Текст книги "Степа Надомников. Жизнь на чужбине. Год пролетел незаметно. Вера Штольц. А на воле – выборный сезон. Серия 9–10 (сборник)"

16. В итоге олигарх решает прийти девушке на помощь и перебить всех бандитов до единого. В нем просыпается неведомая ранее свирепость, печаль сама собой испаряется, и весь горизонт застилает потребность действовать.

17. Служба охраны олигарха идет по следу бандитов – и выясняется, что те действуют под крышей некого Гили-мастера, известного вора в законе. А Гиля-мастер не просто законник, но реальный авторитет – его на хромой кобыле не объедешь и на голое постановление не возьмешь.

18. Олигарх вновь впадает в задумчивость на предмет: «А стоит ли рисковать разборками с таким серьезным человеком из-за какой-то там Аксиньи?» И приходит к выводу, что не стоит – пусть себе бандиты делают с Аксиньей все, что хотят! Ему – олигарху – какое дело?

19. Пункты сценария 15 – 18 растягиваются на семь серий, из которых шесть непосредственно отображают олигарха и процесс принятия им непростого решения. Здесь массово присутствуют крупные планы и размышлизмы, сдобренные философией с устойчивым мыслительным началом. Время от времени лицо олигарха превращается (трансформируется) в лицо печальной красивой Аксиньи – чтобы придать сцене особенный драматизм. И в итоге двадцать девятая серия сериала плавно перетекает в тридцатую.

20. Олигарх дает своим секьюрити-боевикам команду оставить бандитов в покое, но вдруг его навещает Бог. Всевышний приходит к олигарху ночью во сне – в образе огромного пылающего креста, склонившегося к олигарху. Крест укоризненно раскачивается, открывает деревянный рот и призывает олигарха одуматься и-таки помочь бедной Аксинье.

21. Олигарх просыпается весь в поту (и в чем-то еще), понимает свою ошибку и тут же командует охране ехать на стрелку к Гиле-мастеру – перетирать за судьбу и будущее Аксиньи.

22. Аксинья тем временем уже похудела на десять килограммов, но от еды отказывается. Скрипит зубами, но держится. И даже бандиты поражены ее решимостью и спрашивают у нее, как она наработала такой железный характер.

23. Расчувствовавшаяся Аксинья вдруг обнаруживает, что питает нежные чувства к одному из бандитов – сексапильному блондину. Она стала жертвой так называемого «Стокгольмского синдрома».

24. Пункты сценария 20 – 23 растягиваются на пять серий, из которых внутренние переживания Аксиньи, снятые крупным планом с нескольких ракурсов, занимают последние три серии. Т. е. проходят красной нитью по последним трем сериям. А в итоге тридцать четвертая серия плавно перетекает в тридцать пятую…

Глава одинадцатая. Последняя

Аккурат за две недели до выборов (которые, как известно, состоялись 18 сентября) в семье Надомниковых произошло знаменательное событие. Из тюрьмы вернулся Степан. Свежий, подтянутый, отдохнувший и начитавшийся профильной литературы – хотя и слегка бледный и осунувшийся от недостатка прогулок на воздухе (одно, как известно, второго не исключает).

Арсений Петрович встретил сына хлебом и солью – их по приказу главы семейства испекли в собственной приусадебной пекарне (хлеб) и добыли в собственном приусадебном соляном руднике (соль). В дополнение к караваю и солонке перед особняком выстелили длиннющую красную дорожку с бахромой ручного производства – с узором из фамильных вензелей семьи Надомниковых. Чтобы, как говорится, Степан, вступив на нее, сразу почувствовал родительскую заботу и уют, и отдохновение отчего дома.

Когда кортеж из четырех автомобилей (личного «Бентли» Степана и трех «Геленвагенов» охраны) прибыл в особняк – прямиком из «Матросской Тишины» – ровно в ту же секунду из-за низких мрачных туч выглянуло солнышко и осветило лучами истосковавшуюся по теплу питерскую землю. Что, конечно же, было воспринято всеми, как добрый знак. Степан ступил на дорожку лакированным башмаком и резво побежал по дорожке навстречу Арсению Петровичу и Галине Французовне, радостно распростерших объятия сыну.

Но лишь одними распростертыми руками дело не обошлось. Арсений Петрович выступил вперед и с чувством прочитал по бумажке душевные и искренние строки, посвященные своему сыну.

