Текст книги "Обломова. Как попасть в команду Веры Штольц. Вера Штольц. Все течет, все изменяется (сборник)"

Глава одиннадцатая. Верю, упорный труд пойдет мне на пользу!

 
Девки радостно визжат,
Юбками широкими (в сборочку) шуршат,
У каждой в руке – корзинка с грибами,
Пошли в лес по отдельности, вернулись с мужиками!
 
 
Ночка длинная впереди,
Можно и сзади, и спереди,
Можно так – и вот так еще на печи —
Главное, чтоб у кавалера хватило мощи!
 

– Ночка длинная пролетела, утро близится, и не знаю, как у кавалеров, но у меня мощи хватит максимум еще на пару страниц! – я усиленно терла глаза, чувствуя, что они – глаза – готовы вылезти из орбит. Шли пятые сутки моего литературного подвига (а днем я трудилась по основному месту работы).

«Смело можно утверждать: более правдивой истории о восхождении на кинематографический Олимп Веры Штолц, чем та, что изложена в моей книге, вы не найдете нигде…

Я потратила почти год работы, чтобы крупицу за крупицей просеять тысячи тонн информационного шлака, железнодорожные составы пустой породы, состоящей из домыслов, больных фантазий, безумной смеси газетных статеек и заказных интернет-заголовков, и мой труд достоин уважения, на него можно уверенно опираться и ссылаться на него можно…

Всё началось с чуда. Вера Штольц отпраздновала свой очередной день рождения и…»

Глаза слипались, невзирая на титанические усилия оставить их открытыми еще ненадолго. Я посмотрела на часы – половина четвертого ночи, среда. Объясняю, утро среды еще не наступило – до выходных три полноценных рабочих дня. И отмазаться от работы никак не получится – Аристарх, как падальщик (словно чуя, что я теряю последние силы, истекая литературной кровью), так и норовит добить меня офисными проблемами, нагружая сверх меры. Впрочем, уверена, он это делает не специально – хотя совсем уж сто процентной уверенности нет! Вдруг, он дико заревновал (или еще что-нибудь подобное)?

– Зуб даю, еще пара строк, и отправляюсь спать! – я, почти ничего не видя вокруг себя, побрела на кухню, стукнулась боком о выступающий угол холодильник, выругалась, как шипящая в пустыне гюрза, и включила чайник. Крепкий черный чай с сахаром и лимоном должен продлить мое творческое бодрствование – минимум еще на минут на двадцать.

Пока чайник, постепенно повышая уровень шума, кипятил воду, я выкурила сразу две сигареты на балконе. Свежий промозглый воздух вперемешку с табачным дымом наполнил меня бодростью – плюс ко всему, я понаблюдала за жизнью внизу (в Москве жизнь никогда не останавливается – и неважно, сколько времени на часах), отвлеклась и почувствовала, что да – еще на полстранички меня хватит!

– А теперь за работу! – я выскочила с балкона, навела чаю и снова устроилась за компьютером.

– А вот мне интересно, почему господин Высоковский ничего не упоминает о роли Степана Надомникова в становлении Веры Штольц? – как назло, посторонние мысли сразу полезли в голову, сбивая меня с трудового настроя (впрочем, называть вот эту конкретную мысль «посторонней мыслью» не стоит – ведь мне-то хорошо известно, что именно вмешательство олигарха и стало той волшебной палочкой, что открыла для Веры сияющие горизонты славы и финансового благополучия).

– Почему не упоминает? Ты зачем такой глупый вопрос задаешь? Да потому что запрещено – скорее всего, и ему, а мне – уж тем более! И все мы делаем вид, что наша главная героиня добилась всего исключительно своим трудом, своим талантом и своей работоспособностью! Ведь нам нужен миф, нам нужна сказка – наподобие пресловутой разрекламированной американской мечты: «Я всё могу, всё мне доступно, я сам кузнец своего счастья!» Ага!

– Но как обыграть тему, если не писать об олигархе? – моя голова безвольно качнулась, и я чуть не ударилась лбом о монитор. – Что, пропустить любовную часть, оставив только съемки? Или же лучше просто завуалировать их отношения, навести тень на плетень, рассказывать о них ненавязчиво и без упоминания конкретных имён и конкретных фактов? Наверное, так лучше! Чувствую, так лучше!

