созерцал их и прикладывался к ним. Они играли роль не простого украшения, поскольку их расположение передавало вероучение церкви, и (как сказал один авторитет) прокладывали путь к «месту встречи между небесами и землей». Образа стали знаменитыми произведениями искусства в восточных церквях к VI веку. Затем следовали два столетия их признания, и во многих местах росло народное поклонение им, но затем появились сомнения в правомерности их использования. Любопытно то, что такие сомнения возникли сразу после того, как в халифате прошла кампания по развенчанию практики поклонения изображениям в исламе, хотя никто не может достоверно утверждать, будто иконоборцы позаимствовали свои воззрения у мусульман. Критики иконографии считали образы святых по сути идолами, служащими извращению поклонения, предназначенного Богу, поклонением творениям человека. Они потребовали их уничтожения или вычернивания и принялись за это дело с большим рвением, орудуя белилами, щеткой и молотком.

Лев III одобрил действия таких мужчин. До сих пор остается много загадочного в объяснении причин того, почему имперская власть встала на сторону иконоборцев, но Лев Исаврийский ориентировался на советы епископов, а вторжения арабских полчищ и извержения вулкана не оставляли сомнений в немилости Бога. В 730 году такой вывод послужил поводом для указа о запрете на проведение публичных молебнов перед образами. На ослушников посыпались гонения; принуждение в Константинополе всегда выглядело гораздо нагляднее, чем в провинциях. Такое движение достигло своего максимального размаха при Константине V, и его ратифицировали на совете епископов в 754 году. Гонения приобретали все более жестокие формы, и вот появились мученики, прежде всего среди монахов, которые обычно защищали иконы с большим рвением, чем это делало белое духовенство. Но иконоборство всегда зависело от императорской поддержки; разрушительный пыл в следующем веке сошел на нет. При Льве IV и его вдове Ирине гонения почти прекратились, и «иконофилы» (поклонники икон) снова обрели твердую почву под ногами, хотя процесс сопровождался рецедивами гонений. Только в 843 году, в первое воскресенье Великого поста, то есть в день, до сих пор отмечаемый как православный празник в Восточной церкви, образа вернули на прежнее место.

В чем заключался смысл этого странного эпизода? Можно привести его практическое обоснование тем, что обращение в их веру евреев и мусульман, говорят, затруднялось поклонением христиан святым образам, но дело далеко не только в этом. Опять же, религиозный спор нельзя отделять от факторов, лежащих за пределами духовной жизни, а объяснение, предположим, следует искать в некотором чувстве религиозной замкнутости. Причем если взять в расчет азарт, часто проступающий в теологическом противоречии Восточной империи, тогда облегчается понимание того, как все эти споры достигли высокой степени накала. На кону стояло ощущение реформаторов того, что греки впадали в идолопоклонство из-за их крайностей (появившихся в последнее время) в почтении к иконам, а в принесенных арабами бедствиях они увидели первые раскаты грома Божьего; благочестивый царь, как тот, что правил в Израиле времен Ветхого Завета, мог бы спасти народ от наказания за такой грех через разрушение идолов. Иконоборство к тому же стало в известной мере сердитым ответом на тенденцию, долгое время служившую на руку местным властям и монахам, уделившим заметное место иконам в своем учении. Наряду с благоразумным шагом в направлении умиротворения разгневанного Бога, представители движения инокоборцев взяли на себя труд по претворению в жизнь реакции централизованной власти, то есть императора и епископов, направленной на укрепление положения благочестия на местах, независимости городов и монастырей, а также поклонение национальным святым мужам.

Иконоборство оскорбило многих прихожан Западной церкви, но зато оно нагляднее всего остального показало, насколько далеко православие отошло от канона латинского христианства. Западная церковь тоже двигалась в своем направлении; поскольку судьба латинской культуры теперь находилась в распоряжении германских народов, в духовном плане она дрейфовала прочь от церквей греческого Востока. Само существование иконоборческого синода епископов служило прямым вызовом тогдашнему папству, которое уже подвергло осуждению сторонников Льва III.

