Текст книги "Никола Тесла. Прометей ХХ века"

Парадоксы электрического эфира

Он стал создателем роботов – механизмов, берущих на себя труд человека. Он дал нам все основные составляющие современной радиосвязи, изобрел радар за сорок лет до того, как его впервые применили во Второй мировой войне. Он подарил нам освещение на основе неона и других газов, а также люминесцентное освещение. Он открыл высокочастотный ток, с помощью которого совершаются электронные чудеса в индустрии и медицине, подарил нам дистанционное радиоуправление.

Дж. О’Нил. «Гений, бьющий через край»

Изучив за долгое время все научные данные более чем на половине десятка языков и не найдя ни малейших указаний на эту истину, я считаю себя ее первооткрывателем. Формулируется же она так: нет в материи иной энергии, помимо полученной ею из окружающей среды.

Я кратко упомянул об этом в 79-ю годовщину своего рождения, однако с тех пор я лучше понял смысл и значение своих открытий. Это полностью относится к молекулам и атомам, к величайшим небесным телам и ко всей материи во вселенной в любой фазе ее существования от самого образования до конечной дезинтеграции.

Н. Тесла. Лекции

Повелитель электрического эфира

Октябрьской ненастной ночью 1937 года Тесла, преодолевая потоки ледяного ливня, спешил на площадь нью-йоркского собора св. Патрика для выполнения ритуала кормления голубей. Пытаясь перейти какую-то стрит или авеню, изобретатель немного замешкался, обходя бурный поток сточных вод, и в этот момент из пелены дождя вынырнул таксомотор, отбросив его обратно на тротуар… Надо сказать, что Тесла просто панически боялся врачей, поэтому, отдав распоряжения о кормлении голубей, а это он считал важнейшим делом своей жизни, он скрылся со своими переломанными ребрами и ушибом позвоночника в глубине гостиничного номера. Купание в ледяной дождевой воде также не прошло даром, и через несколько дней изобретатель впал в горячку воспаления легких. С громадным трудом редким близким удалось уговорить его на визиты врача и прием лекарств. Болезнь протекала очень тяжело, сказывался преклонный возраст изобретателя, и лишь ранней весной 1938 гола Тесла поднялся с постели.

Как только болезнь отступила, изобретатель ощутил в себе редкий прилив сил, вызванных долгим творческим простоем, и тут же позвонил Свизи и О’Нилу. Свизи оказался в длительной командировке на Ниагарской гидроэлектростанции, где он описывал работы по ее дальнейшей модернизации, полностью изменившие облик этого детища Теслы. А О’Нил у себя в редакции мучился над научным обзором новых методов применения рентгеновских лучей и с готовностью вызвался посетить выздоравливающего.

Закутавшись в плед перед горячими батареями парового отопления (изобретателя все еще знобило после перенесенной тяжелейшей болезни) в своем номере на тридцать третьем этаже отеля «Нью-Йоркер», Тесла радушно встретил журналиста. О’Нил с любопытством огляделся, но не увидел ничего нового: все тот же полумрак частично зашторенных окон, через которые просачивается фиолетовый свет раннего весеннего вечера, слабо освещая заваленный бумагами и папками письменный стол. Изобретатель долго выслушивал новости из мира науки, техники и политики, которые принес ему репортер, живо интересуясь подробностями и часто перебивая вопросами. Наконец, удовлетворив свой информационный голод, Тесла с улыбкой осведомился у О’Нила о его дальнейших творческих планах. Литератор с энтузиазмом стал рассказывать о подготовленной им серии статей, посвященных изобретениям, разработкам и проектам Теслы; при этом он посетовал, что никак не может составить заключительной части, которая содержала бы теоретические воззрения изобретателя. Прихлебывая горячее молоко, из которого практически и состоял весь его рацион питания, Тесла внимательно слушал репортера. Немного подумав, он резко взмахнул рукой, как бы отсекая последние сомнения, и тут же закряхтел от боли в не заживших полностью ребрах:

– Дорогой Джон, пожалуй, вы правы, и наступил тот момент, когда следует открыть читателям те ответы на многие загадки Мироздания, которые я нашел на своем жизненном пути! Когда-то я считал, что перекрою рекорд долгожительства предков, подойдя вплотную к полуторастолетнему возрасту! Затем, прожив первую половину века, я понял, что пыль, грязь, смог и микробы большого города дадут мне возможность только повторить стодвадцатилетний рекорд моего прапрадеда. Ну а теперь, после последнего инцидента, я вижу, что и столетний рубеж может оказаться для меня непреодолимой чертой…

