Текст книги "Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей"

Ипподром
Между Беговой и Скаковой

«На ипподроме – три входа. Один – за двадцать копеек, другой – за сорок, третий – за восемьдесят. Вход за восемьдесят – солидный: ступеньки, колонны. Одна из колонн, наверное, вон та, крайняя правая, построена на деньги, которые лично я оставил на “дураковом поле”, так сказать, внес в развитие отечественного коневодства». Эти слова из романа Анатолия Гладилина «Большой беговой день» попросит дать списать практически любой завсегдатай Московского ипподрома. Очередь из претендующих на колонны работы архитектора Жолтовского могла бы как экватор опоясать сам ипподром и плавно растечься еще по окрестным улицам с тематическими названиями, забавно укомплектованными в пары: пара Беговых – улица и аллея – и пара таких же Скаковых.

По поводу очереди не дадимся диву: с 1877 года, когда на Московском ипподроме официально открыли тотализатор, и до 1955 года, когда перерезали ленточку у нового здания с башней и пресловутым колонным портиком, с коротким перерывом на революцию и военный коммунизм, немало гривенников, пятиалтынных, а также целковых и червонцев осело в кассах и в руках не слишком честных букмекеров. Недаром известный адвокат Плевако советовал строить рядом с ипподромом тюрьму для жуликов с тотализатора, а знаменитый писатель Куприн горько сетовал, что на бегах благородна одна только лошадь, а окружают ее подлость и низость, – все тот же тотализатор имел в виду.

Смиримся с неизбежным: человеческий азарт притягивает мошенников. И обратимся к благородной стороне вопроса – лошадям, бегам и скачкам, тем более что и сами мы скачем не хуже лошадей: доскакали до тотализатора, миновав собственно старт. А старт развитию конноспортивных развлечений в России дали люди достойные: царь Петр и граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, имя которого навеки запечатлено в породе выведенных в его имениях рысаков. Царь завез из-за границы инструкторов по верховой езде – берейторов: обучать боярскую молодежь сидеть в седле, не смахивая при этом на куль с мукой. Полвека спустя третье поколение обученных впервые в России официально соревновалось в конных скачках. Дело было под Питером – в районе Красного села, как раз там, где еще веком позже погибла одна из самых знаменитых лошадок русской литературы Фру-Фру.

Тем временем в старой столице разворачивались свои состязания – на Донском поле азартный граф Алексей Григорьевич предлагал любому выставить лошадей против его орловских рысаков. Там же положили начало пресловутому тотализатору – ну как соревноваться без пари? Не на деньги, упаси бог, грех-то какой, на калачики пшеничные спорили – а все интерес! Охотников до рысистого бега стало со временем так много, что они объединились в общество и выхлопотали у государя императора Николая I разрешение проводить в Москве на Ходынском поле официальные соревнования. Было это в давнем-давнем 1834 году.

Вот так с тех пор кони скачут и скачут – ну еще и бегают, конечно. Отличить скачки от бегов еще проще, чем на них проиграть: если жокей на коне – это скачки, если в специальной качалке – значит, бега. Бегам и скачкам на Ходынке не помешала даже революция: вождь проявил хорошее отношение к лошадям и издал специальный Декрет о коневодстве. И что поразительно: советская власть, заменившая азарт задором, оставила крошечную дырочку для человеческих страстей – даже в самые глухие коммунистические годы тотализатор не закрывали! И дата сооружения нового здания тоже впечатляет – были сразу после войны стройки и поважнее, так нет же…

Разрушить налаженное дело удалось только в годы демократических реформ – и то не до конца. Сегодня любой россиянин в субботу или воскресенье может почувствовать себя английской королевой – та, говорят, обожает скачки и регулярно их посещает.

Извозчики
«А все-таки жаль…»

«…что в Москве больше нету извозчиков…», – пел Булат Окуджава. Действительно жаль. А ведь какие были!..

Конки пошли по Москве только в начале 1870-х, а первый трамвай так вообще в 1899-м. До этого торжества прогресса Москва ограничивалась лошадиными силами. Как утверждает энциклопедия «Москва», первые извозчики появились в столице еще в XVI веке. Извозчик – это тот крестьянин, которого обложили, извините, натуральной повинностью под названием «извоз». Так что формировалась извозчичья братия из крестьян. «Поголовье» извозчиков в связи с их деревенскими корнями резко сокращалось летом. Общее же число работников санного (сами знаете, какой в Москве климат, а раньше, говорят, снегов куда поболе было) и колесного транспорта было просто колоссальным. Например, в далеком-предалеком 1645 году в Москве их числилось около двух тысяч. К концу XIX века (пик развития извозного дела; дальше, как мы уже говорили, трамваи пошли) число их достигло 19 тысяч. А ведь это не считая разнообразных личных выездов: от громоздких карет с ливрейными лакеями на запятках до легких одноместных «эгоисток».