Из Рима с большой тревогой следили за притязаниями императора на вмешательство в дела духовные. Тем самым иконоборство послужило углублению раскола между двумя половинами христианского мира. Культурное разграничение распространилось на очень больших просторах (что неудивительно, когда на путь морем от Византия до Италии уходило два месяца), и в скором времени между двумя частями христианского мира на суше встал клин славянских народов. Связи между Востоком и Западом на официальном уровне совсем порвать не удалось. Но в ходе истории возникли новые поводы для раскола, особенно когда в 800 году папа римский помазал на престол империи царя франков. И это в качестве вызова на претензию Византии носить титул наследника Рима. Различия внутри западного мира правителей в Константинополе волновали совсем мало; византийские чиновники узнали, что бросивший им вызов царь принадлежит к миру франков, и после этого стали называть всех жителей Запада без разбора «франками». Использование этого названия распространилось на территории до самого Китая. Правители двух этих государств не смогли наладить взаимодействия в борьбе с арабами, зато преуспели в оскорблении друг друга с обоюдным использованием уязвимых мест. Коронация франка на римский престол могла сама по себе служить неким ответом на тот факт, что титул императора в Константинополе присвоила Ирина, оказавшаяся энергичным правителем, да к тому же женщиной.

Конечно, хоть какая-то связь между двумя христианскими мирами должна была сохраниться. Один германский император X века выбрал себе византийскую невесту, а германское искусство того времени во многом находилось под влиянием византийских художников с их сюжетами и творческими приемами. Как раз культурные различия этих двух миров послужили основой плодотворности таких контактов, а с течением веков их отличие становилось все более ощутимым. Древние аристократические кланы Византии постепенно сменялись новыми, из анатолийской и армянской ветвей. Прежде всего, следует обратить внимание на единственную в своем роде роскошь и сложность жизни самого имперского города, где религиозный и светский миры внешне полностью переплелись. Календарь христианского года полностью совпадал с придворным календарем; вместе они задавали ритм огромного театрального зрелища, через обряды одновременно церкви и государства демонстрируя народу величественность его империи.

В Византии существовало своеобразное светское искусство, но это искусство, постоянно стоявшее перед глазами людей, выглядело подавляюще религиозным. Даже в худшие времена оно обладало непреходящим жизнеутверждением, через выражение величия и вездесущности Бога, в качестве вице-регента которого выступал император. Ритуалом поддерживался строгий этикет двора, о котором тогда распространялась слава источника всех зол в виде интриг и заговоров. Публичное представление даже о христианском императоре могло напоминать представление о божестве таинственного культа, театрально появляющемся вслед за тем, как поднимается несколько занавесов. Такой выглядела вершина изумительной цивилизации, которая на протяжении, быть может, половины тысячелетия служила половине мира образцом того, какой должна быть настоящая империя. Когда в X веке в Византию прибыла миссия русичей-язычников, перед которыми стояла задача по изучению византийского варианта христианского вероисповедания точно так же, как они знакомились с остальными религиями, ее участники смогли только сообщить о том, что увиденное ими в Айя-Софии (соборе Святой Софии Премудрости Божией) оставило неизгладимое впечатление. «Здесь Бог живет среди людей», – сказали они.

Что же происходило в основании самой империи, сказать сложно. Можно привести верные признаки того, что в VII и VIII веках численность населения резко сократилась; это можно связать одновременно с нарушениями привычного хода вещей из-за войны и с чумой. В то же самое время заметно сокращение строительства новых зданий в провинциальных городах и уменьшение объема обращения монет. По всем этим признакам можно предположить ослабление экономики, а также активизацию вмешательства в нее со стороны государства. Императорские чиновники рассчитывали удовлетворить насущные потребности государства через введение прямых налогов на товарную продукцию, образование специальных ведомств по снабжению жителей городов продовольствием, а также организацию ремесленников и купцов в формальные объединения типа гильдий и корпораций.