Итак, начнем с последнего десятилетия прошлого века, когда я приступил к интенсивным практическим исследованиям генерации, утилизации и воздействия на живую и мертвую природу высокочастотных токов. Экспериментируя с импульсами высоких напряжений, я сразу же стал глубоко размышлять над проблемой природы электрической материи и энергии. Вскоре мысли об океане волн электрической энергии, заполняющей Вселенную, привели меня к новому физическому образу мирового электрического эфира.

Тут я должен сделать небольшое отступление и рассказать об одном талантливом экспериментаторе в области эфирных волн и животного электричества. Это был выдающийся русский ученый Яков Оттонович Наркевич-Иодко, популярность которого современники сравнивали с популярностью Пастера, а его основное удивительное изобретение – «электрография» – привлекло к себе внимание не меньше открытия Х-лучей Рентгеном. Круг проблем, интересовавших исследователя, был широк: от изучения явлений атмосферного электричества и его влияния на растения до разработки и применения электротерапии и электромассажа для лечения больных. Академик Наркевич-Иодко был членом-сотрудником Императорского института экспериментальной медицины в Петербурге, членом-корреспондентом Главной физической обсерватории Петербургской Академии наук, членом-сотрудником физического отделения Физико-химического общества, членом Географического общества, членом-корреспондентом Парижского медицинского, физического, астрономического, магнетического обществ и общества электротерапии, членом Итальянского медико-психологического общества и пр. и пр. и пр.

Проблемы, которыми занимался ученый, были сложными, особенно для науки конца XIX века, так как еще не был открыт электрон и не получила широкого распространения электромагнитная теория Максвелла. В условиях царской России, где многие талантливые ученые были учеными-одиночками, не нашлось научных учреждений, которые могли бы реализовать идеи, заложенные в его работах. Видимо, поэтому его имя было незаслуженно забыто. Однако был человек, который на всю жизнь запомнил слова академика Наркевича-Иодко:

«Все, что находится над или под землей, окружено со всех сторон электрическими явлениями… все мы плаваем в пространстве, в котором постоянно происходят электрические явления. <…> Каждая живая сущность по сути своей близка электрической машине, которая, с одной стороны, вырабатывает электричество и отдает его в окружающую среду, с другой – поглощает электричество из окружающей среды. <…> Более того, электрические явления неразрывно связаны с жизнедеятельностью клеток и составляют существенный компонент физиологических процессов».

Этим человеком и был ваш покорный слуга…

С Наркевичем-Иодко меня познакомил в сентябре 1891 года на Международной выставке в Париже профессор Стокгольмского университета Вильгельм Бьеркнес.

Как сейчас помню, с каким вниманием я слушал лекции Бьеркнеса об опытах Герца и распространении электромагнитных волн в пространстве. Особенно меня заинтересовала работа осциллятора Бьеркнеса, который генерировал разнотипные электромагнитные колебания, и резонатора для их усиления. Именно тогда у меня и возникла догадка, что так называемые волны Герца не только вызывают поперечные колебания, существование которых предположил Бьеркнес, но и содержат продольные вибрации. Эти вибрации напоминали звуковые волны, то есть «волны, распространяющиеся посредством попеременного сжатия и расширения электрического эфира». Именно данная концепция сыграла решающую роль в создании беспроводных линий связи, над которыми я трудился все последующие десятилетия.

С русским ученым меня сблизили идеи регистрации загадочных процессов поглощения и испускания электричества человеческим организмом. Наркевич-Иодко подробно рассказал мне о разработанных им «электрографических методах регистрации энергии, испускаемой живым организмом при воздействии на него электрического поля». Поделился он и информацией об уникальных исследованиях по фиксации электрических разрядов посредством фотографии, проводимых русскими учеными А. Д. Лачиновым и Н. Н. Хамонтовым. Обсуждая применение электрографического метода к живым организмам, Наркевич-Иодко убедительно показал, что физиологические процессы сопровождаются электрическими явлениями. Описал он и свои опыты по электрографии в специально оборудованной лаборатории, снабженной электростатической машиной большой мощности и расположенной в собственном имении.

