Текст книги "Остров"

– Shivanayama! – воскликнул в экстазе старый жрец.

Доктор Роберт поднялся, направился к алтарю, но затем остановился, повернулся назад и поманил за собой Уилла Фарнаби.

– Пойдемте. Сядете рядом со мной, – прошептал он, когда Уилл приблизился. – Я хочу, чтобы вы видели их лица.

– А я не помешаю?

Доктор Роберт покачал головой, и они вдвоем пошли вперед, стали подниматься, но уже совсем близко от алтаря сели рядом на ступень в полутьме между сумраком храма и светом лампад. И очень тихо доктор Роберт начал говорить о Шиве-Натарайе, Боге Танца.

– Посмотрите на его образ, – сказал он. – Взгляните на него новым взглядом, который подарило вам лекарство мокша. Заметьте, как он дышит и как пульсирует, как переходит от озарения к озарению, каждый раз все более яркому. Танцующий сквозь время и вне времени, танцующий вечно, но всегда остающийся в бесконечно длящемся нынешнем мгновении. Танцующий – и танцующий по всему миру одновременно. Взгляните на него.

Всматриваясь в приподнятые вверх лица, Уилл стал замечать то в одном из них, то в другом радостный свет прозрения, узнавания, постижения, приметы обожествления чуда, чувства, балансирующего на границе между экстазом и ужасом.

– Присмотритесь внимательнее, – призывал доктор Роберт. – Еще внимательнее!

Потом он продолжал уже после долгой паузы:

– Танцующий во всех мирах сразу. Во всех мирах. И прежде всего в материальном мире. Взгляните на этот великий нимб, обозначенный символическим кругом огней, внутри которого бог танцует. Этот круг обозначает Природу мира массы и энергии. Внутри его Шива-Натарайя танцует танец бесконечного рождения и ухода в небытие. Это его лила, его космическая игровая площадка. Он играет ради самой игры, уподобляясь ребенку. Но этот ребенок и есть сам Порядок Вещей. Его игрушки – это галактики, его игровая площадка бесконечна, а расстояние между одним пальцем и другим измеряется миллиардом световых лет. Взгляните на него там, на алтаре. Этот образ – дело рук человеческих, всего лишь небольшая медная статуя высотой в какие-то четыре фута. Но Шива-Натарайя заполняет собой вселенную, он и есть вселенная. Закройте глаза, и вы увидите, как он возвышается в ночи, проследите за бесконечностью, в которую вытянуты его руки, за диким разлетом волос, никогда не прекращающих движения. Натарайя в игре среди звезд и среди атомов. Но он играет точно так же внутри каждого живого существа, каждого наделенного чувствительностью создания, каждого ребенка, мужчины или женщины. Игра ради игры. Но только в этом случае игровая площадка наделена сознанием, подвержена мукам и страданиям. Для нас подобная игра без цели представляется чуть ли не оскорблением. Чего бы мы хотели на самом деле, так это Бога, никогда не разрушающего то, что им создано. А если боль и смерть все же неизбежны, пусть Бог распределяет их по справедливости, наказывая порочных и вознаграждая добродетельных вечным счастьем. Но в реальности добрые тоже гибнут, невиновные страдают. Тогда дайте нам Бога, наделенного пониманием сочувствия и способного приносить утешение. Но Натарайя всего лишь танцует. И в своей игре он беспристрастен: не отдает предпочтения ни жизни, ни смерти, ни всему злу мира, ни всему добру. И в своей верхней правой руке он держит барабан, который призывает к бытию из небытия. Трам-та-та-там – барабанная дробь творения, космическая побудка. А теперь обратите внимание на верхнюю левую руку. Она одновременно размахивает огнем, в котором со временем будет уничтожено все, вызванное к жизни. Так он и танцует – какое счастье! Так он танцует, но откуда же боль, невероятный страх и опустошение? Прыжок, вращение, подскок. Прыжок – и вы в добром здравии. Оборот вокруг себя, и ваша жизнь оборачивается другой стороной – болезнями, раком, старческой немощью. Одно только па, и ваша полноценная жизнь обращается в ничто, а потом вы вдруг снова возвращаетесь из ничтожества к нормальной жизни. Потому что для Натарайи все это лишь игра, и игра – его цель, вечно не имеющая никакого смысла. Он танцует, потому что танцует, и в танце заключена его махасукха, его постоянное и вечное блаженство. Вечное Блаженство, – сказал доктор Роберт, а потом повторил снова, но уже с вопросительной интонацией: – Вечное Блаженство? – Он покачал головой. – Но ведь для нас вечного блаженства не существует, только постоянные колебания между счастьем и страхом, только чувство возмущения при мысли, что наши боли такая же часть танца Натарайи, как и наши удовольствия, наша смерть, как и наша жизнь. Давайте молча поразмыслим над этим какое-то время.

