Текст книги "Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей"

Ж

Василий Живокини

Н. Аргунов. Портрет Прасковьи Ивановны Ковалевой-Жемчуговой. 1803 г.

Здание Опекунского совета на Солянке

Доменико Жилярди. Литография М. Быковского с портрета неизвестного художника. 1830

Житная улица

Жилярди
Сын за отца ответил

Как известно, есть дела, которые одни народы делают лучше, чем другие. Китайцы, например, замечательные каллиграфы, швейцарцы искуснее всех делают часы и сыр, а французы – вино, евреи славятся музыкальными способностями, а итальянцы – непревзойденные архитекторы. Есть даже большие специалисты в управлении государством, это, если помните русскую историю, варяги-скандинавы, призванные маленько поправить на Русь, которая, будучи широка и обильна, к порядку никак не приучалась. У Рюрика и Рюриковичей с порядком на Руси тоже не задалось, но это тут уже не к месту. А к месту как раз мастера архитектуры – итальянцы, которые украсили великими творениями не только свою родину, но и нашу. Петербуржец с ходу назовет вам Растрелли, Росси, Кваренги. А мало-мальски сведущий москвич вспомнит, конечно, Жилярди.

Тут нам пора переходить на имена и даже отчества, поскольку Жилярди было двое: отец Джованни Батиста, а по-русски Иван почему-то Дементьевич, и сын Доменико, в России – Дементий Иванович. Если уж быть предельно точными, на самом деле их было больше – в конце XVIII века в Россию приехали еще два брата и коллеги Жилярди-отца, и их сыновья тоже пошли по архитектурной части. И уж специально для буквоедов добавим, что все Жилярди (правильнее Джилярди) прибыли в Россию с юга Швейцарии, где живут этнические итальянцы. Так что они вполне могли бы делать часы или сыр, но они, как им и подобает, возводили в Москве замечательные памятники архитектуры.

Искушенный в предмете человек различает двух знаменитых Жилярди просто: если здание построено до пожара 1812 года – это строил папа, если после – это уже сын. Отцовских творений, уцелевших в войну с Наполеоном, осталось для пальцев одной руки. Желающие полюбоваться ими должны отправиться на улицу Достоевского. В те времена, когда она называлась Новой Божедомкой, Иван Дементьевич построил там Мариинскую больницу для бедных и Александровский институт. Остальные работы Жилярди-старшего сильно пострадали от пожара Москвы, а восстанавливать свои творения после наполеоновского нашествия он не стал, поскольку решил вернуться на родину.

Поднимать Москву из руин досталось сыну Дементию. В числе прочих творений, а среди этих «прочих», например, университет на Моховой работы Матвея Казакова, он восстанавливал и творения отца, Вдовий дом и Екатерининский институт, о чем мы уже писали. Верный соратник Бове, Дементий Иванович с постоянным соавтором Афанасием Григорьевым украсил Москву зданием Опекунского совета на Солянке (ныне Отделение медицинских наук РАН), домом Гагарина на Поварской (сейчас Институт мировой литературы имени Горького), домом Луниных на Никитском бульваре (теперь музей Востока) и много чем еще. Образно говоря, новый облик послепожарной Москвы создан руками Жилярди-сына и близких ему по духу архитекторов. При этом Жилярди не обрусел, как Бове, не врос в новую родину корнями, а потрудившись много к ее красоте, в 1832 году уехал обратно в Швейцарию. А дворцы, построенные им, стоят. На долгую нам память.

Жемчугова
Крепостная актриса

Известен ли вам человек, в честь которого названа в Москве улица или переулок? Да сколько угодно, вон их, этих улиц, – топтать не перетоптать. А две улицы в честь одного человека? Только не надо вспоминать классиков марксизма-ленинизма. Имя первоучителя вообще исчезло с карты Москвы (Марксистские улица и переулок – это не в честь самого герра Карла, а в честь его последователей). А многочисленные названия, связанные с Лениным (площадь Ильича, Ульяновская и даже Тулинская – по одному из псевдонимов) сократились до Ленинского проспекта да еще улицы с названием Ленинская слобода (можно ли это считать за две улицы или нет?). Но есть в Москве аллея Жемчуговой и Прасковьина улица. И названы они обе в честь одной и той же женщины.