Только за одним имперским городом сохранялась его экономическая роль, и им была сама столица, где зрелище Византии разыгралось во всей его красе. Торговля в империи в целом всегда оставалась весьма оживленной, и вплоть до XII века сохранялась еще выгодная транзитная торговля предметами роскоши из Азии, предназначавшимися для Европы и Ближнего Востока; одно только состояние такой торговли гарантировало Византии ведущую коммерческую роль и стимулировало ремесленные предприятия, поставлявшие прочие предметы роскоши соседям империи. Наконец, на протяжении всего этого периода находятся доказательства продолжающегося укрепления власти и увеличения богатства тех же крупных землевладельцев. Крестьян все надежнее привязывали к их земельным владениям, а в более поздние годы империи можно наблюдать нечто, похожее на появление важных местных хозяйственных единиц, основанных на крупных землевладениях.

Такая система хозяйствования смогла обеспечить одновременно и великолепие византийской цивилизации, и военные усилия по ее возрождению при императорах IX века. Два столетия спустя, однако, неблагоприятное стечение обстоятельств снова привело к обременению империи слишком высокими налогами, после чего началась затяжная эпоха упадка. Все началось с нового наплыва внутренних и личных бед. Многочисленные приходившие на короткий срок к власти императоры и императрицы, недостойные своего положения, ослабили контроль из центра. Представители двух основных соперничавших группировок внутри византийского правящего класса совсем отбились от рук; партия аристократов при дворе, корни которых тянулись в провинции, схлестнулась в борьбе с постоянными чиновниками, представлявшими высшую бюрократию. Отчасти в этой борьбе нашло отражение противостояние военных с интеллектуальной элитой. К несчастью, результатом стало то, что государственные служащие лишили армию и флот необходимых фондов, в которых они нуждались, поэтому военные оказались неспособными к принятию действенных мер при появлении новых проблем.

На одном краю империи эти проблемы возникли из-за последних переселенцев-варваров из Западной Европы, норманнов-христиан, продвигающихся в Южную Италию и на Сицилию. В Малой Азии они появились в результате турецкого натиска. Уже в XI веке внутри территории империи образовался турецкий султанат Ром (то есть его название «Ром» означало «Рим»), где власть Аббасидов ускользнула в руки местных вождей. После сокрушительного поражения, нанесенного турками-сельджуками в сражении при Манцикерте в 1071 году, империя фактически лишилась Малой Азии. Эта утрата стала тяжелым ударом по налогово-бюджетным и трудовым ресурсам Византии. Халифаты, с которыми императоры научились жить в мире, уступали путь новым врагам куда свирепее прежних. Внутри империи на протяжении XI и XII веков случилась череда болгарских восстаний. К тому же в той провинции широко распространилось мощнейшее из раскольнических движений средневекового православия, вошедшее в историю под названием Богомильская ересь. Она представляла собой народное движение, основанное на ненависти к греческому высшему духовенству и их византийским путям богословия.

Императоры новой династии – Комнинов снова объединили империю и сумели удержать узду на протяжении еще одного столетия (1081–1185 гг.). Они выдворили норманнов из Греции и отбили нашествие новой тюркской кочевой конфедерации из Южной Руси, то есть печенегов, но не смогли покорить булгар или вернуть Малую Азию, правда, ради этого пришлось пойти на крупные уступки. Некоторые уступки предназначались их собственным магнатам; остальные – союзникам, которые потом в свою очередь будут представлять опасность.