Шли минуты, тишина становилась все более полной. Совершенно неожиданно, к общему удивлению, одна из девочек начала громко всхлипывать. Виджайя подошел к ней, присел рядом на колени и положил руку на плечо. Плач сразу же унялся.

– Страдания и болезни, – снова заговорил потом доктор Роберт, – старение, одряхление, смерть. Я покажу вам печаль. Но это не единственное, что показал нам Будда. Он показал нам и конец печали.

– Shivanayama! – с триумфом в голосе вскричал старый жрец.

– А теперь откройте глаза и снова посмотрите на алтарь с фигурой Натарайи. Всмотритесь еще пристальнее. Как вы уже видели, в верхней правой руке он держит барабан, призывающий мир к нарождению, а на ладони верхней левой руки он держит разрушающее пламя. Жизнь и смерть, порядок и распад. Но взгляните теперь на вторую пару рук Шивы. Нижняя правая рука приподнята и вывернута ладонью вверх. Что означает этот жест? Его смысл таков: «Не надо бояться; Все Хорошо». Но как любой из нас, еще не выживший из ума, может не бояться? Разве можем мы сделать вид, что зло и страдания есть нечто хорошее, когда настолько очевидна их дурная сущность? У Натарайи есть ответ. Посмотрите на его нижнюю левую руку. Ею он указывает на свои ступни. А что он делает с помощью ступней ног? Присмотритесь и убедитесь сами, что правой он плотно придавил омерзительную тварь – демона Муялаку. Это карлик, но обладающий огромной силой, которую ему придает злоба. Муялака являет собой воплощение невежества, неуемной алчности, одержимости эгоизмом и себялюбием. Наступи на него, сломай ему хребет! И именно это делает Натарайя. Давит маленького монстра правой ступней. Но обратите внимание, что не на эту карающую ступню указывает он нам пальцем, а на левую, которую в танце уже начал приподнимать над землей. Почему же он указывает именно на нее? Почему? Потому что она, отрицая в танце силу гравитации, становится символом освобождения, даруемого мокшей. Натарайя ведь танцует во всех мирах сразу – в мире физики и химии, в мире обыденного, общечеловеческого существования, но и в мире, где главенствуют Особость, Разум и Ясный Свет. Теперь, – после нескольких мгновений молчания доктор Роберт подошел к алтарю, – я хочу, чтобы вы присмотрелись к другой статуе. К образам Шивы и его Богини. Взгляните на них, расположившихся в небольшой подсвеченной нише. А сейчас закройте глаза и посмотрите снова – на эти сияющие, полные жизни величавые фигуры. Как они красивы! И какой глубокий смысл заключен в их взаимной нежности! Какая мудрость, делающая ненужной всякую мудрость, высказанную в словах, ощущается в этом чувственном опыте духовного слияния и единения в искуплении грехов! Вечность, влюбленная во время. Единый Бог, ставший возлюбленным многих, относительное, которое превращается в абсолютное через это слияние божеств в Одно. Нирвана, ставшая сансарой – проявлением Природы Будды во времени, во плоти, в чувстве.

– Shivanayama.

