Текст книги "Все, что остается"

– Таким образом, увеличив риск и возбуждение, – объяснил Уэсли, – убийство становится максимально приближенным к операциям по нейтрализации политиков, проводимым в Центральной Америке и на Ближнем Востоке. Другими словами, их убийствам.

– Насколько я знаю, ЦРУ запрещено заниматься убийствами со времени администрации Форда, – проговорила я. – В действительности ЦРУ не вправе даже принимать участие в заговорах, в которых подвергается смертельной опасности жизнь лидеров зарубежных стран.

– Правильно, – ответил Марк. – Предполагается, что ЦРУ не имеет отношения к подобным делам. Американские солдаты во Вьетнаме не должны были убивать гражданское население. А полицейские не должны превышать полномочий и неоправданно применять силу в отношении подозреваемых или арестованных. Но когда эти общие положения спускаются на уровень конкретных исполнителей, иногда ситуация выходит из-под контроля. Правила нарушаются.

Я не могла сдержаться, чтобы не поинтересоваться Эбби Торнбулл. Что ей было известно об этом? Сказала ли ей что-нибудь миссис Харви? Была ли это истинная цель книги, которую писала Эбби? Тогда неудивительно, что она подозревала, что ее телефоны прослушивались, а за ней следили. ЦРУ, ФБР, даже Кабинет советников президента по внешней разведке, который имел возможность войти через заднюю дверь непосредственно в Овальный кабинет, имели все основания беспокоиться по поводу того, о чем писала Эбби. А у нее были все основания стать параноиком. Возможно, она подвергала себя реальной опасности.

Ветер ослаб, легкий туман опускался на верхушки деревьев, когда Уэсли закрыл за нами дверь. Я следовала за Марком к его машине. Мне многое стало ясно, благодаря рассказанному. Но я была обеспокоена гораздо сильнее, чем прежде.

Я не начинала беседы, пока мы не выехали за пределы подразделения.

– Происшедшее с Пэт Харви просто потрясает. Сначала она теряет дочь, сейчас рушится ее карьера и репутация.

– Бентон не имеет отношения к утечке информации в прессу, ни к любой другой подставе, как ты выразилась.

Марк не отрывал глаз от темной и узкой дороги.

– Дело не в том, как я выразилась, Марк.

– Я лишь ссылаюсь на твои слова, – ответил он.

– Ты знаешь, что происходит, не валяй дурака.

– Бентон сделал для нее все, что мог, но она ведет войну с Управлением правосудия. Для Пэт Харви Бентон всего лишь еще один агент, брошенный по ее следу.

– На ее месте я, наверное, чувствовала бы себя так же.

– Зная тебя, я бы сказал, пожалуй.

– И что же это должно означать? – спросила я его. Тем временем нараставшая внутри меня злость, сидевшая глубже, чем мысли о Пэт Харви, стала проступать наружу.

– Это не значит ничего.

Минуты проходили в молчании, напряжение росло. Я не узнавала дороги, по которой мы двигались, но знала, что время нашего пребывания вдвоем подходило к концу. И вот он завернул на стоянку около магазина и подъехал к моей машине.

– Извини, что довелось увидеться при таких обстоятельствах, – тихо проговорил он.

Я не отвечала, и он добавил:

– Но я не жалею, что увидел тебя, не жалею, что это произошло.

– До свидания, Марк. – Я начала выбираться из машины.

– Не уходи, Кей.

Он положил свою руку на мою. Я застыла.

– Что ты хочешь?

– Поговорить с тобой. Пожалуйста.

– Если ты так хотел поговорить, то почему ждал до сих пор? – проговорила я, вырывая руку. – За несколько месяцев ты даже не попытался сказать мне ни слова.

– Тут мы оба виноваты. Я звонил тебе осенью, а ты ни разу не позвонила в ответ.

– Я знала, что ты мне скажешь, и не хотела это услышать, – ответила я, ощущая, как в нем тоже начало просыпаться раздражение.

