Текст книги "Масик"

– Но ему прямо сейчас – на заседание кафедры. Беги, кстати. И сумку давай сюда, – приблизился к Жорику Петька, собираясь выхватить из его рук сумку.

– Заседания не будет, – сказала Оксана. – Пойдемте, расскажу вам печальную новость.

Пока они шли мимо больших институтских ёлок, вдоль желтых стен Главного корпуса, Жорик пробормотал:

– Вы скажите вначале хоть пару слов: что произошло? Кого-нибудь уволили, у нас на кафедре? Может, нас всех хотят уволить? Тех, кого приняли недавно?

– Пока – нет, – ответила Оксана. – Но заседание отменили… Павел Сергеевич в больнице.

– В больнице? Что с ним? – почти одновременно и синхронно, спросили Петька и Жорик.

– Еще немного пройдем, и я расскажу, – ответила Оксана. Они уже входили внутрь институтского дворика через чугунные ворота. Петька не выдержал: стрельнул у паренька, что проходил мимо, сигарету и «огонька», и теперь курил. Вообще-то, он давно бросил. Но тут… Переволновался чуток.

Они пошли не на стадион, но и не на лавочки, что были под дубами. Стали просто на аллее, под старой липой с черным, корявым стволом. Было морозно, холодно – но не слишком: ветра не было совершенно. Впрочем, застывшие деревья и бесснежная зима всегда наводили на Жорика уныние. Он не любил февраль.

– Вчера, после моей последней пары, примерно в шесть тридцать, я зашла к Павлу Сергеевичу в музей. Он там занимался с дипломниками. Павел Сергеевич обещал мне отдать свои материалы: конспекты по истории искусств и культурологии. Ведь он сейчас не ведет эти предметы. Но читал по ним лекции раньше. Я взяла предложенные им конспекты, и он еще пригласил меня пойти к нему в гости. Я у них бывала часто; хорошо знакома с его женой и младшей дочерью. И моя мама их хорошо знает: можно сказать, мы дружим семьями. Павел Сергеевич был какой-то грустный, и мне, кроме всего прочего, захотелось слегка поднять его настроение, составив компанию. Проводить его до дому… Он – увлеченный своим новым предметом человек, а я – по специальности дизайнер, и потому, у нас по дороге нашлись темы для обсуждений и разговора, как у людей, увлеченных своим предметом.

Так, за беседой, мы дошли почти до его дома. Прошли мимо песочницы, качелей и лавочек, где играли дети. И в это время мне позвонили. Я посмотрела на сотовый: мама. Она уехала к своему брату в Белоруссию, по семейным делам. В общем, ожидался роуминг… В подъезде было бы плохо слышно.

– Ну, Оксаночка, квартиру нашу вы знаете; поговорите по телефону – и поднимайтесь к нам. Будем ждать, – сказал Павел Сергеевич. Я кивнула, и он направился к подъезду.

Как оказалось впоследствии, дверь с домофоном была не закрыта: её взломали. Но тогда Павел Сергеевич не обратил на это особого внимания: мало ли, дети побаловались… Он вошел в подъезд. Далее, я воспроизвожу описание событий с его слов. У лифта на него напали, вынырнув откуда-то неожиданно. Не понятно, где они прятались: скорее всего, спустились сверху. Нападавших было трое или четверо: вначале он не успел это рассмотреть. Один из них подошел сзади, пока Павел Сергеевич ожидал лифт, и схватил за икры ног. Приподнял вверх – а потом кинул. Павел Сергеевич упал на пол, лицом вниз. Успел выставить вперед ладони рук. Потерял очки, их стёкла разбились. Обернувшись, он мельком увидал всю теплую компанию: троих – четко, и какую-то тень, мелькнувшую сзади. Все, по крайней мере, трое из них, были в масках с прорезями для глаз, скорее всего, сделанных из женских черных колготок. А ещё, на них были надеты черные майки без рисунка и черные штаны. И все эти парни были явно атлетического сложения, не поленились походить в качалку и обрести крепкую мускулатуру, – как прокомментировал тогда Павел Сергеевич, у него ещё были силы на то, чтобы шутить…

Далее, он увидел вблизи своего лица окованный ботинок. Метили явно в голову. Но, он успел резко отодвинуть её в сторону, и удар пришелся по касательной, исцарапав лицо и повредив нос, из которого на цементный пол хлынула кровь.

