Текст книги "Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей"

Грачевка
Казино на Октябрьской дороге

Чтобы сделать рагу из зайца, говорят французы, надо иметь хотя бы кошку. Чтобы увидеть казино в Монте-Карло, достаточно поехать… нет, не в Монте-Карло, а в Ховрино. Это, если кто не знает, последняя в черте Москвы остановка электрички на Октябрьской дороге. Можно, конечно, и от метро «Речной вокзал» добираться, но это не так удобно.

Откуда на краю Москвы взялся кусок Средиземноморья? Объясняем: вовсе даже и не на краю Москвы он завелся, а в глухом Подмосковье. История тут длинная. Чтобы нас не засосала опасная трясина исторических изысканий, изложим ее пунктиром. Крымский грек Стефан Ховра прибыл в Москву при Дмитрии Донском. Сын его получил во владение землю на реке Лихоборке и основал там село Ховрино. Так бы и жили себе поживали в московской истории бояре Ховрины, если бы не правнук крымского грека. Может, от большого ума, а может, из-за особенностей внешности, его прозвали Головой. От этого Ивана Владимировича пошли разнообразные Головины, щедро украсившие своей фамилией карту Москвы: тут и Головинские пруды, и Головинское шоссе (все там же, по соседству с Ховрином), и Головинская набережная в Лефортове. Последняя, кстати сказать, носит имя самого известного Головина, первого рыцаря первого российского ордена Андрея Первозванного, «птенца гнезда Петрова» Федора Алексеевича.

С Грачевкой Головиных роднит не только первая буква. Правда, если уж быть точными, от их пребывания в усадьбе не осталось практически ничего: даже Знаменскую церковь, выстроенную этим семейством, один из следующих владельцев перенес на новое место. До самого конца XIX века бывшая усадьба Головиных-Ховриных меняла хозяев, как капризная кинозвезда мужей, пока ее не купил Митрофан Семенович Грачев и не перестроил на манер казино в Монте-Карло. Мы бы долго гадали, что за причуда вышла у купца первой гильдии – жить в доме, копирующем казино, если бы не выяснили, что своим богатством Грачев как раз и обязан игорному дому в Монте-Карло. Послушный архитектор Лев Кекушев возвел с небольшими отступлениями от оригинала абсолютно узнаваемую копию, которая до самой революции будила в хозяине теплые воспоминания.

Герасимов
Творец лиц

Вы видели лицо Ивана Грозного? Не того, каким его представил Репин в момент сыноубийства, а настоящего. Не может никто такого, скажете, даже техника живописцев в те времена не позволяла достичь портретного сходства. Это вы про Михаила Михайловича Герасимова забыли, про автора, научно выражаясь, метода пластической портретной реконструкции. С 13 лет любимой работой (именно работой!) Миши Герасимова было посещение анатомического музея. Нашлись добрые и умные учителя – поощряли нестандартное любопытство. В 20 лет начались пробы реконструкции лица по черепу. За долгие годы методика была отработана так, что сомневаться не приходится: то, что вышло из герасимовских рук, – это портрет настоящего Ивана Грозного. Почему мы про Герасимова в «Книге Москвы» упоминаем? Да хотя бы из благодарности, что есть такой метод и можно «взглянуть в глаза», например, тому же Ивану Грозному или Андрею Боголюбскому, адмиралу Ушакову, Улугбеку, Тамерлану.

С Тамерланом у Герасимова вышла отдельная история. Железный Тимур-Тамерлан, победитель Золотой Орды, разрушитель стран и погубитель народов, был похоронен в мавзолее Гур-Эмир в Самарканде. Много веков из поколения в поколение передавалась на Востоке легенда о том, что вскрытие усыпальницы полководца Тимура разбудит его дух и обернется великой войной. В начале февраля 1941 года Герасимов не устрашился мифа и начал в гробнице раскопки. Трудно поверить, но места упокоения Тамерлана он достиг рано утром 22 июня.

