Текст книги "Галльская война Цезаря"

Великое восстание. 52 год до н. э.

К началу марта Галлия была охвачена войной. Резня в Орлеане стала сигналом к выступлению для тех вождей, которые на тайном собрании поклялись восстать. Против нас шли почти все племена – от юга, где подняли бунт арверны, до Сены, от границ страны эдуев до Атлантики. Только эдуи и разгромленные племена бельгов оставались на стороне Цезаря. Армия галлов к этому времени уже целый месяц была наготове, но ее организация потребовала немало времени. Прежде всего Верцингеторикс сделался королем арвернов. Остальные вожди, поспешно созванные на выборы, избрали его главнокомандующим, сопроводив это так любимыми у галлов картинными выражениями чувств. Однако они сохранили за собой право заседать в Совете, спорить и заставлять своего молодого командующего подчиняться их мнению. Но Верцингеторикс хорошо знал, когда уступить, как убеждать, а когда позволить самим фактам говорить вместо него.

– Цезарь уже идет на нас из Санса, – упрекнул он вождей. – Шесть недель назад Цезарь был по ту сторону Альп. Месяц назад он был в провинции, отрезанный от всех своих войск – и тех, что стояли в Сансе, и тех, что стоят у бельгов. Только эдуи предоставили Цезарю безопасный путь для его армии. Эту дорогу необходимо перерезать.

Верцингеторикс атаковал эдуев и тайно отправил к ним своих послов, поскольку хорошо знал, что в этом племени у него есть друзья. Кроме того, он велел своему родственнику Луктерию угрожать северо-западным границам провинции и этим сковать движение всех войск, которые Цезарь мог набрать.

– Но ведь ты сам увел нас от эдуев, чтобы прийти на помощь арвернам, – напомнил один из вождей.

– А нужно ли было мне это делать, если бы вы все прислали мне войска? – набросился на него Верцингеторикс. – На Севеннских перевалах лежал снег в шесть футов глубиной, когда Цезарь переправился через них и появился в землях арвернов. Из войск у него было тогда только пополнение, набранное в Италии. Я мог бы справиться с ним и при этом продолжать нажимать на эдуев, если бы вы, по крайней мере, все делали вовремя. А так я был вынужден отступить. Цезарь пошел в обход, проскользнул мимо нас и под охраной небольшого отряда своих лучших воинов, не сходя с коня ни ночью, ни днем, добрался до своей армии. Теперь он ведет против нас большие силы. Это нужно предотвратить.

Последний свободный Совет Галлии молча смотрел на своего командующего. Все вожди знали, как Верцингеторикс может предотвратить это. Он уже назначил каждому племени, сколько оно должно дать людей и оружия. Часть оружия не была доставлена, часть прибыла слишком поздно. Не получившие вооружение племена решили, что долгая война им ни к чему, и стали убегать из армии. Верцингеторикс поступил с этими нарушителями безжалостно: велел схватить, некоторым отрезать одно ухо, остальным выколоть один глаз и, когда это было сделано, отослал их домой, чтобы показать их сородичам, что он требует повиновения. Одного или двух по его приказу даже публично пытали, а потом сожгли в клетках из прутьев по древнему обычаю. Тем не менее вожди, насколько могли, защищали то, что им принадлежало, и сопротивлялись дисциплине, надеясь, как всегда, что добьются успеха и без нее. Теперь они молчали и знали, что для них настало время покориться.

Верцингеторикс заявил вождям, что теперь им придется разбить армию Цезаря.

В ответ раздались шум и крики. Те из вождей, чьи племена оказались на пути войск Цезаря, выступали за то, чтобы немедленно дать сражение, а те, кому повезло больше, предпочитали тянуть время. Один из вождей стал говорить, что Цезарь не пройдет далеко: еще нет зеленой травы. Второй сказал, что Цезарь не взял с собой ни обоз, ни мулов. Третий напомнил собравшимся, что Цезарю все-таки нужно кормить лошадей своей конницы.

