Текст книги "Годы в белом халате"

Склонность к суициду

Медики, за малым исключением, циничные люди. Это свойство вырабатывается с годами практики как защитная оболочка. И девочка, в первый год после института рыдавшая над каждым пациентом, через пять-шесть лет недрогнувшей рукой подписывает справку о констатации смерти. Такова жизнь.

Первую прививку от излишней чувствительности я получил ещё работая санитаром. Основная часть этой работы пришлась на середину – конец девяностых. Время было тяжёлое. Народ сходил с ума. Слабые не выживали. Я обещал вам не только смешные, но и страшные истории. Вот вам пару случаев.

Три утра. Привозят женщину в положении. Пятый-шестой месяц. Дома остались ещё двое малолеток. Бросил муж – попыталась вскрыть себе вены. Не получилось. Испугалась – вызвала скорую. Хирурги матерятся, шьют неумелые разрезы. Женщина причитает:

– Отпустите меня. У меня дома двое маленьких детей. Их смотреть некому.

Дежурный врач держится. Отпустить суицидницу страшно. Ответственность вся на нём.

– Отпустите, – ноет женщина. – Я утром приду.

Сердце врача дрогнуло. У него самого дома было две девочки. Отпустил.

А пациентка отошла от больницы на триста метров, вышла на берег реки и с этого высокого берега – вниз. Итог – двое сирот, труп и неродившийся малыш. У врача были неприятности, но в девяностые докторов катастрофически не хватало. Отделался выговором и лишением премии.

История вторая. Девочка. 15 лет. Несчастная любовь и всё такое. Интернетов тогда не было, чем травиться – не знали. Девочка выгребла у мамы из аптечки все таблетки, что нашла, и выпила разом. Получилась потрясающая смесь из парацетамола (жаропонижающее), азитромицина (антибиотик), эналаприла (препарат от давления). Напоследок девочка решила шлифануться ОЧЕНЬ страшными таблетками. Они даже были чёрного цвета. Догадались? Три пачки активированного угля завершили картину. Критикам сразу напомню: девяностые годы, 15 лет пациентке, районная больница.

В приёмке для профилактики юной последовательнице Капулетти промыли желудок. Девочка плакала горючими слезами и обещала больше так не делать. Помогло, наверное.

История третья. Юные влюблённые решили прогуляться по берегу озера и посмотреть на звёзды. Взяли с собой два «телескопа» по 0,5 и пошли. «Телескопы» кончились быстро, и юноша возжаждал плотской любви. Девушка отказала. Мол, молода ещё, не готова, да и чувства стоило бы проверить, – третий день знакомы. Юноша обиделся.

– Ты меня не любишь?

– Не люблю, – с готовностью согласилась нетрезвая девушка.

– Тогда я пошёл топиться.

Мужик сказал – мужик сделал. Парень ушёл в темноту, в озеро. Зашёл по пояс и остановился. Ерунда какая-то получается. Вода холодная, грязная, бычки плавают. Топиться категорически не хочется. Из гордости постоял ещё минут двадцать.

К его несчастью, у девушки был мобильник. Папа подарил. Решив, что юный кавалер сейчас утонет, недотрога позвонила сразу 01,02, 03 и в службу газа на всякий случай. В общем, когда Ихтиандр, продрогнув, выбрался на берег, его там ждал патруль из трёх автоматчиков с собакой. Парня мигом повязали и погрузили в подлетевшую с сиреной скорую.

Итог: несовершеннолетний, алкогольное отравление (диагноз!), попытка суицида, ещё и сопротивление при задержании (убегать от собаки было глупо). Водительские права он получит не скоро. В милицию путь заказан. Ну, может, хоть от армии отмажется. Кстати, с девушкой у них так и не сложилось.

История четвёртая. Мужчина, 46 лет. Рабочий завода. Выпил литр или около того. На почве этого поссорился с женой и сиганул в окошко. Седьмой этаж, между прочим. Сломал сирень на клумбе и копчиковую кость (кто не помнит анатомию – это остатки хвоста). Встал и пошёл в магазин. Сердобольные соседи вызвали скорую. Санитары скрутили и повезли в больницу. Что первое сделали в больнице? Правильно – промыли пациенту желудок и всячески его отрезвили. И только потом закатали в гипс. Ругался, что всё удовольствие испортили.

