Текст книги "Годы в белом халате"

Новогодний подарок

Есть старый анекдот.

Приходит пациент к проктологу и говорит:

– Доктор, у меня там что-то колет.

– Ну, снимайте штаны, показывайте. Да у вас там роза!

– Это вам, доктор.

Вот и у нас в больнице под новый, 1999 год было что-то похожее. 31 декабря, ранним утром, когда все нормальные люди ещё спали, один молодой человек, гулявший всю ночь и готовивший печень к новогодним праздникам, вдруг вспомнил, что забыл принести ёлку домой. А прошлогоднюю ещё в сентябре выкинул. Идёт он, грустный, по спящему городу, залитому огнями праздничной иллюминации, и вдруг видит чудо. На площади, перед зданием горисполкома, возвышается огромная роскошная ель. Один Бахус знает, что в этот момент повернулось в мозгу нашего героя. Он решил, что именно эта ель достойна того, чтобы стоять в его квартире.

Но вот незадача. Высота потолков в квартире метра три, а ёлка – все пятнадцать. Герой думал недолго. Было принято решение похитить самую красивую часть ели, а именно – верхушку.

Сказано – сделано. Молодой человек лихо перемахнул низкий барьерчик, ограждающий городскую ёлку, и полез покорять вершины новогоднего дерева. Всё бы закончилось хорошо, и верхушка украсила бы скромное жилище, но на беду мимо проходил доблестный патруль ночного дозора. Стражи порядка заметили зимнего ёлколаза и вежливо попросили его спуститься вниз и не нарушать общественный порядок.

Ну, как вежливо? Предлоги в их фразах точно были печатные.

Молодой человек осознал ошибочность своего поступка и начал спускаться. Любой кот расскажет вам, что забираться на дерево проще, чем спускаться вниз. Вот и наш герой это понял. Где-то на середине ёлки конечности и сила тяжести подвели его, под сапогом хрустнула предательская ветка, и покоритель вершин навернулся на обледенелую брусчатку площади. Сломал большую берцовую, ушиб ягодичные мышцы, но в общем отделался легко. Стражи порядка взгрустнули, но пришлось им ёлколаза вместо отделения везти в ближайшую больницу. А ввиду незначительности преступления и близости новогодних праздников махнули на него рукой, мол, идиот, сам себя наказал.

Пациент сидит, болтает уцелевшей ногой и в ожидании врача поглядывает на симпатичную медсестру, заполняющую на него бумаги. И тут лицо героя озаряет улыбка.

– Девушка, а у меня для вас подарок!

– Что ещё? – настораживается медсестра.

Пациент широким жестом распахивает на себе одежды, а там, под майкой, прижатая заиндевевшими колючками к тёплому телу, притаилась обломанная ёлочная ветка. С мишурой и стеклянной игрушкой.

– Это вам, девушка.

Новый год встречали в отделении. Ближе к полуночи привезли двух подравшихся пьяных Дедов Морозов, и стало совсем весело.

Я к чему это всё. Если, не дай бог, угораздило вас в новогоднюю ночь оказаться в больнице, радуйтесь, что не в другом месте. Постарайтесь отметить этот праздник радостно. Но только не надо, как герой-ёлколаз, круша свежий гипс, играть в коридоре утками в кёрлинг.

Основы техники безопасности

Рабочие различных заводов и фабрик – удивительные люди. Сколько их привозили в нашу больницу, не счесть. И каждый со своей историей. Такое ощущение, что в момент травмы в человека вселяется какой-нибудь инопланетный дух, который с криком «Пацаны, смотрите, как я могу!» заставляет рабочего голыми руками схватить раскалённую болванку весом в полтонны и вдобавок уронить её себе на ногу. Иное объяснение для некоторых травм не подходит.

Однажды вечером привозят на скорой гражданина в синем комбинезоне. Гражданин идёт наощупь, потому что крепко зажмурил глаза. Отличительная примета – загар у пациента прямо тропический и почему-то только на лице. Это в марте-то. На Канарские острова наш пролетариат пока не ездит, значит, причина в ином.