В общем, на узких московских улочках было не протолкнуться, и проблема «пробок» существовала, пожалуй, во все времена. Власти всегда с вниманием относились к гужевому «общественному транспорту». Была введена форма со шляпой особого фасона, определены места стоянок. Одним из таких мест была Лубянская площадь (с емкостью для воды, оформленной в 1835 году скульптором Витали в виде фонтана), где по свидетельству Владимира Гиляровского экипажи плотно стояли от Мясницкой до Лубянки.

На Лубянской же площади находился и популярный извозчичий «гусенковский» трактир (вот откуда идет традиция, из которой родилось, например, любимое таксистами в советские времена кафе «Зеленый огонек»). В связи, выражаясь современными рыночными категориями, с превышением предложения над спросом проблема «кто везет», по свидетельству того же Гиляровского, решалась не «в порядке живой очереди», а по жребию. Неудачники оставались догуливать в трактире.

Категорий извозчиков было множество. Оставим немного в стороне ломовиков с лошадками-тяжеловозами для перевозки, соответственно, тяжестей, или извозчиков с фурами для громоздкой мебели, укажем классификацию «водителей» для легкой езды. Самыми дешевыми были «ваньки» – в большинстве своем крестьяне, приехавшие на заработки (отсюда, видимо, и «народное» прозвище) с деревенскими лошаденками. Подороже стоил проезд «на резвых» с куда более качественными лошадиными силами. Самые дорогие – «лихачи». У этих и лошади, и экипажи были наилучшего качества, вплоть до колес-дутиков. Это мы все про одноконный транспорт. А еще были «голубчики», «голуби со звоном», запряженные парой с «отлетной» пристяжной, совсем уже лихие «троечники».

Теперь об экипажах. Поэт и бытописатель Иван Алексеевич Белоусов в воспоминаниях «Ушедшая Москва» рассказывает, что основным транспортом в середине XIX века были «калибры» – сани или коляски, в которых седоки ехали боком: один – повернувшись влево, другой – вправо. К 80-м годам «калибры» заменили пролетки на рессорах, сначала без верха, а потом и крытые. Гиляровский, приехавший в Москву в 1873 году, еще застал «калибры», но называет их со слов извозчика «по-московски» – «колиберами» или, за форму, «гитарами». Так и плелись, тащились, летели по Москве «залетные» и «голубчики» на овсяном топливе, покуда не выжили их электрические да бензиновые конкуренты. По учету 1939 года в Москве осталось 57 извозчиков. С тех пор и ждешь в мечтах картины: «извозчик стоит». И вот тогда (точно!) «сегодня, наверное, что-нибудь произойдет».

К

Красные ворота

Кремль и Кутафья башня

Вербное гулянье на Красной площади

Вознесенский монастырь

Чудов монастырь

Театр Корша

Китай-город

О. Деруа. Кузнецкий Мост

Крымский мост

Большая Каретная улица

Канатчикова дача

Герб рода Шереметевых

Н. Подключников. Вид на усадьбу Кусково со стороны пруда. 1836

Храм Казанской иконы Божией Матери в Коломенском

Крутицкое подворье

Коломенское
Благодать московская

Когда-то было популярным публиковать карты Москвы с благоприятными «биоэнергетическими зонами» или подобными ауроносными районами. Кто из авторов сих творений клеймил Боровицкий холм черной зоной, кто опасался юго-запада или юго-востока… Но вот что удивительно, абсолютное большинство карт указывало Коломенское чрезвычайно благоприятным районом. Впрочем, насчет «удивительно» – как раз неправда. Мы-то как раз и не удивлялись. Ведь проверено неоднократно: стоит только выйти из метро, миновать кинотеатр «Орбита», как разливается в душе благодать невиданная. Отчего это? Может, и оттого, что именно на крутых коломенских обрывах в единственном по Москве месте выходят наружу глиняные пласты воспетого Спилбергом юрского периода. А может, это старейшие (ровесники Дмитрия Донского) дубы гонят своими корнями и стволами земную силу… Кто знает…

История у Коломенского – ох какая древняя. Именно там (а если точнее, то в стоящем на соседнем взгорочке Дьякове) раскопали в первый раз стоянку людей библейских времен со своеобычной культурой эпохи железного века, дьяковской культурой и названной. Видно, вдохновляющая нас благодать издавна на эту петлю Москвы-реки снизошла, потому как селились там еще и в неолите (каменном веке), и после ухода дьяковских финноугров на север. Происхождение названия села Коломенского четко не прорисовывается. Версия о поселении выходцев из Коломны, разрушенной Батыем, подозрительна: ведь вслед за Коломной хан отправился палить Москву, в чем и преуспел. С какой стати идти погорельцам с одного пожарища в окрестности другого? На Руси места хватало.