Берегите себя.

День десантника

Рядом с вашим городом есть часть ВДВ? Нет? Тогда вам не так повезло, как нам. Ведь в начале августа на улицах нашего города молодецки раздаётся нестройное «Расплескалась синева…», крупные мужчины в голубых беретах лезут в единственный пересохший фонтан, а лица нетрадиционных ориентации, причёски, национальности и т. д. стараются спрятаться подальше. Ибо традиция.

Накануне у медиков и милиции аврал. Все готовятся отмечать день ВДВ. В город стягиваются части ОМОНа, хирурги и травматологи дежурят усиленными бригадами.

Дежурил и я.

Пациент № 1. Три здоровенных лба в тельняшках приносят четвёртого. У пациента руки в крови. Подрался на рынке с кавказцами. В 1997 году в нашем городе их было целых трое, включая семидесятилетнего дедушку Мехраба Ибрагимовича. Вот со всеми тремя герой и подрался. А руки порезал, разбивая витрину табачной лавки, которую держал дедушка Мехраб. Пациент рычит, вырывается из рук более адекватных товарищей, грозится отомстить.

Травматолог бинтует герою руки, но в середине процесса десантник с воплем «За Родину!» обретает долгожданную свободу, прыгает сначала на стол, потом в окно, открытое по случаю жаркого августа. Как был, босиком и в трусах, он несётся по улице в сторону рынка. Трое друзей героя бегут следом. Живописная группа скрывается за горизонтом. Повторно пациента привозит через два часа наряд милиции.

Пациент № 2. Весьма активный юноша, получивший черепно-мозговую травму от байкера с нетрадиционной причёской. Юноша также вырывается, пытается петь «Расплескалась синева!», слов, к сожалению, не знает. С вызовом спрашивает у пожилого хирурга, прошедшего Афганистан: «А ты служил?!» Привязан ремнями к кушетке, осмотрен, первая помощь оказана. Через полчаса в больницу приезжает рыдающая мать. Юному десантнику 17 лет, учащийся 11-го класса городской школы. Берет сшили одноклассницы на уроках труда. Через год судьба сводит нас на медкомиссии, где юноша активно косит от армии. Напоминать ему про День десантника не стал. Медицинская этика, блин.

Пациент № 3. Ну и классика. Почему-то все уверены, что десантник должен иметь в первую очередь железную голову. Поэтому в доказательство того, что ты был десантником, нужно разбить о голову какой-нибудь твёрдый предмет. Бутылку, доску, кирпич. У кого на что фантазии хватает. Пациент № 3 лежит тихо на носилках, обратив кроткий взор в потолок. На голове пациента доска. В доске был гвоздь. Десантник от души ломал доску лбом. И три раза погрузил гвоздь «сотку» в мягкие ткани головы. На четвёртый раз гвоздь достиг твёрдых тканей и застрял. Мозг пациента не задет. Потому что у таких, видимо, мозга нет.

Есть только миг

Булгаков устами своего литературного героя Воланда сказал: «Человек смертен – это ещё полбеды. Плохо то, что он часто смертен внезапно».

На первых курсах медицинского университета подрабатывал я санитаром в большой городской больнице, во дворе которой на самом видном месте располагалось помещение морга, совмещённое с отделением судмедэкспертизы. И историй про внезапные смерти от его сотрудников я наслушался много.

С моргом у нас были особые взаимоотношения. Работал я в реанимации, то есть в отделении, где по утру остывающее тело на каталке в коридоре – это самое обычное дело. А то и два. Мой личный рекорд – четыре.

Тот, кто строил больничный комплекс, никакого понятия о медицинской этике не имел. Везёшь с утра хладный труп на дребезжащей повозке, под белой простыней в жёлтых пятнах покачиваются окоченевшие ступни, а навстречу тебе на работу медперсонал движется и пациенты для плановой госпитализации. Очень оптимистично.

А однажды электрики что-то вечером делали и случайно оставили двор и морг без света. А у нас, как назло, за ночь два трупа. И поступающих трое. Зав. отделением командует: везите тела в морг, а то они новых пациентов нервируют. Как мы в кромешной темноте с выпившей для храбрости медсестрой везли тела в морг – это я как-нибудь в другой раз расскажу.