Особенно меня поразили многочисленные снимки, полученные по оригинальной методике. Ее суть была в следующем: один из полюсов вторичной обмотки катушки Румкорфа соединялся с расположенным на высокой башне изолированным от нее металлическим стержнем, направленным в атмосферу, другой – с металлической пластинкой, которая помещалась в пробирку с подкисленной водой. Взяв в руку электрод-пробирку, Наркевич-Иодко другой рукой на мгновение прикасался к светочувствительной пластинке, которая после проявления служила негативом для фотографии.

Я тогда совершенно восторженно отнесся к исследованиям первого русского электрофизиолога и долго горячо убеждал его продолжать пионерские исследования. Не побоюсь сказать, что Наркевич-Иодко вполне серьезно отнесся к моим соображениям и уже в 1892 году сделал несколько обширных сообщений с демонстрацией фотоснимков на ученом совете Санкт-Петербургского института экспериментальной медицины и перед участниками конференции по электрографии и электрофизиологии в Санкт-Петербургском университете. На следующий год русский ученый провел лекционный тур по ведущим университетам и научным центрам Западной Европы, побывав в Берлине, Вене, Париже и Флоренции, где он не только рассказывал о своих экспериментах, но и демонстрировал первые в мире электрограммы.

Однако коллеги Наркевича-Иодко, восхищаясь электрографическими работами автора, не смогли перейти от простого описания уникальных электрографических снимков к их физической интерпретации. И лишь в самом конце XIX века благодаря некоторым моим исследованиям стало ясно, что в основе метода электрофотографирования при помощи электрических разрядов лежит явление «естественной эманации лучей корпускулярного электричества» или, говоря современным языком, эмиссия холодных электронов. Сегодня электрофизики считают, что на тех давних высокочастотных фотографиях, сделанных Наркевичем-Иодко и мною, отображались энергетические процессы, изменяющие работу выхода электронов с поверхности растений, животных и человека. При этом разница в работе выхода электронов с различных участков коры или кожи объекта и приводила к неоднородности в распределении эмиссионных токов.

Однако если электрография всего лишь демонстрировала «вездесущую природу эманации электрической сущности мирового эфира», то именно мне посчастливилось открыть использование электричества для диагностики и лечения болезней. Одновременно очень важное практическое значение информации, содержащейся в электрографических картинах, раскрыл и Наркевич-Иодко. На основании своих исследований он сделал вывод о том, что форма «электрофотографий» существенным образом зависит от здоровья человека и его эмоционального состояния. Он предложил использовать электрографический метод для ранней диагностики различных болезней. В то же время исследования, проведенные ученым вскоре после его триумфального европейского турне, подтвердили правильность мнения Наркевич-Иодко о положительном влиянии дозированного воздействия электрического тока на организм человека. Свои опытные процедуры лечения различных патологий организма, таких как язвы и сыпи, Наркевич-Иодко проводил с использованием искусственного и атмосферного электричества. Один из его первых методов электротерапии, основанный на локализации электрического воздействия определенной величины с использованием электродов различной формы, был даже успешно опробован в Римском Институте физиологии и получил название «Система электрических токов Иодко».

Замечу еще, что меня с русским изобретателем сближала и модная в те времена тема регистрации электрических сигналов на расстоянии. В 1890 году Наркевич-Иодко применил для регистрации грозовых разрядов сконструированный им прибор, представляющий собой своего рода радиоприемник. Основной частью этого уникального прибора была телефонная трубка, позволяющая регистрировать атмосферные электрические разряды на стокилометровом расстоянии. Для детализации и расширения экспериментальной базы Наркевич-Иодко не ограничился экспериментами по приему сигналов, возникающих при атмосферных разрядах. В 1891 году на заседании физического отделения Русского физико-химического общества он с успехом демонстрировал возможность регистрации с помощью телефона электрических разрядов, создаваемых катушкой Румкорфа. Хотя внешне эти опыты напоминают опыты по регистрации радиосигналов, прибор, использовавшийся Наркевичем-Иодко, не являлся радиоприемником в современном понимании этого слова, так как действие его было основано не на регистрации электромагнитных волн, а на явлении электромагнитной индукции.

