Текст книги "Степа Надомников. Жизнь на чужбине. Год пролетел незаметно. Вера Штольц. А на воле – выборный сезон. Серия 9–10 (сборник)"

Глава вторая. «На вилле и в море»

Если вам кажется, что дом какого-нибудь миллионера с Рублевки, который вы случайно разглядели за высоким забором, проезжая мимо на машине, является чем-то особенным и достойным восхищения, значит, вы не видели нормальных домов. Да, да – все познается в сравнении. Конечно, после хрущовки-однушки где-нибудь на окраине столицы дом на Рублевке – предел мечтаний, сценарий самых счастливых снов и полный эксклюзив.

В то же время наши миллионеры и их недвижимость заметно тускнеют по сравнению с какими-нибудь арабскими шейхами из Кувейта, ОАЭ или Бахрейна. И дело здесь не только в том (или не совсем в том), что у последних больше денежных знаков. Просто нашим богатеям приходится жить в климате совершенно другом, нежели остальным счастливчикам с туго набитой мошной.

Именно так – ну, не растут у нас в России ни пальмы, ни ананасы (отдельный и очень славный город Сочи в счет не берем). А море около порога если и бывает, то только холодное, очень холодное – ну, пусть (за редким исключением) пару-тройку месяцев теплое.

Еще ни одному нашему миллионеру не удавалось создать на своей территории открытый круглогодичный природный оазис дольче виты – ведь бассейны только под крышей, тропические растения – в оранжереях, и красотки в купальниках не желают купаться в ближайшем пруду, предварительно отогнав от берега лед. Как их ни упрашивай, а не желают!

А как было бы круто! С утра проснулся, потянулся, надел пижаму на голое томное тело и вышел к океану с голубой прозрачной водой до самого горизонта – можно лениво расположиться в шезлонге, съесть персональный тропический фрукт и позагорать под таким же персональным эксклюзивным солнышком!

Конечно, и у нас в стране есть олигархические (императорские, графские, княжеские) дворцы, достойные называться дворцами. И расположены они в местах не таких холодных, как остальная территория государства. Не в Питере и не в Москве – и не на Колыме. К примеру, Воронцовский дворец в Крыму.

Двести лет назад будущий владелец дворца долго думал, выбирал место и дизайн, интерьеры и обивку, мебель и работников с руками. Чтоб не напортачили, не испортили дорогущий отделочный материал, и чтоб строительство дворца спорилось и фонтанировало энтузиазмом.

Граф все продумал и вложился как следует – не поскупившись. Но самое главное – место было выбрано просто волшебное. Здесь наличествовало все: и великолепные пейзажи с горами и облаками на горных вершинах, и диковинные растения, и безбрежная морская даль, по которой (в то время) стадами скользили чудесные парусники с белоснежными парусами.

А ведь граф мог бы и не оригинальничать – построил дворец поближе к императору где-нибудь в питерской болотистой местности и был бы всегда при дворе, чинах, регалиях и деньгах. Что ему Крым девятнадцатого века? Там и балов-то приличных отродясь не видывали, а уж про золоченые кареты даже никто и не знал. Но нет, граф уперся, и нынче мы вправе сослаться на него, как на признанного авторитета по отечественному тропическому строительству – одному из немногих.

Но, безусловно, вышеупомянутый дворец – исключение, подтверждающее общее правило. Против российской природы не попрешь, российская природа накладывает свой отпечаток даже на самых богатых (и даже на самых сверхбогатых) людей. Мы не говорим, что она плохая – вовсе нет! В стране родной много потрясающих природных пейзажей и захватывающих дух далей. Но тепло, как таковое (вдобавок с теплым морем), мало где присутствует.

А поскольку тепла мало, наши люди (особенно с деньгами) вынуждены путешествовать, получая необходимый витамин D в более приспособленном для этого климате. Правда, много находится и таких, которым родная брюква с брусникой милее невиданных фруктов, а купание в ледяной речке никогда не заменит самое ласковое море. Но все же в основной своей массе гражданам приятно понежиться где-нибудь на берегу теплого океана.