– Извини, я и забыл, что ты всегда обладала поразительной способностью читать мои мысли.

Он положил обе руки на руль, глядя перед собой.

– Ты собирался объявить, что о примирении не может быть и речи, что все кончено. Какой смысл заставлять тебя выразить словами то, что я уже знала.

– Думай что хочешь.

– Это не имеет отношения к тому, о чем я хочу думать! – Меня злила его способность выводить меня из состояния равновесия.

– Послушай, Кей… – Он глубоко вздохнул. – Как считаешь, есть ли шанс заключить перемирие? Забыть прошлое?

– Нет, никакого.

– Великолепно. Спасибо за понимание. По крайней мере, я попытался.

– Попытался? Попытался что? Восемь, девять месяцев спустя после своего ухода? Марк, какого черта ты попытался? Я понятия не имею, о чем ты просишь, но прошлое забыть невозможно. Невозможно, чтобы мы вот так случайно встретились и сделали вид, будто между нами ничего не было. Я отказываюсь играть таким образом.

– Я не прошу этого, Кей. Я спрашиваю, можем ли мы забыть ссоры, ненависть, обидные слова, упреки, которые мы бросали друг другу.

Я могла едва вспомнить, какие слова мы тогда говорили, или объяснить, что было не так. Мы спорили, когда не были уверены, о чем, собственно говоря, мы спорили, пока фокус спора не перемещался на личные обиды, а не на разногласия, вызвавшие спор.

– Когда я позвонил тебе в сентябре, – продолжал он с жаром, – то не собирался заявлять, что нет надежды на восстановление отношений. На самом деле, набрав номер твоего телефона, я знал, что рискую услышать эти слова от тебя. А когда ты перестала звонить, то мне пришлось сделать соответствующие выводы.

– Ты шутишь?

– Нет! Черт возьми!

– Что ж, может быть, ты был мудр, допустив такие предположения. После того, что сделал.

– После того, что сделал я? – спросил он изумленно. – А как насчет того, что сделала ты?

– Единственное, что сделала я, это то, что устала идти на постоянные уступки. Ты никогда всерьез не собирался переезжать в Ричмонд. Ты сам не знал, чего хотел, и надеялся, что я буду соглашаться, уступать, переиначивать себя, что бы ты ни придумал. Как бы я тебя ни любила, я не могла отказаться от того, что есть я, и никогда не просила тебя отказаться от того, что есть ты.

– Нет, ты хотела. Если бы даже я смог перевестись в филиал в Ричмонде, то это было бы не то, чего я хотел.

– Отлично, я рада, что ты добился, чего хотел.

– Кей, мы с тобой квиты, ты тоже виновата.

– Но ушла все-таки не я.

На глазах у меня навернулись слезы, и я прошептала:

– О, черт.

Вынув носовой платок, он осторожно положил его мне на колени.

Промокнув глаза, я придвинулась ближе к двери, прислонив голову к стеклу. Плакать мне не хотелось.

– Извини, – сказал он.

– Твои извинения ничего не меняют.

– Пожалуйста, не плачь.

– Буду, если захочу, – сказала я, понимая, как это глупо.

– Извини, – снова проговорил он, на этот раз шепотом, и я подумала, что он обнимет меня. Но он лишь откинулся на спинку сиденья и устремил глаза в потолок.

– Послушай, – сказал он, – если хочешь знать правду, мне тогда хотелось, чтобы первой ушла ты. В таком случае не мне, а тебе пришлось бы делать первые шаги к примирению.

Я молчала.

– Ты меня слышишь?

– Не уверена, – сказала я, глядя в окно.

Он повернулся. Я ощущала на себе его взгляд.

– Кей, посмотри на меня. Неохотно я повернулась.

