Текст книги "Мы люди… Мост"

Ближе к вечеру в лагере началась суета, пошел слух, что почти весь полк уходит бить полицаев, к месту оказалась закончившаяся военная подготовка новобранцев. На задание уходили Лукин, Грушевский, Федор и все Ванино отделение – сила получалась внушительная. Устименко поручалось организовать наблюдение за полицаями в Новоселках и усилить охрану лагеря. С восходом солнца они покинули лагерь, намереваясь к вечеру быть у Лотошино и напасть на полицаев.

Замерла жизнь в землянках, каждому нашлось дело. Змитрок вместе с Митькой, сыном Фроси, пас корову и коня – так велел Степан. Им хотелось с винтовками быть в засаде или в крайнем случае в охране лагеря, а получилось совсем невесело: заделались пастухами. Сказать по правде, Змитрок тоже вынашивал тайную мысль винтовку Митьке не выдавать – пацан еще. Матери и Фросе – тем винтовки дали, а они все оборудуют свою больницу, кому она нужна? С таким настроением он с новым другом подвел корову к кустам, где трава было посочнее, и привязал к небольшой ольхе; стреноженный конь был тоже рядом.

Оставаться здесь весь день друзья не собирались. Солнце уже грело вовсю, они присели в тенечке, как вдруг послышался странный звук, похожий на рокот мотора аэроплана. Звук приближался со стороны Калиновки – в их сторону летел самолет. Змитрок хотел вскочить и закричать: «Бомбовоз!» – но в памяти возникло вспыхнувшее сено и пулями побитый его пиджачок, когда они с дедом Степаном на болоте складывали стожок, и он, вжав голову в плечи, лег под кустом, а рядом шустренько примостился Митька. Самолет летел низко, конь запрыгнул в куст и там запутался, корова тоже металась вокруг ольхи, пытаясь бежать невесть куда. Бомбовоз, сделав полукруг, стал удаляться в сторону Новоселок, рокот его затихал в небесной дали.

К счастью для Змитрока, вожжи выдержали метания коровы, и она, обеспокоенная, тяжело дыша и мотая головой, стояла под кустом рябины; конь, увидев хозяина, тоже успокоился и стал щипать траву.

– Ух ты, вот это да! – вслух произнес пастух. – И что ему здесь надо было? А может, хотел бомбы сбросить? – С этой мыслью Змитрок с другом засобирались к бабе Арине.

Бабу Арину с детьми он нашел в землянке у матери. Та сразу же накинулась на него:

– Ты где это бегаешь? Мало тебя тогда бомбовоз напугал, чуть не убил тем летом. Увидит тебя – и бросит бомбу! Ой, Божечка ты мой, что же это такое делается?! – запричитала она в голос.

– Мама, мама, дай мне винтовку, я пульну в него, я же прицельно стреляю. Дай быстрее, а то он улетит! – закричал Змитрок, не обращая внимания на слова бабы Арины и направляясь к винтовкам, что стояли в углу землянки.

Тут уже к сыну кинулась Алеся, преграждая ему путь.

– Не дам, сын, он же развернется и побомбит нас всех. Ты что вздумал?

– Ой, мой же ты внучек, что ты такое удумал, остановись! Дед Степан и тот зря не стреляет, – помогала невестке успокоить сына Арина.

Змитрок отступил к выходу, выглянул за дверь и прокричал:

– Он улетел, так что можно выходить из землянки.

Ему хотелось быстрее поделиться такой важной новостью и рассказать, как он хотел стрельнуть из винтовки, да мама не разрешила взять, а вдогон ему неслись уже примирительные слова бабы Арины:

– А корова привязана?..

Затих звук ее голоса в кустах и деревьях. Напуганные криками, притихшие дети, словно цыплята, сидели возле молчавшей Фроси на полатях, но тут же выпорхнули вслед за выскочившим из землянки Змитроком.

Много разговоров вызвал в лагере пролет самолета. Военному человеку было ясно: немцы ведут разведку и для этого привлекли авиацию – значит, затевают серьезное дело.

Нервничал Устименко. Засада на дороге ничего не давала, о том, что делается в Новоселках и в Высоком, сведений никаких не было. «Иван Захарович дельное дело предлагал: надо объединять силы, вести разведку, в каждой деревне иметь своих людей, осваивать минное дело, а так – зарылись, как кроты, в землянки и ничего не видим». Только от таких дум становилось еще тоскливей. Думы эти нагнал на него пролет самолета над лагерем: получалось, немцы догадываются, где находится полк.