* * *

Вилла, которую Арсений Петрович выбрал для Степана, в реальности оказалась даже еще круче, чем в рекламном буклете. Ведь бумага – она и есть бумага, обеспечивает плоское необъемное изображение – хоть и глянцевое, а фотографии – маленькие и иногда даже сморщенные. Другое дело, когда стены, полы и потолки можно пощупать руками и оценить глазами богатство интерьеров.

Другое дело, когда можешь втянуть ноздрями (почти такими же большими, как у и гориллы) насыщенные запахи океана и тропических растений, организованно встроить органы чувств в систему «звуки прибоя – стрекотание цикад – вопли попугаев и райских птичек», почувствовать кожей ласковое прикосновение заходящего за горизонт южного солнца! Да – это совсем другое дело. И невольно хочется всплакнуть от умиления и от осознания собственной крутизны – и от способности оплатить все это великолепие сразу за два года вперед.

 
Лежу на пляжу я и млею,
И денег своих не жалею,
И видится мне, что я крут –
Почти как в свое время римский Брут! (ну, или что-то наподобие того)
 

Арсений Петрович не зря (ох, совсем не зря) столь ответственно подошел к выбору недвижимости для сына на ближайшие два года. И срок был выбран неслучайно.

Можно, например, арендовать виллу на неделю, две, на месяц, на три месяца, на полгода, на год. С удлинением срока контракта помесячная стоимость оплаты будет уменьшаться – это прописная истина. Плохо одно – за два года недостойное жилище может так приесться, что уже и не захочешь в нем находиться. Следовательно, изначально правильно и единственно верно – предусмотреть все!

Арсений Петрович не просто выбрал виллу из буклета – он тщательно навел справки, затребовал подробный план дома (чертежи, как и положено), планы прилегающих строений и приусадебного участка. Далее он не поленился, связался со своими знакомыми из Лос-Анджелеса и попросил их съездить на виллу и прислать ему подробнейший отчет – со своими впечатлениями и соображениями. И только когда из Америки сообщили, что да, все в порядке – без подвоха, дал команду об оплате.

Кто-то может подумать, что Арсений Петрович сильно устал от проделанной такой грандиозной работы по маркетингу, изучению, определению и сбору информации – но это совсем не так. Напротив, он отдохнул (и телом, и душой), оторвался от насущных проблем в отечестве (как будто побывал в отпуске). Кроме того, Арсений Петрович (как уже было сказано выше) и сам планировал не раз приехать в гости к Степану – так что, можно утверждать, он постарался и для себя тоже.

«А что, – Арсений Петрович отдыхал в своем кабинете за чашкой кофе и уносился мыслями в будущее, – теперь уж сами обстоятельства вынуждают меня не реже, чем раз в три месяца, покидать пределы России. Причем, минимум недели на две. Выкрою, значит, четырнадцать дней, – и на рыбалочку на океан! Возьму с собой Степана, спиннинги, мужика на лодке – и ловить тунца! А заодно вводить наследника в курс дела помимо наживки».

 
Песок кругом,
И пляжи золотые все светом утренней зари освещены.
И я такой весь на рыбалке с катером совместно
Плыву себе по воле волн прибрежных.
Плыву комфортно, не сгибаясь под тяжестью раздумий грешных
О браконьерстве, о правах, о рыбных стаях и о вреде,
Который рыбе принесу свое рыбалкой.
 
 
Червя в достатке,
Удочки и спиннинг,
Все снасти должные,
И стоят хорошо в валюте местной –
И это, без сомненья, многое решит в сегодняшнем турне за рыбой.
 
 
Сам катерок пыхтит неспешно по мере сил,
А капитан – морское чудо,
В наколках синих с якорями во всех местах,
С русалками и рыбах на манжетах просоленного кителя из ткани хлопковой,
Но с добавлением вискозы, я уверен.
 
 
Моторчик – так себе, трудяга,
Но где же взять другой в такой дыре,
Как этот сонный остров на Карибах
С отелями из мрамора
И с добавленьем янтаря из Польши,
Добытого в Калининграде стараниями вод балтийских?
 
 
Моторчик трудится, жужжит пчела пчелою,
И сонным шершнем,
И шмелем на пастбище тенистом
С овечками вдали и чабаном неподалёку в бурке,
Что от отца досталась по наследству.
 