Портрет Ивана Грозного Михаил Михайлович мечтал сделать много лет. Обращался к Сталину, но тот отговорился, что не время – идет война. А после смерти отца народов в Кремле затеяли строить Дворец съездов и нарушили водный режим Кремлевского холма. Пришлось укреплять Архангельский собор, тут и разрешили заодно вскрыть гробницу Ивана Грозного. На скульптуре заметна характерная одутловатость: Герасимов диагностировал у усопшего царя водянку.

Грузинские улицы
Московский Кавказ

Совершенно необязательно знать, что в начале XVIII века в Москву бежал от турецких и персидских захватчиков грузинский царь Вахтанг VI. Абсолютно лишними для большинства являются сведения о том, что вместе с ним в старую столицу России приехала большая семья и огромная свита. Совсем неважно, что село, которое подарили Вахтангу Левановичу для размещения всей этой толпы, называлось Воскресенским и через него текла речка Пресня. Обо всем этом можно не иметь ни малейшего представления. Достаточно взглянуть сейчас на карту Москвы в районе 1-й Тверской-Ямской улицы. Большая Грузинская, Малая Грузинская, Грузинский вал, Грузинский переулок и еще Грузинская площадь – сразу же ясно, что одним грузином или даже одной страной Грузией, с которой к концу того же XVIII века Россия заключила Георгиевский трактат о покровительстве, дело тут не обошлось. Понятно, что была тут целая Грузинская слобода, а из нее ездили – как не ездить? – по дороге через поля, принадлежавшие ямщикам Тверской-Ямской слободы, в Москву. А уж когда соорудили в 1742 году Камер-Коллежский вал, то оказалась Грузинская слобода в черте города, а вдоль бывшей проезжей дороги стали строить дома. Так и получилась Большая Грузинская улица. И кусок Камер-Коллежского вала, что мимо слободы шел, стали, естественно, Грузинским называть.

Теперь вопрос для знатоков: где стоит памятник Шота Руставели? Вас ведь не поразит, что в сквере на Большой Грузинской? И никаких версий о том, где выситься монументу в честь 200-летия Георгиевского трактата (его еще непросвещенные москвичи «кукурузой» называют), быть не может: только на пересечении Грузинского переулка с все той же Большой Грузинской улицей. И уж как божий день понятно, что ваял монумент, который по-настоящему называется «Дружба навеки» скульптор Зураб по фамилии Церетели. Тут если чему и удивляться, так только тому, что архитектором при нем работал поэт Андрей Андреич Вознесенский, другими работами по специальности, полученной в вузе, не прославленный. И, наконец, никаких сомнений о месте жительства того же Зураба Константиновича Церетели у самого темного сибирского валенка нет – там же в районе Грузинских улиц.

И только один вопрос может остаться у любознательного читателя: почему Армянский переулок в центре Москвы есть, Грузинские улицы наличествуют, а Азербайджанских нет как нет. Выходит, азербайджанцы в минувшие века в Москву не ездили? Отвечаем прямо: не ездили. Потому как никаких азербайджанцев до советского времени не было и в помине. Азербайджан, как и новую общность – азербайджанский народ, создали в 1920 году. Раньше на этой территории были только ханства – Шемахинское, Нахичеванское и множество других, зависимых кто от Ирана, кто от России. Вот их жители могли приезжать в Москву. А могли и не приезжать – никаких свидетельств в языке и на карте Москвы от них не осталось.

ГУМ
Бывший главный магазин

ГУМ! Как много в этом звуке для сердца… Стоп, стоп, стоп! Для сердца-то, конечно, слилось и отозвалось в нем тоже, но только не для русского, а для советского. С чего это русскому сердцу трепетать, если слово «ГУМ» ему пока неизвестно? И при словах «Верхние торговые ряды» чего дрожать, если дефицит как класс в стране отсутствует? Ну, вы поняли, мы про ту страну, дореволюционную. А уж если и пойти на Красную площадь в Верхние торговые ряды – так это новый магазин посмотреть, по последнему слову европейской и московской купеческой моды в 1893 году отстроенный.

