Текст книги "Годы в белом халате"

Театральные истории. Часть вторая

После многострадальной пьесы «Ромео и Джульетта» юные студенты культурного заведения долго ничего не ставили. Их, конечно, разбирали в другие проекты, закрутила студенческая самодеятельность, КВН, кто-то успел сняться в кино, кто-то ушёл работать в «Макдональдс». Но учёба подходила к концу, и однажды староста группы собрала всех и предложила «замутить» ещё один спектакль.

Ставить решили что-то из белорусской классики. Минимум декораций, потому что спектакль проходит в одной деревенской хате. Четыре главных героя – хозяин, хозяйка, поп, заглянувший в гости, и сосед. А также два десятка жителей деревни, которые периодически заглядывают, поют песни, шутят и достают хозяев просьбами. Мужских ролей – три, парней в группе – двое, поэтому под хозяина традиционно нарядили девушку.

К четвёртому курсу главный герой нашего рассказа слегка прибавил в весе, округлел, отрастил солидное брюшко, поэтому ему досталась роль сельского попа-выпивохи. На протяжении большей части спектакля поп сидит в гостях, в сельской хате, разговаривает и выпивает. Почти после каждой реплики написано в скобках: «Налил полстакана, осушил залпом».

Сервировали стол. Достали пластмассовую колбасу, капусту. Нашли бутыль, как в фильмах про революцию. Из толстого стекла, с длинным горлышком, которое затыкают сургучной бумагой.

На репетициях в бутыль наливали обычную воду. Поначалу поп честно плескал полстакана, молодцевато крякал и пил. На третьей репетиции он понял, что здоровье дороже, мочевой пузырь, конечно, растягивается, но может не выдержать, поэтому пить стал поменьше, заменяя объём жидкости актёрским мастерством.

Суть пьесы в данной истории не важна. Актёры репетировали от души. Близился день премьеры.

С утра у всех мандраж. Участники переодеваются в национальные костюмы, оформляют сцену. Староста торжественно водружает во главе стола главную декорацию – огромную стеклянную бутыль, наполненную мутной белёсой жидкостью.

– Что это? – подозрительно спрашивает поп.

– Для реалистичности я в воду добавила пару капель молока, – отвечает староста, ужасно гордая своей задумкой. – Из зала будет полное впечатление, что в бутыли самогон.

– Ну ладно, – пожимает плечами поп.

– Ты не переживай, я немного плеснула. А молоко, честное слово, вчера в магазине покупала.

Зрители заняли свои места. Спектакль начался.

Актёры любят рассказывать, что волнуются только до спектакля. А как выйдут на сцену – так всё, как рукой снимает. Так вот – фигня всё это. Может, у опытных мэтров театра и прокатывает. Но молодёжь волнуется от первой до последней секунды. И до спектакля волнуется. И даже после. Поэтому и бухает от волнения.

Хозяева ходят по хате, ругаются, поп подаёт реплики и пьёт, заглядывает сосед. И все нервничают до дрожи в руках. Спектакль в разгаре. Хозяйка поругалась с мужем и ушла в спальню. Хозяин сел пить с попом. Сосед от волнения слегка запутался и вышел не с той стороны. Зрители, конечно, ничего не поняли. Но актёры, находящиеся на сцене, внезапно осознают, что половину спектакля сосед провёл в спальне хозяйки. В то время, как хозяин с попом бухали на кухне. И что там делал сосед – большой вопрос.

И тут актёров пробило на «ха-ха». Это самое страшное на сцене. И так все нервничают, а когда начинает смеяться один, у всех просыпается стадный рефлекс. Самая банальная вещь может рассмешить почище шуток Задорнова.

И вот на сцене драма, трагедия, а актёры ржут.

Поп хрюкает, уткнувшись в воротник. Хозяин кусает губы и делает страдальческое лицо, хозяйка закрывается платком. Лишь сосед не понимает, что происходит и бросает на коллег гневные взгляды.

