Текст книги "Степа Надомников. Жизнь на чужбине. Год пролетел незаметно. Вера Штольц. А на воле – выборный сезон. Серия 9–10 (сборник)"

Вера Штольц. А на воле – выборный сезон

Глава первая. Уже лето

Политическая жизнь, как известно, не терпит пустоты. Любая жизнь не терпит пустоты, а политическая – в особенности. И в третий раз повторяем: если в жизни пустота – ее нужно заполнить. Например, заполнить подготовкой к выборам и непосредственно самими выборами – если они летом. Но летом никто никого обычно не выбирает, а поэтому второе предложение («заполнить непосредственно выборами») – слегка не в кассу.

И, кстати, хорошо, что выборы – не так часто. В парламент – один раз в пять лет, выборы президента – один раз в шесть лет. А представьте, если бы выбирали каждый год! Вот было бы шоу. Вспомните девяностые годы двадцатого века. Каждые три месяца избирают губернаторов, еще каждые три – мэров, еще три – префектов и глав сельских округов, еще три – управдомов, еще три – начальников спортивных клубов и завучей общеобразовательных школ. И так далее. Весело? Ну, не знаем.

В период выборов повсеместно наблюдаются всплески электоральной активности – народ в целом (и каждый отдельный гражданин в отдельности) входит в состояние повышенного политического восприятия и начинает думать: за какого бы дурачка проголосовать, чтобы потом самому не чувствовать себя дурачком?

Вот взять, например, коммунистов. Вроде, записные патриоты, ратуют за народ, призывают строить фабрики и заводы и перманентно ненавидят американских буржуинов. И кажется, что на коммунистов можно положиться, и они в любом случае не подкачают.

Ан, нет. Как только появляется возможность свергнуть власть и устроить массовые беспорядки в стране, коммунисты мгновенно бегут в американское посольство получать инструкции. Посол от янки принимает их с распростертыми объятиями, подливает водочки и подогревает деньгами для свержения законно избранного президента (а заодно и правительства). А когда их – коммунистов – обличают и спрашивают: «Что ж вы, гады, творите?», они сразу встают в позу оскорбленной невинности и делают огромные круглые глаза, дескать: «А что такого?»

Или, допустим, не коммунисты, а «справедливороссы» с лидером – тезкой известного в прошлом театрального – и кино артиста. Еще один вариант якобы патриота: его власть нашла, пригрела, выкормила и вырастила, а он ее при первом же скачке продал американцам. Нацепил на лацкан пиджака белую ленту, поднял кулак вверх и объявил всему народу: «Мы – за демократию! Долой продажных кремлевских партократов, даешь свободу нам всем!»

Глядя на таких лидеров и осознавая, что была б у них возможность, они бы уже давно страну слили в унитаз, понимаешь: выбор нужно делать осознанно. И голосовать не только сердцем, но и умом. Например – за Жириновского или за партию власти. Первый – ярчайший политик и личность весьма привлекательная (хоть и не для всех), а партия власти – на то она и партия власти, что через нее можно заполучить всякие полезные ништяки. Или гешефты.

Или преимущества.

Или долю в бизнесе разоренных конкурентов.

Любые партии власти похожи, как две капли воды. Нагибают оппонентов и стараются занять все возможные ниши и расставить повсюду своих людей. И оппозиционеры похожи – противодействуют партии власти и истошно ноют, что их подавляют, унижают и не дают возможности высказаться. И хотя от их трескотни и присутствия в телевизоре некуда деться, все равно – мелодия для занудной оппозиционной флейты не меняется из года в год.

Да, любые партии власти похожи, поэтому если детально разбираешься в хитросплетениях политических течений в одной из них, считай – и во всех других не обнаружишь ничего нового. Если, конечно, тебя пустят в партию власти – обнаруживать. Ведь (не забываем) партия власти – прежде всего сборище могущественных людей с огромными деньгами и влиянием, и даже просто прислониться к ней – хотя бы половинкой бочка – мечтает все страна. И за пределами страны тоже мечтают.