Престарелый жрец заставил тлеть еще одну палочку благовоний, а потом тихо, меняя последовательность затяжных каденций, начал что-то напевать на санскрите. На юных лицах перед собой Уилл читал почтительное внимание, видел чуть заметные экстатические улыбки, которые служили отзывом на внезапное озарение, на открытие для себя истины и красоты. Тем временем на заднем плане Муруган сидел, устало опершись спиной о колонну, ковыряясь пальцем в своем изысканной греческой формы носу.

– Высвобождение, – снова заговорил доктор Роберт, – конец печали, обновление взгляда на то, кем вы в своем прежнем невежестве считали сами себя, превращение в то, кто вы есть на самом деле. На краткий период времени благодаря действию мокши вы познаете, каково это – быть на самом деле самими собой, теми, кто вы есть в реальности и всегда были. Какое бесконечное блаженство! Но, как и все остальное, ощущение бесконечности преходяще. Как и все остальное, оно вас покинет. И когда это произойдет, как распорядитесь вы полученным опытом? Как воспользуетесь другими подобными переживаниями, которые лекарство мокша еще даст вам в последующие годы? Неужели вы просто порадуетесь ему, как радуетесь вечеру в кукольном театре, а потом вернетесь к повседневному состоянию, к обычному поведению неразумных подростков, склонных делать глупости и даже совершать проступки, какими обычно считаете себя? Или же, ненадолго прозрев, вы посвятите свои жизни незаурядным делам и сумеете достигнуть того, к чему имеете реальную склонность? Все, что мы, более зрелые люди с нашими знаниями, как и сама организация общества на Пале, способны дать вам – это средства и возможности. А мокша поможет время от времени вновь переживать опыт открытий, познания красоты, час-другой время от времени, когда вас снова посетят благословенные прозрение и свобода. Решать вам: примете ли вы это благословение, воспользуетесь ли открывающимися возможностями. Но это задача на будущее. А здесь и сейчас вам нужно только последовать совету майны: «Внимание!» Будьте внимательны, и вы сами, кто быстро, кто постепенно, откроете для себя ценность древних и проверенных временем фактов, которые символизируют собой символы на этом алтаре.

– Shivanayama!

Старый священнослужитель взмахнул палочкой благовония. Девочки и мальчики у подножия ступеней алтаря сидели неподвижно, словно сами обратились в статуи. Скрипнула дверь, послышался звук шагов. Уилл повернул голову и увидел низкорослого, крепко сбитого мужчину, который прокладывал себе путь между молодыми созерцателями. Он поднялся по ступеням и, склонившись, пробормотал что-то на ухо доктору Роберту, а потом сразу же направился к выходу.

Доктор Роберт положил ладонь на колено Уиллу.

– Получен королевский приказ, – прошептал он, с улыбкой пожимая плечами. – Это был управляющий из альпийской хижины. Ему только что позвонила Рани и заявила, что должна как можно скорее увидеться с Муруганом. Дело срочное.

Беззвучно рассмеявшись, он поднялся и помог встать на ноги Уиллу.

Глава одиннадцатая

Уилл Фарнаби сам приготовил себе завтрак и к тому времени, когда доктор Роберт вернулся после раннего посещения больницы, пил местный паланский чай с тостом из плода хлебного дерева, намазанным грейпфрутовым джемом.

– Сегодня ночью боли не сильно мучили ее, – ответил доктор на его вопрос. – Лакшми сумела даже хорошо поспать четыре или пять часов, а утром выпила немного бульона.

Им выдался еще один день передышки, продолжал он. Ему не хотелось утомлять гостя своим постоянным присутствием, и у него появилось время, которое следовало использовать разумно. Поскольку жизнь, в конце концов, продолжалась, несмотря ни на что, он решил поехать на Высокогорную станцию и немного поработать с группой ученых в фармацевтической лаборатории.

– Над средством мокша?

Доктор Роберт помотал головой:

– Мокша теперь не требует исследований. Ее приготовление поручено техникам. А ученые заняты новой задачей.