И тут поп понимает, что смех на сцене – это ещё не самое страшное. Предательские капли молока в бутылке воды из под крана начинают творить своё коварное дело. Мужчины вообще не очень лояльны к молочным продуктам, а тут ещё и волнение. Поп чувствует, что предатель-кишечник начинает подводить его. А со сцены никуда не денешься! Нужно шутить, разговаривать. И вливать в себя всё новые порции псевдосамогона!

Батюшка мучается, краснеет лицом. Но искусство дороже. И ни один зритель в зале не угадает, какие страдания скрываются под улыбкой пьяненького деревенского попа.

Актёры, как нарочно, тянут с финалом. Живот попа оглушительно рычит. Первые ряды слышат это рычание и начинают хихикать.

Наконец, спектакль заканчивается. И под оглушительные аплодисменты поп пулей срывается с места и, подобрав рясу, бегом несётся за кулисы.

На поклон батюшка не вышел.

Юность в лагерях

После окончания медицинского училища у меня выпали два свободных летних месяца, и я решил немного подработать. Наступал конец девяностых, денег в семье катастрофически не хватало, поэтому я готов был согласиться на любую работу, лишь бы платили. А тут звонит мне один знакомый и рассказывает, что он устроился в детский лагерь вожатым и у них как раз остро не хватает медсестры. Мол, была бабушка – божий одуванчик, мазала коленки зелёнкой в этом лагере ещё со сталинских времён, но тут что-то приболела и не приехала. Директор лагеря звонит всем знакомым медикам, но никто не хочет за копейки ехать к черту на кулички и жить в заброшенных сараях лагеря.

А вот я согласился. Помню, собрал все деньги, что у меня были – как раз на билет в один конец хватило. Переговорил по телефону с директором лагеря. Тот чуть не захлёбывался от радости – нашёл дурака. Обещал трёхразовое питание, койку, кабинет. А на моё вялое заявление, что мол, опыта никакого, беззаботно рассмеялся:

– Какой тут опыт? Два случая ОРЗ за смену. Пара разбитых носов. Всё серьёзное тут же отправляем на скорой в больницу. Приезжай!

И я поехал.

Старый скрипящий лазик высадил меня у ржавых ворот лагеря и скрылся между соснами. Я пришёл к директору отмечаться, и тут понял, что попал. В кабинете уже сидела старушка с сиреневыми волосами в аккуратно отглаженном белом халатике. Оказывается, бабушка-медсестра вылечилась и решила отработать в лагере последнюю смену.

– Не расстраивайся, – жизнерадостный голос директора не дрогнул ни на секунду. – У меня есть для тебя работа. Через три дня приезжает восьмой отряд. Там девочки и мальчики. Вожатая для девочек у меня есть, а вот парень, который должен был присматривать за мальчиками, почему-то не приехал. Возьмёшься?

Я подумал: первый – самые старшие – лет 12–13, второй – младше. Соответственно, восьмой, наверное, вообще дошколята. Что я, с кучкой шестилеток не справлюсь! И согласился. Если бы я знал тогда, как ошибался!

Восьмой отряд прибыл ровно через три дня. И оказался группой детдомовцев от 13 до 10 лет, только что приехавших с отдыха в Испании. Я слегка обалдел от такой перспективы, но деваться было уже некуда.

Собрал своих парней во дворе, чтобы познакомиться, и начал пересчитывать. Стоят – руки в карманы, в глазах презрение, на лицах средиземноморский загар. Шмотки у каждого – у меня таких никогда не было. На поясах плееры с CD-дисками – тогда дорогущая вещь! Они в Испании по семьям жили, каждое лето по месяцу и зимой на Рождество. После получения среднего образования все собирались на ПМЖ в Европу. Родителей и дом, конечно, ничто не заменит, но меня тогда кольнула зависть.

Итак, считаю я своих архаровцев – и не сходится у меня. По списку – одиннадцать человек. Перед лицом – двенадцать. Три раза пересчитал. Не сходится – и всё тут! Начал пофамильно вызывать. Смотрю – стоит плечистый парень. Волосы до плеч, взгляд суровый, челюсть вперёд. И нет его в моем списке!