– Ну и что у нас случилось? – со вздохом спрашивает дежурный врач. – В солярии заснул?

– Если бы, – мрачно отвечает пациент.

Работал он электриком на одном предприятии. И вдруг в одном из цехов понадобилось удлинить силовой кабель. Да поправят меня электрики, если я неправильно рассказываю. Пациент по всем правилам обесточил кабель, повесил табличку «Работают люди». И принялся возиться с кабелем. А, по классике жанра, мимо шёл его напарник. Увидел открытый щиток, выключенный рубильник, а читать его, конечно, в школе не научили. Ну и вернул рубильник в прежнее положение.

Пациента спасло то, что в этот момент он держал в руках два силовых кабеля за изолированные части. И то, что напарник, врубив электричество, крикнул в пустой цех:

– Эй, есть кто-нибудь?!

То есть сначала врубил, потом крикнул – поняли иронию?

Пациент на крик обернулся и приблизил два конца кабеля под напряжением в пару тысяч вольт друг к другу. Коснуться не успел. Между проводами возникла голубоватая дуга, и сумрачный цех озарила яркая вспышка. Результат привезли нам.

Неделю невезучий электрик проходил с повязкой на глазах. Тропический загар слезал с его лица вместе с лохмотьями кожи. Напарник приходил через день, протаскивая мимо бдительной медсестры заветную пол-литру. То ли врачи помогли, то ли народная медицина – зрение незадачливому пациенту вернули. А фингал с лица напарника сошёл ещё быстрее.

Вторая история могла бы претендовать на премию Дарвина, но и в этом случае рабочему повезло, да и отечественная медицина не ударила в грязь лицом.

В цех штамповки пришёл молодой рабочий, и его поставили к мощному прессу в напарники к более опытному пролетарию. Приблизительно через неделю работы в прессе что-то разладилось, он стал работать неравномерно и под конец совсем сдох.

– Ты покури, пока я схожу за ремонтником, – сказал опытный рабочий. И ушёл.

Терпения молодого хватило минут на пять.

– Да что там разбираться, я сам все сейчас настрою, – гордо сказал в пустоту новичок. И полез в переплетение железок.

Хорошо, что целиком не успел залезть. В тот момент, как правая рука горе-наладчика по плечо погрузилась в механизм агрегата, пресс решил в последний раз сработать. Новичка привезли в больницу в глубоком шоке. У него были раздроблены все кости руки, включая мелкие кости запястья. Понадобилось два года и четыре операции, чтобы восстановить двигательные функции. Итог – инвалидность в девятнадцать лет, полгода страха перед возможной ампутацией и превращение в левшу.

Третья история произошла летом.

Сидим в приёмной, никого не трогаем, идёт вялое поступление плановых больных. Бумажки пишем, животы щупаем. Тут входит в приёмку мужик с топором. А на топоре профессиональные взгляды различают засохшие брызги крови! Все на секунду замирают. Пальцы медсестры медленно ползут к тревожной кнопке.

– Где тут хирург? – добродушно спрашивает мужик.

– А вам зачем? – нежно спрашивает медсестра.

Пальцы коснулись гладкой пластмассы кнопки! Сейчас нажмёт!

– А вот, – мужичок невозмутимо протягивает обычный полиэтиленовый пакет с чем-то окровавленным. – Пальцы я себе отрубил, привёз пришивать.

Оказалось, мужик – работник местного лесхоза. Они в двух километрах от больницы что-то рубили, он заболтался с корешем, отвлёкся и отхватил себе указательный и средний на левой руке. Паниковать не стал. Отхлебнул из заветной бутылки для обезболивания, пальцы в пакетик собрал и на своих двоих к нам пришёл. Так и топал по городу с топором и в кровище. Думаю, встречные милицейские патрули от него разбегались.

Пальцы пришили, повязку наложили, и тогда хирург спросил пациента:

– А топор-то вы, милейший, зачем с собой взяли?