Прасковья Ивановна Жемчугова – это жена графа и обер-камергера Николая Петровича Шереметева. Удивлены, что в честь графской жены (рука не поднимается написать «графини») названы были в советской столице аж две улицы? Или знали, что при рождении эта дама именовалась просто Параша Ковалева, до 30 лет была крепостной этого самого графа, с 11 лет выступала в знаменитом театре Шереметевых, где и получила звучный псевдоним Жемчугова, ставший на время (до скандального в глазах общества брака) ее фамилией? Красавица, выдающаяся актриса и певица, звезда по всем современным ей стандартам, она пленила сердце не просто хозяина-барина, а тонкого ценителя искусств и благородного человека (о семействе Шереметевых прочтете, конечно, на букву «Ш»). Николай Петрович в 1798 году дал Прасковье вольную, а в 1801 году и женился на ней. Представляете, каково было дочери сельского кузнеца-коваля входить в свет? Да, Шереметевы были богаче, например, Екатерины II, да, древность их рода уходила в XIV век, да, это были первые графы Российской империи. Но жениться на крепостной… Бедная Параша… Она и прожила-то Шереметевой недолго, умерла в 1803 году. А памятником в Москве ей остались, нет, не улицы ее имени, не музеи в Останкине и Кускове, а Странноприимный дом. Его Николай Петрович Шереметев начал строить еще при жизни своей жены (и по ее просьбе). Что такое Странноприимный дом – об этом тоже в другой раз. Ну, чтобы совсем уж не оставлять вас в неведении – это теперь Институт скорой помощи имени Склифосовского, знаменитый Склиф.

Живокини
Живой анекдот

Лично для нас было открытием, что макароны в Москве ели по крайней мере с начала XIX века. Выяснили мы это совершенно случайно, когда изучали биографию актера Василия Игнатьевича Живокини. Его папа, выходец из Италии Джиовакино делла Момма, владел в Москве макаронной фабрикой. Не возил же он макароны на историческую родину, реализовывал, стало быть, по месту производства. Стезя лапшедельца Василия Живокини не прельстила, и с 12 лет он начал учебу в Московском театральном училище. В 1824-м (19-ти лет от роду) дебютировал в Малом театре. Служил там аж по 1874-й. Был чрезвычайно популярен, потому как имел амплуа комик-буфф, столь любимое во все времена. А еще ценили его за мастерство импровизации. Вот, например, играл Живокини в весьма скверной пьесе «За-зе-зи». По ходу действия должен был посмотреть в лорнет и увидеть там не что-нибудь, а Алжир. Вот он подносит лорнет к глазам и излагает (вместо «Я вижу Алжир»): «Я вижу Москву, театр, бенефис Живокини. Играют “За-зе-зи”. Какая же это мерзость!» Публика заходится в хохоте, спектакль, естественно, снимают с репертуара. Вот вам и наследник фабриканта макарон. Умел повесить на уши. И поставить на них почтеннейшую публику.

Житная улица
«Все слабее запах… молока и хлеба»

Если вас послали по адресу Житная улица дом 1, можете не смотреть на календарь – и так ясно, что первое апреля. И дома 3, и дома 5, равно как и других нечетных номеров, на этой улице просто не существует. В этом смысле часть Садового кольца между Серпуховской и Калужской площадями похожа на Васильевский остров в Санкт-Петербурге – разные стороны одной (после всех сносов) улицы носят разные имена. Нечетные дома стоят на улице с непривычным жителю мегаполиса названием Коровий Вал. Да и от названия Житная пахнет уж никак не бензином нынешнего (как минимум восьмирядного) Садового кольца. А пахнет, наоборот, историей.

В 1701 году на этом месте не было никакого Садового кольца, а был Земляной вал – таможенная граница города. Вот сюда и перенесли в упомянутом году после сильного пожара в Кремле Житный двор – то есть амбары с запасами ржи. На освободившемся в Кремле месте Петр I распорядился построить Цейхгауз, позже названный Арсеналом. В нем должен был храниться двойной, против необходимого, запас оружия и амуниции. Пушки вместо хлеба обосновались в Кремле, а Житный двор выехал к Серпуховским воротам. Когда Земляной вал срыли, никому уж и в голову не могло прийти другое название для этого участка – Житная, и никак иначе.

Но в нашем повествовании Земляной вал пока стоит, и по соседству с Житным двором, но по ту сторону вала, шумит-торгует Животинный, или, по-другому, Скотопригонный двор, возникший в конце XVIII века. Потом вал снесли, а коровы остались – теперь уже в виде названий. Улицу, что шла почти параллельно Житной, назвали Коровьим Валом, и соседние переулки стали Коровьими. Сразу после революции ни жито, ни коровы не оскорбили слуха новых хозяев жизни. С житом вообще все обошлось, улица как родилась с именем Житная, так и живет до сих пор. А безвинных коровок в 1952 году, как корова языком слизала – улицу и переулки назвали Добрынинскими по соседней площади, которая с 1918 года перестала быть Серпуховской. Идеологически подкованные читатели уже правильно поняли: былинный богатырь Добрыня Никитич тут совершенно ни при чем, вся эта география носит имя красногвардейца Петра Добрынина, погибшего в бою с юнкерами. В перестройку площади и улице имена вернули, а переулки так остались Добрынинскими. Видно, решили, что Коровьи переулки пристали многомиллионному городу как корове седло.