 
Зачернели во дворе
Курточки на вате,
На прогулку очередь
Сто девятой хате.
 
 
Эх, погодка хороша!
Дворик шесть на десять,
Полетела бы душа
За стальные сети.
 
 
Здравствуй, красно солнышко!
Здравствуй, небо синее!
Ты и за решеткою
Мне всего красивее.
 
 
Каждой клеткой чувствую
Сладкую истоминку,
Так коктейли чудные
Пьют через соломинку.
 
 
Пацаны бывалые
Курят, ржут, беседуют.
Трут проблемы малые,
На судьбу не сетуют.
 
 
Вон футбол устроили:
Мяч, из тряпок скрученный,
Технику освоили
И не надо лучшего.
 
 
У меня пониже класс –
Новичок, в натуре.
Не набит пока что глаз
В этой физкультуре.
 
 
Дверь засовом лязгнула,
В петлях заворочалась.
С вами поболтал бы я,
Да прогулка кончилась.
 

Строки эти были заказаны Арсением Петровичем у одной известной (и даже прославленной) поэтессы, и поэтесса, конечно же, не отказала маститому олигарху. И так расстаралась, что прочтя стихи, Арсений Петрович и сам пустил скупую слезу – и Галина Французовна пустила – и даже мажордом (что случайно оказался в барской гостиной в момент чтения стихов вслух) – и тот прослезился. Ну, а в самом конце – в момент встречи Степана с родителями (в момент объятий, крепких мужских поцелуев и похлопываний по спине) – прослезился и Степан.

– Вечер в хату! – отстранившись от отца и матери и смахнув слезы с глаз, басом прогудел Степан. – Принимайте честного сидельца! Отмотал срок от звонка до звонка!

– Ах, сынок! – Галина Французовна заломила руки. – Как похудел-то, как осунулся! Что же это сатрапы с тобой сделали?

– Ничего, ничего, мать! – Степан резко и коротко сплюнул меж зубов и угодил плевком аккурат в середину красной ковровой дорожки. – Вот ведь падла ссученная! – громко ругнулся он, скорбно опустил плечи и побрел внутрь, по пути отщипнув от каравая добрую краюху хлеба. За ним с недоуменными лицами двинулись Арсений Петрович и Галина Французовна. После отсидки Степану явно требовалось психологическое восстановление.

* * *

Белый BMW затормозил перед подъездом Вериного дома, и охранник быстро распахнул заднюю дверь. Вера неспешно выбралась наружу и еле сдержала себя, чтобы не потянуться, как кошка, прямо на улице. От долгого сидения в машине у нее затекли не только плечи и шея, но и вообще все мышцы, какие только имелись в наличии.

– Спасибо, я дойду сама! – Вера кивнула охраннику, намекая на то, что провожать до квартиры ее не нужно. Что с ней будет-то в охраняемом подъезде? – Да, завтра – в шесть утра, как штык, и чтоб не опаздывать!

Охранник коротко кивнул – дескать, понимает и службу намерен вести как положено. Он сел в машину, и BMW рванул с места. Вера посмотрела вслед удаляющемуся лимузину и вдруг снова отчего-то вспомнила Питер, квартиру Степана и ее саму – бредущую с огромными пакетами еды, которой она собиралась накормить потенциального жениха. Воспоминания о Питере в последнее время всплывали довольно часто, что, наверное, означало, что нужно съездить в Северную столицу – подновить воспоминания.

Вера решительно подхватила покупки и медленно побрела к дому. Тяжелые пакеты оттягивали ей руки, что было, конечно, не очень удобно, но приходилось терпеть. Тут она обратила внимание, как прямо перед ней две машины (огромный джип «Лексус» и следом за ним недорогая «Хонда») въехали во двор, и буквально через минуту все тот же «Лексус» опять выехал обратно и припарковался неподалеку.

Проходя мимо него, Вера обратила внимание, что в нем сидят три человека – по виду настоящие гамадрилы с тяжелыми челюстями и не менее тяжелым взглядом. От внезапно накатившего на нее страха она поспешно отвернулась и даже немного сгорбилась, ускоренным шагом вошла во двор и двинулась к подъезду.

– Фу, слава богу! – Вера скинула пакеты на резную скамейку возле двери и принялась растирать себе ладони, стараясь восстановить кровообращение, а заодно, наконец, и распрямила спину. – Что ни говори, а бег с утяжелениями особо здоровья не добавляет!