 
Кинжал лежит, сверкая бликом света,
Работая препятствием волкам,
Которые замыслили отаре вред принесть.
 
 
Кинжал – у мальчика,
У чабана, что в бурке,
Что сладко грезит о рыбалке на Карибах –
И на тунца, и рыбу-меч, и рыб, летающих вдали на крыльях быстро.
 
 
Но хватит о кинжале,
Оружие не может стать тем рычагом,
Которым можно сдвинуть мир –
Но лишь любовь.
 
 
Откуда мысль пришла сия мне в голову – в тумане подоплека.
Ведь мысли сонные витают незаметно,
И солнышко печет,
И ветерок, что гасит шум мотора трудяги-катерка,
И вопли капитана, что очень дорог бензин и fuel – что тоже самое, но только, по-английски.
 
 
Шасть, мимо пролетел на крыльях жирный толстый рыб,
И я уверен, что именно он рыб, никак не рыба.
Уж больно толстый и уверенный в себе.
И нагло смотрит снизу вверх, сверкая чешуей на солнце,
Пытаясь пролететь чуть-чуть не милю разом, без посадки.
 
 
Уж скоро время наживить червя придет и ждать,
Когда удача, и задор, и радость жизни
Тунца или еще какую живность насадят на крючок шипастый мне.
 
 
Кэп смотрит зорко так глазами
С суровым прищуром из-под бровей густых,
Что выкрашены хной и представляют буйство красок в середине океана,
И по контрасту не уступят глубокой синеве небес,
И солнцу в небе, и луне, что спряталась за горизонтом робко
И ночи ждет.
 
 
Кругом простор,
И дышится легко,
И легкие глотают воздух, что меха – насыщенно и плавно.
А вот в Москве или еще в какой столице какой-нибудь страны
Сейчас все бегают, скрипят зубами в пробках сумасшедших
 
 
И лета ждут, чтобы потом потеть.
А мне легко, свежо и радостно,
И думать хочется лишь только об одном –
О рыбе где-то там в глубинах океанских.
 
 
Вот катерок решил замедлить ход,
Команда «Стоп, машина!» отдана –
Как хорошо, что есть мотор на судне!
Ведь без мотора мне никак –
Пришлось бы веслами пытаться что-то делать,
Как будто бы я раб в цепях триремы римской
На нижней палубе с соседом устрашающего вида.
 
 
Приплыли,
Вдалеке средь волн мелькают тут и там прожорливые чайки,
Которые слывут у местных чем-то вроде птиц морских или еще каких чудовищ –
Не понял точно, и уж не понять, конечно.
 
 
Язык аборигенов столь увесист,
Что знать не знаешь,
Хорошо ль здесь могут говорить на нашем языке с востока,
И не поймешь, о чем судачат, и о чем молчат серьезно.
 
 
Акцент такой, что хочется спросить –
Откуда ты, товарищ, и почему так говоришь co мною?
Уметь же нужно говорить с туристом так,
Чтоб понял, где еда, где соки свежих ягод, где двери на балкон,
И где подискутировать он сможет по душам с другими перед сном и выпивкой полночной! С сигарами под музыку волшебной флейты Моцарта и лютни знойной девы – что из местных.
 
 
Пора наживку насадить
И плавно так легко бросать уду в надежде клёва хищного,
И ждать тунца, чтобы потом обедом из него
И свежестью морского бриза насладиться!
 
 
Ура, клюет! Тянуть мне стоит, в палубу упершись,
Включив всю массу тела, мышц и руки сильные,
И пальцы, что легко подковы могут гнуть в дурмане силы молодецкой приступа.
 
 
Тяну, тяну, вдруг хрусть,
И только лишь обрубок жалкий в моих руках,
И рыба с леской и крючком мне машет плавником,
В глубины увлекая то, что только лишь сейчас слыло вершиной мысли инженерной
С гарантией на год и рыбу в полцентнера.
 
 
Была уда, и нет уды,
Но есть еще одна и спиннинг,
В конце концов, есть капитан,
Что тоже может послужить наживкою при случае серьезном.
 