– Значит, мы можем уморить его голодом, – согласился Верцингеторикс.

Вступить с легионами в открытый бой было невозможно. В этом многие убедились на примерах нервиев, гельветов и даже германцев, с которыми сами галлы не могли справиться. Запираться в своих крепостях было таким же безнадежным делом. Какой город смог продержаться много дней против осадных сооружений Цезаря и его башен?

– На этот раз мы скорее умрем, чем побежим, – поклялись вожди.

– Мы скорее умрем от голода, чем сдадим наши города!

– Мы не умрем! – крикнул Верцингеторикс. – А голодом мы уморим армию Цезаря! Мы сожжем свои деревенские дома и свое сено. Мы сожжем города. Мы угоним прочь свой скот. Пусть Цезарь идет вперед по пустыне. Что касается тех, кто окажется у него на пути, мы не забудем о бедствиях, которые они должны будут вынести ради Галлии. Однажды мы вознаградим их.

Никогда еще в истории Галлии вождь одного из племен не призывал людей другого племени пожертвовать всем, что у них есть. Но Верцингеторикс знал, как управлять народом. Его честолюбие не было жадной тягой к власти. Это даже не была варварская жажда славы. Все вожди видели, что он поднялся выше таких побуждений и боролся за добрые старые времена и за свободу Галлии. Возможно, из-за своей молодости он не чувствовал, что то великое время ушло навсегда, и торопил ту минуту, когда галльские независимость и гордость сразятся с мастерством безжалостных, культурных и честолюбивых римлян. Но при этом Верцингеторикс не был наивным героем-варваром. Когда целеустремленности и величия духа было недостаточно, он умело занимался пропагандой. Не стеснялся он и прибегать к подкупу в подходящих для этого случаях. И непокорные галльские вожди, ослепленные, растерявшиеся от неожиданности, подкупленные, принужденные силой, на короткое время пошли за своим прирожденным главой.

Цезарь вел свои войска на помощь эдуям, соседнему с битуригами племени. Если бы он не попытался им помочь, у него вообще не осталось бы друзей в Галлии. Поэтому битуригам быстро напомнили, что поражение восстания будет означать смерть для них самих и рабство для их женщин и детей. Вдохновленные этим напоминанием, они сожгли двадцать городов и бесчисленное количество деревенских домов на пути Цезаря. Дым висел в воздухе на много миль вокруг. Бедняки, кто нагруженный своим жалким добром, кто гоня свой скот, шли, с трудом передвигая ноги, к соседям, которые могли обеспечить им хоть какую-то безопасность. По всей стране битуригов стоял плач и стон, но люди, и увидев армию, были бессильны остановить то, что начали. Только один город они просили сохранить, стоя на коленях перед всеми вождями Галлии. Они просили не сжигать Бурж.

Бурж был самым красивым городом битуригов и одним из прекраснейших в Галлии. Кроме того, он был укреплен самой природой – так надежно защищен рекой и болотами, что любой враг мог приблизиться к нему только в одном месте. Это место жители Буржа укрепили стеной, которая имела сорок футов в толщину и была построена из огромных брусьев, положенных крест-накрест на расстоянии двух футов один от другого и закрепленных по внутренней стороне. Пространство между брусьями заполнили булыжниками, а поверхность стены была облицована огромными камнями. Таким образом, брусья были как бы замурованы в толще стены и недоступны для огня, а своей массой они скрепляли стену так, что ее невозможно было расколоть ни одним тараном.