З

Спасский собор Заиконоспасского монастыря. Гравюра по стали Шлипнетцера с рис. Г. Опица. 1893

Московский зоопарк

Московский зоопарк

Концертный зал им. П.И. Чайковского

Концертный зал им. П.И. Чайковского

Зарядье

Герб бояр Романовых

Дом бояр Романовых в Зарядье

Заяузье

Замоскворечье

ЗВИ

Храм Святых Бориса и Глеба в Зюзине

Замоскворечье, Заяузье, Занеглименье
Московские «За»

Если город стоит на реке, как должна называться та часть, которая от центра города за рекой? Всем понятно: Заречье. А если рек в городе много, как в древней Москве? Тогда вместо реки ставят ее название. Центр, и это тоже всем ясно, как божий день, с момента основания и до сей поры – это Кремль. Он всегда был центром, даже когда – до XIV века – так не назывался, а назывался град. Значит, если под северо-западной стеной Кремля (града) течет река Неглинка, по-тогдатошнему – Неглимна, то место за ней называется восхитительным словом Занеглименье. А если за южной стеной течет река Москва, то просторы за ней называют… нет, до XVI века все же не Замоскворечьем, а Заречьем, поскольку река вроде главная и обозначать ее будто бы нет нужды, понятно же какая. А местность за недальней от центра Яузой называлась, естественно, Заяузьем. Впрочем, прошедшее время уместно будет поставить для Занеглименья тоже. Для него даже в первую очередь: город так быстро расширялся в эту сторону, что про несолидную преграду как-то забыли, и термин просто утратил смысл. Да ее к тому же потом и в трубу заховали… Примерно та же история произошла с Заяузьем: на его территории, как грибы, повырастали слободы – Котельничья, Таганская, Гончарная – и вытеснили собой обобщающее слово. Так прямо и стали говорить: в Гончарах, в Котельниках, на Таганке.

А вот с Заречьем все произошло как раз наоборот. Нет, слободы споро выросли и там, но простор на куски не распался, так и ощущался цельной землей, отдельным миром со своим собственным именем, позже вобравшим в себя название реки, – Замоскворечье. Книжки называют его страной, которую открыл драматург Островский, – это правда, но не совсем. Александр Николаевич родился здесь, на Малой Ордынке, в 1823 году и описал лишь нравы современного ему замоскворецкого населения – в ту пору это были уже главным образом купцы.

Географии Замоскворечья в пьесах Островского нет, как нет там и его истории, которая в этой самой географии отражена. Ну смотрите: вот главная замоскворецкая магистраль – Большая Ордынка, что прямо кричит о том, что была такая Золотая Орда и в нее ездили по этой дороге. Вот две Полянки, Большая и Малая, – они рассказывают о полях, что некогда здесь простирались. Очень давно в Москве появились татары, и было этих поселенцев заметное количество – иначе откуда бы взяться целой Татарской слободе, оставившей нам на память Татарские улицы и переулки. Раз в Москве жили люди разных национальностей, значит, нужны были переводчики-толмачи, которые обитали в районе нынешних Толмачевских переулков. Новокузнецкая улица внятно говорит о том, что со временем кузнецам стало тесно в районе Кузнецкого моста и они начали селиться здесь, в Замоскворечье. Казаки и кадушечники, мастера Кадашевского монетного двора и садовники – кто только не жил в замоскворецких слободах, и все они оставили нам свои вешки, нужно только уметь их «прочитать». Вот мы и учимся.

За компанию – еще об одном московском «За» – Заиконоспасском монастыре. Он-то тут при чем, спросите вы? Очень даже при чем, отвечаем. Дело в том, что монастырь, маковка главного собора которого виднеется из-за Китайгородской стены на площади Революции, по-настоящему называется так: монастырь Всемилостивейшего Спаса на Никольском Крестце, что за Иконным рядом. Так что он полностью в нашу тему: и названием своим, и историей, которую это название обнажает. Стоял, оказывается, на Никольской улице – Никольском крестце, как тогда называли, – торговый ряд, и продавали там иконы. С 1682 года, мы выяснили, его не существует, а память о нем живет. Название монастыря сохранило.