Подхожу.

– Ты кто, мальчик?

– Я не мальчик, – отвечает низким прокуренным басом. – Я девочка. Только я к этим шалавам не пойду! Мне там скучно. Я с пацанами останусь!

И тут прилетает вожатая из второй половины отряда в истерике. У неё как раз девочка пропала.

Киваю на «не мальчика».

– Твоя. Забирай.

К слову – эта девочка оказалась нашей самой большой проблемой. У неё были психологические проблемы на почве насилия со стороны бывшего отчима. И потому она дико ненавидела всех незнакомых представителей мужского пола. Детдомовцы были «свои», поэтому их она не трогала. Но пацанов из других отрядов лупила нещадно, по-взрослому. Одному сломала нос, другому повредила пальцы. Если мы слышали из какого-нибудь угла лагеря дикий крик и визг – со всех ног бросались туда. В большинстве случаев в пыли там каталась наша Настя, избивая локтями и коленями очередного мальчишку.

На уговоры и угрозы она никак не реагировала. У нас было наказание – «не пойдёшь на речку». То есть после завтрака мы всем лагерем шли купаться. Наказанные оставались в лагере под присмотром дежурного.

И вот как-то Настя снова набедокурила. Вожатая решила её наказать. Отвела в пустую спальню девочек, посадила на кровать и говорит:

– Не пойдёшь на речку.

Настя молча берет со стола бутылку минералки (тогда только стеклянные были). Ударом о батарею делает розочку. И идёт на вожатую. Девушка взвизгнула, выскочила из комнаты и захлопнула дверь. Настя, недолго думая, выбила окно, спустилась со второго этажа и убежала купаться.

Заранее скажу, что все жалобы директору на поведение данной особы пресекались на корню. Директор сразу занял позицию «разбирайтесь сами». А как с ней разобраться?

В середине смены пацаны из первого отряда (самые старшие) собрались трусливой кучкой и отдубасили Настю на речке. Вожатые не заметили, потому что даже в процессе экзекуции Настя молчала, как партизан, и только яростно отбивалась. Били прямо в реке, поэтому ей за барабанную перепонку попала вода. Начался отит, и Настю увезли в больницу. Не скажу, что мы вздохнули с облегчением, но было такое гаденькое чувство.

Первое время я думал, что сойду с ума.

Через две недели я привык. Мужчины любого возраста всё-таки стадные животные – и им нужен вожак. Я был сильнее, опытнее и увереннее своих двенадцатилетних воспитанников, поэтому смог завоевать у них какое-то подобие авторитета. Девушке, руководившей девичьей половиной отряда, пришлось гораздо хуже. Вечерами она рыдала в подушку и кляла тот день, когда решила поехать в лагерь.

К концу первой смены мои воспитанники обменяли свои плееры и импортные шмотки в местной деревне на самогон и сигареты. И перестали отличаться от остальных «пионеров». Пресечь пьянство мне не удалось. Пили глубокой ночью, очень тихо, не буянили. Ночевать в палатах воспитанников нам воспрещалось, дежурить каждую ночь под окнами тоже не будешь. Ребята по всем правилам конспирации выставляли караулы и набирались местным пойлом до поросячьего визга. Утром им было плохо, я носился с тазиками и минералкой и молился, чтобы о «ситуациях» не узнал директор.

К слову, директор про всё знал – ему докладывала главная вожатая. Но директору было пофиг.

В борьбе с сигаретами я тоже проиграл. Сначала мои воспитанники гордо смолили «Парламент» и «L&M». Потом, когда деньги стали кончаться, перешли на «Астру» и «Приму».

Я грозил и наказывал, уговаривал и проводил наглядную агитацию с плакатами и страшными картинками. Всё без толку.

Когда первая смена подходила к концу, меня вызвал к себе директор.

– Курят твои? – с порога в лоб спросил он.

– Ну-у-у, – потянул я растерянно.