Хитрый архитектор Померанцев знал, как потрафить московским вкусам. Старое-то здание рядов после пожара 1812 года Осип Бове возвел в классическом стиле. Только за шестьдесят прошедших лет и здание обветшало, и классицизм купцам разонравился. Русский стиль в моду вошел: наличники, ширинки, поребрики, все эти мелкие формочки на фасаде и башенки наверху. Пожалте поглядеть – все на месте. А сверху на проекте, что ушлый зодчий на конкурс подал, так прямо и написано: «Московскому купечеству». Под таким девизом и с таким фасадом как не победить? А тому, кто за фасад заглянет, и там есть чему удивиться. Только тут уж мода не московская – заграничная. Придумали такое в Милане: пассаж называется. Если попроще да по-русски объяснить, это коридор такой длинный и высокий, стеклянным сводом перекрытый, а вдоль него магазины как на парад выстроились.

Размахнулся архитектор Померанцев, не один такой коридор-галерею построил, а целых три, да в три этажа каждый. И длиной – от Никольской до Ильинки – квартал целый. Через галереи на высоте второго-третьего этажей мостики переброшены. Даром что фасад имитирует XVII век, тут внутри все самоновейшее, самые последние в технике слова – все тут: железобетон, лифты и, страшно сказать, металлоконструкции. Сам Владимир Шухов перекрытия сводов проектировал, тот самый, что позже построит крышу дебаркадера Киевского вокзала и соорудит башню на Шаболовке.

Так и встали напротив Кремлевской стены Верхние торговые ряды. Так и глядят друг на друга Кремлевская стена, итальянцами излаженная, – если бы не шатры на башнях, так будто бы в Болонье или Милане оказался – и здание, снаружи древнерусское, но по миланскому опять же образцу построенное. Вот такая перекличка друзей на главной площади страны.

Больше тысячи магазинов, примерно 4,2 тысячи квадратных саженей торговых площадей. Торгуй – не хочу. После революции было не захотели, отдали здание расплодившимся без счету госучреждениям. В 1921 году Ильич распорядился – торговать! Политика у него тогда такая была – новая экономическая. Учреждения вычистили и открыли первый советский универмаг. В 30-х годах с коллективизацией да индустриализацией стало не до торговлишки. Здание опять оккупировали совслужащие. В 1953 году время загудело – ГУМ! Открылся второй после ЦУМа крупный универмаг в самом центре столицы. В 1957 году архитектор Душкин достроит «Детский мир», и на карте Москвы образуется Бермудский треугольник советской торговли, где в нескончаемых очередях тонуло свободное время всей советской страны.

Гучковы
Потомственные почетные граждане

Тех, кто без троек учился в средней школе, пожалуй, не слишком затруднит вопрос, кто такой Гучков. Любой хорошист-десятиклассник расскажет, что Александр Иванович Гучков был лидером октябристов, председателем 3-й Государственной думы, военным и морским министром Временного правительства. И будет прав – но не на все сто процентов. Недостающие проценты – это роль, которую Александр Гучков и два его не столь знаменитых брата играли в Москве.

Быть может, вообще не нужно никаких подробностей. Уж очень красноречив один только факт: все три брата были потомственными почетными гражданами Москвы. «Это наш город, и до той поры, пока мы чувствуем здесь себя хозяевами, его благоустройство останется нашим кровным, семейным делом. Семейным делом в одной артели с сотнями таких же московских семей», – так говорил Николай Гучков, и это не были пустые слова. Юрист по образованию, предприниматель и банкир по роду деятельности, особенно много пользы Москве Николай Гучков принес на посту городского головы. При нем в Москве проложили линии электрического трамвая, открылись новые учебные заведения, лучше заработало городское коммунальное хозяйство.

