Текст книги "На распутье"

– Пить ему надо меньше. – Теща все же всунула в руку тестя вилку с наколотой куриной ногой.

– А вы почему не на заводе, – удивился я. – Там же должно быть полно несложной работы с бумагами.

– Кому инвалид нужен, – горько засмеялся тесть, видимо, хлебнул лиха. – С фронта столько раненых вернулось, без вась-вась с начальником ловить нечего.

– Слава богу, хорошо же пристроился истопником, – опять вмешалась теща. – Шестьдесят рублей в месяц платят, когда и больше. Живем как люди, в прошлом году, помнишь, еще путевку в санаторий давали на два дня. Да у меня рублей восемьдесят закрывают, и премия часто бывает, вон, тринадцатую третьего дня получила.

– Не бабское дело, мужику перечить! Иди, на кухне командуй! Ты, зятек, запомни, бабу в кулаке держать надобно. Все зло от них, окаянных!

– Вот что Петенька о нас подумает? – начала увещевать мужа теща. – Мелешь тут языком, а он человек образованный, видно.

– Да, Петр, как тебя по батюшке? Одно слово, начальник, а поэтому и партийный, и не в обиде на жизнь.

– Юрьевич я и – беспартийный, – не удержался от уточнения, – пока не собираюсь в КПСС.

– Да ну! – от удивления Василий Никанорович опрокинул стопку и, не закусив, протянул: – Вон оно как…

– Серьезно, – засмеялся я. – Вон Анатолий парторгом у нас, не даст соврать…

– Без партии нам никуда, – продолжил тесть неожиданно, – верное дело. Вона, Димка с Володькой пустили машину угля налево. Так Димке дали два года поселений[133]133
  Поселения – с 1963 года исправительно-трудовые колонии-поселения. С конца 60-х известны как «химия» (из-за расположения около строящихся химкомбинатов).


[Закрыть], потому как беспартийный. А Володька бумажку из парткома принес и ходит гоголем сейчас. Товарищи на поруки взяли, ошибся, мол, враги запутали.

– Да при чем тут партия, может, вина у них разная?

– Не, все они вместе обстряпали, верно говорят, – гнул свое Василий Никанорович. – И ты, зятек, знай: партия, она как семья, своих не бросает.

– Будет тебе, утомил! – Нина Петровна влепила мужу здоровенную затрещину. – Разхорохорился!

– Ты, мать, на стол-то посмотри! Разве такое в магазинах видела?

– Катенька говорит, что снабжение у них на работе специальное, столица, чай…

– Неспроста, ей-ей, неспроста. – Тесть с недоверием глянул на меня. – Петя, вона, себе на уме. Слов на ветер не бросает, понимаю, опять же уважаю за то.

– Папа, ты думаешь, что…

– А ты, Катерина, не встревай, когда батька говорит! – Василий Никанорович отпустил рюмку и хлопнул меня по плечу здоровой рукой. – Хороший ты мужик, Петя, но в партию-то вступи, – и повернулся к дочери: – Смотри, девка, держись за мужа.

– А не спеть ли нашу любимую! – громко выкрикнул Анатолий. – Запевай, Катька!

Видать, прислушивался, что отец говорит. Хотя, признаться, его версия о наших незаконных махинациях была скорее забавна, чем опасна. Но переубеждать пьяного родителя – это немыслимая задача, тут я с ним был полностью согласен.

– Вечер тихой песнею над рекой плывет… – заторопилась Катя, и все дружно подхватили: – Дальними зарницами светится завод…

Уже после первых «белых цветов» я понял, что нужно было заранее купить телевизор. Лучше послушать новогоднюю речь Леонида Ильича минут на сорок, чем пьяный хор под ухом[134]134
  «Ой, рябина кудрявая, белые цветы!» – припев. Новогодние речи Леонида Ильича длительностью по тридцать – сорок минут стали реальностью года с 75-го.


[Закрыть]. И вообще, говорящие головы в телевизоре очень милы – они не пихают в бок с требованием подпевать. Но я отомстил – тяпнул очередную сотню граммов, вспомнил «Как гости собирались» Лозы и пропел эти жизненные куплеты мерзким голосом.

К часу ночи Василий Никанорович сидел за столом в рубашке и семейниках. Галстук был закинут за спину. Жена стирала в туалете брюки, на которые он опрокинул чуть ли не полстола. Меня удивило только одно – как спокойно это восприняли окружающие.

