Текст книги "Мы люди… Мост"

Часть третья

Самым сложным в подготовке к отправке Веньки с дочкой в разведку оказалось уговорить его поменьше вести разговоров на эту тему в лагере и по пути в Дубровицу. Легенда родилась быстро: заключалась она в поиске лекаря для заболевшей коровы и того, кто продает телицу-трехлетку. Больше всех такому событию обрадовалась Зинка, она сияла. Еще бы, была возможность встретить того грамотного человека, который говорил о ней такие красивые слова после поездки в Новоселки.

В разведку они отправились, когда уже пообсохла земля, днем было тепло, а о зиме напоминали только утренние заморозки. К этому времени утихли обсуждения Венькиных тайных рассказов о его секретном и очень важном предприятии, и их уход из лагеря прошел буднично и незаметно. Да и для самих разведчиков в этом не оказалось ничего необычного: стадо коров уже выгоняли на пашу, в основном к низким местам, где появлялась уже зеленая трава, а ориентироваться в лесу для Веньки было проще простого. Так и шли они мимо дорог лесными тропами, за день отмахали немалое расстояние и, по прикидкам, вот-вот должны были подойти к намеченному пункту.

Подустали путники. Вдалеке послышался собачий лай и затих. Они вышли на опушку леса; невдалеке виднелась дорога, огибающая деревню и снова уходящая в лес, за ней чуть поодаль тянулась на юго-запад широкой полосой улица с огородами.

– Кажись, пришли, – топая на месте, изрек Венька, укрепляя свою значимость перед дочкой.

Им повезло: у крайней хаты сразу встретилась женщина, которая с любопытством посмотрела на незнакомых странников. Венька заметил этот проницательный взгляд и тут же решил внести ясность, кто они такие есть. Видно, соскучившись по общению с новыми людьми, он враз изложил и про корову и телицу, и про дочку, которая по своей неразумности собралась ехать в Неметчину, и про скудное стадо коров в их деревне и закат такой необходимой профессии, как пастух. Он бы еще много чего наговорил, но тут вставила слово Зинка:

– Да нам бы найти лекаря – корову полечить, нашего на фронт забрали.

Венька сразу как-то присмирел и стал поддакивать дочке, а женщина, узнав все интересующие ее вопросы, готова была расстаться с такими словоохотливыми людьми и указала двор, в котором проживал ветеринар со своей семьей. Вскоре они, сидя на скамейке во дворе, вели беседу с уважительным человеком, который задавал, как считал Венька, очень грамотные вопросы. Он несколько раз спросил об их председателе колхоза Иване Захаровиче, собеседник несколько стушевался и приумолк. Хозяин чувствовал, что незнакомцы что-то недоговаривают и, по-видимому, ищут председателя. Чтобы не задерживать путников, он посоветовал им идти в небольшую деревеньку Выселки – там человек продает телицу, а сам тут же вошел в сени и вернулся оттуда с небольшим пакетом.

– Здесь лекарства, будете подмешивать их вашей корове в пойло – должно помочь.

Венька сразу сообразил, что беседа окончена и им нужно быстрее двигаться в те самые Выселки, пока не стемнело.

Два километра – расстояние небольшое, но они дались разведчикам трудновато. Долго плутали, пока вышли на дорогу, о которой говорил лекарь; дорога оказалась ухабистой, и в подступающей темноте нога иногда проваливалась словно в пустоту, отчего сбивался шаг. Стала одолевать мысль: а может, надо было напросится к тому человеку на ночлег? Пусть бы даже разрешил им спать в сарае – им не привыкать, а так спотыкаешься по темноте и невесть сколько еще идти, да и кто там тебя ждет.

Эти безрадостные мысли Веньки прервал окрик:

– Стой! Кто такие?

Зинка схватила отца за руку и потянула его присесть. Это и придало сил разведчику.

– Нам лекарь из Дубровицы посоветовал идти в Выселки – сказал, что здесь человек телицу продает. Вот туда мы и идем.

Уверенный ответ озадачил незнакомца, он раздумывал над ответом.

– Пройдете прямо – встретится хата, туда и заходите, там скажут, куда вам дальше идти. Там впереди лужа, обходите ее правее, – уже миролюбиво прозвучал грозный голос.

Натерпелся страху Венька, только успокаивала его мысль: «А и Зинка струхнула. Это тебе не коров пасти, а разведчиком быть – тут смелость нужна».