Обрадованная, я на негнущихся ногах вышла из-за стола, сделала пару шагов и рухнула на кровать – через три часа зазвонит будильник и прикажет мне выметаться на работу. Ужоснах!

* * *

– Катька, скажи мне, почему у тебя весь последний месяц вид, как будто ты целыми неделями напролет бухаешь? Только ты не подумай ничего лишнего, я спрашиваю просто как друг! Может, чем помочь? – во время обеденного перерыва ко мне вошел Марк и расположился на кресле напротив.

– Сам дурак! – я отреагировала стремительно. Скомкала ненужный лист бумаги и бросила в Марка. – Тебе разве мама не говорила, что подобными комплиментами благосклонность девушки завоевать нельзя?

– Говорила, конечно! – Марк широко улыбнулся. – Но я ведь и так знаю, что ты меня любишь и ценишь (и я тебя тоже!), поэтому проявляю неподдельную обеспокоенность твоим состоянием.

– Это что, признание в любви и приглашение замуж? – я тяжело встала, подошла к окну и вперилась в мутный внешний пейзаж. – Я могу воспринимать его именно так? Ты только маякни, я сразу брошусь в твои объятия! Вот только с делами разберусь. И, вообще, вместо того, чтобы донимать меня ненужными вопросами, лучше бы сказал Аристарху – пусть он перестанет меня так нагружать! Хотя бы на время!

– Да? – Марк весело хмыкнул. – Скажи? А я что – господь бог? Я что, могу директором командовать по своему усмотрению? Хотел бы, чтобы так было, но увы! Не дано, не дано! Вот и остается только переживать за внутреннее и внешнее состояние самой гениальной и работоспособной нашей сотрудницы! Т. е. за твое состояние.

– Не подлизывайся! – я повернулась к Марку и внезапно подумала: «Интересно, как он отреагирует, если я прямо сейчас усядусь к нему на коленки, обхвачу его одной или двумя руками и жарко поцелую в покатый, как у неандертальца, лобик? И вообще, отреагирует он как-нибудь или так и замрет с открытым ртом?»

От призрачной картины Марка с выпученными от удивления/вожделения/ ужаса (нужное подчеркнуть) глазами моё настроение перескочило сразу штук на пяток ступенек вверх: «Да, личико у него будет точно как у глубоководной камбалы, внезапно сетью рыбака вытащенной на поверхность!»

– Что это ты? – Марк подозрительно выпятил шею вперед. – Надеюсь, не я являюсь предметом игры мысли, отобразившейся на твоем челе?

– Да нет, конечно! – усилием воли передвигая ноги (с гигантского хронического недосыпа любое осознанное действие, кажется, требует исключительной силы), я прошла мимо Марка – к чайнику: «Постебаюсь над тобой как-нибудь в следующий раз – вот только посплю часиков двести в общей сложности, чтоб голова прояснилась, и поступки приобрели осознанность!» – Ты для меня всегда был, есть и будешь серьезным мужчиной, смеяться над которым я никогда себе не позволю!

– Ну, тогда ладно! – Марк расслабился и сразу подсунул мне свою (почти литровую) чайную кружку. – И мне плесни – что-то в горле пересохло! А я взамен расскажу тебе веселый еврейский анекдот.

– Почему именно еврейский?

– Ну, хочешь анекдот про хохлов?

– Да нет. Евреи так евреи. – Я протянула Марку его огромную кружку. – Держи крепче, а то кипяток расплещется прямо на штаны! А снимать штаны я у себя в кабинете никому не позволяю (даже для того, чтобы остудить обожженный, ни в чем не виноватый орган)!

– Спасибо! – Марк крепко зажал кружку в правой руке. – Короче так!

– Тетя Сара, а чем занимается ваша соседка?

– Ой, я даже не знаю! Она нигде не работает. Но к ней каждый день приходят то грузин, то армянин, то молдаванин, то узбек.

– Так она проститутка?