К двум Анатолий с Людой разбудили сына, и мы, захватив оставшиеся полбутылки коньяка и оставив дома родителей, пошли на елку к местному Дворцу культуры. Пышной ярмарки и аттракционов двадцать первого века там не было – из всех развлечений, кроме собственно украшенного лампочками вечнозеленого дерева, имелись только две большие, выстроенные из снега горки. Но народу набежало полно. Катались по неровной ледяной поверхности, целой толпой пили, не слишком разбирая, кто и из какой компании, кричали дурацкие тосты… Против ожидания, все проходило легко и весело, в общем, неплохо провели время.

К нашему возвращению родители спали. А тесть, так и не раздевшись, храпел прямо на стульях за столом.

Шелепин принял Авдеева двенадцатого января. Из его кабинета Валентин Николаевич вышел руководителем производственного объединения «УралКабель». Карман оттягивал небольшой опечатанный бумажный пакет, внутри которого можно было нащупать свернутые шнуры из неправдоподобно мягкого пластика.

Ничего, что в Свердловске на месте будущих цехов и административных корпусов стоял только второразрядный кабельный заводик да виднелись обширные заболоченные поля на берегу Верх-Исетского водохранилища. Людей шестидесятых такие мелочи не смущали. Здания можно построить, исследования провести. Были бы в достатке фонды и пробивная сила руководителя[135]135
  В реальности история оптических волокон в СССР началась в 1976 году с заметным отставанием от США и Японии. В 2010 году ОВ в России практически не производились. Завод «УралКабель» балансировал на грани существования.


[Закрыть].

Глава 6
Лыжные радости

Удивил, даже скорее напряг Федор. Третьего дня он притащил несколько здоровенных пачек испечатанной бумаги в папках скоросшивателя и, делано стесняясь, положил мне на край стола.

– Тут знакомые принесли почитать, может быть интересно…

– Самиздатом занялся? – Я взвесил пачку бумаги в руке и проворчал: – Еще мне антисоветчиков в НИИ не хватало для полного счастья. Меньше тебе надо с девочками с ВЦ ТЭЦ общаться, а то уже жаловались, что ты им не только головы кружишь.

Начальник отдела технического обеспечения уже давно не удивлялся моим шуткам и подначкам, но все же попытался забрать у меня из рук произведение. Однако я успел его открыть где-то на середине и, с трудом продравшись через пятую копирку разбитой пишущей машинки, прочитал вслух: «…Как наш орел дон Рэба…»

– Так это же «Трудно быть Богом»! Его вроде недавно издавали?

– Неужели? – Федор расстроенно нахмурился. – А говорили: запрещенное, весь тираж изъяли.

– Обманули, Кириллы и Мефодии доморощенные. – Я с улыбкой протянул папку. – Очень популярное произведение, на всех не хватило, вот и выкручиваются. Сам уже прочитал?

– Конечно. – Он протянул мне следующий самодельный фолиант. – А что это?

– Давай. – Я уже знакомым движением распахнул папку. – «…И седой революционер-кооператор Костоед-Амурский…» Что-то знакомое… – Листанул еще несколько страниц. – О, так это «Доктор Живаго» Пастернака. Редкостная нудятина, по мне, вообще не интересно.

Я взглянул на Федора и поразился: он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, с ощутимым, плохо скрываемым напряжением. Что-то явно не так было с этим овощем, неужели он запрещен в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году? Но за что?[136]136
  Пастернак не только фамилия известного писателя, но и Pastinaca sativa, растение из семейства сельдерейных, близкий родственник моркови.


[Закрыть]

– Что ты на меня так смотришь?

– Неужели и его читал?

– Баловался. – Надо было сразу сказать, не читал, и все. Но сейчас – поздно. – В чем проблема, не пойму?

– «Доктора Живаго» в СССР вообще не печатали, только так, по самиздату…

– Так вроде у тебя нет монополии на авторские права Пастернака. И пишмашинок в Союзе хватает.

– Ну да, конечно, – Федор ощутимо расслабился, но явно не поверил в мое объяснение.

Давно он меня подозревал во всех смертных грехах. Странная, мягко говоря, секретность. Артефакты, пусть меньшая часть, лишенная признаков времени, но от этого не менее удивительная. Внимание первых лиц Коммунистической партии. Мое поведение, не всегда укладывающееся в «мораль строителя коммунизма». Тут надо быть слепым, чтобы не построить хотя бы полдюжины версий происходящего.