Хатка появилась неожиданно, в окне был виден огонек. Это приободрило путников, они долго и шумно вытирали ноги у крыльца, но никто не вышел, и Венька несмело открыл дверь. За столом, на котором горела газовка, сидели трое. В комнате было накурено, и различить их лица он не мог.

– Добрый вам вечер! Мы ищем человека, который телицу продает. Нас направил сюда лекарь, что живет в Дубровице, – начал разговор Венька.

За столом заулыбались, Зинка позади шмыгнула носом. Один встал из-за стола, что-то в нем показалось знакомым, а дальше произошло такое, что и вспомнить стыдно. Неожиданно Зинка кинулась к тому человеку, обхватила руками его шею и закричала радостным голосом:

– Это я, Зинаида, мы в разведку в Новоселки ездили, – а руками шею еще сильнее обхватывает.

– Ой, Зинаида, так вы меня задушите. – И тот человек тоже засмеялся.

Тут Венька решил проявить строгость:

– Зинка, ты что это вешаешься чужому человеку на шею? Стыда в тебе нету, – и сразу осекся.

– Так это ты, Вениамин, – прозвучал уже ставший знакомым голос Бурцева, освобождающегося от Зинкиных объятий.

На следующий день, выслушав несколько раз рассказы Веньки и Зинки о делах в Калиновке и Новоселках, а главное – предложение Лукина о скорейшей с ним встрече, решили оставить Зинаиду в отряде Ивана Захаровича, а Веньку, проводив как можно дальше от своей базы, отправить с наказом поддерживать связь через Настю и ее дочку Марийку из Калиновки.

Погрустнел Венька. Все бы ничего, да не хотелось ему оставлять здесь Зинку – видел, как горят у нее глаза и голос меняется при виде этого Бурцева. Одно утешало: человек он серьезный и грамотный, абы чего делать не будет, да и, может, выскочит из ее головы эта проклятая Неметчина. А Зинка была счастлива как никогда – сбывалась ее тайная мечта.

По прошествии трех дней вернулся Венька в лагерь один, встретили его радушно. Долго и подробно докладывал он о проведенной разведке командованию в землянке Лукина; все доложил, даже, может быть, и чуть больше, чем видел и слышал, но так он себе представлял возможные события. Об одном умолчал – о своих переживаниях по поводу Зинки.

В конце, когда были уже не раз услышаны все подробности, встал Лукин:

– Молодец, Вениамин, благодарю тебя за службу!

Венька вскочил и громко произнес:

– Служу трудовому народу!

Ему пожимали руку, и каждый старался сказать что-то доброе и приятное. Вспотел Венька от таких похвал и только кивал в знак благодарности. На совещании следующим днем было решено встречу с Иваном Захаровичем назначить после проведения посевных работ, а до этого всем полком побывать в Лотошино, о котором снова напомнил Федор.

Забурлила Калиновка, весна настраивала на посевную, которая не за горами; калиновчане обсуждали, как сеять, чем пахать землю. Лошадей нет, придется впрягать коров, да и самим в плуг впрягаться – а что делать, жить-то надо, все есть хотят, и молодой, и старый.

Обсуждение этого волнующего всех вопроса прервалось вестью из Высокого об облаве. По рассказам, много молодых людей было взято силой и отправлено в Неметчину. А еще говорили, что местные полицаи, что там живут, тоже боятся, что могут забрать их детей, а от немцев не откупишься.

Больше всего взбудоражили Калиновку слова бабы Веры:

– Кому нужны эти наши хаты и наша Калиновка? Спалят ее, а кто посильнее да покрепче, тех германцы в Неметчину увезут. А старых и больных постреляют, да и закапывать не будут – так звери и растащат их.

Слушая такие слова, многие крестились и говорили:

– Скажешь же такое! Ты же уже старый человек.

На что баба Вера спокойным голосом отвечала, что это не она выдумала, а так ей привиделось. Слова «так привиделось» заставляли слушателя молча отойти от бабки Веры, затревожиться, вспомнить Бога и крепко задуматься, почему на людей такая напасть свалилась. Забылись прошлые распри и обиды между Калиновыми и Прохоровыми, оказалось, все стали равными друг другу, можно было слышать слова: «А что нам делить? Что нам меряться между собой, кто выше, а кто ниже? Вот увезут в Неметчину, там и попляшем».

Забеспокоился и Наум, не хотелось ему показывать перед калиновчанами свою тревогу, а тут встретился на улице Якуш. «Постарел он», – была первая мысль старосты. Он думал, что они молча разойдутся, но неожиданно Якуш остановился, вид у него был взъерошенный и грозный.