А теперь про внезапность смерти.

Одна девушка очень любила клубнику. Так любила, что родители её запасали эту ягоду мешками и хранили в морозилке до самой зимы. Девушка-красавица, первый курс престижного столичного вуза, вежливая, приличная, родители не нарадуются. И вот приезжает она как-то с учёбы домой и, пока на плите греется заботливо приготовленный мамой суп, девушка лезет в морозилку, отковыривает льдинку-клубничку и нетерпеливо забрасывает её в рот.

Что произошло дальше, даже судмедэксперт не знает. Потому что свидетелей не было. То ли девушка решила сказать что-то прибежавшей на кухню кошке, то ли просто подавилась. Но факт налицо – замороженная ягода скользнула в дыхательное горло. А там от холода – спазм. Видели, как в американских фильмах в таких случаях делают? Правильно – хватают сзади под мышки и давят, чтобы кусочек пищи из горла вылетел. После этого все смеются, аплодируют спасителю, и тот гордо улыбается. Мне почему-то сразу Джим Керри вспомнился.

В жизни такого не случилось.

Вернулись вечером родители с работы: а на кухне чад от сгоревшего супа, орущая испуганная кошка. А на полу, возле холодильника, любимая дочь остывает с признаками асфиксии на лице. Маму – в кардиологию, дочь – к нам в морг. Воланд бы посмеялся.

Через месяц ещё один случай. Молодая пара решила начать самостоятельную жизнь. Родители поворчали для порядка и поставили условие: если хотите – живите, но оплачивать жильё сами будете. Молодых условие не испугало. Ввиду скудности бюджета зарождающейся семьи сняли за городом крошечный сельский домик. Ремонт при Сталине делали, удобства – во дворе, отопление – печка, на кухне – газовый баллон, подключённый к старой советской плите. Зато первое самостоятельное жильё! Что ещё нужно молодым?

Неопытность и подвела. Баллон рванул ночью, когда все спали. От взрыва снесло фанерную перегородку между кухней и спальней, в которой молодые видели третьи сны. Просела и рухнула вниз шиферная крыша. Сразу же начался пожар. Прибежали соседи, пожар потушили, а то, что от новосёлов осталось, привезли к нам в морг. Родители вместо свадьбы скинулись на похороны.

Третий случай вышел резонансный. Писали о нём в местных газетах, но всё как-то вскользь, словно стесняясь. Как-то зимой торопился с работы двадцатилетний менеджер среднего звена. Вышел на своей остановке из автобуса и заспешил к приветливо горящим окнам родного дома. А чтобы быстрее дома оказаться, решил срезать через небольшой сквер. И оставалось ему до подъезда пара десятков шагов, как подвели своего владельца модные туфли. Заскользила на льду задубевшая от мороза подошва, и менеджер, неловко взмахнув руками, со всего маху грянулся на спину. Да так неудачно упал, что затылочной костью приземлился на бордюрный камень. Сознание от удара потерял сразу.

Мимо шли люди. Кто-то наверняка видел неподвижно лежащую фигуру. Кто-то недовольно ворчал, мол, напился, мерзавец, а ещё в пальто, вроде приличный человек с виду. И никто не подошёл, не пошевелил менеджера.

В десять часов вечера жена запаниковала. Телефон не отвечает, с работы давно ушёл. В милиции посмеялись: мол, три часа отсутствует – это же не сроки. Хотела побежать на улицу, поискать мужа, но малолетнего ребёнка не на кого оставить. Так и просидела до утра перед окном. А утром ей позвонили из больницы. Точнее уже из реанимации. За ночь в месте травмы образовалась гематома, которая сдавила участок мозга. Менеджера нашли и подобрали в три часа ночи бредущие из ночного клуба весельчаки. Сами были нетрезвы, вот и решили помочь мнимому собрату по несчастью. А когда не смогли растормошить – вызвали скорую.

Менеджер перенёс две операции, но умер через неделю, так и не приходя в сознание. Ещё через пять часов после падения его можно было спасти.