Если прислонился к власть имущим, смело говори – жизнь удалась! И говорить можно даже и не прозаически, а речитативом (речитатив особенно хорошо лепится под коньячок и шоколад), стихами или пословицами и поговорками. А потому что тяжело сдержать чувства от осознания собственной крутизны. К пословицам и поговоркам также подходит эксклюзивный экспромт в стиле рэп.

Впрочем, необязательно выпячивать собственный статус. Можно его завуалировать – закосить, так сказать, под простака. Типа, сижу, смотрю:

 
Смотрю в ТВ
Вечером,
Работы после,
Уселся перед ТВ беспечно.
Щелк по клавишам:
Ток-шоу от Вовы –
Коммунисты, либерасты –
Все знакомы.
Все как один
В пиджаках,
В галстуках,
В ярко-кумачёвых лапсердаках.
Говорят о политике,
Об американцах,
Об экономической аналитике,
О продажных Гансах
И Фрицах –
Говорят реально, несмотря на лица,
О старухе Меркель говорят угрюмо,
Налил себе чаю, посижу, послушаю,
О ситуации в мире подумаю.
Подумаю о том,
Что стало страшно жить,
И вроде, с Европой нужно
Дружить.
С другой стороны –
Они там все педики,
Одеты в голубые колготы
И в розовые кедики.
На их морды посмотришь –
И отврат,
Реально – европейский педик
Нам – русским – не брат
Не друг
И не сосед,
И если ядерный заряд бабахнет вдруг
Слез проливать не станем (да их и в запасе нет)…
 

И так далее. И мы могли бы расписать политик-рэп еще страниц на сорок-пятьдесят, но не станем. Во-первых, не интересно, во-вторых, с позиции любовного романа чересчур много политики – чистый фи и моветон. Поэтому переходим к конкретике, точнее, к конкретной персоне – к Вере.

* * *

Наступившее лето должно было дать ответ: все получится, как задумано (и деньги плачены недаром), или конкуренты зададут новоиспеченной потенциальной политической фигуре перцу и лишат всяких надежд на прохождение в Думу – что очень даже могло случиться.

Существовало несколько факторов, которые нельзя было не принимать во внимание. И самый главный – прошлый имидж Веры, которую до сих пор в ее новом политическом кредо мало кто воспринимал. В глазах избирателей Вера все еще оставалась сногсшибательной суперсексуальной блондинкой, которую искомый избиратель хочет и вожделеет, но которую он вряд ли бы хотел видеть в Думе.

Не хотел потому, что:

– разве у сексуальных сногсшибетальных блондинок есть для политической деятельности нужные мозги?

– и что будет, если блондинка в Думу все же пройдет? Она тогда что, навсегда исчезнет с экранов телевизоров (вместе с округлыми роскошными формами и почти отсутствием нижнего белья)?

– и как, спрашивается, тогда жить и на что смотреть?

– Н-да, как жить без девяносто-шестьдесят-девяносто-юной-старлетки, если за окном ветер, дождь, переходящий в мокрый снег, и до зарплаты еще – половина месяца, а все бабло уже закончилось? – Вера, держа в руках высокий бокал с апельсиновым соком, плюхнулась в мягкое кресло перед телевизором и закрыла глаза. В последнее время она приобрела сугубо мужскую привычку разговаривать сама с собой или с телевизором и вовсю ей злоупотребляла. Вот и сейчас – невидимый собеседник Веры (в ее персональном лице) был как раз кстати.

– А вот мне интересно, мужчины еще о чем-нибудь думают в жизни, кроме как о бабах и о бабках? – Вера номер один отпила сока и поставила стакан на прозрачный низкий столик рядом с креслом.

– Вряд ли! – уверенно качнула головой Вера номер два. – Если бы думали о чем-то другом, они не ходили бы с вечно мрачным видом, размышляя, где добыть денег и просыпаясь только при виде смазливой мордочки или обтянутого лосинами крепкого девичьего зада!

– Ты думаешь? – Вера номер один рассеянно взяла в руки пульт от телевизора, попутно размышляя, включать или не включать эту бесконечную мурзилку или просто почитать книжку на ночь и спокойно уснуть без лишних эмоций.