Вера посмотрела по сторонам и увидела, что возле только что заехавшей во двор «Хонды» копается какая-то средних лет женщина, лицо которой показалось Верее смутно знакомым:

– Может, актриса? Да, точно, актриса! Я на нее наткнулась недавно в какой-то передаче! Там она еще громко спорила с каким-то мужиком! Наверное, тоже здесь живет – или, может, к кому-нибудь в гости приехала. Вот только странно, что у актрисы такая никудышная машина. Впрочем, а мне-то какое дело? – Вера вяло посмотрела на свои ладони, которые постепенно начинали приобретать здоровый цвет, потом со вздохом подхватила пакеты и устремилась внутрь.

Однако, подойдя к двери, она осознала, что рук-то у нее свободных нет, и мало того – на домофоне просто не оказалось никакой кнопки вызова (никто из посторонних по определению никогда не проникнет внутрь!), а консьерж, наверняка, пялится в кроссворд и внимания не обращает на то, что творится снаружи.

Вера умоляюще оглянулась, словно ища поддержки у невидимого суфлера (что же делать?), как внезапно сзади ее кто-то негромко окликнул:

– Девушка, Вам помочь? Вы сюда идете?..

– А ведь с того самого момента прошло меньше двух лет! – Вера почувствовала, как настроение стремительно поднимается – подобно реактивному истребителю, на мощных крыльях уносящему пилота в высоту. – Вот это и называется везением – причем таким, что никакому альпинисту не снилось!

Она почти бегом впорхнула в подъезд, пронеслась мимо ничего не понимающего консьержа-охранника, подмигнула ему и решила вместо лифта воспользоваться лестницей. Идти всего ничего – и лишний фитнес под вечер Вере нисколько не помешает. И тем более в таком настроении – только и бегать, хуже не будет.

Вера так и сделала – чувствуя легкость во всем теле и радость вновь заработавших после долгого сидения в машине мышц, она устремилась вперед. Но не успела она пройти и трех этажей, как внезапно остановилась. И напряглась.

Сверху до нее донеслись грубые мужские голоса:

– Сиплый, а клиент сегодня точно будет? Сколько еще ждать-то?

– Заткнись и молчи в тряпку. Заказчик приказал ждать столько, сколько нужно, ты что, не в курсе? Скоро она уже должна подъехать! И помни, рыло! Ни в коем случае по голове не бить, руки-ноги переломаем и все дела!..

* * *

Вера сидела в отделении полиции напротив следователя и пыталась сдержать слезы. Ее колотила нервная дрожь, а перед глазами все еще стояли свирепого вида мордовороты, которых, заломив руки, волокли ОМОНовцы. У мордоворотов были такие страшные рожи, что и в кошмаре не приснятся! А приходили они по ее душу.

Веру спасли чутье и осторожность. Заслышав мужские голоса и учуяв запах дыма, она тихонько спустилась вниз и тут же позвонила Высоковскому и Тимофею Ивановичу Скворцову. Реакция последовала незамедлительно – уже через десять минут к дому прибыл целый автобус закованных в броню суперменов с автоматами наперевес, а с ним и начальник охраны Веры с бойцами поддержки.

ОМОНовцы, не теряя ни секунды, ринулись вверх и вскоре выволокли из подъезда двух отморозков, у которых были при себе кастет, телескопическая дубинка и два боевых пистолета, переделанных из газовых. Отморозков кинули в автобус, а к Вере подошел вежливый майор полиции и вежливо попросил ее проследовать вместе с ним в отделение – для составления протокола.

И вот она сидит перед следователем, и ужас накатывает на нее волнами. И хорошо, что рядом с Верой старший из братьев Непродажных, который мгновенно сам предложил свою юридическую поддержку Вере, как только узнал (возможно, от Высоковского или даже от Арсения Петровича), что произошло.

– Все будет хорошо! – адвокат в очередной раз (уже в десятый за последние двадцать минут) постарался морально поддержать Веру. Он лучезарно улыбался и источал такую уверенность, как, наверное, лучится уверенностью золотая статуя Будды где-нибудь в окрестностях Ханоя.