Несмотря на то что жители Буржа много раз давали обещание защищать свой город, не щадя собственных жизней; несмотря на мощь его укреплений и на невозможность окружить его, Верцингеторикс считал, что этот город должен быть сожжен. Однако Совет вождей был против этого, отчасти из-за жалости к жителям Буржа, а отчасти потому, что вожди рассчитывали уморить голодом армию Цезаря с меньшими для себя потерями, если она на какое-то время задержится у битуригов. Верцингеторикс уступил, но все же отказался дать бой. Он разбил лагерь в шестидесяти милях от Буржа и сосредоточился на действиях против наших отрядов, выезжавших добывать продовольствие. Цезарь тем временем прибыл в Бурж и начал строить наклонный помост для подъема на стену и башни, которые становились выше и придвигались ближе к городу по мере того, как помост увеличивался.

За пять летних сезонов до этого, когда Цезарь захватывал города бельгов, сооружение таких осадных построек было незнакомо галлам, и тогда они считали его чудом. Но теперь они привыкли к подобному строительству и научились ему противодействовать. Они накидывали веревочные петли на крюки-захваты, которые были у солдат Цезаря, и поднимали их к себе в крепость с помощью ворота. Они подводили подкопы под помост Цезаря. Они надстроили деревянные башни по всей длине своей стены и защитили их от огня тяжелыми шкурами. Они делали вылазки. Каждый день по мере того, как постройки Цезаря становились выше, они добавляли новые этажи к своим укреплениям. Они разрушали подкопы Цезаря с помощью своих подкопов. Перегораживали их заостренными брусьями и бросали сверху комья кипящей смолы или большие булыжники.

Все это мешало планомерной осаде города, но солдаты Цезаря обезумели от желания отомстить за орлеанскую резню. За двадцать пять дней они не обессилели от голода и не пришли в отчаяние, хотя кормились только мясом скота, пригнанного в лагерь из тех крестьянских хозяйств, которые находились так далеко, что галлам показалось ненужным их сжигать. Рядовые солдаты, которые, как правило, ели мало мяса, теперь болели из-за мясной пищи настолько, что их желудки едва ее удерживали. Однако работа продолжалась, несмотря на морозы и дожди, которые посылала суровая в том году весна. Помост уже имел восемьдесят футов в высоту и поднимался почти до верха стены.

Была полночь. Цезарь, как обычно, не лег спать, а убеждал солдат, работавших в ночную смену, не терять время напрасно. И тут кто-то крикнул ему, что от помоста идет дым. Все помчались туда. Оказалось, что противник сделал подкоп под нашу постройку и поджег ее. Почти в тот же миг на стене раздались крики, и воины противника вышли из двух ворот – с одной и с другой стороны от наших башен. Те, кто остался на стене, стали бросать на помост факелы, куски трута, сухие щепки и лить смолу. Все смешалось и перепуталось.

Цезарь предусмотрительно разместил рядом с осадными постройками два легиона и держал их в постоянной боевой готовности. В рабочей смене было столько солдат, что они смогли оттащить башни назад, сделать пролом в помосте, чтобы тот не загорелся весь, и начать тушение пожара. Вскоре к ним прибежали и те, кто до этого спал в лагере.

Даже при этих условиях бой оказался долгим и трудным. Защитные покрытия наших башен сгорели, сгорели и некоторые из передвижных укрытий-навесов, а без них было трудно подводить подкрепление. Наши противники сражались так, словно спасали себя. Цезарь заметил, как один галл бросал с городских ворот куски жира и комья пакли в огонь рядом с одной из наших башен. На него нацелили скорострельную катапульту. Когда он упал, тот, кто стоял рядом с ним, перешагнул через его тело и продолжил его работу. Этот человек тоже был застрелен. Его сменил третий, а третьего – четвертый. Этот пост оставался занятым до тех пор, пока не погас огонь на помосте и не закончился бой.

Эта вылазка причинила нам ущерб, но такой, который мы были в силах исправить упорным и тяжелым трудом. Ничто не могло помешать нам пойти на приступ. Верцингеторикс отказался жертвовать своей армией ради защиты Буржа, и в этом был непоколебим. Он велел своим бойцам уйти через болота и покинуть город на произвол судьбы. Но когда воины приготовились тихо выбраться за стены, женщины и дети начали выть и причитать. Боясь, что этот шум выдаст их планы Цезарю и тот пошлет своих конников перекрыть выходы из болот, все остались там, где были. А на следующий день наши постройки были доведены до конца.

