Текст книги "Годы в белом халате"

Менингит

Наверное, каждый из вас не раз слышал от любимой бабушки: «Надень шапку, а то менингитом заболеешь!» И каждый отмахивался от её советов, мол, что со мной может случиться! Не хочется портить причёску, или пацаны во дворе засмеют. И, выбегая во двор, под снег и ветер, комкал ненавистную шапку в кармане.

Я тоже так делал. И не раз. Особенно когда поступил в медицинский и узнал, что хождение без шапки и заражение менингококковой инфекцией – это немного разные вещи.

Но на одном из курсов я устроился на работу в реанимацию, в которой для инфекционных больных были отведены две специализированные палаты. А когда очень близко увидел проявления этой страшной болезни, начал шапку надевать. На всякий случай.

Сразу оговорюсь. При современном уровне медицины диагноз «менингит» не так страшен. Даже если он непосредственно связан с менингококковой инфекцией, он достаточно успешно лечится антибиотиками, обходится без тяжёлых последствий и несмертелен. Главное вовремя выявить!

Так что, если вам будущей зимой доведётся попасть в инфекционное с данным диагнозом, не стоит рвать на себе волосы и писать завещание. Слушайте врача и следите за своим здоровьем, а то получится, как в следующих случаях.

Пациент Иванов попал в реанимационное отделение во время острого кризиса, связанного с запущенным случаем менингококковой инфекции. Дядька был солидный. Даже длительное больничное заключение и тяжёлая болезнь не смыли с его лица и фигуры отблески важности и величия. До больницы он был очень большим начальником в каком-то министерстве. Таким большим, что главный врач чуть ли не ежечасно звонил в реанимацию и спрашивал, как дела у пациента Иванова.

С инфекцией врачи справились. Но вот обратился пациент слишком поздно, и болезнь оставила свои последствия. Как-то вечером во дворе больницы останавливается белый «мерседес», и выходит из него дама в бриллиантовых серёжках и норковой шубке. Дама в годах, но очень ухоженная – маникюр, причёска, пластика лица, всё такое. Дама паркуется, подперев машину главного врача, и цокает каблучками в реанимацию. За дамой тянется шлейф дорогущих духов, медсёстры, проходящие мимо, завистливо вздыхают.

В реанимации даму уже ждут. Звонок от вышестоящих товарищей поступил ещё днём. Поэтому в святая святых – реанимационную палату с инфекционным больным – гражданку Иванову допустили, приняв все возможные меры предосторожности. И вот заходит она, вся такая серьёзная и деловая, с сияющей улыбкой на лице, а супруг её обкакался, налепил из фекалий шариков, выложил рядком и с интересом разглядывает.

Дама как стояла, так в обморок на пороге и рухнула. Благо, санитары тренированные, подхватили, не дали слишком сильно головой о плитку приложиться.

Минут через пять дама пришла в себя. Каблучки уцокали обратно во двор. Белый «мерседес» с пробуксовкой рванул прочь.

– Бросит она его, – авторитетно заявила тётя Нюра, опытная больничная санитарка. – Кому он теперь нужен.

Ещё более нехороший случай произошёл буквально через неделю. У нас в отделении тихо почил от застарелого гепатита древний наркоман Петров. Употреблять Петров начал ещё при орденоносном Леониде Ильиче, поэтому в среде определённых личностей считался долгожителем. Гепатит и последующая за ним кончина являлись естественным следствием его образа жизни.

И вот повезли мы товарища Петрова в морг, а на одном из столов лежит фарфоровая кукла. Вкруг неё – торжество некрасивой смерти. Подвязанные челюсти, старческий варикоз, пару кровавых каш после ДТП. Да и наш Петров отнюдь не красавец.

А куколка лежит вся такая белая, кожа чуть не светится. Уж на что наша медсестра Катя железная баба была, и то всхлипнула и бросилась из морга дрожащими руками сигарету прикуривать.

Куколке было пять лет. Любимая дочь у любящих родителей. Молниеносная форма менингита. Пары дней оказалось достаточно.

Так что берегите себя. И, выходя вечером на улицу под снег и дождь, послушайте свою бабушку. Наденьте шапку. На всякий случай.

Не разговаривай с наркотиками

На третьем практикуме по патологической анатомии преподаватель привёл нас в секционный зал городского морга и спросил с загадочной ухмылкой:

– Курящие есть?