 
Беру вторую, насадил кусочек мотыля,
И мяса козьего, и гречки на крючок – забросил.
Снасть хороша, попробовал –
Должна выдерживать слона на привязи,
Ну, или акулу с ликованием утробным пытающуюся съесть крючок стальной
С наживкой вкусной, сочной.
 
 
Жду. Ждать пришлось недолго. Ура, клюет!
Тянуть мне стоит, всем весом в палубу ногами упираясь,
Включив работу мозга, мышц и руки сильные,
И пальцы, что легко подковы могут гнуть в дурмане силы молодецкой приступа.
 
 
Тяну, тяну, вдруг хрусть, и только лишь обрубок жалкий в моих руках,
И рыба с леской и крючком мне машет плавником,
В глубины увлекая то, что только лишь сейчас слыло вершиной мысли инженерной
С гарантией на год и рыбу в полцентнера.
 
 
Была уда, и нет уды,
Но спиннинг есть и капитан,
Что, я уверен, мне сможет послужить наживкою при случае серьезном.
 
 
Вот спиннинг – крепок и могуч.
В два пальца толщиной, из пластика,
И, говорят, убить им можно льва, ударив крепко в лоб с размаху.
 
 
Беру наживку, думаю, что капитан,
Конечно, должен быть вкусён,
И катер у него не сильно сложный,
И управлять им научиться будет мне легко совсем.
 
 
Пытаюсь насадить червя опять и мяса –
Но теперь ягненка, не козы –
И гречки нет, и проса – весь запас исчерпан.
Знать, рыба подлая в горячке боя всё смыла с палубы в пучины океана!
 
 
Вот – насадил. Теперь забросить нужно,
И ждать, и думать, как с капитаном поступить,
Случись чего на море вдруг. Жду. Ждать пришлось не долго.
 
 
Ура, клюет! Тянуть мне стоит, всем весом в палубу ногами упираясь,
Включив работу мозга, мышц и руки сильные,
И пальцы, что легко подковы могут гнуть в дурмане силы молодецкой приступа.
 
 
Тяну, тяну, вдруг хрусть, и только лишь обрубок жалкий в моих руках,
И рыба с леской и крючком мне машет плавником,
В глубины увлекая то, что только лишь сейчас слыло вершиной мысли инженерной
С гарантией на год и рыбу в полцентнера.
 
 
Была уда, и нет уды, нет спиннинга,
Но капитан в запасе есть еще,
И пребывает он в сомненьях сильных по поводу своей судьбы.
 
 
Решение пришло –
Никак нельзя мне возвращаться в порт пустым без рыбы –
Ведь засмеют, и станет стыдно,
Поэтому я действовать намерен быстро,
Использовав последний свой ресурс!
 
 
Я подойду, уже иду,
Вот подошел, рука – в кармане щупает –
Нащупала орудие торговли,
А капитан, бледнея, ждет, что будет дальше с ним,
Пыхтит, не зная прелестей рыбалки на живца!..
 

* * *

 
Все, улетаю! До свидания, страна песка и океана с волнами и ветром на просторе.
С собой я увожу скелеты рыб,
Что пойманы в труде и мною.
Один – два метра, другой – лишь полтора длинною.
 
 
Мой верный капитан прощально машет мне – разбогател, служа наживкою.
Упорно плыл, работая живцом, приманкою для рыбы,
Которую я бил с размаху черенками от уды и спиннинга из пластика прям в темя,
Ловя на жадности съесть капитана,
Что плавал за бортом спокойно и трапа ждал,
Пока ему подам на палубу взобраться!
 

Глава третья. В один из дней

Наступили очередные выходные, которые, впрочем, не сильно отличались от будней. По крайней мере, для Степана не отличались.

Как обычно, он разлепил глаза где-то в районе десяти, завернулся в шелковый домашний халат и вышел на открытую веранду – проверить, все ли в Калифорнии нормально, не случилось ли за ночь каких-нибудь природных катаклизмов, и не сползло ли его статусное жилище прямиком в океан.

– Здравствуй, утро золотое! – Степан посмотрел на высокое синее (без единого облачка) небо и сладко потянулся. Залез в дежурный холодильник (прямо на веранде) и выудил высокий стакан с апельсиновым соком.