Вы, конечно, помните, Джон, – тут речь изобретателя в очередной раз прервал приступ тяжелого кашля, – как я вам рассказывал о создании прогревающих СВЧ-приборов, которые вмиг могли бы вылечить мой кашель… Увы, сегодня мне недоступны плоды многих моих же изобретений… – Тесла горестно вздохнул и припал к чашке с горячим молоком. Восстановив прерывистое дыхание, он продолжил: – Тогда, экспериментируя с высокочастотной техникой, я соприкоснулся с крайне любопытным явлением. Выяснилось, что если между двумя пластинчатыми электродами, создающими высокочастотное тысячегерцовое электромагнитное поле, расположить какой-нибудь предмет, то он начнет светиться, излучая во все стороны коронный разряд. Если там же расположить фотопластинку, на ней останется изображение этого предмета в световой ауре.

Я назвал свой метод газоразрядной визуализацией, считая его дальнейшим развитием обычного фотографирования свечения предметов в высокочастотном поле. Проводил ли подобные опыты Наркевич-Иодко, сказать трудно, но вот то, что он первым в мире с помощью своего электрографического метода фиксации коронных разрядов выяснил, что живые организмы дают совершенно иное свечение, чем неживые, сомнения практически не вызывает. До меня доходили сведения, что русский ученый настойчиво пытался разработать способ медицинской диагностики по степени свечение человеческих органов, ставя форму охватывающего их ореола в прямую зависимость от внутреннего состояния. Любопытно было бы узнать, что же получилось у него в конечном результате. – Изобретатель умолк и погрузился в свои мысли. Воспользовавшись паузой, журналист поспешил поделиться известной ему информацией:

– А вы знаете, что сегодня в различных медицинских центрах конструируют диагностическое оборудование, основанное на анализе электрической ауры человеческого тела и его органов? Недавно я делал репортаж о новых лабораториях Центральной клиники Манхеттена и видел снимки переливающейся ауры. Мне они чем-то напомнили солнечную корону во время затмения. Врачи, показавшие мне изображение ауры пациентов, настойчиво пытаются выработать методы графического анализа для долговременных прогнозов динамики состояния больных…

Видя, что Тесла никак не реагирует на его слова, О’Нил решился задать давно мучавший его вопрос:

– Скажите, а правда ли, что вы в свое время исследовали электрическую ауру посмертных изменений в теле человека? Об этом до сих пор ходит столько невероятных слухов…

Изобретатель рассмеялся сухим старческим смехом и, подвинувшись к журнальному столику, раскрыл папку с фотографиями и рисунками.

– Вот смотрите, Джон, еще тридцать лет назад я создал модель электрической ауры человеческого организма. Тогда я разделил ее на три части: ауру опорно-двигательной системы мышц и скелета; ауру внутренних и внешних органов (сердца, легких, глаз и т. п.) и ауру «эфирно-духовной эманации высшей нервной деятельности».

После всестороннего исследования электрических ореолов вокруг живых организмов я просто не мог не перейти к изучению мертвых тканей. Биологи считают, что когда все активные процессы жизнедеятельности прекращаются, в теле начинается медленный распад, появляются трупные пятна, мышечное окоченение, а затем – расслабление и полное разложение.

Вот здесь меня и поджидало открытие, которое, как я знаю, до сих пор вызывает споры в ученом мире. Дело в том, что уже в самых первых опытах, проведенных в Нью-Йоркском анатомическом театре, мне удалось открыть самую настоящую «электрическую загробную жизнь». Помещая в высокочастотное поле своего резонансного трансформатора мертвые органы, я в течении девяти дней уверенно констатировал «электроэфирную ауру полностью живого организма». Даже недельной давности омертвевшие ткани незначительно отличались своей «колебательной активностью яркости и цветности газоразрядного свечения» от контрольного теста на положенную рядом руку экспериментатора. Разумеется, как вы правильно заметили, те опыты произвели шокирующее впечатление и очень быстро обросли самыми невероятными слухами, шлейф которых до сих тянется в «сенсационных разоблачениях» ваших коллег.

Изобретатель скептически скривил тонкую нить бесцветных губ и достал из папки газетные вырезки.