– Фима, таки я Вас умоляю! Проститутки – это те, кто нашу страну развалили! А девочка, как может, ее собирает.

– Отлично! – я похлопала в ладоши. – Других, понятно, тем для анекдота у тебя не нашлось! Одни проститутки на уме – знаешь, как по Фрейду!

– Что бы ты понимала в проститутках! – Марк громко отхлебнул из кружки и зажмурился, как кот после употребления разрекламированного корма «Гурме». – Они, между прочим, дарят любовь и надежду одиноким сердцам – и даже серьезным женатым мужчинам в период отсутствия рядом близкого человека!

– Ага! – я нарочито громко фыркнула. – Дарят любовь и надежду – вот в такой позе, в такой и еще вот в такой! За небольшие деньги гарантировано награждая разнообразным и благоухающим букетом болячек – начиная от гепатита и заканчивая СПИДом! А вы, мужланы тупоголовые, никак не хотите понять, что своим паскудным поведением ставите под угрозу не только самих себя, но и жен, и детей! По мне – так я бы за поход к проституткам сразу кастрировала, да и все дела! Чтоб другим неповадно было!

– Экая ты, однако, кровожадная! А давай я задам вопрос: вот есть красивый молодой человек, а вы его не замечаете! И никто из вас ему не даёт! Просто не даёте и всё! Без объяснения причин. И он – молодой человек – стонет, загибается от неразделенной страсти! И что ему делать – завязаться в узелок или пойти к жрицам любви, посидеть, расслабиться?

– Что делать? – я усмехнулась. – Прежде чем отвечать, позволь встречный вопрос. К чему ты завел весь этот разговор о проститутках? Показалось, что атмосфера подходящая?

– Нет, что ты! – Марк неловко взмахнул рукой и пролил немного кипятка из кружки на джинсы. – Тьфу, зараза! Теперь пятно останется! А о теме разговора – я, если ты помнишь, зашел узнать, всё ли с тобой в порядке! И готов в любой момент сменить направление нашей беседы. И если чем-то обидел, извини!

– Так-то лучше! Мне кажется, вы – мужики – время от времени забываете, что в нашем женском лице общаетесь не с закадычными пивными друзьями, но с натурами тонкими и нежными! С натурами, которые умеют сопереживать и умеют чувствовать – в отличие от вас, бездушных машин для фрикций в темную ночь!

– Машин для фрикций? Эту фразу нужно запомнить и применять! И где ты только такие эпитеты находишь? Специально коллекционируешь?

– Нет! Сама выдумываю! – я решительно стукнула кулаком по столу. – Завязывай болтать! Со мной всё в порядке, просто у меня работы невпроворот, и если будут изменения в личной жизни, я тебя обязательно доложу! А пока иди-ка ты отсюда, добрый молодец! И иди не к проституткам, а к честной девушке, способной на теплые семейные отношения! То же мне жигало нашелся!

* * *

– Неужели и в самом деле я так погано выгляжу? – Марк ушел, а я ринулась к настенному зеркалу – разглядывать себя. – Да! Всё так и есть!

В зеркале отражалась некая дама, которая мною не являлась. По крайней мере, я была точно уверена: я не такая! Я намного симпатичнее, на два порядка свежее и на три порядка здоровее! Все мальчики от меня без ума, и мне стоит лишь пальцем шевельнуть – упадут передо мной на колени и пойдут за мной хоть на край света!

– Вот что недосып и перегрузка с человеком делают! – я закусила губу, и моё левое веко дернулось в неконтролируемом тике. – И ты туда же? – я обращалась к веку. – Очень смешно! И было бы еще смешнее, если бы всё это происходило не со мной, а с кем-нибудь другим. Интересно, я вообще до выходных-то доживу или упаду где-нибудь посреди метро с разрывом сердца?

Вопрос риторический, отвечать на него нет смысла. Конечно, я не упаду, но серьезно подорвать здоровье в погоне за успехом мне тоже не сильно хочется. Кому я тогда буду нужна – на костылях (или с палочкой, или постоянно хватающаяся за сердце с дежурным флаконом валидола)?