«Ага, хорошо! – подумала Вера. – Легко тебе говорить, не тебя же хотели искалечить!» Мысли были, прямо скажем, не очень приятные, но она всеми силами делала вид, что держится – и даже старалась лишний раз не подергивать плечами. «Вот и скоротала вечерок на диване! И интересно, кому это понадобилось провернуть со мной такой фокус?»

– Может быть, у Вас есть предположения, кому понадобилось совершать на Вас покушение? – как будто прочитав мысли Веры, спросил следователь. – Ну, там, завистники, конкуренты на выборах, финансовые партнеры, кредиторы?

– У моей клиентки нет никаких кредиторов, а все ее финансовые дела прозрачны и проверяемы! – тут же отреагировал Непродажный, сцепив руки на животе. – Уважаемый господин капитан, Вера Штольц – это бренд! Она – узнаваемая и медийная фигура, она ведет добропорядочный и респектабельный образ жизни, ее друзья и партнеры – тоже добропорядочные и уважаемые люди. Может быть, Вы не в курсе, но Веру Штольц так часто показывают по телевизору, что так бы и каждого из нас показывали!

– Конечно, конечно! – следователь скроил понимающую рожу и с готовностью кивнул. – У нас все – уважаемые и респектабельные люди, если, конечно, другого не доказано!

– На что это Вы намекаете? – набычился Непродажный. – Мне кажется (или это только кажется), что Вы рассматриваете мою клиентку в качестве подозреваемой – что ли? Уважаемый капитан, позвольте Вам дать дельный совет! Выполняйте свои прямые обязанности – они прописаны в Ваших должностных инструкциях и рекомендациях – и не стройте излишние предположения! И вообще, как долго Вы еще собираетесь тянуть волынку? Если Вы в течение трех минут не закончите, завтра же я накатаю на Вас огромную телегу в Генеральную Прокуратуру, и поверьте, она не останется незамеченной, и выводы последуют!

– Ладно, ладно! – следователь замахал руками и принялся выписывать пропуск для Веры и Непродажного на выход. – А инструкций я никаких не нарушал – мне нужно было взять показания с пострадавшей! Спасибо, всего хорошего! При необходимости мы Вас вызовем! – он протянул пропуск Вере, и Непродажный перехватил его.

– Пойдем, Верочка! – он осторожно коснулся Вериного локтя. – Нам еще полночи отмываться от казенного запаха полицейского участка!

* * *

Непродажный был прав – Вера действительно отмокала полночи. Ей казалось, что она вся пропиталась вонью полицейского «обезьянника», мимо которого она проходила, – пропитались и волосы, и ногти, и одежда, и даже вся кожа целиком.

Веру подтрясывало – по телу пробегала мелкая дрожь, сопровождающаяся обильной потливостью. Налицо были все признаки пережитого ужаса – он хоть и в замедленном темпе, но овладел Верой (да плюс к тому же и очень развитое воображение, которое без устали рисовало страшные картины Веры, лежащей в крови на лестнице с переломанными руками и ногами, сыграло свою негативную роль).

– Какой кошмар! – в очередной раз всхлипнула Вера и с головой погрузилась в теплую воду – благо размеры ванной позволяли. – Вот уж никогда не думала, что со мной может произойти такое! – она вынырнула и смахнула катящиеся из глаз слезы. – А я-то, дура, раскатала губищу на депутатство, политическую карьеру и все такое! А тут, оказывается, и убить могут в собственном доме! Да еще и охрану отпустила, овца тупая! И как, спрашивается, эти гамадрилы прошли мимо консьержа внизу, и почему эта скотина меня не предупредил?

Эти нехитрые вопросы Вера задавала себя уже в сотый раз, они неотступно вертелись в голове и никак не хотели отходить на второй план. Никак не хотели отпускать, хотя, например, с консьержем сейчас плотно работает Тимофей Иванович лично, и консьерж, конечно, выложит все, что знает, и все, что не знает.

Да и самой Вере, сказать по правде, бояться уже нечего – вокруг ее квартиры выставлено два кольца оцепления, и отныне она и шагу не сможет сделать без плотной охраны. По крайней мере, до окончания выборов.

– Все, пора найти в себе силы и выбраться на свет божий! По крайней мере, из ванны! – Вера решительно выключила джакузи и стала тщательно вытираться. – Мне еще полчаса волосы сушить, а завтра в семь утра – встреча с избирателями, и (а я нисколько не сомневаюсь, что информация о моих проблемах уже просочится наружу) они забросают меня ненужными вопросами. На которые, кстати, придется отвечать.