Начался сильный ливень, и галлы, несомненно, подумали, что он отсрочит приступ. Но Цезарь хорошо вышколил своих солдат для действий под навесами и теперь отдал приказ идти в бой. Они рванулись вперед сквозь лившийся с неба поток и добрались до городской стены, почти не встретив сопротивления. Противник пытался дать бой на рыночной площади, но когда галлы увидели, что наших бойцов на стене становится все больше и их никак не удается сбросить вниз, то испугались и потеряли голову. Как они справедливо подозревали, римская конница была послана окружить болото. Многие галлы побросали оружие и побежали в противоположный конец города, где застряли в узких выходах наружу. Тогда римляне врезались в их толпу с мечами в руках и отомстили за Орлеан, не пощадив ни стариков, ни женщин, ни детей, забыв о добыче в своей страшной жажде крови. Из сорока тысяч человек спаслись едва ли восемьсот – те, кто убежал из города при первых признаках тревоги и добрался до лагеря Верцингеторикса. А Верцингеторикс не рискнул впустить их к себе всех вместе. Он боялся, что против него поднимут мятеж, и был вынужден расставить вдоль дороги своих друзей, которые встречали этих несчастных на полпути, и спокойно отводили в разные места его лагеря.

Итак, Бурж пал. Во время осады среди галлов высказывалось недовольство в адрес Верцингеторикса, но, как ни странно, эта катастрофа усилила его власть. Он был прав, а Совет нет. Запасы продовольствия, которые были в Бурже, на ближайшее время спасли армию Цезаря от голодной смерти. Цезарь мог оставаться в городе, пока весна не вступит в полную силу, потому что против эдуев ничего нельзя было сделать, пока он находился в Галлии. Бурж следовало сжечь.

По всем этим причинам никто больше не осмеливался оспаривать мнение Верцингеторикса. Один или двое из вождей попытались спросить у него, из каких побуждений он не попытался защитить Бурж, то есть предположили, что он был в тайном сговоре с Цезарем. Это было полной нелепостью, и Верцингеторикс отклонил их обвинения страстно и презрительно. Что мог бы Цезарь дать ему такого, чего не дали галлы по своей собственной воле? Разве он, Верцингеторикс, и так уже не король и не глава всей Галлии? Но он принял это высокое звание не для того, чтобы удовлетворять свое честолюбие, а для того, чтобы быть полезным. Те, кто дал ему эту должность, могут забрать ее обратно, если им хочется.

Этого не хотелось никому. Говоря по правде, ни у кого из них, кроме Верцингеторикса, не было плана войны. Его друзья и посланцы уже побывали у эдуев и даже в провинции, у германцев и у тех немногих племен бельгов, которые были на стороне Цезаря. Оставалась надежда, что, охватив больше земель и племен, восстание все-таки сможет отрезать римлян от всех их баз и полностью уничтожит армию.

Все это было известно Цезарю. Ключевой фигурой в сложившейся обстановке становилось племя эдуев. Их земли граничили с провинцией – основной базой Цезаря. Только эдуи в Центральной Галлии могли поставлять ему продовольствие. Однако они были расколоты враждой между двумя большими партиями, оставшимися после умерших братьев – Дивициака и Думнорикса. По сути дела, эдуи были на грани гражданской войны. Сразу два их знатных человека претендовали на должность главы племени, которая у эдуев была выборной. Безвластие достигло такой степени, что продовольствие, которого требовал Цезарь, не поступило.