– Как ты думаешь, почему я вернулся сюда? – спросил он хриплым голосом. – Я пытаюсь перебраться в Квантико, но это непросто. Неудачное время, сокращается федеральный бюджет, экономия, урезается финансирование деятельности Бюро. По многим причинам.

– Хочешь сказать, что твое несчастье имеет профессиональный характер?

– Я говорю тебе, что совершил ошибку.

– Выражаю сожаление по поводу любой профессиональной ошибки, допущенной тобой, – съязвила я.

– Я имею в виду не только работу, и ты отлично знаешь.

– Что же тогда ты имеешь в виду? – Я решила заставить его произнести это вслух.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Нас. Теперь все не так, как прежде.

Глаза его блестели в темноте. Казалось, что он был в ярости.

– А для тебя? – продолжал настаивать он.

– Думаю, мы оба наделали немало ошибок.

– Мне хотелось бы начать исправлять некоторые из них, Кей. Не хочу, чтобы между нами все вот так кончилось. Я уже давно собираюсь, но… просто не знаю, как сказать тебе. Не знаю, захочешь ли ты выслушать меня. Может быть, у тебя кто-то есть?

Я не призналась, что мне было интересно узнать то же самое в отношении его, и испытывала ужас от возможного ответа.

Он взял меня за руку. На этот раз я не смогла заставить себя вырваться.

– Я пытался понять, в чем мы с тобой допустили ошибку, – сказал он. – Знаю, мы оба упрямы. Поэтому так и вышло. Не знаю, как ты жила после моего ухода, но готов поспорить, жизнь не была особенно хорошей.

– Самонадеянно с твоей стороны считать так. Он улыбнулся.

– Просто стараюсь соответствовать сложившемуся обо мне представлению. В последний раз ты назвала меня самонадеянным негодяем.

– Это было до или после того, как я назвала тебя сукиным сыном?

– Мне кажется, до. Насколько помню, ты дала мне еще несколько отборных характеристик. Я думал, ты только что предложила забыть наши тогдашние обвинения.

– А ты только что заявил: несмотря на то, как сильно я тебя люблю.

– Не понял?

– «Люблю», но в настоящем времени. Не пытайся отрицать, я слышала.

Он прижал мою ладонь к лицу, его губы коснулись моих пальцев.

– Я пытался перестать думать о тебе, но не мог. – Он помолчал. Его лицо находилось рядом с моим. – Не прошу тебя говорить то же самое.

Но он молил об этом, и я ответила ему.

Я прикоснулась к его щеке, а он к моей, затем наши губы нашли друг друга. Больше мы не произнесли ни слова. Мы забыли обо всем на свете. Лобовое стекло внезапно вспыхнуло светом, а затем ночь перед нами окрасилась в красный цвет. Торопливо мы привели себя в порядок. Полицейская патрульная машина остановилась рядом с нашей, и из нее выбрался помощник шерифа, с карманным фонарем в одной руке и портативной рацией в другой.

Марк уже начал открывать дверь.

– Все в порядке? – спросил помощник шерифа, наклоняясь к окну и заглядывая внутрь салона. Его глаза смущенно окинули салон машины, где только что бушевали страсти. Лицо его сделалось напряженным, на правой щеке вздулась неприглядная шишка.

– Все отлично, – ответила я, нащупывая туфли босой ногой. Каким-то образом я умудрилась потерять их.

Полицейский отошел и сплюнул пропитанную табаком слюну.

– Мы сидели и беседовали, – сказал Марк, у него хватило ума не показать свой служебный значок. Помощник отлично понимал, чем мы были заняты, когда подъехал к нашей машине.

– Итак, если вы намерены продолжить ваш разговор, я был бы весьма признателен, если бы вы перебрались в какое-нибудь другое место. Знаете, не вполне безопасно находиться здесь поздно ночью, в машине. Могут возникнуть некоторые осложнения. Если вы не местные, то, вероятно, не слышали об исчезнувших парах.

Он продолжал читать нам нотацию, и кровь моя холодела.