Павел Сергеевич попытался подняться, но получил еще удар. На этот раз, метили в висок. Он снова, вполне удачно, увернулся, но зацепили ухо. Затем кто-то из нападавших зашел сзади, приподнял Павла Сергеевича за ворот рубахи, и собирался кинуть вниз. Но тут, с громким лаем, сверху уже спускалась собака – колли. Собака эта хорошо знала Павла Сергеевича: она жила у его соседей. Потому, профессор, брошенный на бетонный пол, по-видимому, с расчетом на то, что он упадет и сломает позвоночник, в результате, скользнул по собаке, что подбежала к нему. Та, вдобавок, тут же вцепилась в штаны одного из нападавших, но не сильно: её тут же позвал сверху ребенок, и она побежала вверх по ступеням. Ведь следом за собакой спускался мальчик; он и шел её прогуливать. Потом были слышны детские шаги и песенка; и, пока ребенок, а с ним – вновь его собака, – не спустились сюда, нападавшие успели затолкать Павла Сергеевича в лифт и вошли туда сами, и теперь там все и стояли, в закрытом лифте, почти вплотную друг к другу. Ребенок и собака прошли мимо, и дверь лифта открылась вновь. Павла Сергеевича стали выталкивать наружу: бить в лифте было неудобно. Им, похоже, надо было сделать вид, будто он сам, без посторонней помощи, упал от головокружения и повредил голову. Явные следы убийства, такие как ножевые ранения, они оставлять не собирались.

Как раз в это время, я зашла в подъезд и стала подниматься. У лифта я остановилась, хотя и собиралась пойти наверх пешком: всего лишь на четвертый этаж. Остановилась, потому что услыхала непонятный шум изнутри, но всё же прошмыгнула мимо. Но затем обернувшись, в начавшие открываться створки, я увидала окровавленного Павла Сергеевича, с бледным лицом, без очков… И людей в черных масках. Они заметили меня, и я закричала. Один из нападавших выскочил из лифта и кинулся за мной. К моему счастью, он не мгновенно выкарабкался из тесного лифта. И я сейчас не в слишком плохой физической форме: в последнее время, занимаюсь спортивными танцами и айкидо, и вчера на мне были сапоги без каблуков. Но, пока я бежала до дверей квартиры Павла Сергеевича, на четвертый этаж, меня почти настигли. Я едва успела позвонить и ввалиться в открытую дверь: дочка Павла Сергеевича открыла её мгновенно, ведь она ждала отца и даже волновалась. Дышавший мне буквально в затылок наемник, развернувшись перед захлопнутой перед его носом дверью, устремился вниз.

И, наверное, всё же услышал, как я прокричала с порога, вне себя, размазывая по лицу слёзы и косметику:

– Павла Сергеевича убивают!

Мы с Александрой, дочкой Павла Сергеевича и нашей студенткой, бросились звонить: и в милицию, и в скорую помощь… Жена Павла Сергеевича сразу же бросилась вниз. Позвонив по телефону, и мы выскочили на лестницу.

Те, в масках, уже убежали. А Павел Сергеевич, без сознания, лежал на полу перед лифтом. Его жена положила его голову себе на колени, и он вскоре открыл глаза.

Первой приехала «Скорая» и увезла его в травматологию. С сотрясением мозга и многочисленными ушибами. Сейчас он… В городской больнице, что на посёлке, – закончила рассказ Оксана.

– Это… Профессора избили. Уважаемого в городе человека. Нет ничего святого. Подонки, – прошептал Жорик.