Победа под Буржем возродила уважение к римлянам, и Цезаря пригласили решить спор между вождями-соперниками, заявлявшими, что имеют право управлять эдуями. Он оказался перед трудным выбором. Цезарь прежде всего желал быть справедливым, но больше прав имел как раз тот вождь, которого он подозревал в тайном сочувствии мятежникам. Существовала ли возможность, что этот человек, если будет обязан своим высоким постом Цезарю, удержит своих соплеменников на стороне римлян? Уверенности в этом не было, но Цезарь был вынужден рискнуть: любая несправедливость наверняка повредила бы его доброму имени. Он сделал все, что мог: попросил, чтобы эдуи добавили к его армии десять тысяч своих пехотинцев. Эти солдаты и эдуйские конники, уже находившиеся в его лагере, могли стать заложниками, которые обеспечили бы верность своего народа Цезарю.

Пока инициатива по-прежнему была у Цезаря. Трава уже достаточно выросла, чтобы его войска могли передвигаться, а сделать нужно было много. Решив перенести войну в земли своих противников, Цезарь разделил свою армию. Лабиен повел четыре легиона на север против паризиев и их друзей с берегов Сены. Сам же Цезарь с шестью легионами повернул на юго-запад, в земли арвернов, и встал лагерем возле Герговии. Верцингеторикс, по-прежнему следовавший за нами, но не принимавший боя в заранее подготовленных условиях, занял покрытые лугами пологие склоны на высокогорье к югу от этого города.

Тем временем у эдуев дела обстояли так: их новый выборный правитель был благодарен Цезарю только до тех пор, пока войска римлян стояли в Бурже. Как только армия ушла оттуда, собственные интересы и дары, которыми подкупил его Верцингеторикс, оказались сильнее. Но поднять эдуев на восстание, когда многие их знатные люди служили в коннице Цезаря и десять тысяч эдуйских пехотинцев были готовы отправиться ему на помощь, было нелегко. Поэтому глава племени привлек к исполнению своих планов молодого командира этих десяти тысяч, вождя по имени Литавиккус, предложив поделиться с ним наградой, которую пообещал Верцингеторикс.

Итак, Литавиккус со своими солдатами выступил в поход. Когда они оказались на расстоянии тридцати миль от Герговии, он велел всем пехотинцам построиться как на смотру и со слезами на глазах сказал им, что Цезарь казнил начальников их конницы, Виридомара и Эпоредорикса, и с ними множество менее знатных людей без суда, всего лишь по подозрению в предательстве. Он подкрепил свою ложь тем, что вывел перед строем солдат нескольких человек, которые якобы сообщили ему об этой казни. Цезарь будто бы решил перерезать их всех, и поэтому Литавиккус предложил перейти целыми и невредимыми в лагерь Верцингеторикса.

Виридомар и Эпоредорикс – два молодых эдуйских вождя, оба высокие, оба ходили гордо и держали себя дерзко, скрывая за этим бесстыдную готовность пробиваться наверх всеми возможными способами. Разумеется, втайне они были непримиримыми соперниками, но в то время им было выгодно действовать совместно. Виридомар, которого раньше продвигал вперед Дивициак, по этой причине был любимцем Цезаря. Поэтому можно было предположить, что Эпоредорикс присоединится к Литавиккусу. Но он, услышав о заговоре, сделал только одно – поспешил обойти Виридомара, раньше него выдав заговорщиков Цезарю. Итак, Эпоредорикс в полночь проскользнул в палатку Цезаря, закрыв лицо плащом и сжимая рукой рукоятку своего меча, – точный образец заговорщика.