Основная и самая поддерживаемая на уровне слухов легенда – потрошение ништяков, которые с риском для жизни добывает советская разведка в странах загнивающего империализма. В сочетании с «дядей» в лице Шелепина это объясняло практически все. Для наиболее посвященного Федора и, к примеру, Шокина добавлялась моя жизнь за границей, по крайней мере, в течение нескольких лет. Так как в СССР людей, хорошо знающих заграничные реалии, можно было посчитать по пальцам, объяснение легко сходило с рук.

Но, похоже, что наш главный электронщик начал сомневаться даже в этом…

– Федя, я не инопланетянин, не надо меня проверять. Не удалось мне провести золотые годы юности в синих лесах второй планеты Альфа Центавра. И вообще, нет тут ничего космического. Убедился, наконец?

– Я и не думал… – Взрослый мальчик уже, а все равно румянец выступил.

– Брось, не придумывай себе разного, все равно ошибешься.

– Но…

– Рассказывай уже, что непонятно? – и про себя: «Черт, где прокол-то?» – но вслух продолжил: – Самиздат верни и не порти себе глаза на плохих копиях. Нет в этом чахлом запретном плоде ничего интересного, уж поверь.

– А еще Хайнлайна нет?

– Скоро, не переживай, будет еще пара переводов. Но с «Чужаком» аккуратнее, не давать никому читать уже не прошу, но из рук не выпускай ни на минуту! А то больше ничего не будет.

– Только не думайте чего, – наконец решился высказаться обрадованный Федор. – Я тут смотрел распечатки, ну, вчера, на «Консулах», там, кроме результатов, и формулы были, сложные такие.

Идиот!!! Кретин директор! Вышел из положения, называется. Не хотел прерывать распечатку очередного help’а на «внутренних» принтерах и вывел наружу расчеты Семичастного. Чего там особо скрывать, сплошные числа. И тут же получил предупреждение с занесением.

– Я и спросил у Оли, ну, на ТЭЦ которая, программистка, так им такое за час не посчитать. А у вас печаталось и печаталось.

– Та-а-а-ак! Ты что, очумел?! – Я дернул трубку секретарского телефона: – Анатолия сюда, срочно!

– Да я ничего такого…

– Совсем ума нет?! Эти формулы идут напрямую от Председателя КГБ! Мне башку шутя оторвут, а тебе ноги! По самую шею!

Конечно, это было преувеличение. Ничего секретного в формулах не имелось, насколько я помнил математику. Но производительность как-то надо было объяснить. И не только этому балбесу, еще слухи пойдут по ТЭЦ, тогда вообще туши свет. Хорошо еще, что «Консул» печатает медленно, иначе разница в скорости стала бы совсем «инопланетной».

– Нет, Петр Юрьевич, не волнуйтесь! – Федор выставил вперед открытые ладони и перешел на «вы». – Я ничего не выносил. Только примерно переписал формулу на листочек и спросил, сколько будет БЭСМ-4 считать для одного набора переменных.

– Где он?! – и, видя недоумение в глазах, добавил: – Где твой листок?

– Вот… – Федор трясущимися руками нашарил в кармане брюк между засаленными рублями и трояками обрывок бумаги и протянул мне.

– Хоть тут догадался. – Я двумя пальцами приподнял неровный краешек. – О НИИ и секретном отделе с Олей говорил?

– Не дурак же, подписку давал!

– Не заметно что-то. – Я начал успокаиваться.

Похоже, проблема оставалась одна – как объяснить скорость работы «секретного компьютера». Ну, и заодно напугать нашего электронщика до полусмерти. Словно по заказу, в кабинет ворвался Толя. Окинул взглядом пейзаж, поймал мое подмигивание и, сдержав улыбку, грозно спросил:

– Он хоть не успел до американского посольства добраться?

Огласке инцидент предавать не стали. Тем более что главным виновником в этой истории был совсем не Федор. Пока Анатолий поминутно разбирал вчерашний день нашего электронщика в общем и его беседу с Олей в частности, до меня дошло, что объяснять, в сущности, нечего. То, что в боксе установлен зарубежный накопитель данных огромной емкости, было для Федора очевидно. Шила в мешке не утаишь, как ни пытайся. Сколько «Консулов» работает непрерывно, он видел своими глазами. Полагаю, наличие необычной ЭВМ тоже секрет Полишинеля. Не «бьется» только соотношение объема и производительности. Но это легко поправимо.