К чему я всё это написал? Да к тому, что ни молодость, ни здоровье, ни положение в обществе не являются гарантом от нелепой смерти. Воланд был прав. Где-то нас может подстерегать коварная или глупая старуха Аннушка с бутылкой масла. И не проходите мимо лежащих на улице людей. Может, вы успеете спасти чью-то жизнь.

Доктор против цыган

У моего друга есть отец. Опытный и заслуженный кардиолог, очень интеллигентный и интересный человек. В очередной раз сидели мы у них на кухне, дегустировали хорошие напитки, и поведал он историю, которую я художественно обработал и предоставляю на суд читателей.

В начале девяностых годов бывшие партийные начальники, управляющие распределением жилищного фонда, видимо, от отчаяния или от глупости вместо обещанных квартир, в очереди на которые люди стояли десятилетиями, раздали врачам одной крупной организации по земельному наделу недалеко от минской кольцевой. Кто-то из медиков плюнул и продал эту землю, а кто-то, как Леонид Владимирович, принялся строиться. Земля была хорошая. Все коммуникации подведены, дорога имеется, до Минска рукой подать. Один существенный минус: вокруг участков врачей располагался цыганский посёлок.

Минчанам подскажу – Ратомка.

И вот закупил Леонид Владимирович стройматериалов, нанял бригаду строителей и начал играть в прораба. Приезжает он как-то утром на стройплощадку, а по ней, разводя руками, бродят растерянные рабочие. Кто-то ночью подогнал грузовичок и половину кирпича как корова языком слизала. Бригадиру Леонид Владимирович верит, потому что сам его когда-то лечил. Решили по горячим следам пробежаться по соседям. И верно! Через два дома, во дворе, свалена груда кирпича. Точь-в-точь такой же, как украли. Бригадир идёт к хозяевам. На стук в дверь вываливает полдесятка цыганских женщин, начинают причитать, что-то кричать, хватать за руки.

На все вопросы о кирпиче делают круглые глаза, Богом клянутся, что не они. Короче, «Рафик неуиноуны» розлива девяносто второго года.

Леонид Владимирович сунулся в милицию, да какая тогда милиция. Пришёл замученный лейтенант, развёл руками и посоветовал отныне сторожить площадку.

Так и сделали. Дом рос на глазах. Пропадало по мелочи. То мешок цемента упрут, то пару досок, то разбитые сапоги каменщика. Вокруг всё время крутятся цыганские дети, норовят стащить, что плохо лежит. А получив подзатыльник, бегут жаловаться мамкам. И тогда крику на полдня.

Напротив площадки своя стройка. Там на глазах растёт огромный цыганский домина, на котором копошится два десятка бледных людей. Строители кардиолога ходили знакомиться, и оказалось, что все эти люди чуть ли не рабы. Они должны хозяину за наркотики и отрабатывают долги. Через пару месяцев приехал сам сосед. На шикарной машине. В бархатном пиджаке. На шее золотая коровья цепь. Постоял, нагловатым взглядом обшаривая владения Леонида Владимировича. А потом степенно произнёс:

– Лучше уезжай. Нельзя, чтобы еврей рядом с цыганом дом строил. Всё равно тебе тут не жить.

Леонид Владимирович слегка испугался, но не уехал. Зато вспомнил, что в молодости занимался стрельбой из пистолета и даже был мастером спорта. Пошевелил старыми связями и достал страшное оружие – газовый пистолет, распиленный под металлическую сечку. С ним и ходил.

Дома растут. Цыганский почти закончен. Докторский не совсем, но жить уже можно. Чтоб сэкономить на стороже, Леонид Владимирович ходит ночевать в постройку сам. И вот просыпается он как-то утром, окидывает взглядом участок и не верит свои глазам. За ночь участок как будто меньше стал. Подходит к забору – и верно. Кто-то под покровом темноты забор передвинул. Даже ямки от кольев остались.

Пошёл ругаться к соседу. Цыган сидит, чай пьёт, на волосатой груди крест в полпуда, рубашка до пупа расстёгнута.

– Я говорил тебе, что еврей рядом с цыганом жить не будет. Хочешь жить – уезжай лучше.

Опять милиция, растерянный лейтенант. Какими-то правдами и неправдами забор вернули на место.