– Не подонки. Наёмные убийцы. Ну… В данном случае, не знаю, каков был заказ: убить или покалечить, – возразил Петька.

– И я, кажется, знаю, кому это выгодно. У Павла Сергеевича через две недели – переизбрание, а он с месяц теперь пролежит в больнице… И переизбрание завкафедрой состоится без него. Представляю, какой там будет гадюшник! – заметил Жорик.

– Сволочи! – выругалась Оксана. В глазах у неё появились слёзы.

– Не плачь. Не надо. Ты – сильная девочка, – обнял её Петька. Оксана совсем заплакала, уткнувшись в его плечо.

– Ты знаешь, где он лежит, где эта больница? – спросил у нее Жорик.

– Я знаю точный адрес, остановку трамвая. И записала даже номер отделения, – ответила Оксана.

– Поехали, навестим его, пока есть время. Купим чего в гипермаркете: фруктов, конфет. Эх, жаль, что вина, наверное, ему нельзя, – сказал Петька. – Я с вами поеду – но подожду внизу.

Пропустили их не сразу: пришлось дожидаться приемных часов. Павел Сергеевич, больной и избитый, лежал на кровати, с перевязанной головой и руками. Но был очень рад видеть Оксану и Жорика, шутил и смеялся.

– Знаете… Такие переживания иногда даже придают вкус к жизни. В свои пятьдесят два чувствую себя… Заново рожденным. Мне сегодня звонили знакомые из Ростова, сюда прямо, и предложили хорошую работу. Ставку профессора. Так что… Начну и в этом смысле новую жизнь. Они не хотят огласки: я имею в виду, руководство нашего института. И без того вуз слывёт бандитским. Но обычно, или студентов местные бьют, или студенты местных. До профессоров ещё дело не доходило… А раз не хотят огласки, то будут даже рады принять моё заявление по собственному желанию, которое я подам в день выписки. И подпишут. Без отработки. Я заранее договорился, поставлю сегодняшнее число…

– Так вы… Не только не будете участвовать в переизбрании на должность, но и вовсе не собираетесь дорабатывать этот учебный год? Выпускать студентов, проводить экзамены? – удивился и расстроился Жорик.

– Да. Просто, Георгий Владимирович, мой звонок уже прозвенел. Не вижу смысла здесь задерживаться. Впрочем, был бы более внимательным, услышал бы первый, робкий колокольчик раньше… Он прозвонил ещё на Рождество… Помните, Оксана?

– А что случилось на Рождество? – спросил Жорик.

– О! Вас там не было… У вас нет сессии, экзаменов. По вашему предмету есть только зачет, и ещё до Нового года. А мы – с пятого или шестого числа, кто как – уже принимаем сессию у студентов. Да, Оксана?

– Да, Павел Сергеевич… У меня – экзамен по архитектуре был. Шестого.

– Ну, а седьмого – праздник. И мы с коллегами, в основном, это дизайнеры и художники, решили отметить Рождество на кафедре. Чай попить, с тортиком, посидеть в теплой компании вечером. В музее, где классы рисунка. Ну, вот… Сидим мы, и хорошо сидим… И вдруг врываются люди, в погонах и без. Нам всем – стоять, мол, бояться… Положили нас носом в пол. Всех. И обшмонали всё вокруг. Потом ушли. Милиционеры участковые и ребята из службы безопасности, их Раздраев прислал… Лица, впрочем, у них самих были разочарованные и… даже неловкость на них читалась. Некоторые тихо так, глядя в пол, кажется, извинились даже. Да, Оксана?