Вера прошла на кухню, наскоро соорудила себе чашечку крепкого кофе (бог с ним, что уже заполночь – уж больно хочется!) и принялась сушить волосы феном. Включила телевизор – информационный канал «Россия 24» – и замерла.

«А теперь – долгожданные подробности неудачного покушения на известную телеведущую, теле– и кинозвезду Веру Штольц, которые нам только что сообщал наш специальный корреспондент. Подробности получены из первых рук, и в их правдивости мы не сомневаемся.

Итак, как сообщил неназванный авторитетный источник из органов, чрезвычайное проишествие произошло между семью и восемью часами вечера в доме, в котором проживает Вера Штольц. Ее поджидали двое вооруженных до зубов наемников, которые получили заказ расправиться с телеведущей. И только счастливый случай помог ей избежать увечий.

«Да, случай – из разряда действительно крайне счастливых. Таких на его памяти еще не было!», – утверждает наш специальный корреспондент, но как именно случай стал счастливым, он умалчивает. И мы тоже не будем распространяться – пожалеем Веру Штольц. И выразим ей сочувствие – ведь каждый из нас понимает, что она сейчас переживает. Ждем дальнейших подробностей, а пока что переходим к репортажу о наводнении в Приморском крае. В результате нашествия опустошительного тайфуна из Южно-китайского моря в Приморском крае без крыши над головой остались более двадцати тысяч человек…»

– Ну, вот и вылезло шило! – Вера обессилено села на стул. – Интересно, родители уже спят или смотрят новости? Отец – любитель ночью пройтись по новостям – чтобы, как он говорит, кровь закипела!

Громко зазвонил телефон – и Вера от неожиданности подпрыгнула на стуле и схватилась за сердце. А потом ринулась снимать трубку.

– Алло, алло, доченька – это ты? – на том конце была мама, ее голос дрожал. – Господи, как ты там? Какой ужас, мы только что с отцом узнали и сразу стали звонить! Ты там в безопасности, тебе охраняют? Много людей в оцеплении, может, вызвать спецназ и ОМОН? Как такое вообще могло произойти среди белого для и на глазах у всех? Вы же там в столице живете, не в какой-нибудь Кукуевке, прости господи! Что же это такое деется-то?!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

– Мама, мама! Да успокойся ты! – Вера, как ни была издергана, поперхнулась смешком – уж больно мама смахивала на растревоженную взволнованную курицу-наседку. – Все у меня в порядке, все уже хорошо! Все обошлось, а охраняет меня целый полк! Если еще подмогу вызвать, так они друг друга передавят – просто перетопчут от отсутствия места. Так что успокойся и отцу передай, чтобы не дергался.

– Хорошо, хорошо, доченька! – мама готова была расплакаться. – А то вали ты из этой поганой Москвы, у нас тут вон как хорошо! И деньги у нас есть, и никто в нас не стреляет, красота и спокойствие! Отец так и говорит: «Еще один раз такое произойдет, я силой Верку домой верну! Вот увидит!»

Вера молча слушала, стараясь оставаться отстраненной. Сказать ей в свое оправдание (дескать, она-то в чем виновата?) было нечего, так что единственный выход – дать маме выговориться, потом – в порядке очередности – дать выговориться отцу, который уже рвал трубку, а потом – попытаться уснуть. И Вера крепилась – и потратила еще добрых двадцать минут и полкилометра нервов на разговор с родителями. А потом – отключила все телефоны и побрела в спальню. Должен же этот длинный день когда-то закончиться!

* * *

И вот – наступил момент истины. Восемнадцатое сентября 2016 года – день, поистине, знаменательный. И для Веры и вообще – для политбомонда России. В стране уже давно не было выборов в Государственную Думу по мажоритарной системе – только по партийной. Давно уже на всех остановках и возле станций метро не висели красочные плакаты кандидатов – и хорошо это или плохо, совсем неважно. А важно разнообразие и драйв, которых вечно не хватает.

На остановках и вблизи станций метров висел и Верин предвыборный плакат – висел в большом количестве. И понятное дело, на нем, как и на всех остальных плакатах, писали матерные слова, писали скабрезные частушки и рисовали смешные или злобные рожицы. Но и это тоже неважно – поскольку все кандидаты (вернее их изображения) были размалеваны и оплеваны – поскольку, как известно, ласки и благодарности от народа не дождешься.