По своим предположениям и приметам Федор понимал, что они подходят к Лотошино. Их окружал молодой сосновый лес, в котором встречались кусты можжевельника и мелколесье, корни сосен причудливо переплетались, обнажившись от вешних вод и проливных дождей. Вдоль дороги тянулся невысокий песчаный взгорок, а по другую сторону в просветах деревьев виднелось зеленое поле, которому, казалось, нет конца и края. Дохнуло ветерком, Федор остановился – он уловил запах дыма. Лукин вопросительно взглянул на его и тоже стал принюхиваться.

– Кажется, дымом пахнет.

Его слова подтвердили и остальные. Такая незначительная деталь, как запах дыма, изменила настроение людей. Они двинулись дальше, запах усиливался. Федор предложил пройти чуть правее, там за поворотом уже будет видна деревня. Песчаный взгорок делал завиток в сторону леса, и отряду пришлось спуститься в низину, где среди сосен росли молодые осинки и березки. Поднявшись снова вверх, вышли почти к самой дороге. Отсюда был виден край улицы, которая утопала в зелени.

– Надо бы подойти ближе к деревне, – останавливаясь, произнес негромко Грушевский. Лукин кивком головы согласился с ним.

– Я схожу туда и проведу разведку, мне здесь все знакомо, – прозвучал голос Федора.

Возникла небольшая перебранка, кому идти в разведку. Лукин направил троих: Федора, Грушевского и Ваню, а остальным объявил привал. Сам вышел на опушку леса, осматривая местность. И тут ему неожиданно пришла мысль: «А это место идеально для засады». Не успел он обдумать, как устроить засаду, как увидел приближающихся встревоженных разведчиков.

– В деревне немцы, – выдохнув, почти одновременно произнесли все трое.

Федор доложил, что на том краю улицы виден пожар, а немцев обнаружили с этого края, возле последней хаты, там стоял мотоцикл. Больше ничего узнать не удалось. Повисла тишина, со стороны деревни послышался шум, похожий на звук моторов.

– Надо устроить засаду. Начнут отстреливаться – в бой ввязываться не будем, тут же уйдем, – нетерпеливо высказался Грушевский.

Лукин приподнялся и начал отдавать команды, кому какое место занять для стрельбы. Ваня спустился в низину, которая подходила к дороге: ему предстояло бросить гранату в подъезжавших немцев – это и будет сигналом открыть огонь остальным. Левая часть взгорка досталась Федору, Грушевский залег в выемке, словно в окопе: он должен был стрелять в водителя, если в колонне окажутся машины. Лукин расположился чуть позади комиссара, ему были видны все бойцы его небольшого полка. На этот раз он взял автомат и, оказывается, не ошибся: им будет хорошо прикрывать отход в случае затягивания боя.

Ох и медленно приближалась колонна. Впереди ехали два мотоцикла, в которых сидели немцы с бляхами на груди – похоже, жандармы; за ними двигались две грузовые машины, одна без тента, в кузове которой плотно сидели солдаты, вторая – накрытая тентом. За машинами виднелись подводы, за которыми шли привязанные коровы и две лошади.

Гулко стучало сердце у Вани, он уже видел мотоциклы с колясками, ладонь, в которой держал гранату, вспотела. Он все примеривался, когда же бросать эту гранату, от его броска зависело многое, это и не давало унять дрожь в теле. Он даже не осознал, как метнул гранату. Она взорвалась перед коляской, в которой сидел, как ему показалось, мордастый немец, сразу же схватил винтовку и начал отползать назад к Лукину, как и было ему приказано.

Залп получился дружным. Грушевский видел, как водитель первой машины свалился на руль. И тут же ударила очередь из пулемета второго мотоцикла. Растерянный немец стрелял наугад, нервно дергая пулемет, что не давало возможности прицелится в него. Плавно нажал спусковой крючок – и пулемет замолчал, другой немец вмиг оказался за мотоциклом и стал стрелять из карабина.

– Отходим! – раздался гулкий голос командира.

Грушевский повторил его команду, и она понеслась по жидкой цепи. Последним отходил Федор. Бежали быстро, Ваня прихрамывал. Уже прекратилась позади стрельба, а они бежали в чащу леса, которая становилась все гуще. Начала появляться высокая трава, впереди показалась небольшая болотинка. Хотелось пить и отдышаться, у Вани побаливала нога – пришлось сделать привал. К его удивлению, оказалось, что осколок гранаты снес каблук его сапога и он натер до крови ногу.