– А что тут думать! Я и так знаю! Сама все это на себе испытала – и не раз. Но что с тобой, подруга, ты что, забыла, что ты – это я, а я – это ты?

– Нет, не забыла! – Вера номер один наконец решила – ну его в баню этот бестолковый надоедливый ящик! Действительно, лучше хорошего романа еще ничего не придумано, там действо разворачивается плавно и спокойно, и нет истошных воплей на камеру и перекошенных морд главных героев отечественных сериалов, которых непонятно где берут. И Вера уютно устроилась в кресле с книгой (и непростой, а с целым Мопассаном)! А рядом с хозяйкой тут же прилег короткошерстный красавец-кот, уже порядком возмужавший и отрастивший шикарные усы.

– Опричник, как ты думаешь, Мопассан – это любовная классика или классика легкого чувственного эротического жанра? – Вера улыбнулась и погладила кота по брылям и за ушами. – Молчишь и тем самым подтверждаешь распространенное ошибочное мнение, что коты не умеют читать?

Кот недовольно дернулся и сделал обиженную мордочку, показывая, что хозяйка не права, и сей грязный пасквиль (по поводу неумения кошачьих читать) лично к нему не относится.

– Ну ладно, ладно! Разрешаю подглядывать в книжку, если хочешь! Только чур, от возбуждения на меня не бросаться и когти в тело не запускать! Оставь свой любовный пыл для кошечек, а человеку оставь человеческое. Тем более, чувствую я, чувствую, скоро мне предстоит встреча с одним интересным персонажем, который может взревновать, если увидит на мне твои глубокие царапины!

Вера игриво посмотрела на кота. Кот – конечно, не Степан (гораздо грациознее и мягче), но что-то общее между ними есть. Наверное, одинаковая уверенность в собственной неотразимости.

* * *

С утра пораньше Веру разбудил звонок телефона.

– Кого еще черти принесли испортить мне заслуженный выходной? – мельком подумав, что неплохо бы звонящего отправить прямиком в ад, Вера подскочила с кровати и схватила трубку, пытаясь ответить ровным благожелательным голосом.

– Вера, доброе утро! – потенциальным ходоком в ад оказался один из братьев Непродажных (старший). – Надеюсь, я не доставляю Вам неприятностей своей назойливостью?

«Еще как!» – хотела ответить Вера, но вместо этого радушно выдавила из себя, что типа – нет, совсем нет:

– Здравствуйте, здравствуйте, Соломон Аркадьевич! Какими судьбами, каким ветром? Надеюсь, попутным?

– Как всегда! – Соломон по своему обыкновению (было у него такое обыкновение) поддал в голос максимум елея. – Но позвольте сначала комплимент – мне чрезвычайно, чрезвычайно приятно общаться с Вами – как с человеком умным, начитанным и пользующимся бешеной популярностью среди широких общественных масс!

– Спасибо, Соломон Аркадьевич! – Вера сделала вид, что ответ Непродажного ей очень льстит, и даже специально улыбнулась в трубку, чтобы придать «виду» естественности и искренности. – Так чем обязана?

– Ах, ну да! – Непродажный быстро усерьезнился. – Я, Верочка, звоню вот по какой причине. Дело в том, что знакомая небезынтересная Вам и мне молодая особа завтра возвращается в Санкт-Петербург из далекой Калифорнии. И меня попросили позвонить Вам и уведомить, что скоро особа будет в Москве и обязательно желает с Вами встретиться. О месте и дате встречи Вам будет сообщено дополнительно. Я ясно выражаюсь?

– Само собой! – Вера вздохнула. Она уже пришла в себя, остатки сна уплывали в дальние дали, и голова соображала быстро. – Это все?

– Все! – Непродажный хмыкнул в трубку. – Надеюсь, еще раз Вас услышать! Всего доброго!

– Всего, всего! – Вера села на кровать и чуть не раздавила Опричника, который зарылся под одеяло, и которого совсем не было видно. Опричник от неожиданности яростно мявкнул и ринулся с кровати по направлению к кухне, истошно воя и поджимая распушённый и вставший трубой хвост.

 
Умчался, милый.
Видно,
Не я ему мила,
Но лишь кровать,
Где сон досматривать он любит.
 