– Ты, значит, скажи Наум, как огороды да поля засевать будем? Или пусть земля гуляет, все бурьяном-бадыльем зарастает? Ты же сейчас власть у нас, – высказался он и, прищурившись, смотрел в глаза старосте.

Наум на миг растерялся, не ожидая такого вопроса, – все ведут разговоры про Неметчину, а тут про посевную.

– Здравствуй, Якуш. Да, вот весну дождали, сеять надо, а то новая власть спросит: почему ничего не делается? Ты же сам был старостой и знаешь, как они спрашивают, – перевел разговор в другое русло Наум. – А сеять надо, и буду спрашивать у начальства, может, семенами помогут да транспортом каким. Может, завтра и поеду в Высокое или к бургомистру.

Якуш слушал молча, кивая головой.

– Ну, значит, езжай, не забудь мешков побольше взять для семян. Если мало будет, у бабки Веры попроси, у нее они есть, – то ли всерьез, то ли в шутку ответил Якуш, повернулся и пошел ко двору.

– Каким был, таким и остался. Придумал! Мешки возьми! Советчик нашелся, – не унимался Наум после встречи с Якушом, разговаривая сам с собой. – А это же хороший повод для поездки в Новоселки или Высокое. Поеду спрошу, какие есть указания насчет посевной, а заодно и про Неметчину узнаю.

Степан отвел коня в низинку, где пробивалась уже зеленая болотная трава, и привязывал вожжами к ольхе, как вдруг услышал издалека знакомый звук. Он встрепенулся, поднял голову, всматриваясь вдаль. «Не может быть, неужели журавли?» – вихрем пронеслась будоражащая мысль.

– Ари-и-ина, Ари-и-ина, – подбегая к двери землянки, что есть мочи кричал Степан.

Встревоженная Арина открыла дверь.

– Арина! Журавли, журавли летят, – показывая рукой в сторону темного леса, продолжал кричать Степан.

– Где они? Где ты видишь, Степан?! – радостно воскликнула Арина.

– Вон там. Смотри на солнце, вон они курлычут.

Арина стояла рядом со Степаном и, прикрыв рукой глаза от солнца, улыбалась.

– А большой клин, не побоялись войны, прилетели, – произнес Степан и молча смотрел, как клин, заворачивая, начал снижаться над дальним болотом.

А по лагерю уже бежал Змитрок и на весь лес кричал:

– Журавли прилетели!

– Слава Богу, прилетели. Видели журавлей – знать, жить будем, Степан.

Эта новость живо обсуждалась среди обитателей лесного лагеря.

Установились теплые весенние дни, лагерь забурлил, начались сборы к отъезду на посевную. Никто не хотел оставаться в землянках, всех тянуло к людям в деревню, в поле к земле, но надо было кого-то оставить здесь, чтобы ухаживать за коровой, да и охрану нести. Это незавидное, тягостное и муторное задание, как выразился Устименко, выпало на долю Петьки Чижа. Он громко протестовал, возмущаясь, что должен возиться с этой коровой, хотя и сам он, и многие, кто наблюдал эту сцену, понимали, что лучшего специалиста в лагере для такого дела не найти. Успокоил Петьку Лукин, под общий гомон и смех пообещав привезти ему гостинец – настоящие блины из белой муки, которые, по рассказам, Петька любил в детстве.

В один день лагерь опустел. Разъехались двумя колоннами: первая – в Калиновку во главе с Лукиным, а другая – на одной телеге под управлением Степана в Новоселки. Нужно было не упустить время и засеять людские огороды, да и не дать зарасти колхозным полям.

Лукин перед убытием собрал всех в семейном лагере и требовал в первую очередь помогать в посевной партизанским семьям, одиноким женщинам и тем, у кого ушли на фронт мужья и дети, а еще просил не забывать вести наблюдение и выставлять охрану на дорогах:

– А то сцапает нас проклятая немчура, как коршун цыплят у Вениамина.

Эти слова вызвали всеобщий смех. А потом уже более серьезно Лукин добавил:

– Поможем людям с посевной – люди нам поверят, поверят, что Красная армия жива. Посевная для нас на данный момент как рубеж обороны; он вроде бы невидимый, только от него будет зависеть, как мы будем воевать дальше, а немцы и полицаи не дадут нам много времени на это, казалось бы, мирное дело.