Специально к его пробуждению сок каждое утро готовила прислуга, и еще ни разу не случалось, чтобы Степан не обнаружил стакан на положенном месте в положенное время.

Кстати, она – прислуга – была выписана отцом Степана из Англии (муж и жена возрастом под пятьдесят). Потомственные британцы, они реально гордились, что имеют родословную, состоящую из гувернанток, мажордомов и управляющих хозяйством, длиной в пятьсот лет, и всем говорили, что они (их мастерство) присмотра за высокопоставленными особами никак не меньше, чем у дедушек и бабушек.

Вам не смешно? Нам, например, очень! Смешно насчет утверждения (на голубом глазу), что, дескать, англичане – свободолюбивая нация. Где, интересно, здесь свободолюбие, если на острове не зазорно (и даже часто приветствуется и поощряется) прислуживать из века в век членами одной и то же семьи?

Кто-то скажет, что быть слугой – это «свободный выбор свободных людей», но, конечно же, это не так. На самом деле ситуация примерное такая же, как и в Индии – бывшей британской колонии. Если суждено родиться человеком второго-третьего сорта, им и помрешь! И дергаться не стоит. Вот и приходится вольнолюбивым британцам рассказывать, как же это круто и почти престижно быть потомственным слугой, и собирать рекомендации и верительные грамоты, подтверждающие свое мастерство.

Впрочем, положа руку на сердце, скажем – высокие размышления о свободе-несвободе граждан отдельно взятого британского куска скалы в океане Степана не очень волновали. Вернее, совсем не волновали – почти как положение угнетенного афроафриканского народа где-нибудь в Свазиленде. Гораздо важнее, чтоб сок был на месте, апартаменты чтоб убирались регулярно, и его – Степана – одежда чтоб висела отутюженной в гардеробах или лежала (аналогично, отутюженной) в тумбочках.

Кстати (кто не в курсе, может взять на заметку) потомственные британские слуги обладают еще одним качеством, которое очень ценится у аристократии и денежных мешков со всего света. Они умеют поддерживать беседу почти на любые темы – чему их отдельно учат в «колледжах для слуг» – имеются и такие.

Представьте: хозяин пришел домой уставший, у него совершенно нет настроения, он никого не желает видеть, он хандрит и вот-вот скатится в состояние депрессии. Ему бы выпить хорошего виски или пусть пива (но тоже хорошего), но нет – он отказывается, мотивируя свой отказ тем, что может вконец спиться. И единственный способ облегчить его страдания – это высказаться, излить душу маленькому человечку, который никогда и ни за что не станет трезвонить направо-налево о проблемах хозяина – потому что иначе выгонят с работы с волчьим билетом.

А тут – под рукой британский слуга. Одновременно чопорный, всё понимающий, сопереживающий и ненавязчивый. И неважно, что внутри он ненавидит своего господина лютой ненавистью и всё бы отдал, чтобы оказаться на его месте – это совсем неважно! А важно то, что слуга умеет слушать так, что хозяину нравится. И умеет время от времени вставлять красное словцо, фразу, сдобренную жгучим мексиканским перцем (фигурально, конечно), или целый монолог, приправленный фирменным английским юмором. И приправленный по делу.

Разве можно ожидать, например, от филиппинок подобного к себе отношения? Подобного (почти дружеского и незлобивого общения)? Конечно, нет, поскольку филиппинки робеют перед господином, и слова доброго из них не вытянешь. А британцы отличаются безупречным выговором и ведут себя почти с достоинством – короче, идеальные собеседники за неимением других. Плюс, можно спокойно подучить правильный английский язык, а не пытаться слету совладать с американским гнусавым прононсом, от которого уши в трубочку сворачиваются.

Степан сел в шезлонг, закинул ногу на ногу и стал через трубочку медленно потягивать сок. Сок был холодным, сладким и буквально напитывал энергией после каждого глотка. Это тебе не пакетированная подделка из магазина, состоящая в лучшем случае из пюре, разведенного водой, и консервантов. Натуральный продукт имеет совсем другие свойства и ценится совсем по-другому.