И он пустился в рассказ о новых ростках, полученных недавно от стебля ололиуки[58]58
  Растение, известное содержанием психоактивных веществ.


[Закрыть], который привезли в прошлом году из Мексики, а теперь культивировали в ботаническом саду при станции. Три ростка с разными качествами, один из которых, как кажется, обладает крайне важным потенциалом. Опыты на животных показали, что экстракт воздействует на ретикулярную систему…

Предоставленный самому себе, Уилл устроился под лопастями работавшего вентилятора и продолжил чтение «Заметок о том, Что есть Что».

Мы не можем никакими доводами разума избавиться от внутренне присущей нам иррациональности. Мы способны только научиться искусству быть иррациональными в разумных пределах.

После трех поколений, переживших реформы на Пале, у нас так и не появилось подобных овцам и баранам прихожан, как и экклезиастических Добрых Пастырей, чтобы стричь и кастрировать отдельных ее членов. Как нет у нас подобия стад коров или свиней с гуртовщиками – королевского или военного происхождения, капиталистов или революционеров, – чтобы клеймить, помещать в загоны и пускать на мясо. Здесь по-прежнему существует только добровольное сообщество мужчин и женщин, объединившихся на пути к наиболее полной гуманности жизни.

Мелодии или камни, живые процессы или нечто навсегда застывшее? «Мелодии», – отвечают буддизм и современная наука. «Камни», – делают свой выбор классические западные философы. Буддизм и современная наука воспринимают мир как музыку. А образ, который приходит на ум при чтении философов Запада, – это фигура из византийской мозаики: скованная, симметричная, сложенная из миллионов крошечных каменных кусочков, крепко зацементированных в пол базилики, не имеющей окон.

Грация танцовщицы и безжалостный артрит, который разыграется у нее через сорок лет, – они являются функциональными характеристиками ее скелета. Благодаря особой структуре костей девушка способна совершать великолепные пируэты, но те же кости, немного заржавев, приковывают бабушку к инвалидной коляске. Если провести аналогию, то безусловная общественная поддержка развития культуры, которая является главным условием раскрытия оригинальности и осуществления творческих устремлений отдельной личности, одновременно может становиться их злейшим врагом. Поэтому отсутствие чего-либо, что способствует нашему росту и совершенствованию, зачастую препятствует возникновению в дальнейшем болезней роста.

Сто лет исследований медицинского средства мокша четко продемонстрировали, что даже самые заурядные люди вполне способны испытывать либо воображаемый, либо даже вполне полноценный опыт высвобождения. В этом смысле мужчины и женщины, принадлежащие к высшим культурным слоям, ничем не лучше обыкновенных обывателей. Опыт, получаемый высоколобыми, вполне сравним с низким уровнем символической экспрессии, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что средства художественного самовыражения, созданные артистами Палы, ничем не лучше таких же средств, которые родились в других странах. При этом, являясь производными от жизни в довольстве и достатке, порождающей самоуверенность, они, вероятно, даже менее трогательны, менее привлекательны эстетически, чем трагические символы и голодные фантазии, созданные жертвами постоянных разочарований, невежества и тирании властей, войн, чувства вины, суеверий и разгула преступности. Превосходство Палы заключается не в символической экспрессии, а в искусстве, которое, хотя и превыше всех остальных искусств, доступно каждому. Я имею в виду искусство адекватного восприятия действительности, искусство более близкого знакомства с тем миром, где мы, человеческие существа, вынуждены обитать. О культуре Палы нельзя судить (за отсутствием верных критериев) так, как мы судим о других культурах. Ее ценность не измеряется достижениями нескольких одаренных манипуляторов художественными или философскими символами. Нет, ее необходимо рассматривать, отталкиваясь от того, чего могут добиться все члены сообщества – как обычные, так и выделяющиеся на общем фоне, – и добиваются в смысле опыта познания, достигаемого порой в случайном месте и в произвольной точке пересечения линии времени с бесконечностью.