– Курят, – утвердительно сказал директор. – А деньги у них, поди, уже кончились.

– Наверное, – промямлил я.

– Тогда присматривай вот за этим, – и он хлопнул перед моим носом личным делом одного из воспитанников. – Читай здесь.

В моем отряде, оказывается, был опытный вор-форточник. Самый маленький по росту и возрасту парнишка. Три года назад старший брат и отец, воры-рецидивисты с большим стажем, взяли его с собой на дело. Мальчик пролазил в окна и вскрывал квартиры изнутри. Банду повязали, когда счёт квартир пошёл на третий десяток. Старших посадили, лишили родительских прав. А моему воспитаннику на тот момент исполнилось СЕМЬ лет. Поэтому его всего лишь отправили в детдом.

Директор боялся, что парнишка вспомнит свои навыки и в поисках сигарет вскроет деревенское сельпо.

Слава богу, обошлось.

Среди девочек тоже были интересные личности. После Насти больше всего запомнилась девочка-привидение. Тишайшее создание. Она просыпалась утром, шла на завтрак. Плотно кушала, сметая несколько кусков хлеба и дочиста вылизывая тарелки. И ИСЧЕЗАЛА! В первые три дня мы всем лагерем искали её, обшаривая лес и все подсобки. Девочки из детдома на наши расспросы махали руками: «Да что вы беспокоитесь? Это же Машка, она всегда такая!»

Мы бросились к реке, прочесали кусты вдоль дороги. Бесполезно! К обеду она приходила. На все вопросы «Где ты была?!» молча улыбалась, отводила взгляд. А после обеда растворялась в воздухе снова. До ужина и отбоя. Мы честно пытались за ней проследить. Фигушки! Девочка пряталась не хуже толкиновских хоббитов. На третий день мы привыкли и с молчаливого попустительства директора забили на поиски.

Были дочери проституток, за которыми приходилось приглядывать отдельно, потому что лагерная игра «в бутылочку» могла слишком далеко зайти.

Был тайный язык. Для моих детдомовцев это был испанский. Каждый из них свободно им владел, а я в школе еле получил «четвёрку» по английскому. Поэтому, когда «бандиты» не хотели, чтоб я их понимал – они легко переходили на «мову» Сервантеса. На языке президента Самора-и-Торреса и генерала Франко плелись интриги и затевались налёты на хранилище спортивного инвентаря. К своему стыду признаюсь, что за два месяца я выучил только несколько распространённых испанских ругательств, которые иногда применяю до сих пор.

Была любовь до гроба между парнем из первого отряда и одной из наших девочек. В середине смены за парнем приехали родители и увезли его от греха подальше. Настучал-таки директор. Девочка два дня не выходила из спальни. Подружки её жалели.

Был нешуточный конфликт с местными пацанами, которые приходили на дискотеку и задирали городских. Серьёзный отпор они получили только от сплочённого отряда детдомовцев. Тогда ещё имелась в наличии боевая единица по имени Настя, которая и начала первую массовую драку. Деревенские получили по зубам и на пару дней исчезли.

Появились они вновь с подкреплением – восемнадцатилетними братьями и дядьями. Тут уж пришлось вмешиваться мне. К моему удивлению, более опытные вожатые конфликт полностью проигнорировали. Кое-кто и меня отговаривал, но я был молодой, ответственный. Полез. Догадайтесь, кто первым получил в голову? Правильно, ваш покорный слуга.

В процессе бурной беседы с сильно пьяным деревенским хлопцем, выше меня на полголовы, откуда-то сбоку прилетел тяжёлый удар. Следующее, что помню: лежу на земле, по мне топчутся ногами, а малолетние бандиты толпой метелят моего обидчика.

Директор вызвал участкового. Пришёл нагловатый дядька лет пятидесяти в фуражке набекрень и расстёгнутой на пузе форменной рубашке. Что-то там записал в свою папочку.

И ушёл. Никаких последствий ни для нас, ни для деревенских не последовало.