– Вот посмотрите на эту писанину: «…аура, в принципе возникающая вокруг любого тела, помещенного в высокочастотное электромагнитное поле, превратилась в световой электромагнитный фантом, существующий вполне самостоятельно вблизи мертвого тела-носителя и улетающий куда-то прочь на десятые сутки после смерти…». Более того, часто встречаются совсем уж досужие выдумки, связывающие поведение фантома с характером смерти. В них совершенно бездоказательно утверждается, что если человек умер от старости, кривые электромагнитной активности его клеток ведут себя спокойно и постепенно затухают к исходу третьих суток, а вот если смерть была катастрофически неожиданной, то клетки еще долго проявляют активность, причем в зависимости от времени суток…

Конечно же, читая свои общепопулярные лекции, я не мог пройти мимо загадочных «волновых аур электрического эфира». Описывая это необычное явление, я сравнил его в рамках существовавшей научной терминологии с «кистями сияющего перистого электрического разряда в вакуумированных трубках». При этом я убедительно демонстрировал общее сходство свечения ауры вокруг кисти собственной руки и внутри особой электронной вакуумной колбы, которую я назвал аудионом. Вы наверняка знаете, что этот многоэлектродный электронный прибор считается законным предшественником всех радиоэлектронных вакуумных ламп, получивших широкое распространение в последние годы.

После этой демонстрации я обычно переходил к рассказу о том, как в лабораторных условиях удается записывать изображения «живых» и «мертвых» «электроэфирных аур» на фотографические пластинки. Между прочим, подобным образом мне удалось получить и самые первые изображения Х-лучей, впоследствии названных «рентгеновскими».

От свечения в своих вакуумированных трубках я переходил к удивительным замкнутым стоячим волнам электрического эфира. Я их описывал как клубни призрачного вещества, горящего без потребления материи и даже без химической реакции. Возможно, эти поразительные образования являлись областями локализованной и закрученной электромагнитным полем холодной плазмы.

Вот на основе подобных опытов я и предлагал модель ауры как «зачаточного» плазмоида, возникающего аналогично свечению в вакуумированных трубках и не локализующегося из-за своей «сцепленности с верхними слоями живой и неживой материи». Здесь стоит вспомнить и еще одно замечательное открытие – скин-эффект: явление сосредоточения высокочастотных токов на поверхности проводников.

Вы только представьте себе, Джон, – изобретатель мечтательно прикрыл глаза, предавшись воспоминаниям. – Сцена, освещенная светящимися газовыми трубочными лампами. Часть из них сделана из уранового стекла и фосфоресцирует разными цветами. Разноцветные тени прыгают по загадочным приборам… Изогнутые особым образом лампы оригинально подсвечивают предметные штативы и лабораторные столы, на которых переливается «живая» и «мертвая» аура стоячих волн электрического эфира. Сходство люминесцентного света и высокочастотного коронарного излучения было просто поразительным, наглядно демонстрируя правоту моих теоретических построений…

Затем я обычно переходил к опытам с беспроводными безэлектродными лампами, индуктивно подключенными к высокочастотному источнику питания. Эти газоразрядные устройства я изобрел в самом начале экспериментирования с вакуумированными баллонами, открыв очевидный факт, что при пониженном давлении газы проявляют чрезвычайно низкую проводимость и начинают светиться в переменном электрическом поле.

И вот тут я, – изобретатель сделал несколько широких жестов и тут же скривился от боли в заживающих ребрах, – начинаю быстро двигаться по сцене, демонстрируя, что такие лампы можно свободно перемещать в пространстве, и заключенное в них переливающееся свечение на расстоянии совершенно неотличимо от ореолов аур вокруг округлых симметричных предметов. Скажу вам откровенно, Джон это наводило буквально мистический ужас на зрителей…

Впрочем, – Тесла достал еще одну газетную вырезку, – вот фрагмент репортажа корреспондента респектабельной «Бостон Глоб»:

«…Ловкие пальцы гениального изобретателя выбрали на лабораторном столе какое-то приспособление, и Тесла стал давать пространные объяснения с восторгом внимающей публике:

– Это подключенная лампочка, висящая на одном проводе… Я сжимаю ее, и характер свечения внутреннего переливающего пламени резко меняется. – Изобретатель берет влажную губку и подносит к металлическому цоколю лампы – раздается шипение – видно, что металлический ободок мгновенно раскаляется в поле индукционных токов.