Зазвонил телефон. Позволить ему звонить и дальше, или лучше подойти, чтобы сообщить звонившему, что доктор Роберт уехал из дома на целый день? Избрав второй вариант, Уилл снял трубку.

– Бунгало доктора Макфэйла, – сказал он, пародируя старательную секретаршу. – Однако до конца дня его не будет.

– Tant mieux[59]59
  Тем лучше (фр.).


[Закрыть], – отозвался звучный королевский голос на другом конце провода. – Как вы поживаете, mon cher Фарнаби?

Застигнутый врасплох, Уилл, заикаясь, выдавил из себя слова благодарности за заботу о себе Ее Высочества.

– Значит, они взяли вас с собой вчера днем, – сказала Рани, – чтобы показать один из своих так называемых обрядов инициации?

Уилл успел в достаточной степени оправиться от удивления, чтобы ответить в самых, как ему показалось, сдержанных выражениях и нейтральным тоном.

– Да, это было замечательное зрелище, – сказал он.

– Стало быть, замечательное? – фыркнула Рани и продолжала с нажимом на уничижительный оттенок одних слов и подчеркивая голосом заглавные буквы в других. – Оно замечательно только тем, что кажется Богохульной Карикатурой на ИСТИННУЮ Инициацию. Эти люди так и не научились проводить элементарную границу между Естественным Порядком и Сверхъестественным.

– Да, пожалуй, – невнятно промямлил Уилл. – Пожалуй, что так.

– Что вы сказали? – потребовал повторения голос с другого телефона.

– Пожалуй, что так, – повторил Уилл громче.

– Рада, что вы согласны с моим мнением. Но я позвонила вам не затем, – продолжала Рани, – чтобы обсуждать разницу между Естественным и Сверхъестественным, хотя эта разница и является вопросом Наивысшей Важности. Нет, я звоню по более срочному делу.

– Нефть?

– Нефть, – подтвердила она. – Я только что получила крайне тревожное сообщение от моего Личного Представителя на Ренданге. Очень Высокопоставленного, – сочла нужным добавить она, – и неизменно Хорошо Информированного.

Интересно, подумал Уилл, который из этих лощеных и увешанных медалями гостей на коктейле в министерстве иностранных дел ухитрился перехитрить остальных хитрецов, включая, разумеется, и его самого?

– За последние несколько дней, – продолжала Рани, – в Ренданг-Лобо прибыли представители не менее трех Ведущих Нефтяных Компаний, европейских и американских. Мой информатор сообщает, что они уже приступили к обработке четырех из пяти Ключевых Фигур в правительстве, которые могут в будущем оказать влияние на решение о том, кому достанется концессия на Пале.

Уилл неодобрительно щелкнул языком.

Значительные суммы, намекнула она, были если не предложены прямо, то по крайней мере обещаны прозрачными намеками и могут стать неодолимым соблазном.

– Какая гнусность! – прокомментировал он.

Гнусность – самое точно определение, согласилась Рани. И потому Что-то Следовало Предпринять по этому поводу, Причем Срочно. Баху уведомил ее, что Уилл уже написал письмо лорду Альдегиду, и в течение нескольких дней ответ, несомненно, поступит. Но несколько дней – непозволительно длительный срок. Время становится решающим фактором – не только из-за действий конкурентов, но также (и Рани таинственно понизила голос) в силу Других Причин. «Действуй, действуй! – подзуживал ее Внутренний Голос. – Действуй без промедления!» Лорда Альдегида следовало известить о происходившем телеграммой (верный Баху, добавила она, предложил передать закодированное сообщение через торговую миссию Ренданга в Лондоне). Наряду с информацией следовало передать неотложный запрос о предоставлении его Специальному Корреспонденту полномочий принять соответствующие меры – на данный момент такие меры носили почти исключительно финансовый характер, – которые могут понадобиться для обеспечения успеха Общего Дела.