– И мне так показалось, Павел Сергеевич… Но разошлись мы невесело. А так хорошо всё начиналось. Думаю, недовольны они были сильно: те, раздраевские. Не застали ведь ни вина, ни алкоголя покрепче, ни дебоша…

– Ну да… И ведь кто-то подзарядил их на это действо, и, видать, обещали всё: и дебош, и разврат, и пьянку – и это в стенах-то родного вуза! – засмеялся Павел Сергеевич. – И надо было мне ещё тогда понять, куда дует ветер. И что… Есть у нас на кафедре доносчики и клеветники. И у них определенные цели имеются. В общем, уйду я отсюда, и нимало не пожалею. Хотя и, очень много хорошего, добрые воспоминания более ранних лет работы, связаны у меня с этим вузом… Жаль, что омрачены они теперь… Жаль.

– Думаю, что вы поступаете правильно, – сказала Оксана.

– Да, пожалуй… Среди тех, кто нанимает бандитов, нет нужды находиться, Павел Сергеевич. И, думаю, колокол прозвонил не только для вас… Нас всех ожидают большие перемены, – сказал Жорик.

– Вот именно. Только, будем считать, что этого разговора не было. Иначе, жить мне не дадут, – подытожил Павел Сергеевич.

– Хорошо. Будем считать, что его не было. Он останется лишь между нами, – согласился Жорик.

На сердце у него было грустно. Жорик никогда бы не поверил, что подобные разборки происходят в сфере образования, если бы сам с этим не столкнулся. Казалось бы, что здесь делить? Его, например, зарплата немногим больше студенческой стипендии… Он числился официально на странной должности: инженер… Гуманитарной кафедры. Не преподавателем даже. И стаж ему не тикал…

Но значит, настали времена, когда друг друга милые коллеги готовы были удушить и за это, крайне несчастное, жалование.

8. Нападение и поджог.

После посещения в больнице Павла Сергеевича, а затем прощания с Оксаной на остановке трамвая, что вернул их с посёлка обратно в центр, Жорик с Петькой пешком двинули в Будда – Бар. Петька на подходе звякнул по сотовому Семён Семёновичу, и тот, полусонный, открыл им дверь.

– Сегодня… Ни у кого нет других дел? Георгий, ты теперь свободен? Закончилось твоё заседание?

– Его не было, – ответил за Жорика Петька.

– Чего так?

– Семён Семёнович, давайте, чайку выпьем. Невесёлые новости у Жорика на кафедре, – и Петька рассказал вкратце о нападении на Павла Сергеевича.

Семён Семёнович выслушал, и пошел в кабинет. Ставить электрочайник.

– Ребята, присаживайтесь. Перекусим, чайку глотнём. Вот сухофрукты, орехи… А потом у меня с Петькой группа, и ещё одна. Хочешь, Жора, ложись, выспись пока в моём кабинете. Ночью будем здесь, если никто не против: Мнемозина должна заговорить. Накорми её пока. Есть колбаса в холодильнике. И я ей даже лоток с песком в уголке поставил. Здесь когда-то давно у Маринки кошак жил: потом она сжалилась, домой его забрала. А в шкафу лоток до сих пор валялся. В общем, обустройся здесь.

– Хорошо, – кивнул Жорик.

В кабинете, когда все остальные, выпив по кружке зелёного чаю, ушли на занятия по йоге, он действительно покормил кошку. Потом составил два кресла вместе, залез в импровизированную колыбель, поджав ноги, и попытался уснуть. В позе младенца в утробе матери. Вскоре пришла Мнемозина, свернулась у него под боком, тугим клубком.

Жорик спал чутко, и потому проснулся, когда вошел Петька. Увидев, что друг приоткрыл глаза, он сказал:

– Одна группа отзанималась. Сейчас Семён Семёнович пошел – ну, тут ещё одно помещение есть, налево от кафе – туда. Там он правит людям спины и делает массаж. А я пока посплю тоже, с пару часиков. Потом – вторая группа будет.

Петька растянулся во всю длину, прямо на паласе. И заснул моментом, сперва выставив на сотовом будильник.

Когда же тот заверещал петушиным голосом, то проснулся не только Петька, но и Жорик. И даже Мнемозина вздрогнула, приподняла голову, приоткрыла один глаз и понюхала воздух.