Одному из них в лице Венецианской республики, когда-то числившейся союзником Византии, достались особенно крупные уступки, так как весь смысл существования этой республики состоял в возвышении над Восточным Средиземноморьем. Она была основным выгодополу-чателем от торговли Европы с Азией, и с самого начала ее власти добивались особого привилегированного положения. В обмен на помощь в борьбе с норманнами в XI веке венецианцам предоставили право на свободную торговлю на всей территории империи; с ними полагалось обращаться как с подданными императора, а не как с иностранцами.

Самость Венеции и ее достижения к тому же строились на конфигурации собственного общества и государства. Созданная беженцами с материка на архипелаге небольших островов в лагуне Адриатического моря, постепенно соединенных мостами и каналами, Венеция с самого начала считалась воинственной республикой с ревностным отношением к форме ее правления и к собственным торговым интересам. Ее правитель, называемый дожем, избирался пожизненно из представителей прославленных семей, состояние которых нажито исключительно за счет торговли. Символ веры венецианцев (и генуэзцев, обитавших в похожей республике, позже появившейся на западном побережье Италии) заключался в их праве торговать беспрепятственно где угодно по собственному усмотрению, и они построили могучий флот, чтобы проводить в жизнь этот принцип. Постепенно венецианские передовые заставы появились на далматинском побережье, спускающемся к греческим островам; в венецианские колонии превратились Корфу, Крит и Кипр, с которых можно было дальше расширять торговлю, прежде всего с Ближним Востоком и дальше вглубь Азии.

Венецианская морская мощь стремительно нарастала, и по мере развала византийского флота господство на море переходило к Венеции. В 1123 году венецианцы потопили египетский флот, и после этого прежний сюзерен им был нипочем. Одна война велась с Византией, но Венеция добилась большего успеха за счет поддержки этой империи в борьбе с норманнами и Крестовых походов. Вслед за этими успехами пошли коммерческие концессии и территориальные приобретения. Причем концессии ценились выше; Венеция, можно сказать, строилась на закате Византийской империи, которая была хозяйственным устроителем, служившим интересам наращивания огромного потенциала для адриатического паразита – в середине XII века, как говорили, в Константинополе проживало 10 тысяч венецианцев. Настолько важную роль их торговля играла там. К XIII веку Киклады, многие остальные острова Эгейского моря и большая часть черноморских побережий также принадлежали им; сотни общин предстояло добавить к уже имевшимся и подвергнуть «овенечиванию» за следующие три века. Так появилась первая со времен Древних Афин торговая и морская империя.

Появление венецианской угрозы с сохранением еще и прежних опасностей должно было беспокоить византийских императоров, а к тому же новые беды, терзавшие их государство изнутри. В XII веке мятежи превратились в более распространенное явление, чем это было раньше. Они представляли вдвое большую опасность, так как европейцы именно тогда предприняли наступление на Ближний Восток в рамках сложного движения, получившего известность как Крестовый поход. Представители различных воззрений на Крестовые походы не должны задерживать нас в этом месте; из Византии эти нашествия с территории Западной Европы все больше выглядели как новые вторжения варваров. В XII веке они оставили позади себя четыре участвующих в Крестовом походе государства в бывшем византийском Леванте как напоминание о том, что теперь на поле боя Ближнего Востока появился еще один соперник. Когда в конце XII века произошло сплочение мусульманских войск под управлением Саладина Курда, а также случилось возрождение болгарской независимости, великие дни Византии казались сочтенными.

Смертельный удар последовал в 1204 году, когда в конце концов пал Константинополь и победители его разграбили. И сделали это христиане, а не язычники, так часто угрожавшие ему. Армию христиан, направившуюся было на Восток, чтобы сразиться с неверными в Четвертом крестовом походе, направили против империи те же венецианцы. Крестоносцы разграбили этот город и подвергли его жителей всяческим бесчинствам (это случилось, когда бронзовых лошадей Ипподрома стащили с постамента и водрузили перед собором Святого Марка в Венеции, где они простояли до начала 1980-х годов), а потом посадили блудницу на место патриарха в храме Святой Софии. Восточный и западный христианский мир просто нельзя было разделить более жестоким образом; взятию Константинополя в 1204 году, осужденному папой римским, предстояло сохраниться в памяти православных людей как большой позор. «Франки», так звали их греки, слишком откровенно игнорировали Византий как достижение их цивилизации, а также отказывали ему в принадлежности к христианскому миру, поскольку раскол сохранялся уже на протяжении полутора веков.