Половина группы призналась, половина стеснительно промолчала.

– Тогда смотрите! – препод кивнул на стол. – Пациент Н., 42 года, рак лёгких.

И он широким жестом открыл заранее распиленную грудную клетку лежащего на столе тела.

Мы увидели лёгкие, покрытые чёрными оспинами копоти, а в самом центре виновницу преждевременной смерти пациента Н. – огромную опухоль, пустившую свои щупальца-метастазы в околосердечную сумку.

Курить я не бросил. Впрочем, как и все мои одногруппники. Но наглядный урок получил.

А вот работая на третьем курсе в реанимации одной больницы, я близко столкнулся с последствиями употребления тяжёлых наркотиков. И вот тут примеры были настолько яркими, что навсегда отбили у меня желание даже пробовать что-либо подобное.

В отдельно стоящем здании больницы располагалась крупнейшая в стране наркология, в которую со всех концов родины свозили пациентов с ломкой. Некоторым было так плохо, что они попадали к нам в реанимацию. Об этих я и расскажу.

Как-то осенью на носилках привозят к нам молодого цыгана. История грустна, как шекспировские пьесы. Потомок Будулая пару лет колесил по северным областям России, зарабатывая деньги на жильё. Каким путём он это делал – не знаю. Но в столицу вернулся с приличной суммой. По тем временам – как раз на скромную двушку. С покупкой квартиры что-то не заладилось: то ли продавцы не доверяли смуглому покупателю, то ли в цене не сходились. Но от расстройства цыган принял гениальное решение. Снял какой-то гараж и на два месяца ушёл в наркотические сны. Постепенно заработанные деньги кончились. И цыган словил синдром отмены, а проще говоря, ломку. Хреново ему было неимоверно. Ни лежать, ни сидеть он не мог. Катался по полу и глухо выл днём и ночью. Танцевал с воткнутой в вену капельницей, чтоб хоть как-то отвлечься. При выписке он обнимал меня, торжественно клялся, что больше ни-ни, никогда не притронется к этой гадости.

Вернулся через полгода.

История вторая.

Из того же отделения в сопровождении двух милиционеров с оружием привозят худого, как скелет, товарища. Товарищ в поисках денег на дозу нанёс престарелым родителям тяжкие телесные повреждения, приведшие к их смерти, и ждал перевода в казённый дом. Парню 23 года, выглядит, как пожилой узник Бухенвальда. Полчаса медсестра с двадцатилетним стажем искала у него вену, чтобы воткнуть иглу капельницы. Вен не было.

– Давай я сам, – клацая зубами от ломки, предложил пациент.

Опытными пальцами он подхватил иглу и ткнул себя куда-то в пах. Практически не глядя. Профессионал, чтоб его!

Три дня пациент провёл у нас, всё то время возле его палаты дежурили милиционеры. А потом увезли в места не столь отдалённые на очень длительный срок. Учитывая его состояние – на всю оставшуюся жизнь.

История третья.

Из того же отделения привозят молодого парня. Его трясёт, зубами скрипит, но чего-то улыбается как идиот.

– Вечер добрый, – с порога кричит он на всю реанимацию.

– Иванов, гад, опять ты?! – рычит постовая медсестра. – Ты же обещал.

– Да у вас такие красавицы работают, что не грех и вернуться, – лыбится Иванов. – Братана уже выписали?

– Да месяц уже, как выписали. Он что, дома так и не появился?

– Не-а, – радостно отвечает пациент. – Может, здесь и встретимся.

– Семья кретинов, – рассказывает мне медсестра. – Отец и два брата. Сидят плотно на игле, попадают к нам по очереди. Бывает, по полгода друг друга не видят, хоть и живут в одной квартире. Больница для них как место свидания.

– А брата его и правда месяц назад выписали?

– Правда, – мрачно кивает медсестра. – Только выписали в морг. Организм передоза не выдержал. А если и этот не притихнет – они очень скоро встретятся.

В середине года я из реанимации ушёл.

А всего через месяц, стоя в очереди в аптеке, увидел молодую парочку. Парень и девушка лет двадцати, не больше, одетые очень прилично, но с горящими глазами и трясущимися руками, вломились в аптеку и, растолкав очередь, протянули фармацевту скомканную бумажку.

– Шприц пятёрку, пожалуйста.