Накануне отъезда в Новоселках для выяснения обстановки побывали Устименко с Грушевским и Федором, встретились они и со связником из Сергеевки. В деревнях жили пока тихо и мирно, поэтому было предложено в Новоселки направить Степана с Алесей. Оставался открытым вопрос насчет Варвары. Грушевский настойчиво предлагал посетить ее и помочь чем можно, Устименко резко возражал: по его мнению, это была ей медвежья услуга. Об этом быстро станет известно немцам, и тогда может случиться всякое. Того же мнения придерживался и Федор. Остановились на том, что надо это деликатное дело поручить Степану – пусть сам решает, ему виднее, как быть с Варварой.

Степан Арину и Алесю с детьми к своему двору подвез к вечеру. Наблюдение за дорогой, что вела из Высокого, он поручил внуку Змитроку и его другу Коле. Появление Степана и Алеси новоселковцы встретили настороженно и с некоторым удивлением. Пошли между ними тихие разговоры: «Не побоялись вернуться. А надолго ли? А вдруг полицаи или немцы нагрянут, им же несдобровать тогда». А некоторые с затаенной надеждой и завистью говорили: «Вернулся с конем». Более рассудительные отвечали: «Поживем – увидим, как оно будет».

Через день Степан на своем огороде посадил картошку, помогать Арине и Алесе пришла Маланья – так они и управились с этой работой, а потом засеяли огород Маланье – и пошло дело. Люди поняли, что помогает Степан солдаткам и вдовам, и тут же образовалась немалая очередь, кому нужна была помощь; за день он успевал засеять два огорода, да еще мог вспахать небольшой участок под посев зерновых или льна.

Степан своим конем в тот день пахал уже третий огород. Заканчивая борозду, он решил дать коню передых, да и самому надо было отдышаться; перевернул набок, вверх лемехом плуг и пустил коня пощипать травичку, а сам присел прямо на землю, держа вожжи в руках. Приметил, что в его сторону по тропинке, что вилась по-за огородами, шла женщина; в ней Степан признал Машу, жену полицая Аркашки Дудянова, который был убит зимой при нападении военных с отрядом Ивана Захаровича.

– Здравствуй, Степан. Бог тебе в помощь, – подходя, произнесла Маша и остановилась, опустив руки и наклонив голову, повязанную светлым ситцевым платком.

Степану бросились в глаза ее босые ноги, отчего появились жалость и уважение к этой женщине.

– Здравствуй, Маша. Спасибо тебе на добром слове, – отвечал он, вставая.

– Погода хорошая стоит, – начала разговор Маша, поправив края повязанного на голове платочка.

– Погода, слава Богу, и впрямь хорошая, как раз для посевной – вот и стараюсь управиться по теплым денькам с пахотой. А это под посев жита пашу, да и под лен надо бы вспахать. Только вот конь притомился – дал передохнуть ему.

– Я к тебе Степан по делу пришла. Отвернулись от меня люди, некому мне помочь огород посеять, а без коня мне не управиться никак. Помоги, Степан, жить как-то же надо. Весной не посеешь – зимой не возьмешь.

Степан молча стал заворачивать коня на обратный ход, хотя тот старался еще щипнуть сочной весенней травы; поднял плуг, натянул постромки и ловко поставил его кончиком острия на новую борозду.

– Поможем тебе, Маша, все мы люди, и всякое в жизни бывает. Живым о живом думать надо. Жди, дня через два-три подъеду. Вот отсеем солдаткам огороды – и приедем. Ты не волнуйся, картошку на огороде у тебя посадим.

Он дернул вожжами, чмокнул на коня и зашагал за плугом.

«А хорошо у него получается», – провожая взглядом Степана, подумала женщина и, выпрямившись, заспешила домой, обретя надежду на помощь.

Огород Аркашки Дудянова засеяли на четвертый день. Помогали Маше Арина с Алесей, две соседки и Змитрок с другом Колей; работали споро, без лишних разговоров, а когда Степан прошел последнюю борозду, Маша с затаенной тревогой пригласила всех на обед.

– Иди, Маша, накрывай на стол, а мы тут все соберем, руки помоем и придем.

Хозяйка, обрадовавшись, направилась в хату.

– Да сто грамм найди, – крикнул вдогонку Степан.

Арина позвала Степана ужинать. Солнце уже село за соседской хатой, но надо было еще убрать сбрую, привязать коня под яблонями – пришло его время поднакопить сил на следующий день. «А длинный уже майский день, утопчешься так, что и есть неохота», – развожжал сам с собой пахарь и сеятель, не отвечая на слова жены.