– Пойду… На занятия. А ты спи ещё, – сказал Петька.

Но Жорику уже не спалось. Он встал, вышел в зал, оставив Мнемозину спать на кресле, и присел в зале на уже знакомую ему лавочку. Сидел и смотрел, как люди выгибаются и растягиваются.

Когда же и эта группа ушла, Семён Семёныч сказал:

– Ну что, ребята… А сейчас у меня здесь будут посетители: буддисты и кришнаиты. Вы, если хотите, присоединяйтесь к нам. А нет – в кабинете оставайтесь. Кришнаиты попросились ко мне на время, им негде собираться пока. Принесут прасад, оденут сари, и будут петь. Вначале они всех угощают. Так на их службах положено.

Действительно, скоро в зале появились вежливые, учтивые люди; стройные и приветливые. Они поставили легкие ширмы, быстро переоделись за ними в восточные одеяния. И временно повесили на затянутых серой материей стенах зала свои красочные изображения: прежде всего, Кришны. Потом достали блюда для прасада и зажгли ароматизированные палочки. В воздухе сразу разлился запах восточных благовоний. А из стереосистемы полились мантрические напевы.

После этого, вскоре, в зал стали пребывать люди, в той или иной мере знакомые друг с другом, с кришнаизмом или с восточными учениями вообще. Лица многих из них были восторженными. Некоторые постоянно бубнили мантру «Харе, Кришна», а другие тихо переговаривались, сев на лавочки по краю, или сидели тихо и спокойно, по-восточному, и прямо на мягком полу зала.

– Приветствую вас, гости! Рассаживайтесь, и мы будем раздавать прасад. Так положено при наших собраниях, которые мы посвящаем богу Кришне, – сказала женщина в оранжевом сари.

Все остальные, кто еще стеснительно мялся у входа, тоже стали рассаживаться прямо на полу. Все присутствующие получили миски с едой. В том числе – и Жорик с Петькой. Пищу раздавали две женщины, одетые в сари. Блюдо оказалось приятным на вкус, и состояло из риса, овощей и большого количества восточных приправ.

Жорику такая пища понравилась, и он блаженно расслабился. Зря…

– Фу, мне плохо от вашей кришнаитской еды! – завопила вдруг одна из пришедших дам, которая до этого сидела смирно и ни в чём не проявляла видимого раздражения. Высокая, полная, с невыразительным лицом, она опрокинула на пол миску, с отвращением морщась, – И вообще, ваши палочки благовонные затуманивают людям разум. Вот ты, русская женщина, которая родилась на христианской земле – зачем нацепила на себя эти тряпки? – обратилась она к ближайшей к ней женщине в сари.

Тут же из общих рядов гостей, сидящих полукругом, выскочило человек пять молодых парней. Они бросились к дверям, открыли их – и сюда ворвались новые действующие лица. Похоже, провокационная фраза недовольной дамы была условным сигналом…

– Братья христиане! Бейте поганых язычников! Не дадим втоптать в грязь веру отцов и дедов наших! – завопил один из вломившихся, с окладистой бородой и с визгливым голосом. В руках он держал плётку.

– Казаки православные! Вперёд! – вторил ему второй, в синих спортивных штанах с лампасами и с бритым затылком.

Они стали бить всех подряд: хлестали по лицу мужчин, кидали на пол женщин, пинали ногами посуду с едой… Она, впрочем, не разбилась: ведь полы были мягкие.

Эти двое, бородатый и в синих штанах, вскоре подскочили к тем женщинам, что были одеты в сари и раздавали прасад, и попытались сорвать с них одежду.

– Так им, так! – вопила экзальтированная дама, та самая, которая не любила благовонные палочки и специи.

Жорик и Петька вскочили, намереваясь сцепиться с тем, у которого в руках была плеть.