Вера приехала на избирательный участок в девять часов утра – там было еще пусто, и нарядные члены избирательных комиссий и члены избирательных штабов от каждого из кандидатов бодро пили чай и кофе и делали вид, что им совсем не хочется спать в это время суток в выходной день.

Вера прошла внутрь избирательного участка – как и положено, улыбаясь во все тридцать два шикарных зубных импланта (самая передовая немецкая технология, высший класс и красота неописуемая!) – чуть-чуть попозировала перед фотографами и журналистами, коих усилиями Высоковского пригнали примерное с десяток, взяла свои избирательные бюллетени, прошла в кабинку, поставила крестик напротив своей фамилии и напротив выбранной ею партии и кинула бюллетени в урну для голосования.

Всё! В любом случае – вне зависимости от конечного результата – ее мучения на данном этапе закончены! Избирательный марафон отнял у нее все силы, а последние события с покушением и вовсе выбили Веру из колеи. И ей потребовалась огромная выдержка, чтобы не сломаться перед самым финишем.

На следующее утро после покушения (как и предполагалось) Веру атаковали борзописцы – и их было огромное количество. Просто громадное количество – пришло раз в пять больше изначально заявленного списочного состава. Мест на всех, понятное дело, не хватило – но Высоковский (как главный сопродюсер-учредитель избирательной кампании Веры) оперативно организовал другое помещение (вместо заранее выбранного), и явочную проблему решили.

Немедленно после начала пресс-конференции на Веру (и сопровождающую ее свиту по главе с самим Высоковским) вопросы посыпались, как из прохудившегося мешка сухой горох. Журналисты почему-то решили, что регламент не для них, и сразу выдали на гора такой шквал эмоций и возбуждения, что Вере – будь она одна и без пиар-защиты – пришлось бы несладко. Но штаб, как говорится, не подкачал – нападки акул пера были отбиты, необходимая информация донесена до широких заинтересованных масс и острые моменты разъяснены. И Вере даже не пришлось языком особо болтать. И, по правде говоря, ей не очень-то и хотелось.

То утро, как в известной поговорке, добрым не было. Вера чувствовала себя ужасно – а еще ужаснее было то, что ее постоянно прикрывали шестеро охранников, от которых несло запахом дешевых одеколонов и дешевой туалетной воды – и Вере становилось плохо, стоило кому-нибудь из них приблизиться к ней слишком близко. Но она терпела – потому что, а куда деваться?

Терпеть, терпеть и еще раз терпеть – только так, и не иначе, создается политический капитал и преумножается заметность (паблисити), которая потом трансформируется в материальное благосостояние или в полноценную власть. И кто не умеет терпеть, того не берут кандидатом в депутаты.

Вера на секунду остановилась перед выходом с избирательного участка и осмотрела пустой зал. Согласно статистическим данным, эти выборы будут одними из самых скучных – и одновременно самыми противоречивыми и непредсказуемыми за последние лет пятнадцать. И запредельно высокой явки избирателей ожидать не стоит.

Избиратели! Пока они проснутся, пока прочухаются, пока протрут глаза и выпьют утренний кофе, пока съездят в магазины или же прогуляются по парку (или в близлежащем сквере) – вот уже и вечер. Ну, а вечером можно пойти и проголосовать – если к тому времени не устанешь. И кто думает о Вере Штольц, которая весь день проведет, как на иголках, поглощая малейшие крохи информации, которая будет стекаться в избирательный штаб! Да никто!

Ну, что ж. Это ее удел, и это исключительно ее дела. И она готова принять судьбу такой, какова она есть, и посмотреть, а куда же двигаться дальше.

* * *

Степан готовился к отъезду из России – на благословенные калифорнийские берега. Каникулы заканчивались ровно через три дня, и провел он их совсем не так, как рассчитывал.

Степан отбросил теплое толстое одеяло, под которым нежился все утро, и лениво побрел в ванную. Лениво сел на бортик бассейна (ванная комната только называлась ванной комнатой – на самом деле, ее можно было называть «бассейной комнатой»), свесил ноги в воду и принялся ими громко бултыхать. Вода под ударами ног Степана волновалась и пузырилась, и смотреть на пузыри было приятно.