Вера громко рассмеялась – строки в подражание японской танки родились сами собой – аналогично, и последовавшее за ними поэтическое (снова на японский манер) дополнение:

 
Кто-то едет
В США,
А кто-то –
Оттуда.
Ветром несет бедолагу.
 

Последние надежды выспаться в выходной испарились, как утренняя роса. Какой сон с такими-то известями? Вера громко продекламировала:

 
Деньги едут в гости к нам,
Деньги везет жених немолодой,
Любитель в прошлом длинноногих дам,
А ныне – импотент с седою головой,
 

Добавила: «Как все запущено!» и устремилась в ванную, испытывая острую ностальгию по недосмотренному приятному сну. Во сне она торжественно из рук самого ВВП принимала значок и билет Депутата Государственной Думы, из-под потолка гремели фанфары, а трубачи во фраках, подозрительно смахивающие на зеленых головастиков из «Алисы в стране чудес», торжественно выдували медь. И Вере было так хорошо, и жизнь казалось такой радостной, что только держись! Прямо как во сне.

Впрочем, ностальгировать по поводу сна было некогда – если Степан пожалует со дня на день (что, само собой, следовало из звонка мистера Непродажного), Вера должна встретить его во всеоружии.

А «всеоружие» это:

– новая прическа,

– тщательная депиляция,

– розовые, оттертые пемзой пяточки,

– ласкающий взор маникюр,

– минус два лишних килограмма (или три).

Всеоружие это:

– вычищенная квартира (вычищенная намного тщательнее, чем тот проходняк, на какой способна нанятая гувернантка),

– новые шмотки и обувь (а Вера по причине занятости давно не обновляла гардероб),

– новые аксессуары и т. д.

И главное – свежий вид, и никаких теней под глазами, никаких морщинок или прочей ерунды, которая накапливается из-за отсутствия сна и перегруженности работой. Следовательно, что? А то, что Вере положительно необходимы несколько сеансов восстановительной косметической медицины: массаж лица, питательные маски, полезный ультрафиолет и т. д. Но несколько сеансов в один день не делаются – из чего следует, что времени у Веры не так много, и начинать нужно немедленно!

Ну и понеслось. Вера включила сначала первую скорость, следом – вторую, и почти сразу же перешла на форсаж. За всеми ее манипуляциями с прищуром наблюдал Опричник. Кот не выказывал радости от утреннего оживления в квартире – что было явственно видно. Он даже пару раз пытался вставить свое веское слово, но Вера не обращала на него внимания, и в конце концов Опричнику вся эта суета надоела, он подкрепился кошачьими консервами и молочком и снова лег почивать – подальше от суматошной хозяйки, с которой непонятно что случилось.

* * *

Перед вылетом в Санкт-Петербург Степану не спалось. Не сказать, что он был взволнован – нет, совсем нет. Просто перевозбудился, и пришлось даже отмокать в бассейне – как после хорошенькой пьянки – чтобы взять себя в руки и успокоиться.

Степан уже слегка успел отвыкнуть от Питера, от России, и мысли невольно (и постоянно) возвращались к одной теме – как оно там? Что изменилось за год, как народ, как друзья, как подчиненные, которыми теперь руководит назначенный семьей управляющий директор с правом подписи? Какие настроения в бизнесе, и какие настроения вообще витают в воздухе – а вдруг скоро очередная народная революция, и будут отнимать деньги? Как там Вера, и как она его встретит? И насколько она за это время стала крутой и насколько заматерела?

– Я так ждала тебя, Вова! – Степан вспомнил строки из песни группы «Умы Турман» об Уме же Турман. – А вот что мне скажут на входе? Надеюсь, что табуреткой по голове не ударят с размаху.

Степан улыбнулся. Конечно, никто его не ударит – он все-таки не лох, а целый Надомников, и люди становятся в очередь, чтобы лобызать его коленку, и Вера – не исключение. Хотя что касается Веры, она уже несколько раз сбегала от него – из чего следует, что она-то никак не цепляется за его положение.