Мимо Новоселок они прошли на зорьке. Хотелось Грушевскому заскочить к Варваре и узнать у нее, что делается в деревне, а заодно и повидаться с ней, но Лукин не согласился, и после недолго отдыха отряд двинулся дальше.

Вечером лагерь гудел, уже давно не было столько улыбок и радостных разговоров, обсуждался успешный бой с немцами. В центре внимания был Ваня, подорвавший гранатой мотоцикл, а его сапог без каблука подержал каждый, кто в это время был в лагере. Долго вертел его в руках и Степан. Возгласы затихли, все ожидали, что он скажет.

– Да, похоже, осколком срезало. Видишь, как ровненько, словно бритвой, – так только осколок может сделать. Непонятно только, как это осколок мог позади Вани оказаться, хотя, бывает, в бою человек от страха может голову поднять, а может и ногу. Повезло Ване – голову сберег, а каблук мы сегодня же приладим, – на веселой ноте закончил он свой сказ, вызвав вздох облегчения у героя. Повеселели и новобранцы, они уже чувствовали себя равными среди окружавших их людей. Каждый из них старался в том непродолжительном поединке показать свою значимость, что они тоже играли важную роль, и это было действительно так.

В командирской землянке было не до веселья: удачный бой придал всем уверенности в своих силах, но складывающаяся обстановка заставляла не переоценивать их, а искать и думать, как бы их сберечь, а то и умножить. Лукин сдерживал напористое желание напасть на полицаев в Новоселках; с этим можно было согласиться, но пролет самолета свидетельствовал о готовящейся облаве на них, и, может, немалыми силами.

Не проронил ни слова Устименко, да и Федор высказывался уклончиво – было над чем подумать.

Лукин попросил вызвать Степана, который уже собирался идти ремонтировать Ванин сапог. Тому тоже не нравился пролет этого аэроплана, будь он неладен, и потому Степан сказал:

– Обложат они нас, как охотники волков, трудно будет вырваться. Да, часто такое бывает, что все, вот он, голубчик, некуда ему деться – а смотришь, его и след простыл. Но нападать сейчас на полицаев в Новоселках опасно, тут как бы они нас уже не ловили.

«Разумно он рассуждает», – подумал Устименко и произнес:

– Поддерживаю тебя, Степан.

Сошлись на развертывании поста наблюдения на дороге, что вела из Высокого в Новоселки, и продолжать выставлять засады на подступах к лагерю. Степану поручалось подыскать место на случай, если придется оставлять семейный лагерь. С тем и разошлись.

Часть пятая

В районном центре налаживалась, казалось бы, мирная жизнь, работали, как и при советской власти, масло– и хлебозаводы, восстанавливалась деятельность льнозавода, появились два врача в больнице и вели прием больных. Шли разговоры об открытии школы, нашлись учителя, которые согласились учить детей, убирались улицы. Уже не слышно было разговоров о расстрелах евреев и коммунистов, хотя почти каждый день открывались ворота тюрьмы и туда въезжали крытые машины; по внешним признакам было видно, что немецкая власть укрепляется.

Другое настроение наблюдалось в коридорах и кабинетах комендатуры, жандармерии и гестапо – там оно было нервным. Успокаивали успехи на фронте – как и прошлым летом, немецкая армия успешно наступала, зато здесь все чаще и чаще происходили нападения на полицию, были случаи гибели немецких солдат, срывалась посевная, партизаны начинали серьезно донимать. Конечно, обстановку нельзя было сравнить с ситуацией в соседних районах, но поступали сведения, что в лесах замечены вооруженные люди, и их немало, в некоторых деревнях они ведут себя как хозяева, а этого уже допустить было никак нельзя.

Несколько дней назад недалеко от Заречья, на территории другого района, партизаны устроили засаду, погибли важный немецкий офицер и несколько солдат, завязался бой, и пришлось из Заречья на помощь направлять местную полицию. По поступившим сведениям, бандиты ушли в Гороховский район и здесь отсиживаются. По докладу местного старосты, там видели около двух десятков вооруженных людей.