Места, оно, конечно, были. Но не все такие. Хорошо Коломенское, слов нет, вот и забрал его Иван Данилович Калита, Иван I, если иначе, под свое великокняжеское крыло. С тех пор до самого конца монархического правления на Руси и было село «за государем».

Как и Измайлово, расцвело Коломенское при Алексее Михайловиче. Тому явно не сиделось на одном месте – вот и кочевал, то сам, а то и со всей семьей и двором, по загородным резиденциям. Как и в Измайлове, возвели в Коломенском деревянный дворец. Был тот дворец, ни много ни мало, назван восьмым чудом света. И, как и большинство чудес, – время ведь только пирамид боится – не сохранился. Макет, как и у деревянного же Зевса Олимпийского, тот – да, сохранился. И, как и имя Фидия, сохранились имена мастеров: Семен Петров и Иван Михайлов. Жаль, что «семь» – издревле сакральное число; жаль, термин «восьмое чудо света» не столь значим, да и претендентов на восьмое место хватает… Но даже номинация на это звание, согласитесь, уже честь.

В Коломенском есть на что посмотреть и по сию пору. Храмы Господни, выходит, и впрямь на века строили, не то что царские сооружения. Шедевром шедевров считаем мы (а с нами на этот раз солидарны безоговорочно все специалисты) храм Вознесения. Построенная в 1532 году (по легенде, в честь рождения Ивана Васильевича, тогда еще не Четвертого и, тем более, не Грозного) первая каменная шатровая церковь ни на что не похожа. Летит храм вверх, поднимает за собой… С реки посмотреть – так просто гигант, никакой Эйфелевой башне не сравниться. По мнению нашего друга, поэта и исследователя Андрея Чернова, именно впечатленные высотой Вознесенской церкви и пустили в оборот выражение «верста коломенская» (и вправду, ведь такой эпитет применяется к высокому, тянущемуся вверх, а не в длину). Чудом сохранившийся (в 1923 году территория Коломенского указом Совнаркома стала филиалом музея Покровского собора) храм сегодня значится в списках ЮНЕСКО как один из памятников архитектуры общемирового значения. «Бе же церковь та велми чюдна высотою и красотою, и светлостию, такова не бывало прежде на Руси», – писали русские летописи XVI века. В XXI веке можно только перевести на современный русский, слов – ни добавить, ни вычеркнуть. Как в песне.

Нашлось место храму и в современной (XX века) истории. 13 февраля 1917 года крестьянке Бронницкого уезда Евдокии Андриановне было сновидение. Услышала она голос: «Есть в селе Коломенском большая черная икона. Ее нужно взять, сделать красной, и пусть молятся». Не вникла крестьянка, и тогда 26 февраля во сне к ней явилась сама Царица Небесная, предстала на фоне белой церкви. Тут-то Евдокия и направилась в село Коломенское. И впервые увидела дивную Вознесенскую церковь, точь-в-точь такую же, какую видела во сне. Вместе с настоятелем храма – отцом Николаем долго искали неизвестную икону. Обшарили чуланы, колокольню и все темные закоулки храма. Только в подвале наткнулись на старую черную икону. От вековой черноты ее долго пришлось отмывать, но зато явилась потом величественная Богородица на царском троне в красной порфире, со скипетром и державой в руках. Все бы ничего, но явление иконы Богоматери, названной Державной, произошло 2 марта (15-го по новому стилю), ровно в день отречения Николая II от российского престола. И с того дня держава и скипетр остались в руках Богородицы. Икона признана чудотворной не только за символичность ее явления. Долгое время она была неизвестно где: ходили слухи, что прячут реликвию прихожане, что хранится она в патриархии. На самом деле сберегли икону, до 1812 года принадлежавшую кремлевскому Вознесенскому монастырю, в Историческом музее. В 1989 году ее перенесли в храм Казанской Божьей Матери. Эта бывшая домовая церковь Романовых по сей день тоже немало украшает Коломенское звездчатыми куполами.