– Понимаешь, – начал я, – ты привык смотреть на БЭСМ-4 всю, целиком. С пультом, магнитными барабанами, магнитофонами, перфораторами… Откинь все это, что останется?

– АУ и МОЗУ? – и, наткнувшись на ничего не понимающий взгляд Анатолия, он поправился: – В смысле арифметическое устройство и магнитное оперативное запоминающее устройство. Но без УУ, устройства управления, работать это все равно не будет.

– Молодец, – я не смог сдержать улыбки, – много ли места они занимают?

– Два шкафа…

– Теперь представь, что лебедевский точмех[137]137
  ИТМиВТ – Институт точной механики и вычислительной техники.


[Закрыть] уже заканчивает разработку БЭСМ-6. Наша ТЭЦ стоит в планах поставки на следующий год. Так вот, их новая ЭВМ в пятьдесят раз быстрее, чем четвертая!

И незачем говорить, что она по габаритам раз в пять больше. Пока оборудование придет, установят, год пройдет. Любой про разговор успеет забыть.

– Ничего себе! Здорово! – Федор не удержался. – А это тоже секретно?

– До конца года, – Анатолий покачал перед лицом электронщика указательным пальцем, – чтобы ни звука!

– Как рыба!

– Ну вот, то, что у нас в боксе иностранная ЭВМ, ты уже наверняка сам понял, – веско сказал я и, дождавшись кивка, продолжил: – Она пока быстрее. Не намного, но от БЭСМ-6 уже чуть-чуть отличается. Отстает в СССР элементная база, особенно память. Но наша с тобой задача как раз и заключается в том, чтобы ликвидировать эту досадную недоработку. Мы должны сделать именно советские компьютеры самыми лучшими в мире.

…Уф. Вроде опять выкрутился, с ходу не подкопаешься. Но когда Федор переварит рассказанное и успокоится, полезут нестыковки. С уровнем доступа к артефактам, обслуживанием ЭВМ в хотя бы приблизительно похожих на БЭСМ масштабах. Да что там, при строительстве я не позаботился заложить сверхмощную вентиляцию. Для ноутбука и разборки на части «тойоты» ее с избытком хватает, даже на «Консулы» остается. Но масштабы у местных ЭВМ сильно иные.

Федор парень умный, интуитивно понимал, что я сильно недоговариваю. И любопытства у него на целый детский сад хватало. Так что сомневаюсь, что он оставит свои попытки разобраться в ситуации. Придется присматривать за его самодеятельностью всерьез. Анатолий, впрочем, это сам понял, обещал принять меры. Только надолго ли хватит?

– Петр Юрьевич, а почему у нас нет профкома?

Знает бухгалтер, как настроение с утра испортить. Какой-то новый обряд придумала, будто без этих ужимок социализма прожить нельзя.

– А зачем он нужен? – При виде чуть расширившихся глаз Софьи Павловны я быстро добавил: – Так срочно?

– Так без него нам путевок никогда не выбить из главка! Они там все по своим растаскивают, со мной на прошлой неделе даже разговаривать не захотели.

– Это они могут, – задумчиво вставил я на автомате. – И что нужно делать?

– У нас сейчас более двадцати пяти сотрудников!

Уважаемая Софья Павловна давно поняла, что директор «721-го» в реалиях СССР ориентируется, мягко говоря, слабо, но вопросов на этот счет не задавала. Явно не обошлось без инструктажа от товарища Семичастного. Не удивилась она и в этот раз моему вопрошающему взгляду, а спокойно продолжила разъяснять суть вопроса:

– С таким коллективом уже можно создать свой профсоюзный комитет, выбрать профорга, и пусть в главке только попробуют отвертеться!

– И в профсоюз придется вступать?

– Зачем? – Бухгалтер непритворно удивилась. – У нас все в нем, как же иначе больничные получать? Один процент отчисляем[138]138
  Постановлением СМ и ВЦСПС устанавливалась норма оплаты больничного – 100 % для членов профсоюза и 50 % для не членов профсоюза. Кроме того, все предприятия были обязаны отчислять 0,15 % от ФОТ в счет профкома на культурно-массовую деятельность.


[Закрыть].

– Точно, как я забыл?!

Так вот что за процент снимали при выплате зарплаты дополнительно к тринадцати процентам подоходного и шести процентам за бездетность! Самое смешное, что никто меня про профсоюз даже не спрашивал и никаких специальных бумаг на этот счет не подписывал. Разве что в общей пачке просочилось.