Но тут их опередили: уже из дальнего угла за ширмой, где он ставил диски с музыкой, вышел вперёд, на середину зала, Семён Семёнович. И сейчас медленно, тяжелой походкой, он тоже приближался к предводителю погромщиков. А тот заметил его, и застыл на месте, следя за противником.

Подойдя почти вплотную к этому застывшему человеку, йог посмотрел на него леденящим душу взором. Вокруг наступила тишина. Бородатый опустил плетку. И даже, спрятал её за спину.

– Никак, смелый ты, как я погляжу. Женщин и детей избивать. И людей, которые подставляют другую щеку тебе в ответ и практикуют ненасилие… Этому тебя учил твой христианский бог? – спросил он грозно.

– Мы – русичи! Это – наша земля! И мы должны…, – начал бородатый, и вдруг осекся.

– Мы все – потомки той земли, что есть сердце нашего мира. В каждом из нас течёт кровь Великой Бхараты. А Иисус проповедовал любовь, – в абсолютной, глухой тишине, вдруг наступившей в зале, сказал Семён Семёнович. Было не просто тихо: магически тихо. Так, как бывает близ святых христианских мест, близ обителей и келий старцев. И в этой звенящей тишине, будто прикованные к полу, застыли те, кто пришел сюда, чтобы сотворить погром и бойню. Ответные слова застыли в глотке у развязных молодчиков. Тихо, как паршивые псы, поджавшие хвост, молча поползли они теперь к выходу из Будда – Бара.

Семён Семёнович пошел, и закрыл за ними входную дверь.

Когда он вернулся, многие женщины плакали.

Жорик окинул взглядом сотоварищей: у некоторых мужчин лица были избиты и помяты. Досталось даже и ему самому: кто-то из так называемых православных успел засветить кулаком в скулу.

– Друзья мои! К счастью, те, кто пришел в дом нашей молитвы с камнем за пазухой, уже покинули эти стены. А теперь, можно и хвалу вознести господу: как умеем, как можем… Будем верить: в любовь, в чудо, в Кришну, в Шиву, в Будду… Будем возносить молитвы и петь мантры, потому что все мы идём к совершенствованию разными путями, но где-то на перекрестке дорог сидит Будда, и всех нас ожидает. А с небес за нами наблюдает Кришна и улыбается нам. И мудрец Шива сидит в медитации вместе с Парвати на Кайласе. А потому… Будем петь. Боги хотят, чтобы мы… Просто были счастливы, – тихо и успокаивающе сказал йог Семен Семенович.

Когда гости разошлись, а Семён Семёнович, Петька и Жорик остались втроем, то они не пошли сразу в кабинет, а по-прежнему сидели в зале и слушали мантры. Наступала ночь.

Внезапно сюда, в зал для медитации ворвалась Мнемозина, отчаянно мяуча.

– Она… Что-то всё ещё не говорит, однако… Что случилось, милая? – спросил Семён Семёнович.

Кошка, зыркнув на него светящимися глазами, развернулась и выбежала в коридор: по направлению к кабинету.

– Похоже, что она сама открыла дверь кабинета… С разбегу, ударившись об неё лбом. И она в тревоге, – сказал Жорик и устремился следом за кошкой.

В кабинете было полно гари. Форточка на окне была раскрыта, занавеска оборвана, а на полу валялся подожженный факел: палка с намотанной и просмоленной тряпкой. От неё уже загорелся палас, и пламя грозило перекинуться на стол, с уже обугленными снизу ножками. Жорик схватил со стола чайник и стал заливать пламя. Петька, который вошел сюда следом за Жориком, распахнул настежь окно: в дыму можно было задохнуться. Вбежавший было в комнату Семён Семёнович снова выбежал, и вскоре приволок огнетушитель. Его пена потушила пламя довольно быстро. Вскоре комната проветрилась, и окно Семён Семёнович захлопнул.

– Жаль, конечно, паласа. Новый придётся покупать. Однако, если бы не Мнемозина, могло бы быть и похуже, – сказал Семён Семёнович. – Кстати, где она? Где кошка?