Такая информация Галенгюндеру и Отто радости не приносила, командир охранной дивизии требовал решительных действий и наказания за убийство его офицера. Отто, как участник совещания у командира дивизии, мягко намекал, что нападение произошло в районе ответственности другой комендатуры, да и сил у них совсем мало, а надежды на местную полицию иллюзорные. Командир дивизии пообещал выделить специальную роту для борьбы с партизанами, только за саму операцию будет отвечать комендант. Руководить операцией было поручено начальнику жандармерии, в его распоряжение помимо роты охранной дивизии выделялось по взводу местной полиции из Заречья и Высокого. Сил набиралось немало, хотя командир роты был недоволен отсутствием разведывательных данных о месте дислокации бандитов. Об этом он доложил командиру своего батальона, и тот попросил выделить для разведки самолет, который сделал облет, но ничего существенного не обнаружил, хотя из полученных данных можно было предположить, где находятся базы партизан: недалеко от села Дубровица и между Калиновкой и Новоселками. Здесь и решено было сосредоточить основные усилия по поиску и уничтожению бандитов.

Накануне операции пришло сообщение о нападении на немецкую колонну в соседнем гауляйтерстве, имелись убитые и раненые, и возникло предположение, что к этому могут быть причастны те же бандиты, что убили офицера охранной дивизии. Операцию отложили на несколько дней, до выяснения обстоятельств, а обеспокоенный командир дивизии требовал действий.

Ивану Захаровичу о начале операции немцев стало известно сразу по прибытии в Заречье роты специального батальона. Были предупреждены связные в деревнях и командование партизанского отряда, с которым налаживалась связь для совместных действий. Отправил он полученные сведения и в Калиновку, а свой отряд решил увести на дальнюю базу в соседний район.

Весть из Калиновки, от Ивана Захаровича, Ваня принес на следующий день по прибытии в лагерь после удачного боя. Записка была короткой, но сведения в ней содержались важные: «Силами до роты немцев и полицаев из Заречья и Высокого против нас начинается операция. Не исключается ее проведение и против вас…» Лукин перечитал ее несколько раз, и перед ним начал вырисовываться план немцев: «Хотят, наступая на Калиновку и со стороны Новоселок, нас зажать, а затем окружить и уничтожить». Невеселая получалась картина, медлить было нельзя, но и паниковать тоже. Он вызвал к себе Степана и Устименко.

В лагере уже ощущалось беспокойство. Степан вошел в землянку озабоченный, на вопросы о выборе места для переезда семейного лагеря отвечал уклончиво. Его жизнь в лагере после переезда сюда Арины и Алеси вернулась в прежнюю колею, почти как в довоенное время; забылись Кирики, походы по лесу к Варваре. Конечно, заботы и дела здесь совсем другие, да обвыкся он с ними, они казались уже обычными и даже приносили радость. Смену места лагеря он воспринял с большой тревогой и опаской, сразу вспомнился Василий, для которого он был заклятым врагом, – тот при первой возможности кинется искать и, как хитрый лис, найдет эти места. Это и беспокоило Степана, свои опасения он хотел высказать Лукину. С таким настроением он зашел в землянку и начал разговор издалека, а тот, пристально посмотрев на него, резко спросил:

– А если завтра сюда будут прорываться со стороны Калиновки или Новоселок немцы и полицаи, что будем делать с женщинами и детьми, Степан?

Тот, встретив жесткий взгляд командира и сохраняя спокойствие, произнес:

– Если завтра сюда будут двигаться немцы, тогда сегодня в ночь надо уходить всем, иначе местный новоселковский полицай приведет их сюда. Он догадывается, где мы находимся, ему нужна только сила. Не пройдет и пяти часов, как они будут здесь, прижмут к болоту и перестреляют, как куропаток.

Такого ответа Лукин не ожидал, он даже сник – рушились его задумки, а Степан продолжал высказывать свои простые мысли:

– Бой принимать возле Калиновки невыгодно. Если у них будет сила, загонят в болото, так что лучше уходить всем в эту ночь. Места, где я был, тоже у болота, но с той стороны; путь туда неблизкий, но за ночь можно управиться, – и замолчал, не отводя глаз от командира, который нервно прохаживался у стола.

Высказанные Степаном предположения заставили Лукина по-другому посмотреть на складывающуюся обстановку: она ему представилась не такой трагичной и безысходной, – и он тут же стал расспрашивать, по каким местам может вести этот полицай сюда немцев. Степан попытался подробно описать эти места, но для человека, который их не знал, картина получалась совсем непонятной. Было ясно одно: бессмысленно строить планы дать там бой, а семейный лагерь надо снимать сегодня.