– А здесь присоединенная к подводящему напряжение проводу другая лампа, – продолжает наш электрический маг. – Если я дотрагиваюсь до ее металлического цоколя, она заполняется великолепным многоцветным фосфоресцирующим сиянием. А вот теперь, – продолжает Тесла, – я стою на изолированной платформе и привожу свое тело в контакт с одним концом вторичной обмотки электрического реактора… и вы видите потоки света ауры электрического эфира, охватывающие мои руки…

Еще раз, я присоединяю эти две пластины из металлической сетки к концам обмотки электрического реактора. Разряд… принимает форму сияющих потоков».

В конце каждой своей лекции я демонстрировал наиболее зрелищные эффекты, когда большие колеса переливающихся аур повисали в темноте, омываемые невидимыми потоками высокочастотной энергии. Затем над головой добровольца возникал пляшущий огненный нимб, а холодное свечение тусклого голубого оттенка охватывало конвульсивно подрагивающие в такт электрическим колебаниям трупные мышцы…

Вы знаете, Джон, я, как и мой друг Марк Твен, всегда любил всяческие розыгрыши и театральные эффекты. И вот когда напряжение застывшей аудитории достигало предела, я жутким свистящим шепотом в полной тишине эпатировал экзальтированную публику страшными рассказами об оживающих под накатом резонирующих волн электрического эфира мертвых клетках. Светящимся жезлом я обрисовывал двигатель, работающий лишь на одном подводящем проводе, и тут же предрекал, что так же смогут заработать в потоке эфирной энергии не успевшие окончательно омертветь трупные органы. Дамы падали в обморок, а зачарованные мужчины, гордившиеся своим здравым смыслом и неподверженностью обману, с изумлением слушали мои рассуждения о моторах, работающих совсем без проводов, и о встающих на поле боя солдатах, облученных потоком резонансных волн электрического эфира. Я с упоением говорил об энергии эфирной среды, буквально переполняющей просторы Вселенной и поддерживающей живительные процессы в органической природе, предрекая, что когда-нибудь человек будет свободно использовать ее для борьбы со старением и смертью…

Скажу вам, Джон, прямо, если бы я в те времена забросил все другие задачи и посвятил себя исключительно проблемам атомной физики, то мы бы сейчас имели уникальные энергетические установки, черпающие практически бесконечную энергию из глубин вещества. Конечно, – изобретатель глубоко вздохнул, – наверняка это привело бы и к созданию еще одного вида смертоносного оружия, наподобие описанного Гербертом Уэллсом в романе «Освобожденный мир». – Тесла выбрался из кресла и, придерживаясь рукой за бок с ноющими ребрами, кособоко добрался до книжной полки. Выбрав томик сочинений Уэллса, он опять расположился в кресле и, хитро поглядывая на репортера, процитировал:

«Мы не только сможем использовать уран и торий; мы не только станем обладателями источника энергии настолько могучей, что человек сможет унести в горсти то количество вещества, которого будет достаточно, чтобы освещать город в течение года, уничтожить эскадру броненосцев или питать машины гигантского пассажирского парохода на всем его пути через Атлантический океан. Но мы, кроме того, обретем ключ, который позволит нам наконец ускорить процесс распада во всех других элементах, где он пока настолько медлителен, что даже самые точные наши инструменты не могут его уловить. Любой кусочек твердой материи стал бы резервуаром концентрированной силы».

И вы только представьте себе, Джон, эти слова настоящего провидца были написаны в 1912 году! Без ложной скромности скажу, что только я мог тогда понять всю глубину выводов этого замечательного английского романиста, тем более что пришел к ним за пятнадцать лет до этого. Но это еще далеко не все, вы только послушайте, как Уэллс описывает атомное оружие! – И Тесла продолжил чтение:

«…Обеими руками он вынул большую атомную бомбу из ее гнезда и поставил на край ящика. Это был черный шар в два фута в диаметре. Между двух ручек находилась небольшая целлулоидная втулка, и, склонившись к ней, он, словно примеряясь, коснулся ее губами. Когда он прокусит ее, воздух проникнет в индуктор. Удостоверившись, что все в порядке, он высунул голову за борт аэроплана, рассчитывая скорость и расстояние от земли. Затем быстро нагнулся, прокусил втулку и бросил бомбу за борт… Полыхнуло ослепительное алое пламя, и бомба пошла вниз – крутящийся спиралью огненный столб в центре воздушного смерча…

Когда он снова поглядел вниз, его взору предстало нечто подобное кратеру небольшого вулкана. В саду перед императорским дворцом бил великолепный и зловещий огненный фонтан, выбрасывая из своих недр дым и пламя прямо вверх, туда, где в воздухе реял аэроплан; казалось, он бросал им обвинение. Они находились слишком высоко, чтобы различать фигуры людей или заметить действие взрыва на здание, пока фасад дворца не покачнулся и не начал оседать и рассыпаться, словно кусок сахара в кипятке».