– У нас в лесхозе – ворьё на ворье! – добродушно ответил рабочий. – Ежели что без глазу пять минут полежало – считай, нет его! А топор у меня хороший, острый. Очень не хотелось, чтоб его украли.

Старики-разбойники

Я стараюсь уважительно относиться к людям пожилого возраста. В конце концов, все такими будем, и кто знает, не получится ли из меня сварливый дед, гоняющий подростков в автобусах. Но любой медик скажет вам: самые трудные в общении пациенты – это именно старики. Кого-то жалко, кого-то хочется пинками выгнать из больницы.

В небольшом городке Беларуси жила бабушка. Обычная бабушка-пенсионерка, всю жизнь отработавшая то ли бухгалтером, то ли экономистом, не суть важно. Выбирайте любую самую мирную и интеллигентную профессию. Нарожала детей, дождалась внуков, вырастила и их. А на склоне лет приключилась с бабушкой беда, которая довольно часто приключается с людьми её возраста. Упала бабушка с небольшой вроде бы высоты и заработала перелом шейки бедра.

Для женщины в возрасте в начале двухтысячных почти приговор. Многие месяцы лечения, реабилитации, и не факт, что всё пройдёт гладко. У организма уже нет сил восстанавливаться.

Любящие внуки и дети бросились к лучшим в столице врачам. Получили десяток консультаций и в конце концов скинулись бабушке на дорогущий эндопротез. Операцию проводили в той клинике, где я подрабатывал по ночам, будучи студентом медуниверситета. Операция сложная, да и возраст у пациентки солидный. Поэтому сразу из операционной перевезли её по длинным подземным коридорам в отделение интенсивной терапии. И оставили под наше наблюдение.

Ночная тишина опустилась на больницу. В реанимации трое пациентов – благодать. Сидим, чаи гоняем, истории из жизни рассказываем. Все три пациента – как на ладони, видны через стеклянные перегородки. Попискивают аппараты, негромко гудят лампы.

Часа в два ночи бабушка с эндопротезом слегка отошла от наркоза, но продолжала находиться в состоянии помрачённого сознания. Поэтому внезапно решила, что она дома. И ей немедленно стоит сходить в туалет. Бабушка резко села, свесила ноги с койки и принялась вставать. Все её манипуляции вовремя заметила постовая медсестра. Сорвалась с места и бросилась к пациентке.

– Подождите! Вам нельзя вставать! У вас протез только после операции.

В ответ – трёхэтажный мат. Медсестра чуть опешила. Вот тебе и бабушка – божий одуванчик, тридцать лет в бухгалтерии. Но за здоровье пациентки борется. Вцепилась в старушку и не даёт ей встать. На крики прибегает санитарка. И они вдвоём с медсестрой пытаются уложить бабушку обратно на койку. Бабушка посылает всех в эротические путешествия разных цветов и не оставляет попыток прорваться к туалету. Проявляет чудеса силы и храбрости в свои восемьдесят. Хрупкая медсестричка и пожилая санитарка летают по палате, как бабочки. Все попытки уговорить её игнорируются полностью – бабушка в неадеквате.

На шум из ординаторской подтягивается врач. Грозно смотрит на бои без правил.

– Это что тут происходит?

Услышав мужской голос, бабушка затихает. Медсестра и санитарка поспешно приводят себя в порядок и оправдываются.

– Ну чего вы так сразу? – врач подходит к пациентке, проверяет, не выскочили ли от борьбы капельницы. – Надо с пациентами по-доброму, успокаивать их.

И тут затаившаяся бабушка с воплем индейца-чероки вцепляется ему в кисть сточенными, но очень острыми зубами.

– Ой! – вскрикивает врач.

Бабушка рычит сквозь зубы, грызёт его руку. Врач бледнеет, но держится.

– Марина, возьмите, пожалуйста, на посту ремни и фиксируйте пациентку, пока она занята.

– А как же вы?

– Я продержусь ещё минут пять. Но вы поторопитесь.