– Цепляется – не цепляется, но я ведь могу ее уничтожить щелчком пальца! – Степан скроил зверскую рожу и ткнул кулаком в висящее на стене зеркало. – Поэтому лучшее для нее – встретить меня с хлебом-солью и немедленно предложить постельную сцену. А я еще посмотрю, реагировать ли на ее просьбу или подождать!

При упоминании постели Степан слегка скукожился. В последнее время он соблюдал воздержание – и даже намеренно отстранил Настю от тела, выплескивая энергию на калифорнийских пляжах. Ему почему-то казалось – если у него пару недель или месяцев никого не будет, то и вопросы (или душевные метания в вопросах сохранения какой-то там верности) закрыты.

– Если меня спросят невзначай, с кем я и что, я могу со всей откровенностью и ответственностью сообщить – никого у меня не было, да и быть не могло! Но меня, конечно, никто не спросит, да и хотел бы я посмотреть на того человека, который на это бы решился! – у Степана вдруг закружилась голова, он зажмурился и сел на постель.

При всей его браваде он точно знал, что Вера может его спросить – и именно для Веры и была задумана вся эта постановка. Типа, по написанному сценарию – как в краснознаменном уездном театре.

Она: А вот и муж пришел! Ну-ка рассказывай, где был, с какими девками вино-мед-пиво пил, и почему на твоей рубашке видны следы красной помады?

Он: Не знаю, дорогая, о чем ты. Я целыми днями пашу на двух работах, гоняюсь за длинным рублем и хочу просто дома отдохнуть, а не слушать твои нравоучения. И заруби себе на носу – подозрениями меня не взять!

Муж и жена, взявшись за руки, начинают ходить друг вокруг друга и пристально пересматриваться.

Она: Вижу по глазам – изменяешь ты мне, мил человек, изменяешь! Эх ты, дурилка картонная! Кого обмануть задумал? Баба – она сердцем чует! С такими следами от помады рубли не зарабатывают, а наоборот – только разбазаривают! Ну, что скажешь?

Он: А скажу, что неправа ты, хозяйка!

Муж отцепляет руки от рук жены и, кряхтя, садится на шпагат. Жена становится напротив мужа, упирает руки в боки и смотрит на мужа сверху вниз – как солдат на вошь.

Он: А все потому, что способности к анализу у тебя отсутствуют совсем. Поскольку, если бы таковые имелись, ты бы давно сообразила – так как я работаю на помадной фабрике прорабом, следы от помады зачастую могут просачиваться через спецовку на одежду!

Она: И что, прямо вот так и просачиваются – в форме губ и с резким отпечатком?

Жена куда-то убегает (за кулисы) и возвращается с увесистой скалкой в руке. На скалке – следы свежего свиного фарша.

Она: Молчишь, паразит? Не знаешь, что ответить, враг рода человеческого? Получай, фашист!

Жена со всего размаха бьет поднимающегося с пола мужа в лоб скалкой, скалка ломается у жены в руке, а из пробитой в трех местах головы мужа начинают вытекать мозги.

Муж, не успев подняться, падает замертво и умирает.

Жена восторженно вскидывает вверх руку с зажатой в ней сломанной окровавленной скалкой и пускается в пляс под задорный мотивчик:

 
Был муж и помер,
На счастье – не на горе,
Баб любил и водкой баловался,
Небо бестолково коптил и на жизнь все время жаловался.
 
 
Припев:
Эх, ухнем, дунем –
Мужа труп в кладовку сунем.
Пусть лежит там, пока
Не встречу нормального мужика!
 
 
Пойду искать его прям сейчас,
Мужа приличного – ни на минуту, ни даже на час,
Минимум на года пол,
И чтоб с причиндалами, не позорящими сильный пол!
 
 
Припев:
Эх, ухнем, дунем –
Мужа труп в кладовку сунем.
Пусть лежит там, пока
Не встречу нормального мужика!
 
 
Ну, а если не найду мужика, не любящего баб и вина,
На улице, на стороне!
Плакать не стану, ведь есть сосед и при нем уродина-жена,
Пусть кончает ее и сразу ко мне!
 
 
Припев:
Эх, ухнем, дунем –
Мужа труп в кладовку сунем.
Пусть лежит там, пока
Не встречу нормального мужика!
 