Как мы уже написали, на соседнем с Коломенским холме лежало Дьяково. И знаменито это село не только археологическими раскопками, а еще и храмом Усекновения Главы Иоанна Предтечи. Пятикупольный храм, чуть помоложе Вознесенской церкви, неспроста упоминается в путеводителях: именно его принято считать прародителем, пробным шаром собора Василия Блаженного. Церковь действительно хороша.

Может, вас раздражает, что мы всё о храмах и прочих сооружениях? А что делать, если строили их так благолепно, что любая атеистическая душа радуется и восторгается?

Есть на территории Государственного музея-заповедника «Коломенское» (надо же хоть раз привести официальный титул этого места) и гражданские сооружения. Кроме винного подвала, разнообразных поварен местной постройки (их почему-то, в отличие от царского дворца, каменными строили) есть на просторной музейной территории и еще кое-что, свезенное с разных концов России. Среди этого «кое-чего» – архангельский домик Петра I (скромно жил царь-работник), башня совсем далекого Братского острога.

Все Коломенское не опишешь. Да и зачем? Куда приятнее самому погулять по древним оврагам, подышать царскими садами, сделать свое маленькое открытие. А если заблудитесь – встречайтесь в центре. Нет, не у фонтана, у солнечных часов. Солнце – не вода, не иссякает. Как и благодать в Коломенском.

Кремль
Рекордная достопримечательность

Вам не приходилось бывать в самом большом храме мира Ангкор-Ват? Нет? Что ж, это объяснимо: он находится в Камбодже. Вы не посетили самый большой футбольный стадион в мире «Маракана»? Жалко, конечно, но и это понятно: Бразилия тоже не ближний свет. Но уж самую-то большую средневековую крепость в мире вы, конечно, видели. Говорите, не до Европ сейчас, недосуг? Ну, это вы, батенька, зря: если вы житель российской столицы, значит, ехать вам до этой самой крупнейшей средневековой крепости не больше часа. Не верите нам? Так загляните в Книгу рекордов Гиннесса, а там – черным по белому: «Самой большой средневековой крепостью в мире является Московский Кремль, построенный в XIV–XV веках». Стало быть, разве что самые фанатичные последователи незабвенного автора поэмы «Москва-Петушки» Венички Ерофеева (помните, «Все говорят Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел»?), приняв на грудь или с похмелья, пробегали мимо Кремля, не заметив главной достопримечательности российской столицы. Остальные с детства крепко выучили, откуда, как известно, начинается земля.

Для начала поправим Книгу рекордов: самая первая деревянная крепость на этом месте возникла гораздо раньше – в конце XI века, еще до основателя Москвы Юрия Долгорукого. Ее не раз разрушали враги и перестраивали московские князья, пока в XIV, указанном Книгой Гиннесса, веке Дмитрий Донской не повелел возвести крепость из белого камня, за что Москву немедленно прозвали Белокаменной. Теперешние краснокирпичные стены и башни выстроены в конце XV века, причем русские традиции в строительстве и европейские достижения в фортификации воплощали Марк Фрязин, Петр Фрязин и Антон Фрязин, но не братья или однофамильцы, а итальянцы по национальности («фрязин», если помните, и есть итальянец), Марко Руффо, Пьетро Антонио Солари, Антонио Джиларди и Алоизо ди Каркано.

То, что находится внутри самой большой средневековой крепости в мире, на протяжении семи веков достраивалось, разваливалось, горело, взрывалось Наполеоном и снова восставало из руин. До революции вход в Кремль был настолько свободный, что в 1905 году Иван Каляев беспрепятственно пронес туда бомбу, которой убил московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Но не этот теракт, а переехавшее в Кремль тринадцатью годами позднее первое советское правительство стало причиной резкого ужесточения режима посещения главного памятника московской истории.

В сталинские времена Кремль тоже подвергся репрессиям: снесли Чудов и Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец. От власти Советов пострадали Андреевский и Александровский залы Большого Кремлевского дворца – их перестроили в Зал заседаний Верховного Совета СССР. Еще одной жертвой злополучного зала стала старейшая каменная церковь в Кремле – собор Спаса на Бору, все несчастье которого заключалось в том, что он примыкал к Кремлевскому дворцу. На его месте соорудили то, без чего никак не заседалось высшему органу законодательной власти, – пристройку для отдыха президиума.

В девяностых XX века годах порушенные залы опять засияли первозданной красотой, за что отдельная благодарность Пал Палычу Бородину, в ту пору управделами Президента РФ, который долго разбирался за этот ремонт со швейцарской прокуратурой. Тем, кто очень волновался в период реконструкции о деньгах налогоплательщиков, стоит вспомнить о том, что губили красоту тоже не бесплатно, но в сталинские времена это отчего-то никого не заботило.