– Спасибо тебе, Степан, за твою мудрую подсказку. Тогда без паники начинайте готовиться к походу, команду на отправку получите у начальника штаба – он как раз сюда заходит.

Лукин кратко изложил Устименко разговор со Степаном и показал полученную записку. Тот, перечитав написанное, сразу уловил нависшую над полком опасность. Мысленно перед ним возникла линия окопов, где они сдерживают напор немцев, только линия окопов получалась совсем короткой: неполный взвод должен был противостоять почти двум ротам противника. Исход такого боя был ясен, нужно было предпринимать что-то другое.

Устименко несколько успокоился. За год, проведенный рядом с Лукиным, нередко вступая с ним в перепалки и споры, порой доходящие до взаимных оскорблений, он сделал для себя очень важный вывод: этот человек отвечает за все, и у него могут быть совершенно другие взгляды и понимание той или иной ситуации. Вот и сейчас чувствовалось, что у командира уже есть свои задумки.

Лукин попросил Степана еще раз доложить свои предложения, хотя он уже укрепился в своем решении и надеялся, что Устименко без споров поддержит его. Когда начальник штаба начал уточнять, как проехать к тем местам, где можно навязать бой, заулыбался – вопрос был решен.

Со Степаном отправлялось все женское и детское население лагеря, в помощь ему выделялся Артем. Телега с детьми, уложенным на нее скарбом и припасами еды, с привязанной к дробинам коровой в сопровождении Лукина, Алеси и Вани начала движение, когда солнце опустилось за верхушки темного леса. Коня под уздцы вел Змитрок, его винтовку дед спрятал на телеге, и это портило ему настроение. Сам Степан с начальником штаба шли в нескольких шагах впереди.

Расставание с семейными было коротким, напутствие на дорогу им дал Грушевский. Он каждому, улыбаясь, одобрительно пожимал руку, желал счастливого пути и скорейшего возвращения. Одна Алеся что-то отвечала ему, радостно улыбаясь. «Как-то буднично это у нее получается и не к месту», – подумал Лукин и дал команду трогаться.

Возле поляны урочища Забежки они были, когда уже начало смеркаться. Перед ними открылась длинная поляна, которую пересекала едва заметная, заросшая дорожка. Корова Степана рвалась к траве, неспокойно мотал головой конь; Змитрок отпустил уздцы – и он начал щипать траву. Наступила пора расцвета лета, и она завораживала молча взирающих на эту красоту людей. Но Степан думал совсем о другом, он вдруг стал ощущать самые незаметные шорохи и звуки леса, а с ними вернулась тревога, которая шла от дороги, что вела из Новоселок, до которых было версты три. Вот сюда он будет вести своих, мимо поляны они не пройдут, дальше ольшаник.

– Вот здесь они и будут идти, за нами начинается болото… Здесь они будут идти, – еще раз повторил Степан.

Лукин стоял молча и оценивал позицию для боя, а Устименко расспрашивал о местности, дороге, болоте и получал краткие ответы.

– Мы дальше огибаем ольшаник и идем вдоль болота по лесной дороге, которая ведет в небольшую деревню, поменьше Калиновки. Заходить туда не будем, а остановимся на хуторе, где осталась одна хатка, – место там темное, мало кто про него знает – и будем ждать там от вас вестей. Вам лучше уходить в направлении Лотошино, дорога уже известная. Там недалеко на болоте есть остров, сосны на нем растут могучие, но дорогу туда знают местные; если заставит нужда – найдете ее. Мы пошли, топать нам еще долго.

Степан подошел к коню, поправил чересседельник, и пошел впереди. Змитрок и Алеся повели коня под уздцы, позади шли Фрося и Артем. Грустными и жалкими казались уходящие в ночь люди.

– Да, здесь и будем давать бой, – сухо произнес Лукин.

С тяжелыми думами шел позади командиров Ваня: «А как же Калиновка? Как же Марийка? Туда же придут немцы, а мы что, будем защищать Новоселки?» Не укладывались такие действия в его голове, но что поделать, он красноармеец. Вот уже целый год они находятся здесь; может, здесь, в лесах, опаснее, чем в окопах на фронте. Командир полка майор Лукин – он хороший командир, и его надо слушаться.