– Поэтому, если не возражаете, – продолжал голос, – я отдам Баху распоряжение отправить телеграмму немедленно. За нашими двумя подписями, мистер Фарнаби, – вашей и Моей. Надеюсь, mon cher, вас такой вариант устраивает?

Такой вариант его совсем не устраивал, но поскольку он уже действительно отправил письмо лорду Альдегиду, предлога для отказа или задержки у него не было. А потому…

– Да, разумеется! – воскликнул он с энтузиазмом, искренность которого сделала сомнительной длительная пауза, взятая им на поиски другого возможного варианта. – Нам необходимо получить ответ не позже, чем завтра, – добавил он.

– Мы получим его уже сегодня, – заверила его Рани.

– Это действительно возможно?

– Как говорится, с Божьей помощью нет ничего невозможного.

– Верно, – сказал он. – Верно. Но все же…

– Я доверяю своему Внутреннему Голосу. А он говорит: «Сегодня вечером». И еще: «Мистер Фарнаби получит карт-бланш, карт-бланш, – повторила она со смаком. – И мистер Фарнаби добьется полнейшего успеха».

– Хотелось бы верить, – сказал он с некоторым сомнением.

– Вы обязаны добиться успеха.

– Обязан?

– Обязаны, – настойчиво повторила она.

– Но почему?

– Потому что сам Бог вдохновил меня начать Духовный Крестовый Поход.

– Я не совсем улавливаю связь.

– Вероятно, я не должна вам об этом рассказывать, – произнесла она, но потом после непродолжительного раздумья вздохнула: – Впрочем, почему бы и нет? Если наше Дело закончится триумфально, лорд Альдегид обещал поддержать мой Крестовый Поход всеми своими ресурсами. А поскольку Богу угодно, чтобы Крестовый Поход достиг своих целей, наше Дело не может закончиться провалом.

«Что и требовалось доказать!» – захотелось заорать ему, но он сдержался. Это было бы не слишком вежливо. Да и не до шуток сейчас все равно.

– Отлично! Тогда мне надо позвонить Баху, – сказала Рани. – А bientôt[60]60
  До скорого свидания (фр.).


[Закрыть], мой дорогой Фарнаби.

И она дала отбой.

Пожав плечами, Уилл вернулся к чтению «Что есть Что». Больше ему ничего не оставалось.

Дуализм… Без него едва ли может существовать хорошая литература. Но с ним почти наверняка делается невозможной хорошая жизнь.

«Я» утверждает мое существование как отдельной и устойчивой субстанции. «Есть» содержит в себе отрицание, что всякое существование – это система взаимодействий и изменений. «Я есть». Два коротеньких слова, но какую огромную неправду заключают они в себе!

Религиозно мыслящий дуалист призывает своих доморощенных духов из бездонных глубин. Противник дуализма вызывает бездонную глубину, чтобы поместить туда свой дух; или, точнее, он убеждается, что он уже пребывает в бездонной глубине.

Донесся звук подъехавшей машины, а потом наступила тишина, когда двигатель заглушили. Затем хлопнула дверь, послышались шаги сначала по гравию, а потом по доскам веранды.

– Вы готовы? – привычно низким голосом спросил Виджайя.

Уилл отложил «Заметки о том, Что есть Что», взял свой бамбуковый альпеншток, встал с его помощью на ноги и направился к входной двери.

– Готов и весь в предвкушении, – сказал он, выходя на веранду.

– Тогда поехали. – Виджайя взял его за руку. – Осторожнее с этими ступеньками, – предупредил он.

Одетая во все розовое, с коралловыми бусами на шее и с сережками в ушах, полноватая круглолицая женщина лет сорока пяти стояла рядом с джипом.

– Это Лила Рао, – представил ее Виджайя. – Наш библиотекарь, секретарь, казначей и главный хранитель порядка. Без нее мы как без рук.