Бабушку привязали к койке, и только тогда врач осторожно освободил окровавленную кисть.

– Вот видите, производственные травмы бывают не только на заводах, – вздохнул он. И пошёл раны обрабатывать.

Бабушке вкололи успокоительного, и она опять затихла.

Утром пациентка проснулась и встретила персонал с улыбкой.

– Девочки, а чего это вы меня привязали? Никак я с протезом собралась куда-то?

Медсестра, только что замазавшая тональником свежую царапину на щеке, мрачно посмотрела на неё.

– Я под наркозом ничего секретного не рассказывала? – захихикала бабушка. – А то мне говорили, что люди такие истории выдают.

– Нет, ничего особенного, – сказала медсестра, вспоминая бабушкин трёхэтажный мат. – Всё было хорошо.

– А чего это доктор по отделению с перебинтованной рукой ходит?

– А у него собака дома. Доберман. Вот и не поделили чего-то.

Через пару дней бабушку перевели в другое отделение, а там и домой выписали. Эндопротез в ходе ночных баталий, к счастью, остался на месте.

Где-то через месяц в отделение привезли сухого старичка с инфарктом. Собрался консилиум. Назначили ответственного, проложили курс спасения. Короче, лечим изо всех сил. А под вечер старичок с трудом открывает глаза и зовёт меня слабым голосом.

– Сынок, подойди.

И слёзы в каждом слове.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Дай мне телефон, детям позвонить. А то меня увезли на скорой, наверное, они беспокоятся.

– Я на телефон ещё не заработал. Но в коридоре стационарный стоит. Вы номер скажите, я сам вашим позвоню.

– А провод до палаты дотянется? Очень хочется с родными поговорить.

Я попробовал. Дотянулся. Дед привстал, набрал номер и что-то быстро заговорил в трубку на непонятном языке.

«Странно, – думаю. – Фамилия вроде русская. Еврей, что ли?»

Дед выпалил в трубку с полдесятка фраз и без сил откинулся на подушку.

– Поговорили? – спросил я.

– Да, спасибо сынок.

– А если не секрет, на каком языке?

– На молдавском. Мы из Кишинёва десять лет назад приехали.

А через час в больницу примчались с шашками оба сына пациента. Оказывается, он нажаловался им, что тут его не лечат, бросили в коридоре голого на железной каталке, бьют и не кормят. Мол, он с трудом дополз до телефона и просит его спасти.

Заведующий вытаращил глаза и в нарушение всех правил провёл одного из сыновей в отделение. Дед в палате, один. На супермодной немецкой кровати. Все капельницы подключены, состояние стабильное. График лечения расписан. Вроде, прицепиться не к кому.

Сын спрашивает что-то у старика по-молдавски. Тот дрожащей рукой показывает на меня.

– Отец говорит, что вот этот его бил.

Глаза у заведующего вылезли ещё больше. У меня, впрочем, тоже.

– Я вас уверяю, – говорит заведующий. – В нашем отделении такого не случается. Но если вы не верите – в каждой палате ведётся видеонаблюдение. Можем посмотреть.

– Посмотрим, – хмурится молдаванин. – Но если что – знай, тебе не жить!

И уходят.

– Дедушка, вы чего? – с ужасом спрашиваю я.

Старик отворачивается к стенке и молчит.

К счастью, камеры не показали ничего криминального с моей стороны. Однако сыновья и не подумали извиниться. А на следующий день заведующий приволок мне огромную книгу о возрастной деменции.

– Готовься, доктор. Тебе с такими старичками полжизни работать.

Вот так меня чуть молдаване не убили. А вы про места в автобусах жалуетесь.

Арабская сказка

В одном большом городе на постсоветском пространстве жил мой знакомый по имени Вадим Николаевич. В то время, когда большая часть страны становилась либо торгашами, либо рэкетирами, у Вадима Николаевича была редкая и непопулярная профессия учёного-орнитолога. Ввиду того, что орнитологи в нашей стране очень востребованы и получают астрономические зарплаты, мой приятель жил в шикарной двенадцатиметровой комнате в общежитии на окраине, ездил на работу на общественном транспорте и частенько покупал кое-что для проектов родной Академии наук. Со своей огромной зарплаты, естественно. У богатых свои причуды.