Фармацевт посмотрела на них с жалостью, шприц отдала, и молодые влюблённые ускакали в сторону ближайшего подъезда. Намётанным глазом я определил у будущих пациентов нашей реанимации приближающиеся волны ломки.

Вот такой вот «Реквием по мечте».

Пациент «ноль»

Эта история случилась в те времена, когда оказаться в Африке можно было двумя путями. Нужно было либо украсть очень много денег, надеть малиновый пиджак и отправиться бухать в Египет либо пойти контрактником в армию. Тогда существовал шанс оказаться на передовой борьбы коммунизма и капитализма в каком-нибудь Алжире или Конго. Герой моего рассказа решил пойти первым путём. Но освоенный новыми русскими Египет показался ему скучным. Ведь пацаны там уже бывали. И тогда он украл побольше и отправился на сафари не куда-нибудь, а в саму Кению. Кого подстрелил великий последователь Буффало Билла и Давида Ливингстона – об этом история умалчивает. Но вечером, запивая местное пиво ирландским виски, он познакомился с одной из жарких темнокожих красоток, с которой и имел непродолжительный, оплаченный валютой контакт.

Вернувшись на родину, герой вместе с заслуженной гордостью перед коллегами внезапно почувствовал лёгкое недомогание. Выражалось оно в лёгком, но стабильном повышении температуры описываемого организма до 38–38,5 градусов. Прочие симптомы отсутствовали. Что такое 38 градусов для героя? Ерунда. Пациент закинулся пригоршней парацетамола и отправился покорять развивающийся рынок. Однако уже через три-четыре дня он почувствовал, что дело плохо. Самыми лошадиными дозами жаропонижающего температура сбивалась на два-три часа. А потом проклятый градусник снова показывал 38.

Пациент поступил в инфекционное отделение нашей больницы на пятый день борьбы и был срочно помещён в изолированный блок. Все контактные лица взяты в оборот отделением эпидемиологии. Заведующий отделением растерянно разводил руками. На его чашках Петри что-то росло – но что? Заведующий такого отродясь не видел. Анализы отправили в столицу, но и там развели руками. Тем временем пациенту поплохело не на шутку. Да так, что в изолированный блок были на всякий случай доставлены пару аппаратов из реанимации. Комплексное лечение и целый перечень антибиотиков давали весьма слабый результат.

Главный врач больницы всерьёз рассматривал вариант в случае смерти пациента сжечь инфекционное отделение для предотвращения зомби-апокалипсиса.

На десятый день изоляции передовая медицина всё-таки одолела африканскую инфекцию. То ли бычий организм пациента всё-таки выдержал, то ли лошадиные дозы антибиотиков сгруппировались и дали бой неизвестному микробу. Герой начал потихоньку выздоравливать.

В это время из столицы наконец-то пришёл ответ. Какой-то профессор в НИИ эпидемиологии распознал весьма специфическую для региона Восточная Африка инфекцию. Причём передавалась она отнюдь не воздушно-капельным путём. Такой вот привет туристу от темнокожей красотки. Инфекционисты скоординировали лечение, и герой быстро пошёл на поправку.

Но ещё пару лет по больнице ходили его слова, сказанные в лихорадочном бреду:

– Какая Африка, какой Таиланд? Крым, только Крым!

Контактные лица отделались лёгким испугом. Инфекционное генералили раза три.

Зомби-апокалипсис не случился. А жаль.

Преподаватели

Начинаешь подозревать, что юность проходит, когда приходишь в родной университет, а твои однокашники там не учатся, а преподают.

Через десять лет после выпуска дела занесли меня в стены альма-матер и, неспешно беседуя в кабинете с целым майором медицинской службы, я вспоминал своих преподавателей. Кого-то с грустью, кого-то с пронесённой через годы неприязнью.

Все такими будем

Первым хочется вспомнить основателя нашей кафедры. В годы моей учёбы ему было далеко за восемьдесят, но он стойко нёс знамя просвещения. Декан доверил ему с десяток лекций для факультета, и ветеран читал их по памяти, ни разу не заглядывая в свои конспекты.

Аудитории были большие, на 300–400 человек. Этакий амфитеатр. Ряды столов уходили под потолок, а преподаватель с микрофоном стоял где-то внизу.