Разрозненные мысли бродили у Степана в голове – он думал, чем бы скоротать день. Вариантов было несколько – от простейшего ничегонеделания до пешего похода на пикник – с корзинкой хлеба и барбекю, как и положено.

Ничегонеделание – масса преимуществ. Поваляться на диване вверх ногами, почитать что-нибудь (если возникнет желание), полистать местные журналы с голыми девками, включить ноутбук и срезаться в игрушку, пощелкать платные телевизионные каналы и выбрать программу для души и без рекламы. В парадигму «ничегонеделания» входят также купание в бассейне, сауна, физкультура в зале на третьем этаже виллы, игра в большой теннис или в гольф (но для гольфа нужно ехать в клуб) и вечерний танцпол на ближайшей дискотеке для крутых.

Барбекю – здоровый и модный способ убить свободное время. Очень приветствуется среди местной знати – особенно среди тех, кто любит пускать пыль в глаза народу. Дескать: «Вы не смотрите на мои деньги, неважно, что их столько, что вам и присниться не может – важно, что я такой же, как и вы, такой же: с двумя ногами, двумя руками и хожу пешком по холмам с дешевым мясным набором!»

– Нет! – Степан решительно качнул головой. – Принародный шашлык, барбекю-шмарбекю актуальны для калифорнийских политиканов, которые избирают, избираются и хотят быть непременно избранными. Для обыкновенного приезжего (русского и молодого) олигарха любовь местного охлоса также по барабану, как и любовь мошек из ближайшей эвкалиптовой рощи. Поэтому так и запишем: утро уикенда способствует расслабленности и не предполагает принятия резких решений.

Степан допил сок, отставил пустой стакан, поднялся с шезлонга и направился к бассейну с теплой прозрачной водой – нырнуть и проплыть пару-тройку раз туда-сюда – брассом и вольным стилем.

Бассейн на вилле был шикарным: пятнадцать метров в длину полукруглой формы, с откосами и мелями, на которых можно нежиться «а-ля морской котик» – и именно балдеть на отмелях Степан особенно любил. Он сбросил с плеч халат, прыгнул, рыбкой рассек воду и вынырнул на противоположной стороне возле бортика.

– Хорошо все-таки! Гораздо приятнее, чем в Питере! – Степан вспомнил, что на дворе-то – пятнадцатое марта, и представил, какая сейчас погода в северной столице России. Как минимум, мерзкий холодный весенний дождь, а то и вовсе – снег и лютый мороз. В Питере, кстати, мороз всегда лютый, потому что даже температура минус один – минус три воспринимается там, как в других регионах минус пятнадцать – минус двадцать. – По всему получается, что штаты гораздо приспособленнее к комфортной жизни, чем холодная родина.

Степан проследил взглядом, как вышколенный слуга-британец молча и быстро забрал пустой стакан из-под сока и уволок его в дом, и улыбнулся:

– В деньгах есть масса преимуществ. В смысле, не в деньгах, как таковых, исходя из определения, данного в экономической теории, а в большом количестве денег, если они имеются в наличии. Вот был бы я бедным, точно так же корячился бы и мыл пустые стаканы за кем-то, а не плавал бы в бассейне!

– Нет, деньги – это не «средство, выражающее ценности товарных ресурсов, участвующих в данное время в хозяйственной жизни общества, универсальное воплощение ценности в формах, соответствующих данному уровню товарных отношений», деньги – это безмерное, всепоглощающее счастье, которого лишено девяносто девять и девять процентов населении Земли.

Степан снова нырнул и снова проплыл всю длину бассейна целиком под водой.

– Чем я не человек-амфибия? – он посмотрел на пальцы рук и ног, представив на мгновение, что там выросли перепонки. – Типа, новый герой комиксов, столь любимых американцами! Кстати, а это мысль! Можно зарегистрировать новый персонаж и вывести на рынок «Мистера-рыбу», «Мистера-тритона», Мистера – черную жабу» и вперед – косить бабло механической косой!

Степан представил, как «рыбное» («тритонье» или «жабье») издание становится новым хитом среди помешанной на комиксах публики, нетривиальные персонажи с ластами постепенно захватывают умы и сердца недалеких граждан «самой свободной страны в мире», и через год его приглашает на CNN сама мадам Опфра Уинфри, и между ними завязывается примерное такой диалог:

– Здравствуй, мистер Надомников! Очень рада видеть тебя у себя!