В хрущевскую оттепель потеплело и в Кремле: там открыли музеи и начали пускать посетителей. Но и эта эпоха оставила по себе в Кремле недобрую память, которая называлась Кремлевским дворцом съездов. Авторам дали Ленинскую премию, а надо бы задать жару или дать по шапке. Кто спорит – удобный зал заседаний и вправду необходим, но почему непременно надо было изуродовать Кремль? А вот почему: слуг народа там сподручнее всего охранять от этого самого народа, да и крупные магазины близко: не зря в дневниках Ярослава Голованова, которые не так давно печатались в «Комсомольской правде», про съезд колхозников в Кремле написано: «Десять дней, которые потрясли “Детский мир”».

Кутафья башня
Пуговица на Кремле

У Московского Кремля, как известно, 20 башен; 19 из них – башни как башни: стоят в стене, с шатрами, с понятными названиями. А одна – выпендрилась. Мало того, что неперекрытая и вылезла из ряда, так еще и имя носит странное – Кутафья. По Далю «кутафья» – неуклюже, безобразно одетая женщина. Непохоже получается. Башня хоть и широкая (правда, и низкая, а зачем предмостную-то высокой строить?), да очень симпатичная на вид. Но Даль тут же приводит загадку: «Маленькая кутафьюшка в тесном месте сидит». Отгадка простая – пуговица. Вот тут, нам кажется, похоже. Так и выглядит построенная позже остальных для охраны моста через Неглинку к Троицким воротам Кутафья башня (начало XVI века, тогда как остальные башни закончили в конце XV-го) – пуговицей, пришитой к стрелецкому кафтану Кремля.

Калитниковские названия
Имени Ивана I

Старожилы еще помнят времена, когда Птичий рынок дислоцировался не на каком-то там километре МКАД, а в десяти минутах езды от Таганки. И даже те, кто и ногой не ступал на эту зверскую выставку-продажу, знали адрес той, прежней, «Птички» – Большая Калитниковская улица. Осведомленных о нравах нашего отечества в области топонимики не удивить известием о том, что в окрестностях можно обнаружить Среднюю и Малую Калитниковские улицы и, чтобы жизнь почтальонам не казалась медом, еще и парочку Калитниковских проездов разной величины. «Читатель ждет уж рифмы розы», то есть разгадки изобильных калитниковских названий, и, возможно, уже прикидывает: не приходятся ли неведомые кали́тники родственниками и коллегами вышеописанным воро́тникам, – если те были спецы по воротам, не было ли рядом с этими воротами каких калиток? Вот на, читатель, возьми эту разгадку скорей: никаким калиткам эти Калитники не родня, и нашему забору этот плетень двоюродным не доводится. Калитники – это не люди, а село, потому и написали мы его с прописной буквы.

Но, говоря языком соцреализма, человеческий фактор здесь тоже присутствует. Потому как в названии Калитники сообразительный наш читатель уже обнаружил след дедушки Дмитрия Донского – князя московского Ивана I Калиты, известного собирателя земель вокруг Москвы. Не станем касаться ни его человеческих качеств (прозвище «Калита», то есть кошелек, наводит на интересные мысли), ни методов деятельности – это не есть тема нашего повествования. Для нас существенно одно: село Калитники некогда принадлежало внуку Александра Невского, расчетливому князю, строителю первых каменных церквей и дубового Кремля. Пишут, что Калитники Иван Калита потом пожаловал Крутицкому подворью, но на имени села перемена владельца никак не отразилась.

Так значит, табун Калитниковских улиц и проездов назван по селу, которое здесь когда-то находилось? Не спешите. Вначале было кладбище. Нет, если быть донельзя точными, сначала была чума. В эпидемию 1771 года погосты окружили Москву, как войска Ивана Болотникова. Среди других возникло и Калитниковское – по имени местности – кладбище.

А вот уж остальные калитниковские названия – это плод деятельности трудящихся на ниве послереволюционных переименований. Благую цель преследовали – хоронили одноименные (в данном случае Александровские) улицы в разных концах города. Вот дальше кладбища фантазии переименователей и не простерлись. По нему и назвали бывшие Александровские (Большую, Малую и Среднюю) улицы Калитниковскими. В том же 1922 году Александровская улица на востоке Москвы стала Благушей и еще одна, на севере, – Хованской. А в 1934 году в прямом смысле слова пала жертвой Октября последняя из Александровских улиц – в районе Сущевского Вала, ее нарекли Октябрьской. И хотя все Александры были разными, никакого духу в Москве от них не осталось. Зато один-единственный Калита представлен богато.