Кто знает, чем кончилось бы это дело, но внезапно цыган погорел на наркотиках и присел ненадолго. Его дом пустовал, зато активизировались соседи с другой стороны. Там стоял деревянный дом, в котором жили два десятка цыган. Подворовывали, ходили попрошайничать. Леонид Владимирович возвёл высокий забор и потихоньку привык к соседям. Евреи, они такие, ко всему привыкают.

Через пять лет сосед справа вышел по амнистии. Увидел благополучно достроенный докторский дом и разъярился. Каждый день приходил к воротам доктора.

– Я говорил тебе – уезжай! Пеняй теперь на себя!

Зона его изменила. Цыган похудел, пропали золотые цепи и лоск. Зато появились прорехи в зубах, несколько татуировок и злость. И вот как-то созвал он в свой дом половину табора и принялся что-то отмечать. Леонид Владимирович сидит, через открытую форточку всё слышит. Слово за слово – о нём заговорили. Цыган кричит, что сейчас пойдёт и убьёт соседа. Вот прям сейчас возьмёт топор и зарубит. А кореша его ещё и подначивают.

– Ну, пробил решающий час, – подумал кардиолог, зарядил пистолет и принялся ждать.

Десять минут не прошло – цыган ломится в ворота.

– Открывай, жид! Я тебя убивать пришёл!

Леонид Владимирович спускается, руки у него трясутся, но кардиологи вообще народ крепкий, а тут ещё и какое-то странное оцепенение напало. Подходит к воротам, открывает.

Цыган вламывается во двор. Все его кореша ждут на крыльце, курят, смотрят, чем дело кончится.

– Убью! – ревёт цыган, поднимая топор.

И тут доктор разрядил пистолет ему в лицо. Признаётся, что хотел убить, но в последний момент ангел отвёл руку в сторону. Газовик грохнул, отрывая цыгану ухо, часть скальпа. Сосед завопил и как подкошенный рухнул на асфальт. Со стороны картина ужасная. Цыган ползает на четвереньках по двору, из огромной раны на голове хлещет кровища, контузию опять же, никто не отменял. Кореша орут, но броситься на помощь главарю боятся.

Доктор сгрёб оглушённого соседа за шиворот, подволок его к крыльцу и бросил под ноги друзьям.

– Ну, что?

– Слушай, не убивай! – хором заорали цыгане. – Это он сам! Это не мы!

– Чтоб завтра вас тут не было! – сказал доктор. – Цыган не может жить рядом с евреем.

И ушёл. Наутро он с удовольствием наблюдал, как сосед с перебинтованной головой руководит погрузкой вещей. Дом простоял пустой ещё полгода, а потом его продали.

К слову, дом, построенный на человеческом горе, не принёс новому хозяину счастья. Через пару лет его нашли в комнате верхнего этажа в петле. С тех пор так и стоит пустой.

История на этом не кончилась. Через некоторое время цыган забыл урок и стал снова похаживать вокруг дома Леонида Владимировича. Активизировались и соседи с другой стороны. Но, на счастье доктора, один раз утром в его клинику привезли с инфарктом большого милицейского начальника. Леонид Владимирович высокого чина спас, и тот, выписываясь, пообещал:

– Ты, Владимирович, если что – звони. Помогу, чем могу.

И когда цыгане снова оборзели, кардиолог про обещание милицейского начальника вспомнил. И позвонил.

Где-то через два часа к деревянному цыганскому дому подъехали два микроавтобуса. Из них вышли вооружённые люди в масках, выгнали цыган на улицу, а потом подняли дом на домкратах и скинули с фундамента. И уехали.

С тех пор соседи обходили дом доктора за километр. А его коллеги, если возникал конфликт с потомками Будулая, шли прямиком к Леониду Владимировичу. Достаточно было его появления в зоне конфликта, чтобы цыгане затихали и разбегались.

Студенческие истории

В медицинском университете на одном потоке со мной учился Гриша. Такие Гриши – набор стереотипов про сельских жителей – есть, наверное, в каждом вузе страны. Мой однокурсник был медлителен, обманчиво туповат и прост, как кирпич. Прибавьте к этому 190 см роста и центнер веса – и это будет Гриша.