Или другой вариант, комедийный:

Она: А вот и муж пришел! Ха-ха три раза!

Он: Пришел, пришел, дорогая! Три раза ха-ха!

Муж и жена, взявшись за руки, начинают танцевать вальс «Бостон», периодически похохатывая и игриво похлопывая друг друга по задницам.

Она: Вижу по глазам – изменяешь ты мне, но я на тебя не в обиде. Ха-ха-ха!

Он: Никак нет, но разве что только чуть-чуть и в свободное от работы время! Хи-хи-хи!

Муж и жена перестают танцевать, дружно и одновременно устремляются к бару и наливают каждый свое. Муж наливает в стаканчик виски, а жена – сразу двойную порцию водочки.

Она: Эх, вдарила бы я тебе по гнусной похотливой роже кирзовым сапогом, да лень на такого мерзавца ноги задирать! Поэтому прощаю, но только чур! Ха-ха-ха!

Он: Ура, ура четыре раза! Хи-хи-хи. А «чур» – это значит что?

Муж и жена громко чокаются стаканчиками и целуют друг друга в щечку. На щечках остаются следы от губной помады: у него – от жениной красной, у нее – от мужниной гигиенической прозрачной.

Она: «Чур» – это значит, ты прямо сейчас берешь меня на руки, несешь в постельку и показываешь все, чему научился с гулящими девками! И не дай тебе бог опростоволоситься или исчерпаться раньше, чем через три часа! Ха-ха-ха.

Он: Хи-хи – хи-хи!

Она: Хо-хо – хо-хо!

Муж хватает жену за шею, взваливает на спину и, отдуваясь, как престарелый морж под молодой самочкой, волокёт жену на кровать. Бросает на перину и бросается на жену сверху – прямо как есть: в пиджаке, галстуке и сорочке, измазанной помадой гулящей продажной девки. Жена обхватывает мужа ногами и начинает кромсать его спину длинными ногтями, стараясь процарапать прямо через пиджак. Муж ревет и изображает страсть…

– Кто там? – стук в дверь оторвал Степана от воображаемой сцены «жена-муж».

– Можно? – дверь приоткрылась, и в кабинет робко вошла Анастасия.

– А! – Степан улыбнулся. – Проходи! Чего тебе?

– Ну! – Анастасия замялась. – Не знаю, как сказать. Мне почему-то кажется, что такому важному господину, как Вы, Степан Арсеньевич, перед столь долгим перелетом положительно необходим массаж. Чтобы тело расслабилось и заранее подготовилось к перегрузкам и разреженному воздуху за бортом! Но я, конечно, могу ошибаться, и если так – Вы только намекните, и я сразу уйду!

– Массаж? – от неожиданного предложения у Степана засвербило под ложечкой: «А почему, собственно, и нет? Массаж – это ведь никакое не прелюбодейство, ну, даже если и прелюбодейство, разве я не имею на него права? Тем более перед полетом?»

– А мысль – good! – Степан выдавил из себя улыбку (сначала робкую и натянутую, потом – широкую и открытую), сбросил с плеч халат и остался в одних трусах-«боксерах». – И ее немедленно нужно воплотить в жизнь!

* * *

Что добавить к вышеописанной сцене? В принципе, нечего – единственно только, что, конечно же, мужчинам – а тем более мужчинам с деньгами (с большими деньгами, с огромными деньгами, с умопомрачительными деньгами) – можно простить слабость к противоположному полу.

Представьте, что случилось бы, если бы мужчины были вдруг стали к противоположному полу равнодушны? Примерное, как в Европе и в той же самой Калифорнии? Произошло бы то, что сейчас повсеместно там – на Западе – и происходит. Сплошная голубизна, однополые свадьбы и массовая рождаемость мигрантов – Махмудов, Ахмедов, Акбаров. А белые (которые с женщинами никак – ни-ни) потихоньку вымирают, поскольку со времени создания мира еще не один мужик не родил. И тем более от другого мужика.

Поэтому мы простим Степану всё и закроем тему морального или психологического фактора. И душевного фактора (который так любят дамы) тоже закроем.