– Решено! Устраиваю себе принудительный однодневный перерыв – никаких мук творчества, никаких бессонных ночей, никакого крепкого кофе в четыре часа утра! Вот увидите, назавтра встану свеженькая и красивая – и с новыми силами в бой!

* * *

«Свежо придание, но верится с трудом!» Или: «Коли б я была царица…». И «придание», и «царица» – яркая эпитафия моему прекрасному замыслу проснуться восстановившейся и полной сил. Организм не выдержал, и я заболела.

Болезнь, как часто бывает, проявила себя ночью. Первым делом в мой сон ворвались мерзкие огромные тараканы – они принялись разгуливать по комнате, в которой я отдыхала, и я отчаянно била их скалкой, но никак не могла попасть, с каждым замахом лишь теряя энергию. После тараканов пришли какие-то огромные зловещие тени, тени пристально смотрели на меня, и под их взглядом мне хотелось спрятаться подальше и более никогда не появляться на свет божий. А в довершение ко всему прилетел орел о трех головах (больше похожий на древнего православного Змея Горыныча) и пожег меня огнем, паразит!

Я открыла глаза с чувством, что на мне возлежит тяжелая гранитная плита, распределяя свой вес по всем моим косточкам и мышечным связкам без исключения. Ныло всё – кажется, в теле не было ни одной клеточки, которая бы не ныла. Жутко болела шея, не менее (а то и более) жутко болела голова, а руки-ноги абсолютно не желали шевелиться.

– Вот тебе, мамочка, и Вишневый сад! – я жалобно пискнула в тщетной попытке докричаться до мамы с папой (они о чем-то жарко и громко спорили на кухне). И конечно, мощи моих связок не хватило, чтобы привлечь их внимание – пришлось стиснуть зубы и подняться.

До кухни я дошла еле-еле. Пару раз чуть не навернулась, но стенки в нашей квартире встречаются сплошь и рядом, и они сослужили мне хорошую службу – поддержали в критический момент.

– Однако! – мама, завидев меня, тяжело грохнула поварешкой о столешницу. – Отец, полюбуйся – до чего дочка себя довела!

– Спасибо, мама! Я тоже тебя люблю! – я рухнула на табуретку и покачнулась. Папа заботливо поддержал меня за локоть. – Родители, вы б вызвали мне врача. На всякий случай!

– Температура под сорок, точно! – мама приложила руку к моему лбу. – И зачем, спрашивается, ты встала? Ну-ка быстро в постель! Сейчас я принесу чаю, таблеток и градусник! Отец, давай звони в поликлинику, нашей дочери нужен врач!

Отец ринулся к телефону, а мама почти на весу донесла меня до кровати, уложила и укутала сразу тремя одеялами.

Меня бил крупный озноб, что говорило о действительно высокой температуре. А еще напрягала мысль: «Как они там без меня в конторе? Ведь вся работа пойдет через одно место, без Обломовой Кати они как без рук!»

– Позвони Аристарху! – прохрипела я, впадая в глубокое сонное забытье. – Скажи, что я умерла!

– Пошути мне ещё! – мама всплеснула руками. – Вот выздоровеешь, я тебя за такие шутки – да раз пяток пониже спины ремнем! Чтоб думала в следующий раз, что и как говорить! А директору? Директору я, конечно, позвоню и выскажу ему всё, что думаю! Довел ребенка до такого состояния!

* * *

К своему стыду проболела я почти две недели. Истощение организма оказалось настолько глубоким, что восстановление заняло гораздо больше времени, чем самые пессимистические мои прогнозы.

Две недели – это же целых четырнадцать дней! При моей работоспособности и упёртости я могла бы за четырнадцать дней написать половину книги. Аккурат тот объем, который от меня и требуется, чтобы оправдать «высокую честь», авансом оказанную мне Высоковским. Но в итоге резюмирую: триста тридцать шесть часов прошли понапрасну.

Осознание бестолкового простоя давило на меня всё это время. Но я ничего не могла поделать – первые несколько дней я просто валялась плашмя, почти не ела, и родители всерьез опасались, выкарабкаюсь я или нет! Опасались, опасались – я точно знаю, хотя вида и не подавали.