Притом что им придется оставить Константинополь, а в 1261 году императора восстановят на его престоле, франков так и не удастся навсегда прогнать с территории древней Византии до прихода новых завоевателей в лице турок-османов. Между тем дух из Византии вышел вон, хотя империи на окончательное умирание оставалось еще два века. Непосредственными выгодоприобретателями стали венецианцы и генуэзцы, в пользу истории которых теперь аннексировались богатство и торговый транзит Византии.

Между тем наследие Византии – или львиная его доля – уже сохранилось для будущего, хотя, возможно, не в том виде, к какому восточный римлянин почувствовал бы большое доверие или гордость за него. Это наследие заключалось в укоренении православной христианской веры среди славянских народов. Тут всем грозили огромные последствия, многие из которых мы все еще не пережили до конца. Государство русичей и остальные современные славянские страны не присоединились бы к Европе и не считались бы ее частью, если бы их не обратили в христианство, снабженное особенным византийским штемпелем на первом месте.

Многое в этом вопросе до сих пор остается не совсем ясным, а то, что известно о славянах в их дохристианские времена, вызывает еще больше споров. Хотя территория расселения нынешних славянских народов сложилась примерно в то же время, как территория Западной Европы, с точки зрения географии все перепуталось. Европой славян покрывается зона, где из-за вторжения кочевых племен и близости Азии границы государств все еще оставались очень подвижными, когда на Западе давно уже сложилось общество, пришедшее на смену римскому укладу. Большая часть суши в центре и на юго-востоке Европы представлена высокогорьем. Там расселение этнических групп обусловливалось долинами рек. Практически всю территорию нынешней Польши и европейской России, однако, занимает просторная равнина. На протяжении долгого времени эту равнину покрывали леса, но в них нельзя было отыскать подходящего естественного жилища или непреодолимых препятствий для перехода к оседлой жизни. На таких громадных пространствах веками шли споры по поводу права на свою долю. К концу рассматриваемого нами процесса или в начале 2-го тысячелетия в Восточной Европе появились многочисленные славянские народы, каждому из которых предназначено свое собственное будущее. Сложившаяся тогда независимость их судеб сохраняется по сей день.

Тем временем появилась собственная славянская цивилизация, хотя не все славяне полностью ей принадлежали, и в конце народы Польши и современных республик Чехии и Словакии теснее привязались к культуре Центральной, а не Восточной Европы. Государственные структуры славянского мира то появлялись, то исчезали, но две из них, сложившиеся у польского и русского народа, оказались достаточно прочными, чтобы сохраниться в упорядоченном виде. Для их сохранения потребовались огромные усилия, ведь славянский мир время от времени – особенно в XIII и XX веках – находился под мощным нажимом врагов и с Запада, и с Востока. Еще одной причиной того, что славянам удалось отстоять собственную очевидную всем идентичность, следует назвать агрессивность западных правителей-неудачников.

Судьба славян прослеживается как минимум к 700 году до н. э., когда просматриваются вещественные свидетельства того, что их этническая группа обосновалась на территории от Восточных Карпат до Крыма. На протяжении тысячи с лишним лет они медленно осваивали новые для себя территории к западу и северу, то есть заселяли современную Российскую Федерацию. С V по VII века н. э. славяне, представлявшие одновременно западную и восточную группы племен, продвигались в южном направлении на Балканы. Подобно экспансии тюркских народов переселение славян шло практически полностью под влиянием политики Аварского каганата, которому они подчинялись. Властитель аваров (народа из Центральной Евразии), правивший широкой полосой земли, пересекавшей долины Дона, Днепра и Днестра, собиравший дань от южных рубежей Руси до самого Дуная, одновременно направлял и подталкивал славян на запад.