– Вы совершенно правы, спасибо, – наконец произнес Марк. – Мы сейчас уезжаем.

Кивнув, помощник шерифа сплюнул еще раз. Мы видели, как он сел в машину, выехал на дорогу и медленно удалился.

– О, Господи! – пробормотал Марк, переводя дыхание.

– Не говори, – ответила я, – хорошо, что не влипли в историю, ну и дураки. Боже мой!

– Видишь, как все чертовски просто? – тем не менее сказал он. – Двое в ночи, кто-то подъезжает. Вот черт, мой пистолет в отделении для перчаток. Я даже не вспомнил о нем, пока полицейский не оказался непосредственно передо мной, но тогда было бы уже поздно…

– Прекрати, Марк. Пожалуйста. Он посмотрел на меня и засмеялся.

– Не смешно!

– Ты неправильно застегнула блузку, – сквозь смех сказал он.

– О, черт!

– Надейтесь, что он не узнал вас, главный медицинский эксперт Скарпетта.

– Благодарю, что успокоили, мистер ФБР. А теперь я отправляюсь домой. – Я открыла дверь. – Вы уже причинили мне достаточно беспокойства для одной ночи.

– Эй, ты сама начала.

– Уверена, что нет.

– Кей? – Марк стал серьезным. – Что мы теперь будем делать? Понимаешь, я возвращаюсь в Денвер завтра. Не знаю, что будет дальше, что смогу сделать и следует ли мне пытаться что-либо сделать.

Нелегко ответить на эти вопросы. В наших с ним отношениях никогда не было простых ответов.

– Если не пытаться – ничего не произойдет.

– А ты? – сказал он.

– Нам нужно о многом подумать, Марк.

Он включил фары и пристегнул ремень безопасности.

– А ты? – снова спросил он. – Давай пробовать вместе.

– Удивительно, что ты говоришь это.

– Кей, не надо. Пожалуйста, не начинай снова.

– Мне нужно подумать. – Я достала ключи от машины. Внезапно я почувствовала себя обессиленной.

– Не морочь мне голову.

– Я не морочу тебе голову, Марк, – проговорила я, касаясь его щеки.

Мы поцеловались в последний раз. Мне хотелось, чтобы этот поцелуй длился часами, и в то же время хотелось уехать. Наша страсть всегда была безрассудной. Мы жили моментами, за которыми не было будущего.

– Я позвоню.

Я открыла дверцу машины.

– Слушай Бентона, – добавил он. – Можешь доверять ему. То, во что ты влезла, весьма неприятная вещь.

Я включила двигатель.

– Хочу, чтобы ты оказалась в стороне.

– Ты всегда хотел этого, – сказала я.

Марк позвонил на следующий день поздно вечером, затем еще два дня подряд, также по вечерам. Когда он позвонил в третий раз, десятого февраля, то, что он рассказал мне, заставило выйти из дома в поисках последнего номера газеты «Ньюс-уик».

Погасшие глаза Пэт Харви взирали на Америку с обложки журнала. Заголовок крупными черными буквами гласил:

УБИЙСТВО ДОЧЕРИ «ЦАРИЦЫ НАРКОТИКОВ»

Эксклюзивный материал, помещенный внутри журнала, представлял собой новую версию ее пресс-конференции, ее обвинения в конспирации, информацию о других исчезнувших юношах и девушках, тела которых, подвергшиеся разложению, были впоследствии найдены в лесах Вирджинии. Хотя в свое время я отказалась отвечать на вопросы журналистов, в статье была помещена и моя фотография, запечатлевшая, как я поднималась по ступеням здания ричмондского суда имени Джона Маршалла. Надпись под снимком гласила: «Главный медицинский эксперт дает показания под угрозой привлечения к ответственности».

– Ничего страшного, у меня все в порядке, – заверила я Марка по телефону.

Когда, позднее вечером, мне позвонила мать, я оставалась совершенно спокойной, пока она не сказала:

– Здесь кое-кто до смерти желает поговорить с тобой, Кей.