– Вы не возражаете, если я буду профоргом?

– Разумеется, – невольно улыбнулся женщине, – как раз хотел сказать, что у нас инициатива наказуема.

– Вот и хорошо, я к вечеру документы подготовлю. – Бухгалтер явно обрадовалась так просто решившемуся вопросу.

– Так можно и не торопиться, профсоюз не волк…

– Нет, – перебила меня Софья Павловна. – Срочно надо, на следующей неделе в главке будут распределять путевки в Анапу.

– А… Ну, тогда, конечно, ради этого стоит поспешить.

Интересно, чем поездка по путевке отличается от обычной? Да еще так сильно, что ради этого затеваются мощные многоходовые интриги? И ведь не спросишь прямо, в СССР такие вещи небось даже детсадовцы знают.

Продолжение этой истории не заставило долго ждать. Софья Павловна получила на НИИ пару желанных путевок в Анапу. Но… На февраль. Оказывается, бальнеология и прогулки в пальто под пальмами тут считались вполне нормальным явлением[139]139
  Бальнеология (от лат. balneum – баня, купание). По классификации, принятой в СССР, бальнеология и бальнеотерапия наряду с климатотерапией рассматривались как составные части курортологии.


[Закрыть]. Причем разыгрывали путевки по-советски честно, тянули бумажки. Вот только перед этим «весь август» забрал себе главк.

Зато в дополнение дали целый ворох направлений в подмосковный санаторий-профилакторий «Заря». Два выходных дня «all inclusive» в лесной глуши за рубль тридцать на морду лица. В программе свежий воздух, лыжи, коньки и даже бассейн с сауной. Не скажу, что этот вариант пользовался в коллективе сильной популярностью, но группа из десятка желающих сформировалась быстро. Излишне говорить, что мы с Катей были в их числе.

Скучновато становилось без привычных спортивно-культмассовых развлечений, начиная от боулинга с пивом и суши и заканчивая покатушками с уральских горок на сноуборде. Все время работа, один лишь ежедневный разбор корреспонденции умудрился переплюнуть e-mail две тысячи десятого года. Входящих писем насчитывалось под две сотни, из них минимум десять требовали немедленного ответа, и еще лежало полсотни каких-то просьб и отзывов трудящихся и изрядное число корреспонденции, требующей пересылки. Ладно, хоть спама не имелось, но он меня и в двадцать первом веке не слишком раздражал.

Зато советский деловой стиль… Это было нечто! Нельзя отвечать парой слов, типа «ok, проект под скрепкой». Все писалось развернуто, по полной программе, как минимум несколько абзацев. Начиная от даты «вх.» и «исх.», которых автоматически не поставит мейлер, и заканчивая орфографией. Быстрее, чем за два-три часа, при всем желании не уложиться.

Успел убедиться, что не слишком помогает диктовка машинистке. Конечно, она-то текст набьет, но ведь потом его все равно надо будет править, отдавать перепечатывать набело. И опять… как минимум читать, прежде чем ставить подпись. Дома тоже все с нуля, даже гвозди вбивать – так сначала надо купить не только их, но еще и молоток. Причем «железку» и рукоятку отдельно. На это накладывалась беготня по НИИ и заводам, часто на птичьих правах. Даже моя толстокожая психика начала сдавать от таких нагрузок.

…Так что, утром в субботу половиной коллектива отправились на электричку. Благо еще осенью начали работать по пятидневной схеме.

Повезло, что база отдыха находилась на нашей ветке, всего через пяток станций. Несмотря на выходные, в электричке оказалось свободно, зимой желающих выбраться на природу было мало. В основном по широким деревянным лавкам сидели суровые тетки, уже возвращавшиеся домой после утреннего продуктового набега на столичные магазины. Но и молодежи, типа нас, с лыжами и рюкзаками, хватало. После маленькой незлой толкотни легко нашлись сидячие места для наших девушек.

Профилакторий с влекущим на восток названием «Заря» оказался совершенно новым, кажется, местами недостроенным. В моей истории к концу девяностых такие сооружения успели превратиться в унылые, медленно разваливающиеся памятники социализма. К две тысячи десятому большинство из них уже было выкуплено, старые корпуса снесены, и на их месте, за высокими заборами, красовались усадьбы олигархов местного масштаба. Лишь некоторые особенно удачно расположенные турбазы уцелели в бурных волнах капитализма и радовали отдыхающих своими недешевыми услугами.