И вот однажды идёт десятая минута лекции по анатомии. Читает степенный доцент. И вдруг открывается дверь, входит наш ветеран и, невозмутимо окинув взглядом аудиторию, направляется к трибуне.

На трибуне он решительно отодвигает доцента плечом, берет микрофон и говорит:

– Уважаемые коллеги, позвольте начать лекцию.

Доцент не растерялся. Аккуратно взял дедушку под локоток, осторожно спросил, в какой аудитории у него должна быть лекция, и отвёл его туда.

Вернулся, минуту помолчал, задумавшись. Потом сказал со вздохом:

– Все такими будем.

И продолжил лекцию.

Реакция нервной системы

Через год в этой же гигантской аудитории нам читали лекцию по физиологии.

– Реакция нервной системы… – нудно гудел голос пожилого профессора.

Студенты спали.

И тогда, чтобы привлечь их внимание, лектор положил на трибуну микрофон и от всей души врезал рядом с ним указкой.

В динамиках на стенах раздался дикий рёв. Студенты мигом проснулись, кое-кто вскочил. Особо спящие свалились со своих лежанок.

– Перед вами был блестящий пример реакции нервной системы на тревожный сигнал, – невозмутимо продолжил лектор. – У многих из вас сейчас наблюдается учащённое сердцебиение, дыхание и негативное отношение к преподавателю. Если кому-то необходимо срочно отлучиться в туалет – не стесняйтесь, выходите.

Выбор профессии

Был у нас в университете очень вредный профессор. Он стал профессором в довольно молодом возрасте, да ещё и проректором, поэтому очень много о себе мнил. Относился к студентам, как к мусору, и не хотел вникать в их проблемы.

Время было голодное. Стипендии категорически не хватало, родители помогали мало. Большинство студентов подрабатывали в больницах санитарами и медсёстрами.

И вот раннее октябрьское утро. Лекцию ведёт вредный профессор. В огромной аудитории полутьма. Что делает половина студентов? Правильно – спит!

Профессор засёк несколько сонь. Не поленился подняться и схватить ближайшего за шиворот.

– Почему спим на лекции? – грозно спросил он.

– Я. это. Я работал ночью, – испуганно пролепетал студент.

– Где? – сурово спросил профессор.

– В первой больнице.

– Ясно, – профессор выгнал спящих из аудитории и наутро разослал по всем больницам города петицию: «Я, такой-то проректор медицинского университета, требую от главных врачей и заведующих отделениями уволить студентов медицинского вуза с занимаемых должностей».

Я тогда подрабатывал в реанимации. Заведующий позвал меня в кабинет и развёл руками.

– Что я могу сделать? Ты же знаешь, какие связи у этого товарища.

– Знаю, – вздохнул я. И написал по собственному желанию.

Однако кушать хотелось неимоверно. И студенты начали пробивать другие направления. За месяц они освоили профессии ночных сторожей, барменов, официантов, подсобных рабочих на стройках. И внезапно поняли, что получают гораздо больше, чем санитары в больницах. Так вместо опыта и практики в медицине студенты стали получать опыт в приготовлении коктейлей и укладке кирпича.

Я лично устроился в ночной ресторан официантом-барменом и всерьёз задумывал бросить учёбу, потому что за ночь зарабатывал месячную стипендию. Ресторан был восточный. Директором работал азербайджанец Ильхан.

Ещё через месяц проректор узнал, что студенты работать не бросили, а просто сменили вид деятельности. Из вредности он взял телефон и стал обзванивать рестораны и стройки.

И тогда вечером меня позвал Ильхан.

– Слушай, тут какой-то твой профессор звонил. Спрашивал, не работают ли у меня студенты-медики.

– И что? – похолодел я.

– Я его на х… послал, – невозмутимо ответил Ильхан. – Тебе за это ничего не будет?

Университет я не бросил. А в ресторане полтора года проработал.

Уроки анатомии

На первый курс любого университета приходят в основном из школы. То есть средний возраст новоиспечённых студентов – лет 17. В глазах – огонь и желание спасать человечество. Практического опыта – ноль. На фоне этого молодняка наша группа смотрелась солиднее и старше. Во-первых, у нас был Андрей – парень после армии и какого-то ПТУ, ну и ваш покорный слуга – медучилище и работа в больнице.