Доктор из поликлиники определил у меня острое ретровирусное ОРВИ с осложняющими факторами – или что-то типа того. Выписал кучу колес (тысячи на три рублей – и это в самой дешевой аптеке), по просьбе мамы нарисовал подробную блок-схему кормления меня этими колесами и был таков.

И понеслось! Давненько я не пила столько химии (растворимый кофе химией не считается, говорят, он даже полезен). Пулеметные ленты таблеток и капсул лежали на моем письменном столе, тут же стояли дежурный стакан и графин с водой – чтобы не отходя от кассы кормить дочь полезностями.

Когда-то в моей биографии был такой факт: я реально хотела нюхнуть клея, чтобы забалдеть до состояния глюков. Тогда мне казалось, что это реально круто и смешно – и все будут смеяться, когда я начну рассказывать о своем опыте в школьной аудитории. Но слава богу, руки не дошли – или, может, мозги вовремя включились.

И вот – судьба всё-таки дала мне шанс испытать массированный удар галлюциногенов. Такое снилось – мама дорогая! И главное – картинки представлялись столь реалистичными, что впору заряжать кинопленку в киноаппарат и снимать сериал «Я и моя таблетка».

Например:

Эпизод первый. Нечто длинное – типа, веселого удавчкика – приползло ко мне и спросило:

– А почему, Обломова, ты реально отказалась от денег?

Пришлось отвечать:

– Я уже рассказывала – карьера для меня важнее денег!

– Рассказывала? А я ничего не слышал! – веселый удавчик посмотрел на меня лиловым глазом и несколько раз последовательно помигал. – Но вдруг я пропустил? Объясни мне еще раз!

И пришлось объяснять – поскольку иначе удавчик никак не желал уходить. Сидел и навязчиво требовал конкретики.

Эпизод второй. Нечто соленое (кажется, в форме солонки) – я чувствовала его вкус на губах – пристало ко мне с вопросом:

– И как на твои прогулы отреагирует директор? Ты не боишься, что тебя заставят отрабатывать по ночам?

– Отрабатывать? – соленый голос был тих и спокоен, и я поначалу не поняла, что он там бормочет.

– Именно! Посуди сама – рабочий процесс ты обратила вспять, ввергла контору в финансовый и управленческий хаос, денег не стало, и директор из-за твоего предательства впал в депрессию. Так что отрабатывать придется!

– Откуда у тебя такие сведения, невидимая соль?

– Как откуда? Всё это я черпаю из твоих мыслей – читаю их, как открытую книгу в кожаном переплете!

– Именно в кожаном?

– Да! Но что ты прицепилась? Пусть даже и в бумажном! И не уводи разговор от сути! Отвечай, как на духу!

– Ах так! Тогда ответ мой будет прост! Я ни в чем не виновата, и если у конторы нет денег, то пусть у директора голова болит, но зарплату он мне выплачивать обязан!

– Понятно! – в голосе соли просквозили соленые нотки. – Я была уверена, что каши с тобой не сваришь, а если и сваришь, она будет невкусной и несоленой! А посему прощай, но помни – я еще вернусь!

Эпизод третий. Я смотрю в зеркало с закрытыми глазами, а оттуда на меня взирает черная фигура в маске, как у Зорро. Фигура жутко похожа на молодого Бандераса, и всё бы ничего, только я никак не въеду, причем здесь зеркало – ведь оно должно отражать реальность, а не транслировать картинки из потустороннего мира.

Фигура резко взмахивает руками и скрипучим бархатным голосом говорит:

– Обломова! А где же твой милёночек названный?

– Кого ты имеешь в виду? – я пытаюсь понять, что от меня требуется, но это слишком тяжело.

– Того, кто вчера обещал прилюдно взять тебя замуж, а ты и согласилась! О чём у меня даже есть бумага с печатями и твоей собственноручной подписью!

– Не может такого быть! – я выпячиваю челюсть (челюсть отражает мою решимость сопротивляться подлому Бандерасу в клоунской маске). – Если есть бумага, предъяви, а то все вы только и горазды, что языком бестолково чесать!