В шестидесятые все было проще. Никого не расстроили многоместные номера и соседство с совершенно незнакомыми коллегами. Не напрягли туалет в конце коридора, а также ненавязчивость персонала (за полным его отсутствием в данном корпусе санатория). Житейские мелочи! Мы побросали свои вещи, переоделись и, следуя советам местных старожилов, отправились на обед в столовую.

Вот где в СССР, оказывается, был настоящий праздник желудка!

– Здравствуйте, девушки, покормите? – спросил я на раздаче, проталкивая по нержавеющим трубкам лотка пустой поднос. – Мы из НИИ «Интел», путевки сдали только что.

– Валь, Валь! – закричала в глубь кухни розовощекая толстушка, орудовавшая в котле здоровенным деревянным черпаком. – Тут приехали из НИИ, ну, которое на семерку!

– Спроси, они на завтраке были?

– Нет! – громко ответил я. – Только приехали.

Но откуда эти-то тетки знали про номер нашего почтового ящика?!

– Зин, так, значит, положи им двойную порцию! – посоветовал неведомый голос.

Без лишних разговоров и формальностей девушка начала шустро накладывать огромные порции. Особого выбора не было, пара гарниров, мясо, чай, кофе с молоком, капустный салат с горошком. Но качество еды оказалось непривычно хорошим. Даже советский гуляш, известное прибежище мясных обрезков и ошметков, оказался нежным, рис правильно сваренным. А в борще, к которому давали полный стакан сметаны, только что не стояла ложка. Но все равно, за обещанной добавкой никто не пошел. Больше желудка не съешь.

Засиживаться не стали, лес манил белым, только вчера выпавшим снегом. Прокат был под стать санаторию – новый, густо заставленный черными лыжами с крупной серебристой надписью «Марий Эл». Отдельно висели палки из бамбука с большими синими кольцами, закрепленными внизу коричневыми кожаными ремешками.

Устроено все было весьма просто. К платформе лыжи шурупами прикручивалась пластина металлической скобы одного из трех существующих в природе типоразмеров. Поверх нее, для удержания носка ботинка, закреплялась петля из узкого брезентового ремня с пряжкой. Задник притягивался специальным тросиком с пружиной, передний конец которого удобно закреплялся специальной многопозиционной «собачкой», установленной отдельно сантиметрах в десяти перед креплением. Все это носило остаточные следы зеленой краски, выдававшей армейское происхождение амуниции[140]140
  Широко распространенные крепления с четырьмя штырьками под рантовые ботинки были разработаны норвежской компанией Rottefella еще в 1927 году. Но туристы и военные лыжники даже сейчас часто используют консервативный тросиковый вариант.


[Закрыть].

– Что это за крепления? – спросил я ответственного работника лыжехранилища, пытаясь закосить под наивного нуба[141]141
  От английского «noob», которое, в свою очередь, происходит от «neubie», что переводится как «новичок».


[Закрыть].

– Кандагар[142]142
  Подобные крепления действительно долго называли «Kandahar binding», скорее всего из-за Kandahar Ski Club, основанного в 1924 году и названного так в честь фельдмаршала Roberts of Kandahar.


[Закрыть].

– Их что, в Афганистане придумали?

– Это где вообще?

М-да. Вот и поговорили.

Универсальное крепление предполагало использование обычной обуви. Разумеется, по советским меркам, так как мягкие импортные сапоги Кати для лыжной прогулки не подходили категорически. Впрочем, она это учла заранее и захватила из дома «правильные» ботинки.

С основной группой на «двадцатку» мы с женой не пошли, ей сейчас такие нагрузки были ни к чему. Спокойная прогулка по «пятерке» – самое то. Жаль, что тут не имелось широкой дорожки, чтобы не торопясь идти под руку. Хотя в этом обнаружилось свое очарование, на разговоры не тянуло – вроде и вместе, рядом, а все равно, каждый оказывался сам по себе. Итак… неспешно вынести лыжу вперед, перенести на нее вес, подтолкнуть себя палками… Нет, проехать после этого пару метров не получится, не легкий пластик под ногами, а тяжелое, толстое дерево. И «коньком» не толкнешься, деревья и снег… Зато сколько времени можно смотреть по сторонам!