– А уж как я рад, Опра, так и словами не передать!

– Что ж, отлично. Значит, наша радость взаимна, и поэтому мы можем прямо сейчас перейти к делу.

– Конечно, конечно, Опра, давай прямо сейчас, как ты и сказала, перейдем!

– Итак. Весь мир захватил твой захватывающий комикс-персонаж «Ластоногий окунь». Даже я не смогла устоять перед его обаянием и приобрела полную подписку журналов с похождениями «Окуня». Скажи, Степан – у вас там в России все такие страшные, как этот жуткий ластоногий злодей? Ты ведь прибыл к нам из России, верно? Настрадался, наверное, настрадался!

– Да, Опра, ты, кончено, права! В России – подлинный ужас. Но ты и понятия не имеешь, какой ужас! Даже в самых страшных снах невозможно ощутить столь страшного страха, коего можно натерпеться, прожив хотя бы один день в этой жестокой жуткой северной стране!

– Ну, ну, Степа! Не тяни, рассказывай все подробно – наши зрители уже изнывают от нетерпения.

– Так вот, ластоногий окунь – это не выдумка. Такие (и ему подобные) водятся в каждом русском водоеме, поэтому купаться там категорически запрещено. Окуни появились в результате мутации – несколько десятков лет назад тамошние коммунисты активно загрязняли окружающую среду радиоактивными отходами и выбросами химических комбинатов, и вот что в результате вышло.

– А скажи, Степа! В твоих комиксах ластоногие кровожадные убийцы могут менять физический размер своих тел по своему желанию, и поэтому они спокойно проникают в дома граждан через водопровод – сначала уменьшаясь до объема дождевой капли, потом – вырастая примерное до длины, ширины и высоты гигантского тунца (только с ластами). Массовка и приглашенные гости интересуются – правда ли, что именно так и ведут себя русские прототипы, ведут подло, коварно и совершенно человеконенавистнически?

– И даже еще хуже! Они проникают в дома честных обывателей не только через водопровод, но и через канализацию – иногда и с дождем. Ты, Опра, правильно сказала, что окуни могут уменьшаться до размеров капли. Сделав это, они с потоками воздуха поднимаются в небеса, а потом планируют прямо в спальни, забираются женщинам между ног и творят там (между ногами) жуткие дела.

– Ужас, форменный ужас! А если вместо женщин ластоногие окуни натыкаются на мужчин, что тогда происходит?

– Что, что! Форменное отргызание мужского достоинства одним движением мощных челюстей!

– Страсть! Боже, какая страсть! – Опра инстинктивно закрывается руками, Степан сидит с торжествующим видом, из-за кулис выбегают переодетые окунями местные криминальные элементы и начинают бросаться на операторов и режиссера программы. Кругом визг и паника, Степан нарочито медленно покрывается чешуей, уменьшается в размерах и взмывает с потоками воздуха в облака. Успех, считай, ему обеспечен!

– Красота! – Степан громко фыркнул, засмеялся и полез из бассейна. – Особенно красива последняя сцена – такого фурора на телевидении у них еще не было. И, кстати, от мысли раскрутить Человека-амфибию я реально не отказываюсь, через пару лет вспомню о нем обязательно!

Он прошел внутрь виллы и встал под душ – смыть хлорированную воду бассейна прежде чем идти завтракать. Затем обтерся насухо, облачился в шорты до колен, рубашку-поло и проследовал в обеденную залу. Разогретый завтрак уже стоял на столе, Степан привычно щелкнул пультом от телевизора, переключившись на новостной канал местного телевидения, и принялся уплетать вкусный английский пудинг.

Согласно телевизору, жизнь в Калифорнии текла своим чередом. Она целиком и полностью замыкалась на калифорнийских же проблемах, лишь изредка упоминая потуги федерального правительства и федеральных органов власти сделать чего-то там.

«Вчера в приватном концерт-холле Джона Клуни состоялся благотворительный вечер с участием звезд Голливуда и поп-знаменитостей.