В последний день лета я прощался со своим восьмым отрядом. Чувство было тяжёлое. За два месяца я к ним привык, да и им я стал небезразличен. Самые маленькие даже плакали, вцепившись мне в руку.

Месяца три из детдома мне шли письма. А к зиме «архаровцы» снова уехали в Испанию, и всё как-то затихло.

Истории про невыживших детей

В каждой районной больнице есть морг. Место грустное, но без него никуда. Частенько санитары данного заведения не выдерживали душевного дискомфорта и позволяли себе принять лишнего. И тогда на помощь звали нас – санитаров из хирургии. А так как пили работники морга часто и сильно, помогать им приходилось чуть ли не каждую неделю. Отсюда истории.

История первая. Во дворе одной многоэтажки высился песчаный холм. С окрестных строек туда свозили лишний песок, да так и оставили. Чтоб как-то облагородить этот холм приняли гениальное решение – с одной из сторон залили бетонные ступени, а внизу соорудили что-то вроде летней эстрады. Мол, будем концерты устраивать. Сколько я в том городе жил – ни одного концерта на той площадке не видел. Зато местные пацаны, играя в «Остров сокровищ», принялись копать пещеру под бетонные ступени. Копали глубоко. А про крепёж даже не подумали. В итоге пещера просела. С очередным копателем внутри. Дети с круглыми глазами бросились к родителям. Но пока отцы сообразили, пока раскопали пещеру – спасать, собственно, было уже некого.

История вторая. Город наш молодой. Строек вокруг было много. И долгостроев тоже. Одна из организаций решила запилить многоэтажку, но на стадии котлована то ли деньги кончились, то ли ещё что-то помешало. Стройку заморозили. Котлован обнесли хлипким деревянным забором и посадили деда-алкаша, охранять стройматериалы и технику. Осенью пошли дожди, и котлован заполнился водой. Пацаны тут же принялись играть в «Капитана Блада». Натырили из ближайшего овощного магазина паллет и деревянных ящиков, сколотили это подобие плота и, столкнув со склона, отправились в путешествие. Где-то посередине котлована хлипкий плот развалился. Пацаны плавать умели, бросились к берегу. А не тут-то было. Стены котлована отвесные, глинистые, скользкие. Пока на их крики из своей будки вышел дед, пока позвал на помощь, пока эта помощь подоспела – пловцов стало заметно меньше.

Через неделю котлован засыпали. Дом на этом месте так и не построили.

История третья. Тут уж я непосредственным участником был. В нашей больнице подрабатывал санитаром шестнадцатилетний парень, назовём его Вася. У Васи мама работала медсестрой, вот и устроила его по блату. Главврач сначала не хотел связываться с несовершеннолетним, но она его уговорила.

Грешен, Васю я не любил. Был он нагловат, хамоват и за словом в карман не лез. Они с матерью жили в какой-то деревне, в пяти километрах от города, поэтому Вася после каждой смены убегал на автобус. А тут прихожу я его менять, а возле дверей рычит и воняет выхлопом мопед. За Васей приехал дружбан. Деревенским хлопцам шлемы не нужны. Мопед взревел, и парочка укатила в закат. Через час Васю привезли в морг. В километре от города мопед налетел на какую-то балку, упавшую на дорогу с грузовика, и перевернулся. Дружбан отделался синяками и ссадинами, а Вася сломал шейные позвонки. Я стоял рядом с бледной сломанной куклой, которая час назад была живым пацаном, и клялся себе никогда не ругаться с людьми. Можно не успеть помириться.

Берегите детей.

Истории седьмого общежития

Значительная часть моих знакомых относится к категории людей, называемых в просторечии хачами, с изрядной долей негатива. А я не могу. Я с ними в одной общаге не один год прожил, видел их и плохие и хорошие стороны.

Общежитие у нас было коридорного типа. И, поднявшись на свой этаж в первый раз, я слегка офигел. Я попал в Тегеран. Стены и пол пропитались стойкими запахами шафрана и благовоний, навстречу мне шли чернобородые парни и девушки в хиджабах, отовсюду доносилась непривычная музыка. Я спрятался в своей комнате и просидел там целый день, боясь выходить.