Она походила, подумал Уилл, обмениваясь с женщиной рукопожатиями, на темнокожую версию тех с виду рыхлых, но полных неисчерпаемой энергии английских леди, которые, когда их дети взрослели, посвящали себя благотворительности или организации культурных мероприятий. Не слишком умные и образованные, бедняжки компенсировали свои недостатки самоотверженностью и преданностью делу. Увы, в большинстве своем они были безнадежно скучны!

– Я много о вас слышала, – сообщила ему миссис Рао, когда они тряслись по дорожке мимо пруда с лотосами к выезду на шоссе, – от моих друзей Радхи и Ранги.

– Надеюсь, – сказал Уилл, – что они отзывались обо мне с той же сердечностью, какую я сам испытываю к ним.

Лицо миссис Рао просияло от его слов.

– Я так рада, что они вам понравились!

– Ранга исключительно умен, – вставил ремарку Виджайя.

– И в нем так поражает равновесие между замкнутостью в себе и отношениями с окружающим миром, – добавила миссис Рао. – Его постоянно преследует искушение – и какое сильное! – либо уйти в Нирвану Архата, либо с головой погрузиться в чистую и такую прекрасную абстракцию науки. Непрерывно искушаем, он часто отвергает искушения, потому что есть Ранга – ученый-архатист, но существует и другой Ранга – человек, способный к состраданию, готовый, если ты знаешь правильный подход к нему, полностью открыть себя повседневным жизненным реалиям, проявить понимание, участие и оказать активную помощь. И огромная удача для него самого и для всех окружающих, что он нашел себе такую подругу, как Радхи, – девушку столь умную, но простую, обладающую чувством юмора и нежностью, словом, наделенную всеми качествами, необходимыми для любви и счастья! Радха и Ранга, – доверительно сообщила миссис Рао, – были в числе моих любимых учеников.

Учеников, как несколько снисходительно подумал про себя Уилл, в какой-нибудь буддийской воскресной школе. Однако на самом деле, как он с немалым удивлением узнал, эта провинциальная и простоватая с виду общественная деятельница последние шесть лет совмещала работу библиотекаря с обучением молодежи йоге любви. Теми методами, как предположил Уилл, от которых паническим бегством спасался Муруган, а Рани, охваченная почти кровосмесительным чувством собственницы, считала столь возмутительными. Он открыл рот, чтобы задать ей несколько вопросов. Однако его рефлексы оказались настроены на более высокий уровень, требовавший совершенно иной разновидности общественной деятельницы. И потому вопросы попросту не шли у него с языка. Да и ему больше не дали времени для удовлетворения любопытства, потому что миссис Рао уже успела оседлать другого своего любимого конька.

– Вы себе даже не представляете, – сказала она, – какие трудности мы испытываем при таком климате с книгами! Бумага гниет, клей разжижается, обложки рассыпаются, насекомые свирепствуют. Порой представляется, что литература и тропики попросту несовместимы.

– А если верить вашему Старому Радже, – заметил Уилл, – литература несовместима со многими другими местными реалиями помимо климата. Несовместима с чистотой помыслов человека, несовместима с философской истиной, несовместима со здравым смыслом личности и разумно устроенной общественной системой. Словом, несовместима ни с чем, кроме дуализма, преступного безумия, несбыточных ожиданий и ненужного чувства вины. Но не стоит беспокоиться. – Он скривился в грубоватой усмешке. – Полковник Дипа все расставит по своим местам и наведет порядок. После того как Пала подвергнется вторжению, будет отдана на откуп военным, нефтяникам и крупным промышленникам, у вас, несомненно, наступит Золотой Век литературы и богословия.

– Как бы мне хотелось посмеяться над этим с вами, – сказал Виджайя. – Но проблема в том, что вы скорее всего правы. У меня есть дурное предчувствие, что мои дети вырастут и увидят, как сбываются ваши пророчества.