Гости дегустировали новые парижские кулинарные веяния: омаров под клубничным соусом, экологически-пастеризованные трюфели и утку, фаршированную анчоусами (в свою очередь фаршированных мягкой карамелью от шефа Панадрополуса)».

«Вице-мэр Сакраменто выступил с претензиями к заместителю прокурора штата на предмет его очевидной предвзятости по делу строительной корпорации «Калвин и сыновья». Эта корпорация не только является влиятельным и очень ответственным застройщиком, но и ведет крупные социальные проекты – поддерживает фонды поддержки малоимущих, менеджирует природоохранные изыскания в штате, жертвует часть прибыли на исследования глубокого космоса и водных запасов, которых, как известно, не слишком много».

«Погода на сегодня и завтра ожидается замечательной. Светит солнышко, наружная температура позволяет сказать: «Выходите смело на прогулку и берите с собой детей и жену или мужа!», осадков, цунами и разрушительных смерчей не ожидается, словом – не уикенд, а концентрированная красота!»

«Из политических событий. Набирает обороты избирательная кампания. Состоялись дебаты между претендентами внутри консервативной и демократической партий, дебаты были зажигательными и совсем нескучными. Вскоре и нашему штату придется решить, кого делегировать на общефедеральный уровень – чтобы наш кандидат проявил себя во всей красе и с пользой для штата».

– Ну, разве это новости? – Степан пожал плечами и выключил телевизор. – Ни тебе взрывов домов от воспламенения газа, ни тебе аварий с многочисленными жертвами, ни тебе перечисления врагов, которые замышляют против отечества очередное коварство – скукота! Немудрено, что от такого тоскливого новостного фона мозги аборигенов превращаются в кисель и не способны мыслить актуально и критически!

Степан не торопясь доел пудинг, закусил его свежей выпечкой с яблочным повидлом и под горячий утренний кофе решил ознакомиться с новостным мейнстримом в стране родной.

– Нужно же быть в курсе всех событий! – он включил подручный ноутбук (тот, что всегда под рукой) и зашел в Интернет. Разница во времени между Питером и Калифорнией – одиннадцать часов, так что сейчас на родине почти десять вечера. Итак, итоги дня:

«Коллекторов загонят в рамки»,

«Главы Забайкалья и Карелии получили по заслугам»,

«Маккартни дважды лишили вечеринки «Грэмми»,

«Студенты мира судят президента США»,

«Водочникам перекрыли кран»,

«Киев сам себе вредит колесами»,

«Водители готовятся сушить бензобаки»,

«СМИ: Меркель хочет и не может»,

«В Ярославле из-за взрыва рухнул подъезд жилого дома»,

«Землю захватят беспилотники и еда из 3D-принтеров»,

«Вскрылись интересные подробности о «даче Сердюкова»

– Вот это я понимаю! – Степан удовлетворенно откинулся на спинку высокого обеденного кресла (творения калифорнийских мебельных дизайнеров). – Сразу родиной запахло, и чувствуется жизненный напор и способность противостоять нехорошим новостям. Главное, мне здесь не расслабиться до такой степени, что по приезду домой не смогу в Интернет заглядывать – по причине вечного нервоза от заголовков.

Степан допил кофе и поднялся к себе наверх – на очередную веранду (только без выхода во двор и в бассейн).

– Ну и? – спросил он сам себя вслух. – Какое-таки решение на сегодня нужно считать правильным?

– А правильным будет вот что! – внезапно мелькнула идея. – Почему бы не попробовать прикинуться бедным и нищим и просто выбраться в город – прогуляться по местным помойкам – типа бесцельно? Вдруг, удастся познакомиться с кем-нибудь из местных и непринужденно поболтать? А что, это мысль!

Степан ощутил прилив внутреннего вдохновения – и было отчего. Скука иноземного существования иногда становилась непереносимой. Он здесь – словно дорогая птица в золоченой клетке гигантского объема: у него все есть, он может делать, что хочет, его жизни позавидует 99,9999 % населения земного шара, но чем заполнить перманентную пустоту в душе и невозможность поговорить по душам с близким человеком? Ничем! И без вариантов! Не с охраной же и не с британской прислугой пытаться найти общий язык!