Через неделю я со всеми раззнакомился и бояться перестал. Особенно сдружился с тремя персами – Бехрамом, Джеханом и Махди. Кстати, персы – это не арабы. И очень обижаются, когда их путают. Персы жили на Ближнем Востоке тысячи лет. А вот арабы относительно недавно «понаехали». В 500–600 годах нашей эры. Для истории Ближнего Востока это почти вчера.

Вот несколько картин из моей интернациональной жизни:

⁂

В общежитии жила семья нигерийцев. Огромный такой негр и девушка, похожая на Вупи Голдберг. К концу учёбы они умудрились настрогать трёх ребятишек, а смотреть за ними взялись две китаянки из аспирантуры. Старшему негритёнку было года четыре. Активный такой малыш, со всеми дружил, со всеми разговаривал.

И вот сижу я как-то возле окна, анатомию учу, а по улице китаянки везут в коляске двух негритят, третий бежит рядом. Навстречу с занятий идёт группа арабов. Малой увидел знакомого, бежит ему навстречу и кричит ПО-РУССКИ:

– Дядя Али, дядя Али, смотри, что у меня есть!

Я понял, что русский – это язык международного общения.

⁂

Арабы в большинстве были хамоватые. Я спросил у своего друга Али, почему так. А он ответил:

– Все наши богатые едут учиться в Англию или Германию. У вас учиться дёшево, поэтому сюда едет, как это по-русски? О, КОЛХОЗ!

⁂

Над «иранским» коридором жили студенты из Польши. С ними мы общались мало – европейцы задирали нос. А в середине года совсем рассорились.

Отмечали какой-то праздник. По мере студенческих средств накрыли стол.

Среди моих однокурсников был парень по имени Саша. Этот Саша встречался с девушкой. Назовём её Света. Так вот, сидим, отмечаем, а Света вдруг решает часок посидеть у поляков (у неё были польские корни, и она пыталась с европейцами дружить). Света ушла. Час нет, два. Саша расстроился и пошёл её забирать. Возвращается, за нос держится. Поляки подвыпили и не только Свету не отпустили, но и слегка Сашу поколотили. Мы все уткнулись в тарелки и стаканы. Ссориться с поляками никому не хотелось. А тут в нашу комнату забегает Махди.

– С праздником, славяне!

И тут он увидел Сашу.

– Что случилось?

– Да так, с поляками поцапался. Светка, стерва, к ним ушла…

– Так! – не стал дослушивать Мехди. – А ну пошли.

А надо вам сказать, что в Мехди был метр с кепкой. Маленький, но задиристый. Одна борода удалась, чёрная, окладистая.

И вот несётся Мехди по коридору, стучит во все двери и кричит что-то на фарси. И из всех дверей выходят персы и собираются в нехилую такую толпу.

Потому что Саша полгода жил с ними рядом. А поэтому он СВОЙ.

И вся эта толпа поднимается на «польский» этаж. Поляки испугались, повыскакивали из комнат. И Мехди, без лишних разговоров, как мангуст на королевскую кобру, бросается на Сашиного обидчика – здоровенного поляка Анджея. Анджей с грохотом падает на пол и не сопротивляется, только повизгивает от ударов. Свету вернули. Поляки перед Сашей извинились, но с тех пор обходили всех нас за три километра.

⁂

И да, был у нас один больной на голову араб, который слегка тронулся от обилия открытых девичьих лиц и ног. По вечерам он любил выйти на общий балкон и, глядя на проходящих под общежитием девушек, порукоблудить. Соотечественники и били его, и пытались поговорить. Ничего не помогало. Однажды этот тип в очередной раз вышел на балкон. И тогда Бехрам набрал в тазик холодной воды, для верности добавил туда льда из холодильника и выплеснул всё это в лицо рукоблуду. Ещё и тазиком по голове стукнул. Недели три тот на балконе не появлялся.