На протяжении всей их истории славяне демонстрировали невиданную стойкость и волю к жизни. Подвергавшиеся опустошительным набегам на Руси со стороны скифов и готов, а в Польше – аваров и гуннов, славяне все равно не покинули своих земель, зато со временем прирастили к ним новые территории; на Западе славян считают убежденными земледельцами, привязанными к родной земле всей душой. По древнейшим образцам славянского искусства напрашивается вывод о хорошем вкусе его ремесленников, перенимавших лучшие сюжеты и приемы представителей культуры других народов; и они всегда превосходили своих западных учителей. Важно отметить в этой связи, что в VII веке между ними и динамичной державой ислама стоял барьер из двух народов – хазар и булгар. Эти мощные народы тоже помогли направить постепенное переселение славян на Балканы и дальше на побережье Эгейского моря. Позже им пришлось подняться по побережью Адриатического моря и дойти до Моравии и Центральной Европы, Хорватии, Словении и Сербии. К X веку народы – носители славянского наречия и культуры должны были по численности доминировать на всех Балканах, даже притом, что результаты современных исследований на основе ДНК указывают в пользу того, что с ранними славянами генетически связаны разве что небольшие группы сербов или македонцев.

В этом процессе первым славянским государством стало Болгарское царство, хотя болгары по своему происхождению относились не к славянам, а к тюркам. Часть этого народа подверглась постепенной славянизации через смешанные браки и контакты со славянами; речь идет о западных булгарах, обосновавшихся на Дунае в VII веке. Болгары выступали в союзе со славянскими народами, предпринявшими несколько крупных набегов на Византию; в 559 году они преодолели оборонительные сооружения Константинополя и расположились лагерем в его пригороде. Как и их союзники, тогда они были еще язычниками. Византийцы использовали различия, существовавшие между булгарскими племенами, и вождя одного из них крестили в Константинополе, причем император Ираклий выступил в качестве его крестного отца. Он использовал византийский альянс, чтобы прогнать аваров с территории, на которой суждено было появиться Болгарии. Постепенно булгарский род подвергся мощному разбавлению славянской кровью и влиянием. Когда болгарское государство все-таки появляется в конце того века, его народ уже можно с полным основанием считать славянским. В 716 году император Византии признал его независимость; теперь инородное тело существовало на территории, долго считавшейся однозначно принадлежащей данной империи. Хотя заранее были заключены все необходимые союзы, Болгарское царство выглядело бельмом на глазу Византии, мешавшим видеть перспективы попыток восстановления территории на западе. В начале IX века болгары в сражении убили императора (и изготовили из его черепа чашу для своего царя); с 378 года в военных кампаниях против варваров не погибал ни один император.

Поворотным пунктом – но еще не концом конфликта – послужило обращение болгар в христианство. После краткого периода, во время которого новый болгарский принц лицемерно заигрывал с Римом и существовала возможность вывода его из игры против Константинополя, он в 865 году принял крещение. В народе далеко не все одобрили такой поступок, но с того времени Болгария считается христианской страной. На какие бы дипломатические выгоды византийские государственные деятели ни надеялись в связи с этим, проблемы с Болгарией для них на этом не закончились. Как бы то ни было, они прошли некий ориентир, сделали важный шаг на большом пути по приобщению к христианской вере славянских народов. К тому же они увидели, как все должно происходить: то есть сверху вниз, и начинать следует с обращения в христианство и правителей.