Поступил он по облегчённому сельскому конкурсу и мечтал уехать обратно в свой глухой угол, чтобы там лечить людей. Учиться ему было мучительно трудно, но Гриша не сдавался. И от простоты его случались с Гришей всевозможные казусы.

Курс лекций по физиологии вёл у нас вредный и очень принципиальный профессор. Больше всего на свете этот профессор не любил, когда на его лекции опаздывают. Поэтому, заходя в аудиторию, он запирал за собой дверь и оставлял «опоздунов» томиться в коридоре. В конце лекции он дотошно переписывал отсутствующих и опоздавших, а потом на экзамене донимал их дополнительными вопросами.

Всего этого Гриша не знал. На втором курсе со студенческой голодухи он устроился подрабатывать на стройку. И первые лекции по физиологии пропустил.

И вот – раннее осеннее утро. В огромную аудиторию на триста человек с грохотом вбегает табун студентов. Шум, гам, хихиканье девчонок. Раздаётся звонок, и в аудиторию, как Штирлиц, входит вредный профессор. Окидывает взглядом притихшую толпу и аккуратно запирает дверь изнутри.

– Итак, коллеги. Тема сегодняшнего занятия…

И тут дверь со скрипом прогибается внутрь. Очевидно, что кто-то опоздал на минуту и пытается запрыгнуть в последний вагон.

– О, опоздун, – на лице профессора появляется ехидная улыбка. – А что я говорил вам на первой лекции.

Дверь трещит снова.

– Упорный какой, – удивляется профессор.

Мы переглядываемся. Весь поток, кажется, на месте. Точно! Не хватает Гриши! Мы же не предупредили его о пунктике препода насчёт опоздавших.

Дверь стонет.

– Можешь не стараться, не получится, – ехидничает препод.

И тут раздаётся глухой удар. Хлипкий замок двери не выдерживает, створка распахивается и с грохотом бьёт о стену. В проёме появляется заспанный Гриша.

– Извините, – густым басом говорит он. – Дверь, наверное, рассохлась, плохо открывается.

Гриша прошёл мимо оторопевшего профессора и невозмутимо сел на первый ряд.

От такой наглости препод слегка ошалел. Посмотрел на выломанную дверь, на Гришу, снова на дверь.

– Да вы продолжайте, продолжайте, – милостиво разрешил Гриша.

Профессор кашлянул и начал лекцию. И дверь после этого случая больше не запирал.

Вторая история случилась, когда мы окончили первые курсы и перешли к практике в многочисленных клиниках города.

Однажды к нам на лекцию по педиатрии пришла симпатичная молодая преподавательница, откашлялась в микрофон и представилась:

– Самохвал Светлана Викторовна. Ассистент кафедры.

Медики всегда отличались специфическим чувством юмора. Девушка была маленькая, хрупкая. Конечно же, вскоре мы переименовали её в Самосвал.

Гриша на педиатрию забил. В конце концов, педиатром он быть не хотел. На лекции не ходил вообще, практикумы пропускал. А так как занятие вели разные преподаватели – Светлану Викторовну он ни разу в глаза не видел. И вот таким макаром дотянул Гриша до сессии с неподписанной зачёткой. Сунулся к заведующему кафедрой – тот в отпуске, оставил после себя Светлану Викторовну зачёты ставить и улетел в тёплые края. А сессия всё ближе. Гриша рвёт на себе волосы, в глазах паника. Наша староста ему и говорит:

– Экзамен завтра, вали к Самосвалу, она тебе зачёт подпишет, она добрая.

Гриша про прозвище преподавательницы ни сном ни духом. Решил, что если Самосвал – то что-то грозное, предпенсионного возраста. Заходит в ординаторскую и тут его клемануло – напрочь забыл, как преподшу зовут. А как она выглядит – он и не знал никогда. Увидел симпатичную девушку в белом халатике – решил: медсестра, наверное. И говорит:

– Слушай, мне преподшу найти надо. У неё ещё фамилия такая странная – то ли Грузовик, то ли Камаз.

Зачёт Гриша подписал только через полчаса, когда Светлана Викторовна перестала кататься по полу от смеха.

К нашему удивлению, университет Гриша закончил. И сейчас с успехом трудится травматологом в районной больнице своего родного края. Ценится как хороший специалист.