В это время я был дежурным при Цезаре и обратил внимание, что после ухода галла он долгое время сидел неподвижно и думал. Мерцающий свет ламп – их у него было несколько на общей подставке – усиливал впалость щек и подчеркивал складки, которые шли от носа к углам рта. Цезарь выглядел старше – таким он мог бы стать, если бы прожил на пятнадцать лет дольше. Я помню эту минуту отчасти из-за странно усталого вида Цезаря, отчасти потому, что он сидел очень спокойно. Обычно Цезарь в трудную минуту сразу решал, что он должен делать. По правде говоря, именно эта быстрота суждений в каком-то смысле была самым выдающимся его свойством. Казалось, Цезарь в один миг успевал увидеть все стороны вставшей перед ним задачи. Но в ту ночь он долго размышлял, и у него было достаточно причин для этого. Слишком поверив в то, что сумеет удержать эдуев от измены, он разделил свою армию на части, послал Лабиена на север, и теперь только с шестью легионами оказался лицом к лицу перед еще не знавшей поражений армией Верцингеторикса.

В лице Верцингеторикса Цезарь наконец нашел себе достойного противника. Теперь, когда ряды верных Цезарю людей быстро таяли, ему была нужна быстрая победа, а он не мог ее добиться. Поэтому, рассчитывая повторить буржский успех, он явился под стены Герговии – и обнаружил, что эта крепость тоже крепкий орешек, но совсем другого сорта. Оба города нельзя было окружить, чтобы уморить их защитников голодом. Но к Буржу все-таки можно было подойти, а горные склоны вокруг Герговии были совершенно непроходимы даже на более удобном южном направлении: именно с южной стороны на большой высоте находилась в своем лагере армия противника, которая к тому же была защищена каменной стеной от нападения снизу на тот случай, если бы римляне попытались подняться по склону.

Слабым местом Герговии, как у всех таких горных крепостей, было снабжение водой. Того количества воды, которое вмещали городские хранилища, было совершенно недостаточно для огромной армии. Ближайший ручей протекал в долине, и лагерь Цезаря находился как раз возле него, но ручей этот долго петлял вдоль горы, на которой стояла Герговия, и его русло было таким длинным, что шесть легионов не могли преградить доступ к нему. Однако посередине южного склона герговийской горы среди ровного пространства, разделявшего скалистую вершину и ручей, возвышался невысокий, но очень крутой холм. Цезарь занял его и надеялся, что в будущем сможет ограничить Верцингеториксу доступ к воде. Он разместил на этом холме два легиона. Из-за того, что римляне занимали невыгодную для боя позицию у подножия горы, Цезарь был вынужден связать лагерь на холме со своим основным лагерем двумя широкими и глубокими траншеями, по которым его солдаты могли ходить туда и обратно без лишней спешки.

Таким образом, ко времени заговора Литавиккуса армия Цезаря была растянута до предела. Она находилась в двух отдельных лагерях у подножия горы, где засел противник, который был всегда настороже, а если представится удобный случай, готовый к наступлению. Если бы Цезарь прекратил осаду Герговии и занялся эдуями, об этом заговорили бы по всей Галлии как о поражении римлян, а последствия этого были бы непредсказуемы. Бельги могли восстать, отрезать Лабиену пути для отступления и уничтожить его. Даже с эдуями трудно было бы справиться в такой обстановке. А если бы Цезарь немедленно ушел от Герговии с большей частью своих войск, он потерял бы десять тысяч эдуйских солдат и, вероятно, государство эдуев, которое будет прочно привязано к Верцингеториксу своим войском. Как же Цезарь мог удержать эдуев, не уходя от Герговии? Мог бы он, например, увести солдат из меньшего лагеря? Нет: к его возвращению тот был бы занят противником, а тогда все действия против Герговии не дали бы никакого результата. Цезарь должен был каким-то образом отойти от города с большим войском и при этом удержать за собой оба лагеря.