Интересная жизнь была у отечественного орнитолога. Ездил он по лесам окрестным, считал пичуг всяких, зябликов да скворцов, а раз в год погружался вместе с товарищами на ржавую баржу и спускался по чудесной реке Припять, по дороге глотая препараты от радиации и мимоходом ведя учёт популяций редких птиц. Назывался этот кошмар научной экспедицией. А об обеспечении данного мероприятия скажет тот факт, что однажды бравые сотрудники правопорядка приняли профессоров и доцентов за группу заблудившихся бомжей и чуть не проводили их в места не столь отдалённые.

Как-то затосковал Вадим Николаевич. То ли от того, что деньги кончились, а до зарплаты ещё неделя, то ли жена запилила, что скоро зима, а у неё только туфли летние из обувки. Пошёл Вадим Николаевич на почту и выложил в зарождающемся интернете своё резюме. Мол, доцент орнитологии, научные работы, всё умею. И стал ждать.

По старинной русской традиции ждал долго. И до сих пор ждал бы, да звёзды сошлись.

В описываемое время на другом конце земли, в Северной Африке, жил один шейх. Были у шейха нефтяные вышки, коллекция истребителей и «роллс-ройсов», гарем из девушек с обложки известного журнала. Но не было в жизни счастья. Что делает мужик, когда счастья нет? Правильно – на рыбалку идёт или на охоту. Была и у шейха такая отдушина. Начиная с пророка Мухаммеда, предки его владели знаменитыми на всю Африку угодьями и занимались соколиной охотой. Охотились в основном на дроф. Дрофа – это такой маленький журавль, кто не знает.

Так вот, выезжает однажды шейх на охоту со своим любимым соколом стоимостью как «майбах» последней модели. Ездит, ездит, а навстречу ему ни одной дрофы не попадается. Слуги волнуются, шейх расстраивается, даже любимый рысак чистокровный загрустил. Так и проездили весь день впустую.

Вечером шейх сокола слуге отдал, вызвал помощника и в лучших традициях советской армии распорядился:

– Выяснить причину отсутствия птиц и устранить!

Иначе – хана помощнику! Жаль, не пятнадцатый век на дворе, голову бы пригрозил отрубить. А так только уволить пообещал. А у помощника дети малые. И три жены. И ещё одна женщина в Тель-Авиве.

Помощник согнулся в поклоне и побежал искать, на кого стрелки перевести. Залазит в интернет, ищет резюме орнитологов.

– Джон Смит, институт орнитологии США, штат Оклахома. Услуги – сто тысяч долларов в месяц.

«Дорого», – думает помощник. И ищет дальше.

– Курт Вайсмюллер, институт орнитологии ФРГ, Мюнхен. Услуги – восемьдесят тысяч марок в месяц.

«Блин, и этот дорого просит», – расстраивается помощник.

И тут взгляд его останавливается на следующем резюме:

– Вадим Николаевич Петров, Академия наук бывшего СССР, доцент. Буду работать за еду.

– То, что нужно! – торжествует помощник.

Когда Вадиму Николаевичу позвонили из Африки, он сначала решил, что это розыгрыш такой. Но помощник шейха был очень убедителен. Выслал авансом десять тысяч долларов и приглашения от самого шейха. Вадим Николаевич собрал команду коллег, простился с женой и поехал проблему потомков Мухаммеда решать.

Команда отечественных орнитологов провела в Северной Африке почти полгода. Больше всего Вадима удивляло, что там бывало очень холодно. Ездили они в Марокко, забирались на какое-то горное плато, так вездеходы в снегу застряли.