Коня в саду привязывал Змитрок – нравилось ему заниматься с ним. А как бы он хотел промчаться вскачь верхом на зависть сверстникам, да дед не велит: конь и так переутомлен, а ему еще пахать и пахать, – о такие мысли рушились мечты внука. Перед тем как идти в хату, Степан подозвал Змитрока и попросил его пробежаться после ужина по улице и узнать, что творится в деревне и какие ведутся разговоры.

На этот раз мечты внука вполне совпали с просьбой деда: какое бы время ни было, а тянуло к друзьям, с которыми не общались почти всю зиму и весну, да и поиграть в весенние игры хотелось. Жизнь среди военных в семейном лагере заставляла Змитрока и его сестру быть всегда настороже, и они постоянно чувствовали опасность – она для них, казалось, пряталась везде: за дверью землянки, за кустами у высокой ольхи, а больше всего там, в темном лесу, который виднелся в той стороне, где садилось вечером солнце. Это чувство опасности сохранилось и здесь, в деревне; после сказанных дедом слов радужное настроение улетучилось, но оно вернулось сразу после ужина. За столом, где, на первый взгляд, было тесновато – да разве сравнишь хату и землянку, здесь же простор, для собравшихся такая обстановка была радостной, а хата казалась непривычно роскошной, – ужинали не спеша и молча, давали знать о себе весенние заботы, и старшие легли сразу спать.

Когда прошел первый сон, Степан проснулся, вышел во двор и присел на ступеньку крыльца. Светила луна, вокруг стояла тишина, земля еще не прогрелась, но вокруг ощущалось тепло – вот-вот должны зацвести яблони, а вишни и сливы уже стояли в цвету, им дела нет до войны, до немцев и полицаев, цветут себе, о жизни думают… Такие мысли кружились вокруг Степана, принося ему покой и умиротворение. «А где же Змитрок?» И только он так подумал, как услышал, что по улице кто-то идет, и не один. Степан поднялся и подошел к калитке. По улице шли трое, среди них он узнал внука и его друга Колю; контуры их спутника тоже были знакомы, и Степан признал в нем Виталия из Сергеевки. Он сразу открыл калитку, без слов пропуская всю троицу во двор, понимая, что зазря Виталий сюда бы не пришел в ночи.

– Ты, Змитрок, иди в хату спать, и тебя, Коля, уже, наверное, родители заждались – время-то позднее.

Мальчики нехотя расстались, а Степан пригласил Виталия посмотреть, как там конь, может, запутался за дерево и стоит. Конь мирно щипал траву и на хозяина не обратил внимания.

– Дядька Степан, к вам меня направила тетка Глаша и просила передать, что жена полицая Андрея из их деревни была у них в Высоком и по секрету сказала, что полицаи собираются на днях приехать в Новоселки, может даже, с немцами. Тетка Глаша просила, чтобы вы на всякий случай уезжали, мало ли что. Я думаю, и мне бы уже пора в лес податься, да все военные не разрешают.

– Если не разрешают, тогда подожди. А за весть спасибо, я и сам уже думал, почему это полицаи не едут – пора уже сеять. А вы там отсеялись? – позевывая, спросил Степан.

– У кого сила есть, отсеялись, да и люди помогают друг другу, держатся один за другого. Так я пошел, дядька Степан, доброй вам ночи.

– Будь осторожен и передавай тетке Глаше от нас с Ариной, чтобы здорова была.

Он пожал Виталию руку, и тот пошел по-за огородами. Набежавшая небольшая тучка закрыла луну, и его не стало видно. «Вот тебе и война, никуда она не делась. Завтра, а вернее, уже сегодня надо раненько уезжать», – решил про себя Степан и пошел в хату.

Еще только забрезжили предрассветные сумерки, а Степан уже запрягал коня. Дольше всего пришлось повозиться с внучкой, она никак не могла проснуться, открывала глаза и тут же снова засыпала. Степан завернул ее в одеяло и отнес спящую на телегу, где уже примостился рядом с Алесей сонный Змитрок. «Совсем еще дети», – с такой мыслью он отъехал от двора.

Понимая, что их отъезд будет обязательно замечен односельчанами, Степан в семейный лагерь возвращался окольными путями: вначале они ехали в сторону Сергеевки и только в лесу свернули на еле заметную дорожку, по которой можно было добраться до лагеря. На месте они были, когда солнце опустилось над темным лесом.

Через день Степан, оставив в лагере Арину и Алесю с детьми присматривать за хозяйством, вместе с Петькой Чижом, ведя под уздцы коня, направился в сторону Калиновки.