И вот первое практическое занятие по анатомии. Молодняк едва раззнакомился, а мы, «деды», уже вовсю травим байки. Андрюха про армию, я про хирургию. Тут открывается дверь и входит девочка. Хрупкая блондинка с умопомрачительными глазами.

– Ты смотри, – толкает меня в бок Андрей. – Чур, я первый знакомиться.

Блондиночка обводит нашу группу чуть испуганным взглядом и внезапно садится на место преподавателя.

– Здравствуйте, – говорит она. – Меня зовут Елена Витальевна, я буду вести у вас практикум по анатомии.

Всю первую пару девушка честно старалась. Она сердито хмурила бровки и делала серьёзный вид. Но все её усилия пропадали даром, потому что прямо напротив стола преподавателя сидели два великовозрастных самца и пускали слюни. Каноничный Нестор Петрович мог посочувствовать нашему преподавателю, но не мы.

К следующему занятию мы готовились. Я поутюжил халат и достал из закромов галстук. Андрей пришёл трезвым и бритым. Но неожиданно вместо нашего ангела в аудиторию вошёл пожилой профессор.

– Вы! – вместо приветствия он ткнул пальцем в нас с Андреем. – Возьмите в лаборантской материалы.

Материалами оказалась огромная столовская кастрюля, в которой, как в супе, плавали лишённые кожи человеческие конечности и распиленная по профилю голова.

– Ты! – профессор ткнул пальцем в Анечку, нашу одно-группницу. – Достань нижнюю конечность.

Анечка побледнела. Во-первых, у неё был дорогостоящий маникюр. Во-вторых, она боялась кастрюли.

– Два! – отрезал профессор. – Кто достанет препарат?

Молодняк резко опустил головы. Профессор уже торжествовал победу, он готовился произнести длинную унижающую тираду.

Ха, не на того напал! Мы во всяких моргах и реанимациях и не такое видали.

Я закатал рукав халата по плечо и принялся демонстративно копаться в кастрюле. Одногруппники смотрели с ужасом, профессор с затаённой усмешкой. Наконец я нащупал стопу и вытащил её наружу.

– Вот! – довольно сказал профессор. – Доктор не должен быть брезгливым!

Профессор вёл у нас анатомию первые полгода. И после первого же занятия у нас с ним установились весьма тёплые отношения. А во втором семестре снова пришла наша красавица. И все мысли об анатомии выветрились из моей головы.

Жвачка

В первой истории про преподавателей я уже рассказывал про основателя нашей кафедры – престарелого профессора, который до самых последних дней своей жизни читал лекции студентам. Вспомнил про него ещё одну забавную историю.

Стать для студентов авторитетным преподавателем очень тяжело. В силу юношеского максимализма и внутреннего протеста они не придают значения ни заслугам, ни опыту. И только потом, лет через десять, понимают, какие светила читали им лекции.

Отношение к Владимиру Степановичу на нашем факультете было смешанное. С одной стороны – профессор, основатель факультета, живая легенда. С другой – старик, часто путающий аудитории, который мог посреди лекции пуститься в воспоминания. К моему третьему курсу профессору было далеко за восемьдесят и ему доверяли читать только самое простое.

И вот очередная лекция.

Утро, осенний сумрак, заглядывающий в окна аудитории. Сто с лишним человек гремят обшарпанной мебелью лектория, усаживаясь поудобнее. Раздаётся звонок, и все оборачиваются на входные двери. Профессора нет. Ну, ничего, бывает. Подождём минут пять, а там можно потихоньку сваливать.

И тут в коридоре раздаётся оглушительный топот. В аудиторию влетает запыхавшийся студент Юрик. Он опоздал, бежал всю дорогу с остановки и торопится занять своё место.

– Профессора нет?! – выдыхает он.

– Пока нет.

– Ну, слава богу, успел! – вздыхает Юрик.

И с этими словами у него изо рта вылетает огромный ком жвачки. Из-за того, что Юрик проспал, он зубы не почистил, поэтому в автобусе затолкал в рот полпачки какого-то «Дирола». А сейчас весь этот «Дирол» на полу.

– Блин! – Юрик наклонился, чтобы поднять жвачку, и по закону подлости наступил на неё, ещё больше размазывая злополучный комок по полу.

– Шухер, профессор идёт! – кричит дежуривший у двери староста.

Юрик застонал и помчался на своё место.