Какая ужасающе правдивая и в то же время примитивная картина, – с болью в голосе проговорил изобретатель. – Когда-то я искренне верил, что мое умение получать чрезвычайно высокие напряжения очень пригодиться для «расщепления атома». Даже сегодня ученые с трудом получают потенциалы в миллионы вольт, тогда как я еще сорок лет назад оперировал напряжениями в сотню миллионов вольт. В начале девяностых годов прошлого века я наивно считал атомы своеобразными биллиардными шарами, закутанными в кокон силового поля. Затем я пришел к сложной модели, включающей ядро и последовательные слои силовых оболочек. Эта схема, которую мои ассистенты, – изобретатель улыбнулся, – называли «Атомной луковицей», была несравненно удачней последующей (через пятнадцать лет!) картины атома Резерфорда – Бора, состоящего из небольшого сложного ядра, окруженного вращающимися вокруг него электронами. Вообще говоря, – Тесла презрительно хмыкнул, – считать электроны шарами, вращающимися вокруг шара ядра, так же глупо, как и представлять атом неделимым бильярдным шаром, популярным в восьмидесятые годы XIX столетия. И расщепленный атом Уэллса мне также напоминает подобный расколотый шар, – изобретатель снова раскрыл книгу:

«Впервые за всю историю войн появился непрерывный продолжительный тип взрыва; в сущности, до середины XX века все известные в то время взрывчатые вещества представляли собой легко горящие субстанции; их взрывные свойства определялись быстротой горения; действие же атомных бомб, которые наука послала на землю в описанную нами ночь, оставалось загадкой даже для тех, кто ими воспользовался. Атомные бомбы, находившиеся в распоряжении союзных держав, представляли собой куски чистого каролиния, покрытые снаружи слоем неокисляющегося вещества, с индуктором, заключенным в герметическую оболочку.

Целлулоидная втулка, помещавшаяся между ручками, за которые поднималась бомба, была устроена так, чтобы ее легко можно было прорвать и впустить воздух в индуктор, после чего он мгновенно становился активным и начинал возбуждать радиоактивность во внешнем слое каролиния. Это, в свою очередь, вызывало новую индукцию, и таким образом за несколько минут вся бомба превращалась в беспрерывный, непрекращающийся огненный взрыв. <…>

До сих пор все ракеты и снаряды, какие только знала история войны, создавали, в сущности, один мгновенный взрыв; они взрывались, и в тот же миг все было кончено, и если в сфере действия их взрыва и летящих осколков не было ничего живого и никаких подлежащих разрушению ценностей, они оказывались потраченными зря. Но каролиний принадлежал к бета-группе элементов так называемого „заторможенного распада“, открытых Хислопом, и, раз начавшись, процесс распада выделял гигантское количество энергии, и остановить его было невозможно. Из всех искусственных элементов Хислопа каролиний обладал самым большим зарядом радиоактивности и потому был особенно опасен в производстве и употреблении. И по сей день он остается наиболее активным источником атомного распада, известным на земле. Его период полураспада – согласно терминологии химиков первой половины XX века – равен семнадцати дням; это значит, что на протяжении семнадцати дней он расходует половину того колоссального запаса энергии, который таится в его больших молекулах; в последующие семнадцать дней эманация сокращается наполовину, затем снова наполовину и так далее. Как все радиоактивные вещества, каролиний (несмотря на то, что каждые семнадцать дней его сила слабеет вдвое и, следовательно, неуклонно иссякает, приближаясь к бесконечно малым величинам) никогда не истощает своей энергии до конца, и по сей день поля сражений и области воздушных бомбардировок той сумасшедшей эпохи в истории человечества содержат в себе радиоактивные вещества и являются, таким образом, центрами вредных излучений…».