Не отставали и братья: офицер Федор Гучков (как и брат Александр, между прочим, участник Англо-бурской и Русско-японской войн) был попечителем учебных заведений, выпускал газету «Голос Москвы». Историк Александр был, как и старший брат, капиталистом и банкиром, а помимо этого политиком российского масштаба. Но азы политики осваивал в Москве – гласным городской думы. Всех постов, занимаемых братьями, не перечислить, но везде они работали честно, поддерживали Столыпинские реформы и не хотели, так же, как и Столыпин, великих потрясений – хотели видеть великой Россию.

Границы города
О Москва, без конца и без краю…

Были времена, когда каждый москвич мог быть уверен – вот здесь город, а там уже… ну, скажем, не стольный город. Понятно, конечно, что само слово «город» пошло от ограды, забора. И в старину, естественно, собственно городом Москвой был только Кремль. Постепенно огороженная территория расширялась, и Москвой становились и Китай-город, и Белый город. В самом конце XVI века Москву окружили Деревянным городом (он же Скородом – за быстроту постройки, он же, чуть позже, Земляной вал – насыпанный, когда деревянные укрепления попросту сгорели, он же сейчас – Садовое кольцо). Последним «забором», наглядно демонстрировавшим границу города, был Камер-Коллежский вал. Потом Москву стали окружать не стенами и валами, а дорогами. С 1917 года границей города была Окружная железная дорога, а с 1960-х – МКАД. А теперь юго-западную околицу Москвы надо и вовсе искать на границе с Калужской областью: в 2012 году столица приросла огромным куском Московской области, чуть не вдвое больше ее прежней. И кажется, что «без краю» – уже и не образ…

Д

Донской монастырь

К. Гампельн. Денис Давыдов. Гравюра XIX в.

Дом московских генерал-губернаторов

В.А. Долгоруков

Ф.В. Дубасов

В.Ф. Джунковский

Дом союзов

Плакат советских времен

Храм Христа Спасителя

Проект Дворца Советов

Станция метро «Дворец Советов» («Кропоткинская»)

«Детский мир»

«Детский мир»

Стадион «Динамо»

Дом на набережной

Дмитрий Донской
Заслуженный князь

Ох, не первый уже раз мы жалеем, что выносим тему рассказа в заголовок! Как хочется поморочить читателя, загадать ему загадку, помурыжить с ответом. А так все сразу ясно… Но мы не удержимся и к готовому ответу все же зададим вопрос: сын Красного, племянник Гордого, двоюродный брат Храброго – а сам? Смотри выше: сам он – Дмитрий Иванович Донской.

Неблагодарным делом объятия необъятного мы занимаемся регулярно: Москва город древний, и правителей, оставивших заметный след в истории города, – зело изрядно. Обо всех не рассказать, и значит, все же нужно ранжировать. Что ж, можно не написать про Василия I, который присоединил к Московскому княжеству Нижний Новгород, Муром и Вологду и построил в Кремле Благовещенский собор. Можно не рассказать про Даниила Александровича и Юрия Даниловича, хотя и они упоминания заслуживают. Можно еще много кого пропустить, но умолчать о Дмитрии Донском нет никакой возможности. И не только потому, что он победил на Куликовом поле князя Мамая, не потому, что он завел на Руси конные полки на манер татарских, и даже не потому, что он основал в Москве пять монастырей и был посмертно канонизирован Православной церковью.

Для нас, пишущих о столице, главная заслуга Дмитрия Иваныча другая: он подарил Москве ее главное определение – Белокаменная. Это именно он, внук Ивана Калиты, взамен дубовых дедовских – как раз Калитою в последний год жизни выстроенных – стен Кремля возвел крепкие, из белого камня. Да как быстро – всего за один год. И то сказать, спешить было куда: погоревший в засушливое лето 1365 года вместе со всею Москвою Кремль – да так, что и княжеское венчание совершить негде было, венчался Дмитрий Иванович со своею Евдокией Дмитриевной в Коломне – был худой защитой от ворога. А ворог кругом обретался и лют был несказанно – хоть татар возьми, хоть литовцев, да хоть и ближних соседей – тверичей. Ничего не скажешь, вовремя завершил юный князь белокаменную постройку – в 1368 году Ольгерд-литовец и подступил с осадой, да только Дмитрий (покуда еще не Донской) оказался за каменной стеной, и стал для Ольгерда Кремль камнем преткновения.