Её нигде не было.

Петька заглянул под стол:

– Да вот же она! Мнемозина, кис – кис!

– С-сам кис – кис, – ответила ему кошка, и как-то странно заурчала.

– Да ты, никак, смеёшься? – спросил ошарашенный Петька. – Иди сюда.

– Погасите свет. Лучше всего, только свечу на столе, что в подсвечнике, запалите. Ненавижу яркие лампочки, – сказала Мнемозина.

Семён Семёнович зажег свечу на столе, запалил палочки и выключил свет. Запах гари почти выветрился, и потому он, повесив на место сорванную штору, закрыл и форточку.

Кошка запрыгнула на стол, а все остальные заняли кресла.

– Ну, и устроила ты нам вчера гонку, – сказал Семён Семёнович.

– Я взяла след. В том доме, где я поймала мышь, долго скрывался Масик, когда ему пришлось уйти из дому. Настоящий Масик. Наш представитель. Он говорил с обычными котами, там, в подвале. Они его вспомнили: обычные коты знают про наших. Он им рассказывал, что закопал анх в горшке с кактусом, потому что комендант общежития – не человек, а наш враг. В городе много наших врагов: тех, кто направляет расу людей по низменному пути. Коты говорят, что Масик ушел от Зои потому, что его выследили даже там. Когда она забрала кота из общаги к себе домой. Он успел спрятать анх, пока его не выловила комендантша, в отсутствие девчонок. Но всё равно, они потом взяли его след. Он не знает, почему. И, когда он гулял, за ним погнались. И ему пришлось, сбежав, долго скрываться в подвалах. Того большого дома. И питаться мышами: я попробовала, каково это… Гадость. Обычно наши враги оставляют преследование нашей расы, если понимают, что мы лишены анха. Но про Масика они… Догадались, что ранее анх был. Им зачем-то срочно понадобился такой прибор. Масик, думая, что слежка унялась, вышел из подвала и даже ездил по городу с таксистом. Но тут… Эти… В общем, они выследили его. Поймали и уволокли… Мне удалось снова взять след: сильные эмоции остались. И я не сомневаюсь: он там, в плену, за большим железным забором с колючей проволокой. Я ощутила его боль, его страдания. Его пытают. Быть может, хотят узнать, где он спрятал трансформер. Или, что-то выпытать ещё о нашей расе. Но там, с ним – ещё двое… То ли наших представителя, то ли – другой расы. Их тоже пытают. И у всех нет анхов. Ни у одного… И он, Масик, во время пыток… Уже потерял облик земного кота. У него не осталось сил на то, чтобы сохранять земной облик.

– Ты – молодец. Никто б не справился с этой задачей лучше, чем ты, – похвалил Мнемозину Семён Семёнович.

– А то! – гордо ответила кошка.

– Как им помочь? Масику и другим? – спросил Петька.

– Надо туда проникнуть, и всё разведать, – сказал Жорик. – Только вот, как?

– Куда? – спросил Петька.

– За забор, конечно. Интересно, что там официально, – ответил Жорик.

– Так я же вывеску тогда прочитал… ЗАО там какое-то, агропромсбытснаб чего-то там номер девять. Так написано. Только, что это меняет? Колючая проволока остается колючей проволокой. А охрана – охраной…

– Гугл нам в помощь! Сейчас узнаем, что там, – сказал Семён Семёнович, и сел за компьютер в углу кабинета. – Эй, ребята, а там грибы выращивают! Я даже объявление нашел, правда, двухмесячной давности: там требовались рабочие, для выращивания грибов… Телефон указан.

– Значит, я поеду туда завтра. Будто, на работу устраиваться. Может, удастся обследовать территорию, – сказал Петька.

– Вряд ли… Но я – с тобой. Только, у меня лекции до двух сорока.

– Ничего. Подожду. Встретимся и поедем. Так, Мнемозина?

Но кошка уже только замурлыкала в ответ.