Неудивительно, что Цезарь задумался надолго: риск, на который он шел, был огромен. Он очень тихо ушел от Герговии с четырьмя легионами, пока еще было темно, а два легиона оставил на прежнем месте с приказом выставлять дозоры на стенах и изображать обычную суетливую лагерную жизнь, хотя, если говорить правду, было маловероятно, что они смогут долго вводить в заблуждение противника. Цезарь заставлял своих солдат спешить, какова бы ни была местность. Пройдя двадцать три мили, он догнал эдуйское войско, которое направлялось на соединение с Верцингеториксом. С Цезарем были Эпоредорикс и Виридомар, которых пехотинцы считали мертвыми, поэтому он легко убедил эдуйских солдат вернуться. Литавиккус и его собственные воины бежали к Верцингеториксу. Пока все шло хорошо, но переговоры заняли время, и солдаты Цезаря устали. Цезарь дал им отдохнуть три часа, а потом повел их обратно. На пути к Герговии его встретили гонцы от Фабия, которому он поручил командовать двумя лагерями. Противник атаковал их всеми своими силами, и Фабий был в отчаянии. Цезарь проехал на коне вдоль рядов своего войска, призывая солдат торопиться. Мы зашагали быстрее. Несомненно, во время этого ночного похода несколько человек исчезли из наших рядов в темноте, но таких было немного: остаться одному значило быть убитым и ограбленным еще до утра. Кроме того, центурионы шли сзади своих подчиненных и палками заставляли отстающих, спотыкаясь, брести дальше. Армия шла вперед. Солдаты покачивались в такт шагам, радовались, что ночной воздух прохладен, и почти не осознавали того, что, добравшись до лагеря (если лагерь еще существует), они должны будут сражаться.

Это был наш самый тяжелый поход в ту войну – почти пятьдесят миль за двадцать четыре часа по такой местности, где не было ни одного ровного участка дороги длиннее, чем двести ярдов. Цезарь знал, чего он может требовать от своих легионов. Лагеря были в большой опасности, но уцелели. Эдуйское войско и вместе с ним, вероятно, государство эдуев снова были с нами. Но Герговия в вышине, на острие крутой скалы, словно насмехалась над нашей армией.

Получилось так, что новости от Литавиккуса дошли до эдуев раньше, чем посланные нами гонцы успели сообщить людям этого племени, что их армия вернулась к Цезарю. Сразу же вспыхнули мятежи. На римских граждан напали, их имущество было разграблено. Толпа буйствовала всю ночь и весь следующий день, пока не выяснилось, что эдуйские солдаты в конце концов все же остались под властью Рима. После этого ущерб был поспешно возмещен, и тогда же эдуйское правительство отправило к Цезарю гонцов с извинениями. Однако втайне правители эдуев чувствовали, что зашли слишком далеко, не верили, что Цезарь их простит, и начали тайно сговариваться с другими племенами о переходе на сторону восставших. Обстановка в Галлии стала по-настоящему угрожающей. Цезарь слишком торопился и действовал необдуманно, когда разделил свою армию пополам, когда поспешил войти в земли арвернов, когда напал на Герговию. Разумнее всего было отступить оттуда, где он находился, без принуждения. Но перед тем, как уйти, он должен был добиться хоть небольшого успеха, о котором он мог бы разгласить как о победе: от того, как он будет выглядеть, зависела судьба многих.

На востоке от Герговии находилась гора под названием Ризоллес, с которой по перешейку можно было пройти прямо в город. По сути дела, это было единственное место, где подход к Герговии не был очень крутым подъемом, хотя и с этой стороны город был защищен горой Ризоллес, на которую сначала надо было взобраться. До этого времени никто не обращал особого внимания на восточную часть города, поскольку лагерь Цезаря находился на юго-западе. Цезарь вряд ли сумел бы удержаться там, где он стоял, если бы он решил захватить гору Ризоллес, но Верцингеторикс очень высоко оценивал способность своего противника совершать почти невозможное. Если Цезарю удастся захватить Ризоллес и получить господство над перешейком, галлы действительно окажутся под угрозой остаться без корма для скота и без воды: их дорога к речке проходила между Ризоллесом и меньшим лагерем Цезаря. Поэтому Верцингеторикс решил укрепить перешеек, а поскольку инструменты для земляных работ у галлов примитивные, ему потребовалось для этого очень много людей. Однажды Цезарь, глядя вперед из меньшего лагеря, обнаружил, что южные склоны ниже Герговии, которые раньше были черны от людей, почти опустели.