Впрочем, литовское стояние было для Дмитрия Ивановича лишь одним из бесчисленных боевых эпизодов его жизни. Все его 30-летнее правление (из 39, заметим в скобках, лет его жизни; стало быть, кто считать умеет, тот уж прикинул, что великим князем он стал в малолетстве, 9 лет от роду) – это перемежаемая краткими перерывами (для сбора рати) война. И венец ее, главное дело жизни – это битва на Куликовом поле, что раскинулось между Непрядвой и Доном. Форсировал Дмитрий в ночь на 8 сентября 1380 года Дон, сжег, по преданию, свои переправы, чтобы не было ходу назад, да и устроил Мамаю побоище его имени. В Куликовской битве – на полном серьезе пишет «Советский энциклопедический словарь» 1986 года издания – он проявил свой полководческий талант, за что был прозван Донским. Простим составителям видимые погрешности в логике и русском языке – чего не наворотишь в заботе об идеологической верности. В целом они, конечно, правы: Донской надломил хребет Мамаю и Орде основательно, дальше все было делом техники. Но дожить до полного освобождения Руси от ига Донскому не довелось. «Чреват вельми и тяжек собою зело», как написано в «Житии», то есть пузатый и грузный, Дмитрий Донской скончался в возрасте неполных сорока лет.

Нет в Москве улицы Юрия Долгорукого, нет улицы Ивана III, при котором Русь окончательно выбралась из-под татаро-монгольского ярма. А вот бульвар Дмитрия Донского есть. И расположен правильно: в Бутове, будто снова защищает князь Москву от опасности с юга.

Дворец Советов
Яма между храмами

До 1931 года – храм Христа Спасителя, с 1960-го – бассейн «Москва», с 2000 года – храм Христа Спасителя. Что было на этом месте в пропущенные тридцать лет, объясняет название ближайшей к этому месту станции метро. В 1935 году при открытии она называлась «Дворец Советов».

Если быть точными, идея Дворца Советов жила не тридцать лет, а почти сорок: прожект возник еще на I съезде Советов в 1922 году. В нашей буче, боевой, кипучей, она была подхвачена, развита и разрослась до эпохальных масштабов. Не разворачивались бы так широко – глядишь, и построили бы, а борьба хорошего с лучшим затянулась на долгие годы. Как водится, создали комиссию, нет, в соответствии с масштабами специальный правительственный орган – Совет строительства. Как полагается, объявили конкурс, нет, много конкурсов, да еще с большой буквы – Предварительный, потом Всесоюзный. Как учили вожди и партийный гимн «Интернационал», прежде чем строить, до основания разрушили выстроенное предками.

Поэты посвящали непостроенному дворцу стихи, архитекторы – и зарубежные тоже, до Ле Корбюзье включительно – наперебой несли проекты. После четырех туров и многолетних говорений определились с авторами: победившего в конкурсах Бориса Иофана усилили Щуко и Гельфрейхом.

Шли годы. Прибавлялась монументальность: на пятиярусном здании-пьедестале высотой 415 метров должна была по окончательному проекту стоять статуя Ленина высотой 85 метров, да не пустотелая, а с помещениями самого разного назначения. Так например, в голове самого живого из всех живых предполагалось разместить библиотеку и читальный зал с полным собранием классиков марксизма-ленинизма. И ничего не скажешь, логично: а где ж им еще быть?

Чтобы обеспечить эдакую махину материалами и конструкциями, открывались многочисленные подсобные предприятия. Даже сталь специальную создали – она так и называется ДС, то есть «Дворец Советов». В 1937 году наконец приступили к работам на местности. Стройка века кипела до начала войны. А с ее началом замерла: все предприятия переориентировали на производство оборонной продукции, строители ушли на фронт.