– Предъявлю, предъявлю! – фигура подпускает в голос поллитру ехидства. – Всему, как говорится, свое время, вот и к бумаге оно тоже придет! И унесет ее в вечность, как подтверждение твоей неверности!

– Неверности кому? – с соображаловкой у меня туго, приходится вставлять наводящие вопросы, чтобы удерживать нить диалога натянутой.

– Неверности милёночку, который хороший, похож на меня, но с женой (т. е. с тобой) ему совсем не повезло!

– Знаешь что! – терпение мое подходит к концу. – А не пошла бы ты отсюда, фигура! Катись колбаской по Малой Спасской! И припевай походу: «Ларису Ивановну хочу!»

– Э, нет! – квази (ложный) Бандерас вальяжно щурится, резким движением руки срывает с себя маску и становится Басковым (только брюнетом). – Нет, потому что милёночек – это я, и я сейчас заберу всё, что положено мне по закону, как твоему законному супругу!

Фигура (извините, уже не фигура, а полноценный брюнет-Басков) делает попытку выбраться из зеркала, он высовывает одну руку наружу и хватается за край шкафа, стоящего рядом. Мое дыхание учащается до степени полноценной истерики – и неудивительно! Еще минуту назад наше общение было невинной словесной пикировкой, а теперь это – реальный фильм ужаса!

С криком: «Ахжешь, мать твою!», я отпрыгиваю назад, спотыкаюсь и валюсь на кровать, попутно сворачивая стул и стоящий на стуле большой будильник с молоточками по бокам. Будильник (несмотря на неположенное время) начинает громко звенеть, а Басков-брюнет начинает корчиться и таить на глазах.

Сначала на его лице исчезает нос, потом глаза проваливаются куда-то внутрь черепа, потом открывается рот и заглатывает в себя то, что еще осталось от головы. Ну, а потом уже руки поочередно отрывают от тела правую ногу, затем левую и бросают их в меня. Я успешно уворачиваюсь, и оторванные ноги с гулом бьются о стену, и сверху с потолка от сотрясения начинает сыпаться штукатурка.

– Господи, ну когда же всё это закончится! – я еле могу разобрать собственные слова – силы покинули меня!

– Уже сейчас! – ошмётки Баскова отвечают и самостоятельно схлопываются в точку. Секунда – и от зловещего миража из зеркала не остаётся ровным счетом ничего.

– Вот ты и сдох, падаль! – я облегченно смахиваю пот со лба, успокаивающий сон вновь заключает меня в свои объятия – я точно знаю, что либо сдохну, либо выживу, и поэтому мне всё равно.

Были и еще эпизоды, эпизодики и эпизодища, но все их я описывать не собираюсь – а то времени на остальное не останется. Но обязательно как-нибудь выпущу трилогию: «Я и мои глюки – жизнь в таблеточном бреду». Хотя, честно говоря, я уже столько напланировала, что страшно становится – вдруг все мои замыслы воплотятся в жизнь? Как тогда существовать с такой-то общемировой славой?

* * *

Всё когда-нибудь приходит к логичному концу. И это хорошо. И особенно хорошо, когда кончается хорошо. И к болезни это относится тем более. Я поправилась.

Я поправилась настолько (спустя две недели), что вышла на работу. Явилась в офис, и меня с трудом узнали. И немудрено – сбросила почти семь килограммов, что при моем и так небольшом весе очень много. Лицо бледное, осунувшееся, зато в глазах – молодецкий задор и желание трудиться, трудиться и еще раз трудиться.

А сделать предстояло очень много. Во-первых, без меня в конторе (правильно утверждала соль из сна) всё разладилось, вследствие чего Аристарх форменно превратился в доисторического зверя и шугал сотрудников направо-налево, невзирая на чины и прежние заслуги. И сотрудники ждали моего возвращения, как манны небесной.

Во-вторых, я чувствовала: если еще немного протяну с книгой, прощай мой карьерный рост в команде Веры Штольц. Резон понятен: разве можно положиться на человека, если (как говорилось в «Джентльменах удачи») он на первом же скачке расколется?