На кону находилась великая ставка в виде сущности будущей славянской цивилизации. Два великих имени определяли начало ее формирования. Они принадлежали святым братьям Кириллу и Мефодию, священникам, родившимся в Салониках в IX веке. До сих пор этих братьев высоко чтут прихожане православной общины. Кирилл раньше побывал с миссией в Хазарии, и свою работу им предстояло организовывать в общем контексте идеологической дипломатии Византии; православные миссионеры должны были выдавать себя за византийских дипломатических посланников, и эти церковники старались всячески скрывать свое отличие от дипломатов. Но на самом деле они занимались далеко не только обращением в христианство опасного соседа. Имя Кирилла увековечено в названии алфавита из букв кириллицы, который он изобрел. Этот алфавит стремительно распространился среди славянских народов, в скором времени достигнув России. С его помощью появилась возможность не только для изучения христианства, но и выкристаллизовалась славянская культура. Она отличалась восприимчивостью к созидательному влиянию культуры других народов, так как Византия была не единственным соседом славян, но самое глубокое влияние на культуру данной империи в конечном счете оказало как раз восточное православие.

С точки зрения византийцев, более важное обращение еще должно было последовать, хотя продолжится оно не дольше века. В 860 году экспедиционные войска на 200 кораблях совершили набег на Византий. Граждане его пребывали в ужасе. В трепете они прислушивались в соборе Святой Софии к молитвам патриарха: «Некий народ пришел вниз с севера… этот народ жесток и не знает малейшего милосердия, его речь напоминает рев моря… жестокое и дикое племя… разрушает все подряд, ничего не жалея». Это мог быть голос западного монаха, молящего о божественной защите от зловеще длинных кораблей викингов, и, понятное дело, ведь именно викингами, в сущности, были эти налетчики. Но византийцы их звали русами (или росами), а этот набег знаменует первые пробы военной мощи Руси.

Пока еще едва ли за ней стояло что-либо, что можно было назвать государством. Русь все еще находилась в стадии становления. По своему происхождению она представляла собой сплав племен, основной вклад в который сделали славяне. Восточные славяне на протяжении веков заселяли в основном верховья долин рек, впадавших в Черное море. Там они занимались примитивным подсечно-огневым земледелием, после истощения плодородия почвы за два или три года славяне шли дальше на подходящий целинный участок. К VIII веку славян уже стало достаточно много, чтобы наблюдать признаки относительно плотного населения, а на холмах под Киевом возникло нечто, похожее на городскую жизнь. Эти земледельцы жили племенами, хозяйственные и общественные отношения внутри которых просматриваются смутно, но именно таким манером закладывалось основание под будущую Русь. Нам неизвестно, кто были коренные правители на Руси, но они могли жить в защищенных частоколом станах, которые были первыми городами, и собирать подать с жителей окружающих сельских поселений.

Древние славянские племена попали под влияние скандинавов, которые стали ими править или продавали в качестве рабов южным народам. Эти скандинавы занимались одновременно торговлей, пиратством и колонизацией просто потому, что им не хватало плодородных земель. Они принесли с собой необходимые торговые приемы, богатые навыки мореходов и вождения галер викингов, грозную боевую мощь, но, видимо, женщин с ними пришло совсем немного. По примеру своих кузенов викингов в заливе Хамбер и устье Сены они воспользовались реками русичей, которые намного протяженнее и полноводнее, чтобы проникнуть вглубь страны, считая ее своей добычей. Некоторые из скандинавов пересекли Русь насквозь; к 846 году мы слышим о неких «варягах», как их назвали в Багдаде. Одна из их многочисленных вылазок в Черном море пришлась на Константинополь, куда они прибыли в 860 году.

Этим новым правителям славян приходилось состязаться с хазарами, нападавшими с востока. Возможно, сначала они утвердились в Киеве, тогда считавшемся одним из хазарских данников, но русская традиционная история начинается с их учреждения в Новгороде, автором сказания о подвигах скандинавских героев названном Хольмгардом. Здесь, читаем в летописи, князь по имени Рюрик со своими братьями утвердил власть около 860 года. К концу того же века еще один князь викингов взял Киев и переместил столицу нового государства в этот город.