Зубово
Голову не теряем

Писали мы тут недавно, что, дескать, редко именование нескольких московских улиц и площадей в честь одного человека. Но, вероятно, погорячились. Нет, конечно, это наблюдается не повсеместно, но, оказывается, имеется такой человек, фамилией которого названы площадь, бульвар, улица и проезд! Так уж получилось.

Всем известно, что в допетровские времена регулярная, так сказать, армия называлась стрелецким войском. Стрелецкие полки размещались кучно по окраинам города. Тогдашние окраины проходили по нынешнему Садовому кольцу (помните еще главу «Границы города»?) Вот на дальнем конце Чертольской улицы (она же Пречистенка) и располагался полк во главе со стрелецким головой (во главе же!) Иваном Зубовым. Слобода этого полка и получила название Зубово. А по имени слободы стали называть потом и площадь у Чертольских ворот (где Чертольская пересекала Земляной вал), и улицу, а позже и бульвар на месте разрушенного вала. А Зубовский проезд – самый молодой по названию: так стал называться в 1922 году бывший Дворцовый проезд. Надо же, при советской власти – и в честь царского полковника!

Зал имени Чайковского
Тень режиссера Мейерхольда

«Первый в советской столице концертный зал», как аттестует Зал имени Чайковского справочник «Москва в вопросах и ответах», возник на площади Маяковского совсем даже не от хорошей жизни, а от тяжелых реалий 30-х годов. Здесь должен был быть театр. Да что там «должен был» – театр, задуманный великим революционером сцены Всеволодом Мейерхольдом и воплощенный в чертежах архитекторов С. Вахтангова и М. Бархина, уже начал возникать из мусора стройплощадки. Уже встали стены, прорисовался овальный зал, амфитеатр полукругом обнял сцену…

Но пока сказывалась эта строительная сказка, сделалось дело страшной карающей лубянской машины. Искусство Мейерхольда признали враждебным советскому строю, труппу распустили, а режиссера арестовали. В 1940 году, как раз тогда, когда на месте его несбывшегося театра уже достраивали первый советский концертный зал, Всеволода Мейерхольда расстреляли. А когда стройку завершили, обнаружился подходящий к случаю юбиляр из классиков, что всегда спокойней в смысле поведения. Кто ж знал в целомудренные сороковые, что придет беда откуда не ждали и репутацию Петра Ильича подпортят сведения о его неклассической ориентации!

Тем не менее 100-летие со дня рождения Чайковского подоспело как по заказу, и при открытии зал уже носил его имя. Оно и сегодня с этим именем, величественное здание с мощным портиком, так органично вписанное в пространство бывшей площади Старых Триумфальных Ворот. А внутри все камерно и удобно для зрителя, как раз так, как придумал замечательный режиссер Мейерхольд.

Заборы
Приметы матушки-Москвы

Адреса не дадим. Потому что они в Москве – везде. Где только ни просматривается малейший проходик между домами, так обязательно – перегорожен. От бомжей, чтоб во дворы не заходили, от автомобилей, чтоб напрямую не ездили, от прохожих, чтобы прошагали лишний километр-другой… Не какие-нибудь там, упаси бог, дощатые, нет, чистой воды черного металлу, которого теперь в стране после конверсии – завались. Мы сами два года старательно обходили стальной шлагбаум, воздвигнутый во дворе обыкновенной школы по улице Яблочкова. Ну не пришла, видно, в голову директора и родителей, скинувшихся на железку, простая, как искра, мысль: случись короткое замыкание, и учебное заведение сгорит раньше, чем пожарные отыщут ключ от замка на заборе.

Но все рекорды побило Замоскворечье. Вот там пройти из переулка в переулок дворами – задача, выполнимая разве что для тренированного спецназовца. Вот уж если тут что займется – выгорит Москва не хуже, чем от копеечной свечки в 1493 году. А впрочем, когда это московские власти пожаров боялись? И гром еще не грянул, чего креститься?

Что ни говорите, а заборы – это материальное воплощение ограниченности тех, кто их возводит. Так, может, повысим московский IQ?

Зверинецкая улица
О любви к братьям

Есть в районе метро «Семеновская» – «Измайловский парк» расположенные рядком улицы, которые в XIX веке именовались Николаевская (в честь одного из великих князей), Алексеевская (в честь Алексея Михайловича), Михайловская (в честь папы этого Алексея, первого царя из Романовых), Александровская (в честь Александра III). Проходили они через казенную Благушинскую рощу и упирались в Измайлово. Все эти «царские» улицы в 1922 году переименовали. Особенно живеньким получилось название бывшей Алексеевской – стала она называться Зверинецкой. А все потому, что в том самом конце Измайлова располагался по повелению Анны Иоанновны с 1730 года зверинец. Причем не простой, а новый.