Как хотите, а нас больше всего впечатлил тот факт, что 19 декабря 1941 года (для тех, кто не знает, поясняем: через две недели (!) после начала контрнаступления под Москвой) Иофан и его группа получили приказ продолжать проектную работу над Дворцом Советов. К 1945 году был готов вариант, в котором уже отразились мотивы нашей победы, но… Вот тут-то все и заканчивается. Нет, разговоры идут, но все более тихие, наполовину разрушенной стране все не до архитектурного выражения идейной мощи. Котлован в центре Москвы понемногу зарастает грязью.

Пришедший к высшей власти Хрущев еще поиграет этой игрушкой, объявит новый конкурс, но даже место будущей стройки перенесет на Воробьевы горы. Станцию метро срочно переименуют в «Кропоткинскую», в котлован нальют бассейн, а стройка на Воробьевых горах так и не начнется, несмотря на то, что у нового конкурса будут свои победители. И удивляться тут нечего. Вавилонские башни никогда не доходят до неба. Богу неугодно.

Девичье поле
Поле неизвестного назначения

Полями Москву не удивить. Чадящий бензином мегаполис с трогательной бережностью сохраняет память о лугах и нивах, некогда его окружавших. На севере – Ямское, на востоке – Гороховое, почти что в центре – Воронцово и улица Полянка, что тоже вела через поля и к полям. И все понятно: на Гороховом сеяли горох, Ямское принадлежало ямщикам, а Воронцово – боярам Воронцовым-Вельяминовым. А вот с полем на юго-западе – закавыка: если поле Девичье, то оно принадлежало девицам или их на том поле выгуливали? Некоторый намек исходит от ближнего к полю монастыря – он, как известно, Новодевичий, так может, и поле его?

Точных ответов от письменных источников не дождаться. Вечный наш консультант Кондратьев и сам не верит в особенно любимую иностранцами версию, будто платили московиты Орде дань девицами и девиц отбирали как раз на этом поле. Поле прозвали Девичьим, и монастырь вслед за ним. Дело, по Кондратьеву, обстояло как раз наоборот: сначала Новодевичьим назвали монастырь. На эту тему у него тоже нашлась парочка версий, и мы их изложим в своем месте. Пока же удовлетворимся порядком вещей: сперва монастырь, потом поле. Почему бы в таком случае полю не называться Новодевичьим? Вы правы, оно так и называлось с тех самых пор, как в его конце построили в XVI веке монастырь. Через поле, пишут дореволюционные путеводители, когда-то пролегала дорога на Смоленск и Литву. Вам кажется странным ехать по Боровскому шоссе в Литву? Так и Литва в старинные времена была не та, что сейчас: в нее входила, например, теперешняя Белоруссия.

Не то в старинные времена было и Новодевичье поле: обманется тот, кто примет за него нынешний лоскуток сквера между Большой Пироговской и улицей Еланского. Поле в те века было огромное: широкое – почти что от реки до реки, длинное – поболе 800 сажен (что равно примерно 2 километрам) и удивительно для Москвы ровное. С XVI века ему непрерывно искали и находили применение: сажали огороды из лекарственных трав, приспосабливали для охоты и смотров – это царь Алексей Михайлович. Пытались было добыть из поля соль, пробурили скважины, да ушли, простите за каламбур, несолоно хлебавши. В просвещенные Екатерининские времена поле отдали под развлечения: на нем построили казенный театр, устраивали гулянья.

Как со временем от имени поля отвалилась приставка «Ново-» – видно, оттого, что Стародевичьего поля, в отличие от монастыря, не существовало, – так и от самого поля город отхватывал для себя куски, все ближе и ближе подступал, все теснее и теснее обступал. А в конце XIX века поле уже смело можно было переименовывать в Медицинское – по количеству университетских клиник и других зданий сходного назначения.