В коридоре раздалось характерное шарканье ног профессора. Он привычно зашёл в аудиторию, и мы затаили дыхание. Заметит – не заметит? И естественно, профессор наступил на злополучную жвачку. На секунду он замер, на лице отразилась буря чувств.

– Ну вот, – профессор обвёл взглядом ряды покрасневших студентов затуманенным страдальческим взглядом и начал угрюмо разглядывать подошву. – Ну вот, жвачка.

На задних рядах кто-то не выдержал и сполз под парту, задыхаясь от смеха.

– И совсем не смешно, – строго заключил профессор и вышел из аудитории. Кроме характерного шарк-шарк, из коридора доносилось противное чмок прилипавшей к полу жвачки. И тут мы не выдержали. Хохот стоял такой, что прибежал испуганный декан. Лекция была безнадёжно сорвана. Но, несмотря ни на что, на следующий день профессор явился на лекцию в своих неизменных потёртых ботинках, и его торжественное шарк-шарк известило о его появлении задолго до того, как он открыл дверь. Мы встретили Владимира Степановича аплодисментами, а он, словно постаревший президент, махнул рукой и, раскрыв тетрадь, начал лекцию.

Юрик отделался лёгким испугом. Сдавать его никто не стал, а жаловаться профессор и не подумал.

Техасская резня

А на третьем курсе у нас началась практика по психиатрии. Приезжаем первый раз в огромный центр психиатрии, шарахаемся от встречных пациентов в синих больничных халатах.

Зрелище не для слабонервных. По коридорам ходят люди со странными улыбками. Кто-то пускает слюни, кто-то активно общается с невидимым собеседником. И среди всего этого хаоса – монашки женского монастыря, несущие послушание в клинике.

Возле учебного кабинета нас встречает пожилой преподаватель и ведёт в свой кабинет. Кабинет – характеристика его владельца. На стене висит огромный чёрно-белый портрет Высоцкого. Под ним на столе бобинный магнитофон (на дворе начало 2000-х). Кабинет прокурен до желтизны обоев.

– Присаживайтесь, – преподаватель кивает нам на кресла и запирает дверь.

Стало немножко жутко. Мы этого человека в первый раз видим. Да ещё и насмотрелись, пока дошли, на всяких товарищей.

– Простите, – ослабшим голосом пищит староста. – А зачем вы дверь закрыли?

– Зачем? – препод делает зловещее лицо и поворачивается к нам. – А я сейчас расскажу. В качестве первого урока. В прошлом году был у меня пациент. Обычный пациент со стандартным диагнозом. Лечил я его долго и успешно. И казалось мне, что все идёт как по учебнику. Но в мозгу безумца творятся странные вещи. Почему-то решил он, что основной его враг – это я. И необходимо меня уничтожить. Пациент показывает неплохую динамику, и я рекомендую ему трудотерапию для скорейшего выздоровления. Монашек видели? Так вот эти милые дамы организовали на базе нашей клиники несколько цехов. Столярный, швейный, ещё какой-то. Пациенты там трудятся и быстрее выздоравливают. Очень полезное начинание.

Мой пациент попадает в столярный. И в один прекрасный день выносит за пазухой топор, поднимается на этот этаж, входит в мой незапертый кабинет и без всякого предупреждения наносит мне удар.

Мы замерли.

– И что?

– Что-что? Убил, – усмехается преподаватель. – Вот смотрите.

И он провёл пальцем по нескольким глубоким зарубкам на полированной столешнице.

– Каким-то чудом я увернулся, нажал тревожную кнопку и принялся бегать вокруг стола. Пациент за мной. Пока прибежали санитары, мы кругов восемь сделали. А мне, между прочим, – шестьдесят лет. С тех пор я кабинет всегда запираю. И вам советую. Кому нужно – постучит.

Бабушка Хаммурапи

Ну и конечно же, любой рассказ о преподавателях нашего вуза не может обойтись без эпичнейшего доцента кафедры истории медицины, которую все первокурсники до сих пор вспоминают с содроганием. Её звали бабушка Хаммурапи.

Отличительной чертой доцента был ужасный, очень заметный парик.

Уверен, что обстоятельства, при которых бабушка Хаммурапи потеряла свои волосы, весьма трагичны, и смешного тут нет. Но как она носила свой парик! Женщина обычно в любых обстоятельствах следит за собой. Но бабушка Хаммурапи просыпалась с утра, с размаху нахлобучивала парик как придётся и шла учить студентов.