Они вышли из джипа, припарковав его между телегой с запряженным в нее волом и новеньким японским грузовиком у въезда в деревню, и пошли дальше пешком. Проложенная между домами с соломенными крышами, окруженными тенистыми садами, пальмами, папайями и хлебными деревьями, узкая улочка вела к рыночной площади. Уилл остановился, оперся на бамбуковую палку и огляделся по сторонам. В одном конце площади располагалось здание в очаровательном стиле восточного рококо с оштукатуренным розовым фасадом и с башенками в виде беседок по всем четырем углам – очевидно, что-то вроде мэрии или местного совета. Прямо напротив него через площадь стоял небольшой храм из красноватого камня, на главной башне которого, уровень за уровнем, красовались скульптуры, последовательно излагавшие легенду о том, как Будда превратился из капризного ребенка в Татхагату. Между этими главными сооружениями более половины пространства занимал огромный баньян. В проходах между его несколькими стволами и вокруг дерева, пользуясь густой тенью, поставили свои лотки несколько мужчин и женщин, занимавшихся торговлей. С трудом пробиваясь сквозь зеленую гущу листвы наверху, лучи солнца то высвечивали ряд черных и желтых кувшинов для воды, то сверкали в серебре браслетов, то падали на раскрашенные от руки игрушки. Рядом горами громоздились фрукты, лежали отрезы хлопчатобумажных тканей, девичьи платьица в цветочек. Но больше внимания привлекали белозубые улыбки людей, смуглая с золотистым отливом кожа почти полностью открытых тел.

– Здесь все выглядят поразительно здоровыми, – отметил Уилл, когда они проходили мимо лотков под раскидистой кроной дерева.

– Они выглядят здоровыми, потому что действительно здоровы, – сказала миссис Рао.

– И радостны, что большая редкость.

Он подумал о лицах, которые видел в Калькутте, в Маниле, в Ренданге-Лобо. Да что там далеко ходить, достаточно вспомнить лица, которые каждый день встречаешь на Флит-стрит или на Стрэнде.

– Даже женщины, – изумлялся он, переводя взгляд с лица на лицо, – даже женщины выглядят счастливыми.

– Им не приходится ставить на ноги десятерых детей, – попыталась объяснить это миссис Рао.

– Женщины не рожают по десять детей и там, где живу я, – сказал Уилл. – И тем не менее… «Помечены слабостью, помечены горем»[61]61
  Цитата из стихотворения У. Блейка «Лондон».


[Закрыть].

Он остановился ненадолго, глядя, как женщина средних лет взвешивает ломтики высушенного на солнце плода хлебного дерева для совсем молоденькой матери, у которой младенец висел в специальной сумке за спиной.

– От них исходит почти видимое сияние, – подвел он итог своим наблюдениям.

– А все благодаря майтхуне, – с триумфом сказала миссис Рао. – Благодаря йоге любви.

Ее лицо тоже осветилось выражением, в котором смешались религиозный экстаз и профессиональная гордость.

Они вышли из тени баньяна, пересекли полосу нестерпимо жаркого солнечного света, поднялись по ступеням и оказались в сумраке храма. В полутьме отчетливо была видна только позолоченная огромная фигура Бодхисаттвы. Пахло благовониями и увядшими цветами, а откуда-то из-за статуи доносился голос невидимого молящегося, повторявшего одну бесконечную литанию. Из боковой двери бесшумно, но проворно выскользнула маленькая босоногая девчушка. Не обращая внимания на присутствие взрослых, она с ловкостью кошки взобралась на алтарь и разметала букеты белых орхидей по обращенным вверх ладоням скульптуры. Затем, глядя прямо в громаду золотого лица, она пробормотала какие-то слова, закрыла на мгновение глаза, прошептала что-то еще, развернулась, спустилась вниз и, едва слышно напевая, скрылась за той же дверью, из-за которой появилась.

– Очаровательно, – сказал Уилл, когда она ушла. – Что может быть красивее? Но скажите, что, как считает эта девочка, она сейчас проделала? Акт какой религии эта малышка только что совершила? Что она исповедует?

– Она – сторонница местной разновидности Буддизма Махаяны с небольшой сторонней примесью шиваизма, – пояснил Виджайя.