Это была моя племянница Люси, обладавшая поразительным талантом брать надо мной верх.

– Как ты попала в эту неприятную историю? – спросила она.

– Никуда я не попадала.

– В статье говорится, что кто-то угрожал тебе.

– Все слишком сложно, чтобы объяснить по телефону, Люси.

– Нет, все действительно ужасно, – проговорила она беззаботно, – я возьму журнал с собой в школу и буду всем показывать.

«Потрясающе», – подумала я.

– Миссис Бэрроуз, – продолжала она, имея в виду свою учительницу, – уже спрашивала, сможешь ли ты приехать в апреле, когда у нас в школе будет день знакомства с профессиями…

Я не видела Люси целый год. Казалось невероятным, что она училась во второй ступени старших классов, и, хотя я знала, что она носит контактные линзы и уже имеет водительские права, для меня она по-прежнему оставалась маленькой девочкой, за которой постоянно нужно присматривать, укладывать в постель. Непослушный ребенок, который по странной причине привязался ко мне, не начав даже ползать. Никогда не забуду, как я прилетела в Майами на Рождество, некоторое время спустя после ее рождения, и целую неделю гостила у сестры. Казалось, каждую минуту, если Люси не спала, она неотрывно следила за мной, ее глаза, как две сияющие луны, улавливали каждое мое движение. Она улыбалась, когда я меняла ей пеленки, и начинала кричать сразу же, стоило мне покинуть комнату.

– Ты не против провести неделю со мной этим летом? – спросила я ее.

Люси подумала, затем с разочарованием проговорила:

– Полагаю, это приглашение означает, что ты не сможешь приехать на день профессий.

– Знаешь, посмотрим, хорошо?

– Не знаю, смогу ли я приехать этим летом. – Ее голос стал капризным. – Мне придется работать и, возможно, не удастся выбраться.

– Замечательно, что ты нашла работу.

– Да. В магазине по продаже компьютеров. Я собираюсь заработать денег на машину. Хочу купить спортивную машину с откидной крышей, можно найти старую, и довольно дешево.

– Это же смертельные ловушки, – сказала я прежде, чем могла остановиться. – Пожалуйста, не покупай ничего подобного, Люси. Почему бы тебе не приехать ко мне в Ричмонд? Мы походили бы по автомагазинам и выбрали что-нибудь приличное и безопасное.

Люси приготовила мне западню, в которую я, как обычно, угодила. Она крутила мною, как хотела, и не нужно было быть психологом, чтобы понять, это. Ведь Люси была жертвой хронического пренебрежения со стороны своей матери, моей сестры.

– Ты умная девушка, у тебя есть голова на плечах, – сказала я, меняя тактику. – Знаю, ты примешь здравое решение, как проводить свое время и как распорядиться деньгами, Люси. Но, если сможешь, этим летом мы могли бы съездить куда-нибудь. На побережье или в горы, куда захочешь. Ты никогда не была в Англии?

– Нет.

– В таком случае это идея.

– Правда? – спросила она с некоторым подозрением.

– Правда. Я не была там вечность, – ответила я, согреваясь от этой мысли. – Думаю, тебе пора увидеть Оксфорд, Кембридж, лондонские музеи. Постараюсь организовать экскурсию в Скотланд-Ярд, если захочешь. А если сумеем выбраться в июне, то, может быть, удастся достать билеты на Уимблдонский турнир.

Тишина.

Затем она весело заявила:

– Я пошутила. Мне вовсе не нужна спортивная машина, тетя Кей.

На следующий день вскрытий не предвиделось, я сидела за своим рабочим столом, стараясь разгрести ворох бумаг. Нужно было изучить другие случаи смерти, проводить занятия со студентами, давать показания в суде, но я не могла сосредоточиться. Всякий раз, как принималась за дела, мое внимание возвращалось к убитым парам. Было что-то очень важное, что я упустила, что-то, лежавшее прямо под самым моим носом.