Цезарь ни тогда, ни раньше не собирался сделать попытку занять Ризоллес. Местность там была трудная, и у него не хватило бы для этого сил. Но, увидев, что главный лагерь противника опустел, Цезарь почувствовал искушение напасть большими силами на эти обезлюдевшие постройки. Если говорить точно, до них было тысяча двести шагов по прямой, но, чтобы добраться туда, надо было петлять из стороны в сторону из-за большой крутизны склона. Лагерь противника был хорошо защищен каменной стеной высотой в шесть футов. Сама по себе эта стена не была очень грозным препятствием, но все же ее не следовало сбрасывать со счетов, учитывая, насколько крут склон. Между этой стеной и городом Герговией и находился военный лагерь галлов, теперь наполовину пустой, поскольку большинство их воинов работали на перешейке. Чтобы они оставались там как можно дольше, Цезарь послал в нижний конец долины один легион солдат, к которому добавил людей из лагерной прислуги верхом на вьючных лошадях и мулах и в таких шлемах, как у конников, чтобы отряд издалека показался огромным войском и вселил страх в противника. Все эти люди должны были делать вид, что собираются напасть на Ризоллес.

Пока проводился этот маневр, остальные легионы Цезаря, разбившись на небольшие отряды, вошли в его меньший лагерь, который, как я уже упоминал, находился у подножия герговийской горы напротив южной стороны города. Там Цезарь разъяснил солдатам, что они должны были сделать, – рывком подняться на гору и взять штурмом галльский лагерь. Пока будет продолжаться штурм, эдуи, находившиеся в большем лагере Цезаря, должны будут двинуться в путь по извилистой дороге, которая в конце концов выведет их на юго-восточную сторону горы, и они окажутся у галлов с фланга.

Зазвучали трубы, и два легиона солдат выбежали из нашего лагеря и рванулись вперед. Они мгновенно оказались у подножия крутой горы, вскарабкались на нее, помогая друг другу, перебрались через стену и оказались в галльском лагере задолго до того, как против них было выдвинуто какое-то подобие строя. Король Тевтомар, правитель племени нитиобригов, которое оставалось в лагере, в это время дремал в своей палатке и едва ускакал от нас, голый по пояс, на раненом коне. Наши солдаты разбежались по лагерю, стали грабить, громить постройки и в этой суматохе очень скоро потеряли всякое подобие боевого порядка. Тем временем Цезарь, который шел за ними с десятым легионом и вел его немного более спокойным шагом, решил, что сделано уже достаточно, и велел трубить отбой.

Но то ли из-за общей сумятицы и галльских криков, то ли из-за эха в этих гористых местах, трубы Цезаря не были услышаны. Два передних легиона имели четкие указания не уходить далеко, но легкость, с которой солдаты вошли во вражеский лагерь, разгорячила их, а потеря боевого строя означала и потерю управления. Сам город Герговия поднимался в небо почти у них над головами. Некоторые его жительницы выбежали на стены, чтобы посмотреть на бой в лагере. Они повели себя совершенно по-галльски: потеряли голову и были в панике. Некоторые бросали вниз нашим солдатам одежду или деньги, умоляя о пощаде, а некоторые даже спустились сами, чтобы сдаться, предпочитая рабство ужасам грабежа, ожидавшим их при захвате города. Наши солдаты, осмелев, забыли об осторожности и бросились к стенам Герговии.

Центурион Луций Фабий из восьмого легиона, воодушевленный воспоминанием о наградах, которые Цезарь роздал после Буржа, твердо решил первым подняться на стены Герговии и нашел среди солдат своей сотни троих, кто согласился подсадить его снизу. Встав на стену, он в свою очередь подтянул их вверх и поставил возле себя. После этого раздался крик, что стены захвачены.