– Вот чего мне не хватало в камере! – Степан рассеянно взглянул на высокий потолок, представив, что вместо него – суровый каменный свод из мрачных кирпичей угрюмо-красного цвета (цвета запекшейся просроченной крови). – А еще – человеческого к себе отношения и приятного женского общества. И кстати, а почему бы мне не позвонить Верке и не поблагодарить ее за частые визиты в тюрьму? Ведь не бросила меня в беде, не бросила! А могла!

Степан оторвал от бортика бассейна сначала левую руку, а потом – правую (он на них опирался) и принялся загибать пальцы, подсчитывая, сколько раз Вера приезжала к нему, пока он страдал в заключении. Пальцев на обеих руках не хватило, а это означало, что количество свиданий превысило десять. Очень круто!

Степан почувствовал внутри сильную признательность своей бывшей (и настоящей?) девушке, а также желание договориться о встрече с Верой. Желание росло и росло и вскоре выросло до состояния предметности – т. е. до такого состояния, когда невольно бежишь, набираешь номер и ждешь ответа абонента.

Степан вынул мобильный телефон из халата (на Степане был надет толстый банный халат) и ткнул пальцем в адресную книгу – умная техника немедленно выполнила набор номера.

– Да, слушаю! – на том конце трубку взял какой-то мужик с грубым и даже хамским голосом. На редкость хамским, по мнению Степана. И Степан, конечно, не смог сдержаться – и как результат, разговор протекал примерное так:

– Ты кто, пугало? И почему так отвечаешь VIP-персоне? – это Степан.

– А ты сам кто, пугало? – ответ мужика с хамским голосом.

– Я-то? Я тот, кто сейчас свистнет, и от тебя, козла, мокрого места не останется!

– Ну-ну! Ну, давай попробуй, фрайерок! И кстати, за козла ответить придется! – мужик повесил трубку, а Степан остался стоять, весь кипя гневом. Ему почему-то не пришло в голову, что телефон Веры после неудавшегося покушения может быть сейчас совсем не у Веры, а, например, у одного из спецов Тимофея Ивановича, который пытается понять, не стоит ли на нем прослушка, и который знать не знает, что позвонил именно Степан Надомников, и вообще – кто это такой.

– Вот ведь! – спустя минуту Степан вышел из гневного ступора (но только из самого ступора, но не из гнева) и заметался по комнате, как разъяренный медведь. – И как мне на это всё реагировать? Первое – пожаловаться папе на такое ко мне неуважительное отношение. Но, вроде, после отсидки я уже – авторитет, и жаловаться мне реально западло! Тогда, второе. Поехать прямо сейчас в Москву к Верке на разборки и выяснить, что она себе позволяет, а заодно и подтвердить свой новый статус крутого парня!

Степан удовлетворенно кивнул головой, но вдруг неожиданно для самого себя почувствовал усиливающийся страх. Страх шел изнутри и пронизывал все внутренности, распространяясь далеко за пределы кожных покровов и головы. Он был иррациональным и рациональным одновременно – иррационализм заключался в осознании того, что бояться ныне Степану вроде и нечего (его прекрасно охраняют, и за его свободу и жизнь заплачены нехилые бабки), а рационализм зижделся на том простом факте, что Степана замели именно по дороге в Москву на свидание с Верой. А это – очень плохой знак, и как бы вязалово снова не повторилось!

Степан напрягся и озлобился. Он не должен поддаваться страху, он должен его преодолеть и всем доказать – он изменился! Отныне, после первой ходки, он уже не может жить, как раньше, он должен идти вперед, как мужчина, и особенно – навстречу своему страху. Ведь только так можно его преодолеть!

– Степан! Ты уже проснулся? – из-за двери ванной комнаты (бассейной комнаты) раздался громкий голос мамы (Галины Французовны). – Ты помнишь, что у нас сегодня будут гости, и ты должен непременно присутствовать? Надеюсь, ты проявишь уважение к своим родителям и не умчишься никуда?

– Нет, мама! Конечно, я буду мама! – Степан посмотрел на телефон, зажатый в руке, и положил его в карман халата. Планы, похоже, менялись прямо на ходу, но, конечно, он в этом не виноват. И вообще – Верка подождет, ничего – не рассыплется! А приехать к ней он сможет в любое время – сейчас, когда он свободен, и ничего не помешает ему и дальше наслаждаться жизнью!

Конец.