Я чувствовала, что оно должно иметь непосредственное отношение к убийству Деборы Харви.

Дебора была отличной гимнасткой, прекрасно владеющей своим телом. Возможно, она не была столь сильной, как Фред, но была гораздо быстрее и намного подвижнее его. Я считала, что убийца недооценил ее спортивные возможности, и именно поэтому он упустил ее в лесу. Невидящим взглядом я уставилась на справку, которую мне предстояло прочитать, в памяти всплыли слова Марка. Он упомянул «зоны убийства», в которых офицеры из Кэмп Пири применяли автоматическое оружие, гранаты, приборы ночного видения, чтобы выслеживать друг друга в полях и лесах. Я пыталась представить, как все это происходило. Начала сочинять возможный сценарий развития событий.

Возможно, когда убийца насильно увел Дебору и Фреда на лесную дорогу, их ожидала жутка игра. Он приказал им снять ботинки и носки, связал за спиной руки. Вероятно, у него были очки для ночного видения, которые усиливали лунный свет и давали ему возможность видеть так же хорошо, как и днем, он заставил ребят войти в лес, где собирался преследовать их поодиночке.

Думаю, Марино был прав. Убийца сначала убил Фреда. Вероятно, он приказал ему бежать, дал шанс скрыться, и пока Фред, спотыкаясь, пробирался сквозь деревья и кусты, охваченный паникой, убийца следил за ним, все видя и спокойно передвигаясь с ножом в руке. В подходящий момент ему не составило особого труда напасть на жертву сзади, захватить рукой подбородок, откинуть голову назад и перерезать дыхательное горло и сонные артерии. Этот способ нападения, применяемый командос, отличается бесшумностью и быстротой. Если бы тела не были найдены относительно быстро, то медику-эксперту было бы трудно установить причину смерти из-за разложения тканей и хрящей.

Я продолжила «сценарий» дальше. Садизм убийцы, возможно, состоял в том, чтобы принудить Дебору наблюдать, как ее друга преследуют и убивают в темноте. Я предположила, что, как только они оказались в лесу, убийца, чтобы не дать ей возможности уйти, связал ноги у щиколоток. Однако он не учел ее поразительной гибкости. Весьма вероятно, пока он преследовал Фреда, ей удалось провести связанные руки под ягодицами и продеть ноги через руки, так что руки оказались впереди. Она умудрилась развязать себе ноги и пыталась защититься. Я вытянула руки перед собой, словно они были связаны в запястьях. Если Дебора сжала пальцы вместе в двойной кулак и если убийца рефлекторно поднял руки, в одной из которых был зажат нож, которым он убил Фреда, тогда возникновение пореза на левом указательном пальце Деборы получало правдоподобное объяснение. Дебора изо всех сил бросилась бежать, тогда убийца, застигнутый врасплох, выстрелил ей в спину.

Права ли я? Этого я не знала. Но этот сценарий безостановочно прокручивался в моей голове. Не укладывались в схему только несколько предположений. Если смерть Деборы была заказным убийством, исполненным профессионалом, или делом рук федерального агента-психопата, который заранее выбрал ее в качестве жертвы, поскольку она являлась дочерью Пэт Харви, разве он не знал, что она была гимнасткой олимпийского уровня? Разве он не предусмотрел бы, что она окажется необычайно быстрой и гибкой и не учел бы этого при подготовке?

Выстрелил бы он ей в спину?

Соответствовал ли способ, которым она была убита, холодному, расчетливому почерку профессионала?

В спину.