На первый взгляд – вокруг унылая серая хмарь без малейшего лучика солнца. Но при этом на свежем снегу от яркого света слепило глаза. Такого никогда не увидишь в сером городе, пусть даже маленьком, типа М-града. Стоило на мгновение замереть, и отчетливо проступала мягкая тишина леса. Не только на широких лапах сосен, даже на тоненьких вениках берез лежали островки мягкого снега. Хотелось, как в детстве, подбежать, пнуть ствол и увернуться от падающего сверху за шиворот мягкого и пушистого водопада. Впрочем, тут это тоже можно было проделать. Лыжня причудливо вилась между деревьями, и если хорошенько ткнуть палкой…

– А!!! Петька, сволочь, ты что сделал?!

Обернулся, м-да. Точно рассчитал. Высоко перекинул лыжи на целину и покорно пополз по ней отряхивать заваленную снегом жену. Главное успеть заклеить рот поцелуем пожарче, чтобы так, языком по языку. Все же имелось какое-то особое очарование в чуть мешковатых спортивных костюмах на девушках. Они казались такими по-плюшевому мягкими, домашними и ласковыми. Особенно если лицо розовело от холода, а кончики волос были в легком куржаке… Да скинуть скорее с рук петли палок, обнять, пусть на лыжах…

– В сторону хоть отойдите! Нашли место!

Вот принесла нелегкая, бабуля лет под семьдесят, в пушистом оранжевом самовязаном свитере! Где только она такую фруктовую овчину нашла? Подкралась, старая, метра на два. За ней еще группа, человек пятнадцать.

– Я уж пять минут на вас смотрю, охальники! – Она добродушно засмеялась, не постеснявшись показать пару оставшихся зубов.

– Да всего-то снег…

– Видела я, внучок, как снег стряхивают… Эх, молодость-молодость. Ладно!

Бабуля неожиданно резко выпрыгнула из лыжни и пошла тропить дорогу в обход. Идущие следом пенсионеры вереницей двинулись за ней, некоторые отпускали шутки, впрочем, необидные. Пришлось назло им преодолеть легкое Катино сопротивление и еще раз впиться губами… Когда поцелуй закончился, вокруг шумел только тихий, но совсем не темный лес.

Вечером был такой же сытный и качественный ужин. Бассейн реально удивил, никак не ожидал, что он будет полноценным двадцатипятиметровым, на восемь дорожек. Думал, тут такая же небольшая лужа, как в пятизвездочниках двадцать первого века. А в «Заре» еще и глубина метра в четыре под трехметровой вышкой. Впервые за последний год наплавался и напрыгался до потемнения в глазах. Удалось даже завоевать «переходящий жестяной кубок» в соревнованиях на сто метров вольным стилем. Не зря в детстве родители платили деньги за секцию.

Стало понятно, почему никто не парился из-за убогих многоместных номеров. Заснул я еще до того, как голова коснулась подушки.

На второй день у всех ломило мышцы. Надо почаще выбираться из конторы на природу или хоть теннис настольный поставить в одной из комнат. На лыжню никого не тянуло, так что решили не спеша покататься с горок. Оказывается, тут это принято даже на обычных беговых лыжах. Еще вчера смотрел, как забавляются детки. Они нашли небольшую горушку прямо на краю санатория и – фыр-р-р! – гоняли с нее, яростно отталкиваясь палками, прямо между деревьев. Но это не наш метод. Говорили, неподалеку имеется вполне «взрослая» гора, и даже нечто почти небывалое – подъемник![143]143
  Неудивительно, разделение беговых и горных лыж оформилось только к 40-м годам 20-го века.


[Закрыть]

…Горнолыжная трасса оказалась обычным голым склоном длиной метров в триста – четыреста. Профиль крайне неудобный, пологий в начале, к концу он становился очень крутым. «Выбега» не было вообще, сразу шли перелом и подъем на следующий пригорок. За неимением ратрака, утаптывали снег «вножную». Десятка три энтузиастов, выстроившись вдоль склона, поднимались на него «лесенкой». Не все холмики при этом удавалось разбить и сровнять, но люди старались. Нас тут же загнали в этот унылый процесс: любишь кататься – люби и склон топтать.

После пары разминочных восхождений запустили подъемник. Никаких палок, якорей и, тем более, кресел. Обычный металлический трос, идущий вдоль склона примерно на метровой высоте. Брать полсотни рублей за подъем, как в две тысячи десятом году, тут еще не наловчились, но одноногий механик в замасленном бушлате делал успешную коммерцию. А именно, продавал «по полтинничку» спецприспособление «бугель». Представлял он собой металлический крючок, как на дверях в старых домах, только из подкаленной проволоки «шестерки», длиной сантиметров двадцать, с закрепленной полутораметровой веревкой.