Старый – в том же Измайлове, только поближе к монаршей резиденции – основал еще в XVII веке этот самый Алексей, чьим именем называлась улица. Очень, видать, любил всяческое живье сей царь, известный нашим современникам собственноручной надписью на пособии по соколиной охоте (опять же живность): «Делу время, а потехе час». Мы не историки и не, избави бог, архивисты, пишем не путеводитель и не монографию. Надеемся, что получается у нас просветительская беллетристика. А посему не ставим целью проводить дотошные (то есть до полной точки) исследования. В общедоступной литературе перечня обитателей Тишайшего зверинца мы не обнаружили, машины времени в распоряжении не имеем, посему простите нас, что не можем сказать, живал ли в Измайлове страус какой или крокодил, – самим интересно.

Уверены, что не знали об этом (о страусе и крокодиле) и ответственные товарищи из Моссовета, которые давали названия столичным улицам в 1929 году. Иначе двух улиц и трех переулков (сейчас осталось только два) Измайловского Зверинца на западной границе Измайловского парка мы бы наверняка не имели. Лучше уж Тигровую или Зебряную улицу получить в качестве адреса, чем путаться в нумерации. Но вот вдруг не было этих зверей у Алексея Михайловича, как тогда объясняться с главначпупсами из боевиков, что когда-то проводили на месте этих самых улиц и переулков учебные стрельбы в преддверии всех революций (бывало, до двух тысяч на полномасштабные маневры собиралось)? Искажение действительности, заявят с революционной решительностью, непорядок нарушаете, товарищи. А так зверинец, и все дела. Благо, что жилых домов по этим адресам немного.

Если уж совсем положить руку на сердце, здесь есть еще один секрет: в XVII и даже XVIII веках зверинец не был равен зоопарку. В зверинце содержались звери не только для любования (впрочем, были и такие, всё же из Бухары и Персии живность доставляли), а большей частью для охоты (на них!). Охотились в Измайлове вплоть до Елизаветы Петровны. Охотились на оленей, зайцев, тетеревов. Промысловое зверье водилось в Измайлове аж до 1812 года. Ну а страусы и крокодилы, конечно, в московском климате не приживаются. Только в зоопарке. Со зверинцем не путать.

Зоопарк
Место для свиданий. С фауной

«В 4 часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда». Любой из вас сегодня вполне может пойти по стопам Константина Дмитрича и встретиться с любимой в Зоологическом саду, но мы советуем делать это летом. Катка на Пресненских прудах, что плещутся на территории зоопарка, лет сто как нет, да и пруды, правду сказать, уже не те: их частично засыпали, частично, если уместно такое слово, перепланировали. И вообще там «ути плавают», как серьезно сообщила нам посетившая зоопарк наша малолетняя внучка Маруся. Внучка еще рассказывала про жирафа, медведя, обезьянок и кое-какую увиденную там другую фауну. Ребенок практически полностью пересказал нам статью из энциклопедии в части, касающейся обитателей зоопарка. С историей зоопарка девочка в силу возраста не знакома, и потому мы расскажем ее сами.

Знаток московской старины Иван Кузьмич Кондратьев в книге, изданной в конце XIX века, утверждает, что именно тут был разбит стан царя Михаила Федоровича, когда он встречал из польского плена родителя своего, патриарха Филарета. Еще Кондратьев рассказывает, что пруды здесь были вырыты в 1683 году другим патриархом – Иоакимом. Зачем, почему – мотивы патриарха плотно покрывает завеса времени, не разглядеть. Еще пишут исследователи, что здесь, на Пресненских прудах, разбили сад, который многие годы был самым аристократическим гулянием в Москве. В 1864 году сад облюбовало Общество акклиматизации животных и растений и на добровольные пожертвования открыло здесь Зоологический сад. Прибрать его к государственным рукам распорядился, пишут, в 1919 году лично сам Владимир Ильич Ленин. Зверюшки стали достоянием республики и на много лет обеспечили головной болью московские власти – кормежка, пополнение, реконструкции… Среди новшеств – Церетелиева скульптура «Дерево жизни», на которой висит строгое предупреждение о том, что лазить по ней запрещается. Следовало бы добавить, что это произведение искусства, а то нипочем не догадаешься.