Когда Хильда Озимек рассматривала фотографии мертвых юношей и девушек, она воспринимала их страх. Очевидно, жертвы испытывали ужас. Однако до этого момента мне и в голову не приходило, что и убийца также мог испытывать страх. Убийство в спину – признак трусости. Когда Дебора оказала сопротивление, он заволновался. Потерял контроль над собой. Чем больше я над этим размышляла, тем больше убеждалась, что Уэсли и, возможно, многие другие ошибались относительно характера убийцы. Преследовать связанных, разутых подростков в темном лесу, когда ты хорошо вооружен, когда знаешь окрестности, возможно, с оптическим прицелом или с очками для ночного видения, равносильно стрельбе по рыбам в бочке. Это издевательство. Это чертовски просто. Это поразило меня, так как не соответствовало поведению убийцы-профессионала, который любил игры, сопряженные с риском.

Наконец, вопрос, связанный с оружием.

Если бы я была офицером ЦРУ, охотившимся за человеком, какое оружие я бы использовала? «Узи»? Возможно. Скорее всего, я бы выбрала пистолет девятимиллиметрового калибра, который позволил бы точно выполнить мое намерение. Что-нибудь из повседневного арсенала. Но я наверняка не стала бы прибегать к столь необычным разрывным пулям или патронам «гидра-шок».

Патроны. Думай, Кей! Не могу припомнить, когда в последний раз я обнаруживала пули «гидра-шок» в теле жертвы.

Патроны были созданы для блюстителей закона, эти пули сильнее расплющивались при ударе. Когда свинцовая оболочка с углублением на головной части пули соприкасается с телом, то силы гидростатического давления разворачивают ее, подобно лепесткам цветка. При стрельбе этими пулями отдача незначительна, поэтому легче стрелять сериями. Пули редко покидают тело жертвы; разрушения, производимые в тканях и органах, поистине ужасны.

Этот убийца – вне всякого сомнения – имел доступ к специальным патронам. Он снарядил магазин своего пистолета специальными патронами. Выбор наиболее смертоносного типа патрона, вероятно, придал ему чувство уверенности, позволял ощутить себя могущественным. Не исключено, что он был суеверным.

Сняв телефонную трубку, я поделилась с Линдой своими соображениями.

– Заходи, – пригласила она.

Когда я вошла в лабораторию баллистических исследований, она сидела за терминалом компьютера.

– В этом году не зарегистрировано ни одного случая, за исключением Деборы Харви, конечно, – проговорила она, перемещая курсор по экрану компьютера. – Один случай в прошлом году, один в позапрошлом. Больше ничего. Но я обнаружила два случая, когда применялись патроны типа «Скорпион».

– «Скорпион»? – Озадаченная, я наклонилась над ее плечом.

Она объяснила:

– Более ранний вариант. За десять лет до того, как правительство приобрело патент, корпорация «Гидра-шок» производила аналогичные патроны. В частности, «Скорпион-38» и «Копперхед-357». – Она нажала несколько клавишей, распечатав, что удалось обнаружить. – Восемь лет назад зафиксирован один случай применения патронов «Скорпион-38». Но не в отношении человека.

– Извини, не поняла? – снова озадаченная спросила я ее.

– По-видимому, жертва страдала бешенством. Собака. Убита, дай взглянуть… тремя выстрелами.

– Убийство собаки связано с каким-нибудь делом? Самоубийство, убийство, ограбление?

– Не могу сказать на основании того, чем располагаю, – извиняясь, ответила Линда. – Все, что имею, – это три пули типа «Скорпион», изъятые из тела мертвой собаки. Ничего подобного прежде не было. Полагаю, дело осталось нераскрытым.

Она оторвала распечатку и вручила мне.

Центр медицинской экспертизы редко производил вскрытие животных. Случалось, иногда для экспертизы егеря присылали тела оленей, убитых браконьерами, или же домашних животных, застреленных во время совершения преступления, когда их обнаруживали вместе с их пострадавшими владельцами. В этих случаях мы производили осмотр, извлекали пули, проводили тесты на наличие препаратов. Но никогда не составляли акты о смерти и не делали докладов о вскрытии тел животных. Было мало надежды найти что-нибудь в деле о собаке, застреленной восемь лет назад.