И в-третьих: я ощущала необъяснимую трансцендентную вину перед собой, перед друзьями-товарищами, перед коллегами, перед директором, перед Полиной и Высоковским за то, что оказалось такой слабой. А чувство вины – совершенно паскудная вещь, от него нужно избавляться, и в моем случае – с помощью ударного труда.

И он – труд – не заставил себя ждать. Навалился всей тушей, а сверху на труд сел Аристарх и свесил ножки. Сидел и облегченно поплевывал, наблюдая, как я ковыряюсь в груде накопившейся текучки и в россыпях более глобальных проблем.

Первые несколько дней после выхода на работу мне пришлось задержаться в офисе дольше положенного. Обычно я ухожу часиков в восемь, в половину девятого, а тут – сидела и до десяти, и до одиннадцати. И это несмотря на кризис и якобы отсутствие заказов на рекламу! Не знаю, как у других, но у меня заказов и связанной с ними головной боли было выше головы!

Сами понимаете, при таком графике работы писать книгу очень тяжело. Просто не успеваешь. И, может быть, кто-нибудь и опустил бы руки, но не я. Я приспособилась – трудилась в метро. Специально ехала сначала на конечную станцию (теряла минут пять-десять), садилась на свободное место, раскладывала ноутбук и строчила, строчила, строчила!

Работать в метро, с одной стороны, тяжеловато, с другой – очень продуктивно. Ты сконцентрирована, никто тебя не отвлекает излишними расспросами или разговорами, на телефонные звонки ты плюешь (всё равно, в метро толком ничего не слышно). Опять же, не тратишь время на чаепитие и перекуры. Так что КПД получается очень высокий, и я умудрялась настучать пару страниц, пока ехала от дома до работы.

Кто хорошо знаком с литературным творчеством (процессом создания статей или, паче того, повестей-романов), тот понимает: две страницы – это очень много. А четыре – это много тем более. Здесь моя работоспособность мне исключительно помогла. Я-таки уложилась в сроки, определенные Высоковским!

* * *

Вручение финальной рукописи Алексею состоялось, пташки (голуби и воробьи) весело щебетали, я шла по улице, сдерживая себя, чтобы не хохотать во все горло. Облегчение – оно такое!

По пути к метро я зашла в ближайший книжный магазин и купила «Веселые (незанудные) потешки для взрослых». Тоненькая книжечка, стоит совсем недорого, зато столько интеллектуального удовольствия!

 
Сидит на поле гопота,
Сидела и будет сидеть,
А мне не к ним – мне вон туда,
В саду возделывать сирень!
 
 
На поезд билет возьму,
Не в Сочи, на Колыму.
В Сочи цены сошли с ума,
А на Колыме есть бесплатная для проживания тюрьма!
 
 
«Сто тысяч заработал за день,
За неделю почти миллион!»
И зачем проснулся в такую рань —
Кончился прекрасный удивительный сон!
 
 
Купила газету,
Прочитала статью о бюсте и жопе,
Наращу бюст, накачаю жопу,
Поеду за женихом в круиз по Европе!
 
 
У меня в подъезде
Поселился голубой,
С утра и вечером трезвый —
И в стрингах из кожи – в общем, другой!
 
 
Зашел в гости, смотрел хорор:
Вдоль дороги мертвые с косами стоят,
И гробы подмышками, и разложившиеся морды,
Зато мечтательно и с оптимизмом вдаль глядят.
 
 
Разница велика,
Видна и для простака:
В Питере – белые ночи, в Москве – нет,
В Питере – ланч укороченный, в Москве – полноценный обед.
 
 
Куплю булку и конфету,
Шоколадный сырок и литр молока,
Сажусь на твердую диету:
Худею к лету – килограммов до двухсот сорока.
 

Прочитав очередную потешку, я громко рассмеялась и вытянула руки вверх – к небу. В правой моей руке была зажата дамская сумочка (средней категории стоимости – не с китайского рынка, но и не из брендованного бутика). В левой я держала ашановский пакет, набитый всякой косметической всячиной.

Я вдруг (неожиданно) вспомнила замечательные самодельные тесемки, которые когда-то – наверное, в прошлой жизни – приспособила вместо ручек к папке (папочку брала при приеме на работу). Как я уже говорила, они сыграли в моей жизни определенную роль. И вот какую.