Местные жители порадовали учёных. В первую очередь тем, что сначала пытались у белых гяуров что-нибудь стащить. И стащили. Потом узнали, чьи они гости, и всё принесли обратно. Выстиранное и аккуратно выглаженное. Потому что, хоть и двадцать первый век на дворе, в своих землях шейх и руку отрубить может.

Ещё Вадима удивляли охотничьи домики шейха. Стоит посреди пустыни сарай, из песчаника сложенный, четыреста лет ему. А внутрь заглянешь: тут тебе и плазменный телевизор на полстены, и мраморная отделка, и диваны кожаные, и бассейн с пресной водой прямо в центре. Учёные в этих домиках жили и с тоской свои общежития вспоминали.

За полгода Вадим сумел всё наладить. Обустроил несколько ферм, на которых молодняк дроф выращивали и в пустыню выпускали. Узнал причину исчезновения птиц.

Оказывается, рядом с охотничьими угодьями шейха местные крестьяне овец пасли. А у дроф гнезда на земле. Овцы ногами топали, птиц пугали, яйца топтали. Шейх проблему решил просто – купил землю у крестьян и запретил там всяческий выпас, выгул, разведение костров и приготовление шашлыков. И слугам приказал стрелять в нарушителей без предупреждения.

Через полгода шейх снова с любимым соколом на охоту выехал. И на этот раз с богатой добычей вернулся. Обрадовался. Наградил помощника верного и учёных неверных. Визитку свою дал и посоветовал обращаться, если что.

После окончания своих африканских приключений вернулся Вадим Николаевич на родину. Да так там сейчас и живёт. На гонорар, полученный от шейха, купил в нашем городе квартиру, компьютер в родной университет, остатки вложил в развитие какого-то собственного проекта. То ли зябликов считает, то ли зимородков. Продолжает ездить на работу на автобусе и продвигать отечественную науку.

Кто-то скажет – дурак, кто-то скажет – патриот. Не мне решать.

Нет повести печальнее на свете

Один мой одноклассник очень любил театр и потому после школы поступил в «лучшее культурное учебное заведение нашей страны». Мечтал о карьере в кино и ролях героев-любовников, а сейчас весьма успешно играет Карлсона и Чебурашку в детских спектаклях. Пару раз мелькнул в отечественных сериалах. Ещё он почётный Дед Мороз, очень востребованный в известные зимние месяцы. С героями-любовниками как-то не сложилось. Ну, да его это не смущает. Главное – любимым делом занимается и доволен жизнью. А когда мы изредка встречаемся за кружкой пива, рассказывает мне театральные байки.

На втором курсе в качестве практического занятия студенты должны были поставить спектакль. И не абы какой! Первый спектакль – это основа всей будущей карьеры. Его ведь увидят не только родители и однокурсники, но и кое-кто из мэтров мира за кулисами. И тогда студенты подумали: «А не замахнуться ли нам на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира?»

Перебрали репертуар. Гамлет? Сложно. Король Лир? Мрачно. Макбет? Ещё мрачнее, при этом никому из девушек не захотелось быть ведьмой.

И тут кому-то в голову пришла светлая мысль. Ромео и Джульетта!

Историю разборок мафиозных кланов Капулетти и Мон-текки, я думаю, пересказывать не нужно. Собрались на распределение ролей. И вот незадача! В группе из тридцати человек только два парня! А в спектакле и Тибальт, и Бенво-лио, и Лоренцо. Девочки вздохнули и принялись примерять реквизит и вживаться в роли мужественных жителей Вероны. Если хочешь быть Джульеттой – побудь сначала стариком Капулетти.

Знаменитую парочку выбирали недолго. Как раз двое второкурсников находились на самой сопливо-восторженной заре отношений и практически не отлипали друг от друга. Пламенные взгляды и нежные прикосновения прилагались, так что и репетировать нечего было.

Репетиции проходили по вечерам. И происходило это следующим образом.