Я позвонила Марино и ввела его в курс дела.

– Ты, должно быть, смеешься, – сказал он.

– Ты можешь проверить, не поднимая шума? Не хочу, чтобы кто-нибудь догадался, ведь все может оказаться сущей чепухой. Однако это случилось на территории, находящейся под юрисдикцией Вест-Пойнта, а это весьма интересно. Тела второй пары были обнаружены недалеко от Вест-Пойнта.

На следующее утро, когда я заканчивала обследование тела четырнадцатилетнего подростка, сброшенного с кузова грузовика за день до этого, появился Марино.

– Наверное, я принес не совсем то, что ты ждешь. – Марино, принюхиваясь, подошел ближе к столу.

– У него в кармане брюк был пузырек с жидкостью после бритья. Он разбился при падении на асфальт, поэтому такой запах. – Я кивнула на одежду, лежавшую рядом.

– «Брут»? – спросил он, вновь потянув носом воздух.

– Думаю, да, – рассеянно ответила я.

– Дорис обычно покупала мне «Брут». А один раз она подарила мне лосьон «Обсейшн», можешь поверить.

– Что ты нашел? – спросила я, продолжая работать.

– Кличка собаки – Проклятый, готов поклясться, что это правда, – сказал Марино. – Принадлежала одному старикашке, некоему мистеру Джойсу, жившему в Вест-Пойнте.

– Удалось выяснить, почему собаку привезли к нам?

– Никакой связи с другими делами. Думаю, старику сделали одолжение.

– Ветеринар, должно быть, находился в отпуске, – ответила я, поскольку такое случалось и раньше.

С другой стороны нашего здания располагался Центр здоровья животных, оснащенный моргом, где проводили вскрытие животных. Обычно туши животных направляли ветеринару. Но иногда бывали исключения. Когда отсутствовал ветеринар, нас просили оказать помощь, и судебный эксперт проводил вскрытие и составлял соответствующие справки. Мне также приходилось вскрывать собак, подвергшихся пыткам; кобыл, ставших жертвами атак сексуальных извращенцев, и отравленных цыплят, подброшенных в почтовый ящик судье. Люди были столь же жестоки по отношению к животным, как и по отношению к себе подобным.

– У мистера Джойса нет телефона, но мой знакомый говорит, что он все еще живет в своей хижине, – сказал Марино. – Я подумал: может, сходить к нему в гости, уточнить. Хочешь, пойдем вместе?

Я взяла новый скальпель и подумала о заваленном бумагами столе: о делах, ожидавших моего приговора, телефонных звонках, на которые я еще не ответила, и о тех, которые предстояло сделать.

– Возможно, – сказала я безнадежно. Он колебался, словно ждал чего-то.

Взглянув на него, я заметила: Марино подстригся. На нем были брюки цвета хаки с подтяжками и твидовый пиджак, выглядевший новым. Галстук был чистым, то же можно было сказать и о светло-желтой рубахе. Даже ботинки начищены до блеска.

– Ты с головы до ног потрясающе симпатичен, – проговорила я, как гордая мать.

– Да, – усмехнулся он, покраснев. – Роза, столкнувшись со мной в лифте, свистнула. Было довольно смешно. Уже много лет женщины не свистели, увидев меня, за исключением разве Милашки, но Милашка не в счет.

– Милашка?

– Сшивается на углу Адама и церкви. Я встретил как-то раз Милашку около парка, ее также знают под именем Мама Сумасшедшей Собаки. Она была чертовски пьяна, и я почти споткнулся об ее зад. Имел неосторожность привести ее в чувство. Она же набросилась на меня, как бешеная кошка, и ругалась всю дорогу. Теперь каждый раз, когда я прохожу на расстоянии квартала от нее, она кричит, свистит, задирает юбку.

– И ты решил, что больше не представляешь интереса для женщин, – подытожила я.