В один из долгих зимних вечеров меня отправили доставить образцы рекламных плакатов известному московскому кутюрье. С ним имел дело лично Аристарх, никого другого не подпускал, а меня использовал в качестве курьера.

Образцы я доставила в срок, «мастер модного европейского платья» (как кутюрье сам себя называл) остался доволен и даже от щедрот предложил мне выпить с ним чаю. На улице было мерзко и холодно, я основательно продрогла и, конечно, от такого предложения отказываться не собиралась.

Я расположилась на мягком диване, бросила папку с тесемками рядом – и тут случилось странное. Маэстро резво подскочил к папке, тщательно ее осмотрел, и его лицо просветлело:

– Катя, что за вещь?

– Обычная! – я пожала плечами. – Можно даже сказать, самодельная. А ручки я сама к ней приделала – но только торопилась, и получилось очень неаккуратно!

– Отлично! – маэстро вынул огромный кожаный портмоне и достал из него двести долларов. – Давай я у тебя ее куплю! Предлагаю вот столько! Продашь?

– Еще бы! – я вцепилась в доллары. – Могу даже дарственную надпись на память сделать, если хотите!

– Не стоит! – кутюрье любовно взял папку и погладил ее, как маленького ребенка. – А хочешь, я расскажу, почему купил ее у тебя?

– Конечно! – мое настроение поднялось невероятно. – На халяву заполучить двести долларов – кто ж от такого откажется?

– Всё дело в узле, которым ты прикрепила тесьму к папке. Видишь ли, я давно занимаюсь аксессуарами (в том числе и платками, и шалями, и накидками) и могу с уверенностью сказать, что узел, который ты применила, еще никогда не использовался в модной индустрии. Т. е. его нет в каталогах, его нет на модных показах, его как бы совсем не существует. Вот взгляни, с одной стороны он кажется легким и не утяжеляет видимый образ, с другой стороны, держится очень крепко – ведь он до сих пор не развалился! Так?

– Наверное! – по мне узел как узел, но спорить с маэстро я не собиралась.

– Не наверное, а точно! – кутюрье прикрыл глаза и на несколько секунд ушел в себя. – Я назову этот узел своим именем и подам заявку на патент. А юристы доделают все остальное. В мире моды не так-то просто придумать что-то новое, но если удается, то сразу поднимаешься на несколько ступеней по лестнице статуса. Вот благодаря тебе и у меня теперь есть шанс! Но ты же не в обиде?

– Никак нет! – я приложила ладонь ко лбу и по-военному отдала честь. – Всегда рада помочь, сэр! У меня в запасе еще множество идей, если сочтете нужным, могу поделиться!

– Хватит пока! – маэстро придвинул мне конфеты с моей любимой трюфельной начинкой. – На сегодня достаточно. Удача, как и секс, должна быть строго выверена, с ней главное не переборщить, а то она девица строптивая – может улизнуть в самый неподходящий момент.

Вот так. А на те двести долларов я купила несколько справочников и целую библиотеку, в которой подробно разбирались литературные стили, методика построения повествования, варианты сюжетов и другие профессиональные тонкости. И вот теперь всё это мне пригодилось! Странная штука жизнь, не правда ли?

* * *

Алексей позвонил через неделю. Всё-таки они тормоза – целых семь дней потребовалось, чтобы понять: мой труд – реально the best!

– Катя, привет!

– Привет!

– Отдохнула?

– Кое-как!

– Отлично! Потому что в ближайшее время отдыхать вряд ли получится!

– Что ты имеешь в виду?

– Твою книгу – и еще кое-что! Но по порядку. По книге – мы выходим на финишный рывок: чуть-чуть доделать, чуть-чуть переделать и можно относить в издательство!

– А что именно доделать-переделать? – наверное, по интонациям моего голоса Алексей понял – не слишком он обрадовал меня очередными переделками.

– Немного! Работы на пару дней! А вот всё остальное… – он театрально выдержал паузу. – Короче, так! – сам Демьян хочет на тебя посмотреть и пообщаться с тобой! Можешь петь аллилуйю!