Обращалась она с этим предметом тоже весьма вольно. Например, могла во время лекции начать раздражённо поправлять парик, потому что он лез ей в глаза. И увлечься этим процессом минут на пять.

Как-то одна из студенток вывела из себя бабушку Хамму-рапи. И преподавательница ощутила непреодолимое желание запустить чем-нибудь в запинающуюся девушку. Журнал посещений? Жалко. Ручку? Слишком мелко. И бабушка пожертвовала тем, что всегда было у неё под рукой. В студентку полетел пыльный парик.

Она страдала, когда нерадивый студент по ошибке называл Павлова Иваном Павловичем, а Боткина Сергеем Владимировичем. Она кричала, если мы путали даты. Если в один день стояли занятия по анатомии и истории медицины, мы жертвовали анатомией, чтобы выучить историю.

Однажды на утренней лекции бабушка Хаммурапи была не в духе. А в аудитории больше полутора сотни студентов. Диктует преподавательница быстро, поэтому с рядов периодически доносится шелест переворачиваемых страниц. И вот этот шелест внезапно стал очень раздражать нашу эпичную преподавательницу. Терпела она минут пять. А потом резко вскочила, швырнула в первые ряды микрофон, завопила:

– Да прекратите вы шелестеть страницами!

И выскочила из аудитории. Студенты замерли ошарашенные. Минуты две никто не мог произнести ни слова. А через эти две минуты бабушка Хаммурапи успокоилась, снова вернулась в аудиторию, подобрала микрофон и как ни в чём не бывало продолжила лекцию.

Несчастные, которые со второго и третьего раза не смогли осилить её предмет, были вынуждены приходить к бабушке Хаммурапи домой. Они рассказывали ужасные вещи. Бабушка Хаммурапи очень любила цветы. Но не какие-нибудь банальные орхидеи в горшочках и не охапки роскошных роз. Она любила искусственные цветы. Коллекция её была весьма обширна. Пластиковые веточки с пыльными бутонами покрывали все стены, и от этого квартира бабушки Хаммурапи напоминала то ли мавзолей, то ли бюро ритуальных услуг. Мой коллега поделился следующей историей:

«Идёт в главном корпусе лекция по истории медицины, читает бессмертный Король-Лич в образе бабушки Хамму-рапи. Как вам наверняка известно, лекции бабуля проверяла дотошно, поэтому конспектируют ВСЕ.

И вот ситуация – середина лекции, бабушка вещает с подиума про работы Гиппократа и тут в лекционном зале вырубается свет (лекционные аудитории у нас в главном корпусе особенные – там всего три окошка, и те где-то под потолком). Наступает темнота кромешная, никто ничего не видит – и тут бабушка стучит микрофоном по тумбе (на что тот оглашает соответствующий ушераздирающий звук) и выдаёт очередной эпик: “Так, микрофон работает, пишем дальше!”

Но нашего студента так просто не взять, особенно если он в темноте почувствовал себя безнаказанным, – с галёрки голос: “А подсветите микрофоном, пожалуйста, а то не видно, куда писать”».

А следующую историю рассказывал товарищ, который на военном факультете учился. В общем, военфак, как всем известно, кроме учёбы обременён ещё и военными обязанностями (читай – дежурства, жизнь в казарме по уставу и т. д.), соответственно, из-за жёсткой нехватки времени, зачастую на учёбу забивался небольшой болт, особенно это касалось предметов, которые не были связаны с будущей профессией. В число таких предметов, естественно, входила история медицины, поэтому в группе, где учился мой товарищ, не было ни одного студента с нормальной отметкой – сплошные точки в журнале (у Хаммурапи это было чревато проблемами – обязательная пересдача по конкретной теме, за которую стоит точка).

Что бы сделал обычный студент в такой ситуации? Естественно, постепенно отрабатывал бы темы, по которым стоят точки, и сдавал бы их более-менее успешно, как повезёт. Во-енники решили всё проще – в одну из перемен, когда бабуля ушла в туалет и опрометчиво оставила журнал на столе, они просто вместо точек поставили себе оценки. Вернувшись, бабушка не заметила подвоха и даже хвалила группу как особо успевающую… хотя буквально на прошлом занятии всех обещала засадить и вообще выгнать из универа, т. к. НИДАСТОЙНЫШ