В актовом зале учебного заведения девочки с подрисованными усиками яростно рубятся на бутафорских шпагах, клянутся утопить в крови врагов, цитируют бессмертные строки. «Чума на оба ваши дома!» – стонет Меркуцио. «Лишь в чувстве меры истинное благо», – вторит ему монах-травести Лоренцо. А в центре этой средневековой драмы нежная любовь двух несовершеннолетних. «Джульетта выйди на балкон» и натуральные французские поцелуи. Режиссёр морщится и отчитывает влюблённых – в шестнадцатом веке такие поцелуи считаются порнографией и скромнее надо быть, скромнее, а то руки Ромео уже в корсаж к Джульетте полезли.

Скрипят под неугомонными молодыми актёрами рассохшиеся доски сцены. Из-за кулис пахнет пылью и затхлостью. Зевает и поглядывает на часы сторож, которому мучительно хочется выпить наконец-то дежурные сто грамм, завалиться в каморке на продавленный диван и включить сериал про ментов, а вместо этого приходится лицезреть всякую дребедень, сочинённую каким-то мёртвым англичанином.

День премьеры ближе и ближе. Всё идёт как по маслу. Если враждующие семьи чего-то и не дотягивают, если францисканский монах Лоренцо периодически срывается с нежного баритона на писклявое девичье сопрано, то искренность чувств юных влюблённых всё затмевает. Режиссёр потирает руки и готовится к триумфу. Он даже разрешает Ромео некоторые вольности на сцене, и романтические сцены свиданий граничат с лёгкой эротикой. Актёры, что с них взять!

Режиссёр тоже волнуется. Не каждый день его спектакли проходят на сцене. Поэтому режиссёр незаметно прикладывается к спрятанной в кармане фляжке. Молодым актёрам он слегка завидует. Когда-то режиссёр блистал сам. Он снимался у Бондарчука в «Войне и мире». Да, да, он именно тот самый гренадёр, третий слева во втором ряду в сцене Бородинского сражения. О своём участии в гениальном фильме режиссёр рассказывает каждый день и уже успел изрядно поднадоесть юным дарованиям.

И надо же было случиться такому, что накануне премьеры влюбленные разругались. То ли девушка застала партнёра в объятиях Тибальта (его роль исполняла девушка), то ли наоборот Меркуцио зажал Джульетту в пыльных декорациях и был настигнут приятелем, история об этом умалчивает.

Вечером перед спектаклем юные влюблённые успели наговорить друг другу гадостей, подраться, порвать и удалить совместные фотографии, напиться с горя и т. д. и т. п.

Спектакль начался. Парочке играть любовь, а они видеть друг друга не могут! Да и Меркуцио достаётся. По сценарию они с Ромео друзья, а юный герой так и норовит ему пенделя отвесить прямо на сцене.

В сцене романтического свидания Ромео с видимым отвращением чмокает Джульетту в щёчку, за что чуть не получает по загримированному лицу. Режиссёр рвёт на себе волосы. Джульетта громко шипит: «Подонок!» Зал в молчании. Такого исполнения классической пьесы мэтры ещё не видели.

– Чума на оба ваши дома! – в отчаянии кричит Меркуцио и умирает. Тибальт, которая неравнодушна к Ромео, мстительно тыкает в труп бутафорской шпагой. Средневековая реанимация срабатывает. Меркуцио открывает один глаз и шёпотом призывает проклятья и чуму (в оригинале, вообще-то, сифилис) на голову вероломной Капулетти, обещая подстеречь её в общежитии.

Финал всем известен. Ромео лупит Париса холодным оружием, выпивает яд и затихает. Над его трупом с видимым облегчением закалывается Джульетта. Хеппи-энд.

Нет повести печальнее на свете…

Отзывы критиков были весьма сдержанными. Через пару дней Меркуцио и Ромео напились в общежитии, подрались и помирились. Неделю оба героя-любовника щеголяли фингалами и распухшими носами. А Джульетта так расстроилась, что нашла себе молчаливого брутального курсанта из военной академии и вскоре уехала с ним в военный городок. Сейчас, рассказывают, Домом офицеров заведует.