Для использования нужно было найти в лесу подходящий по росту и весу сук и привязать его к свободному концу веревки. Уже на стартовой позиции следовало пропустить систему между ног, так, чтобы «сесть» на ввязанный кусок дерева. Затем надеть крючок на трос снизу и сразу пустить его в перекос, для фиксации. За этим следовал резкий рывок, и… о чудо, свежеиспеченный горнолыжник ехал вверх по склону, амортизируя кочки руками. В конце подъема приходилось подтягиваться, рывком ослаблять перекос, и… крючок просто падал на снег.

На горных лыжах я ездил весьма слабо, всего пару сезонов в детстве, пока не открыл для себя сноуборд. Но как можно спускаться с горы на обычных лыжах, не понимал вообще, поэтому только и делал, что смотрел по сторонам. И было на что. Такого разнообразия техник и стилей не практиковалось даже среди самых отмороженных бордеров начала нулевых.

Во-первых, обнаружилось несколько настоящих горнолыжников с уже знакомыми мне креплениями «Кандагар». При поворотах они забавно выдвигали «внешнюю» ногу чуть ли не на метр вперед и наискосок, как при обычном шаге. При этом казалось, что лыжники почти встают на колено. Что-то похожее я видел только однажды на черной трассе в Ишгле, но там мужик вдобавок использовал вместо палок специальный шест[144]144
  Ишгль – курорт в Австрии, Тироль. Стиль называется «Телемарк», он был популярен в самом начале 20-го века. Сейчас идет его «новая волна» – как раз с шестом.


[Закрыть].

Им пытались с переменным успехом подражать любители горок на «обычных» беговых лыжах. Зрелище получилось весьма сомнительным, лыжников спасало только то, что катались очень медленно. Вероятно, опасались падений – с неотстегивающимися креплениями это было по-настоящему опасно. То ли дело лихие детки десятого года, в шлемах, наколенниках, с травмобезопасными палками. А уж отмороженные на всю голову бордеры… Редко кто из них не «ловил канта» хотя бы разик за день. Риск привычен и оправдан: «ну подумаешь, попробовал что-то новое, не справился, пролетел кубарем по склону пару десятков метров»[145]145
  Отстегивающиеся крепления массово производились с 50-х годов, в 1961-м изобрели даже «ski-stop». Но в СССР лыжники-любители будут уродовать ноги вплоть до 80-х годов.


[Закрыть].

Но все же основная часть обладателей «настоящих» лыж практиковала стиль, отдаленно напоминавший бытовавший в мое время. Новички на повороте вставали в подобие небольшого «полуплуга», кто поопытнее шли на параллельных лыжах с проскальзыванием. В чистом виде карверовских «резанных дуг» увидеть не смог, но у многих получалось что-то весьма похожее. Также не оказалось на горе ни единого сноуборда. Советское Подмосковье не Альпы, понятно, что новинки добираются сюда не сразу. Хотя, насколько помнил историю, массовое производство «досок» уже началось. Как раз в текущем тысяча девятьсот шестьдесят шестом году продажи шли чуть ли не в миллионных количествах[146]146
  Прообраз сноуборда действительно продали в 1966 году в количестве полумиллиона экземпляров. Но при этом он был концептуально очень далек от привычного для 2010 года варианта конструкции.


[Закрыть].

У подножия горы я смог не торопясь рассмотреть один из самых лучших образцов горных лыж, полностью пластиковый «Atomic». Сначала, когда увидел, мелькнула мысль спросить: «Мужик, ты из какого года?» Но реальность оказалась прозаичной – обычная зарубежная продукция тысяча девятьсот шестьдесят пятого[147]147
  Серийное производство стеклопластиковых лыж началось еще в 1959 году в Канаде. Бакелитом и целлулоидом горные лыжи пробовали покрывать с середины 30-х.


[Закрыть]. Не знаю, как попало это единственное чудо на нашу заштатную горку, но большая часть инвентаря представляла собой откровенно печальное зрелище. Примерно девять из десяти пар лыж имели деревянную, изрядно потасканную основу. Только и отличий от охотничьих, что по краю пущен металлический кант на шурупчиках «впотай». Пластиковой скользящей поверхностью могли похвастаться единицы. Специальных креплений не имелось, ботинки были вполне «общегражданские».