Текст книги "Исполнитель"

Снова послышался сдавленный утробный звук, плавно понижаясь до грани слышимости. В ответ раздался клекочущий хохот, оборвавшийся на полузвуке. Конь нервно всхрапнул, кося глазом.

«Выходит, не всё живое уснуло в этом болоте до весны?»

Пауза.

«Живое – всё. Вот только мир сей не ограничен живущими»

Первей невольно поёжился.

«Уж не хочешь ли ты сказать?..»

«Именно это я и хочу сказать. И не пытай меня попусту, мой милый – я знаю только то, что мне позволено знать. В любом случае не стоит проверять, что именно случиться с человеком, оказавшимся в этих краях ночью, вне крепких стен и защиты домашнего очага. Впрочем, мы уже пришли»

Действительно, грязь перестала чавкать под ногами, болотные мхи сменяла густая пожухлая трава. Деревья тоже изменили свой вид – вместо чахлых кривых уродцев кругом росли вполне нормальные дубы и сосны. Островок среди топей, дело обычное…

Жилище, открывшееся взору, выглядело столь необычно, что Первей только головой покрутил – надо же, до чего разнообразной может быть человеческая фантазия…

Избушка покоилась на трёх неохватных каменных столбах-монолитах, высотой в рост взрослого человека, серых и замшелых. На камнях проглядывали какие-то полустёртые письмена, начертанные древними рунами. Само строение было невелико – пять шагов на восемь, не больше – но сработано весьма крепко. Пол из плотно пригнанных брёвен, почерневшие от времени стены, и даже крыша была крыта не камышом, как этого можно было ожидать от болотной постройки – мелкие брёвна, явно извлечённые из толщи торфяника. Первей был наслышан от бывалых плотников, что такое дерево порой приобретает твёрдость камня, пролежав не одну сотню лет – тут всё зависит от породы. К двери была приставлена широкая тесовая доска, толщиной в полторы ладони, не меньше, с набитыми на манер ступенек перекладинами. Ни дать ни взять корабельные сходни. Чуть подальше земля была перекопана, указуя месторасположение огорода, и уже на самом противоположном краю виднелась приземистая банька, по виду ничем не отличавшаяся от обычных сельских банек коренной Руси. От баньки тянуло дымком.

– Добрый день и здрав будь, Даромир Неверович! – громко поздоровался рыцарь. Гнедко пренебрежительно фыркнул, замотал головой – тоже мне, всех болотных лешаков по имени-отчеству величать…

Дверь бани распахнулась, и на пороге возникла фигура, которую и впрямь можно было принять за лешего. Рослый дед в кожаных штанах и бараньей кацавейке, увенчанный белоснежными космами и бородой, нестриженной по меньшей мере лет десять.

– А я тут думаю, кого несёт чрез самую топь, да на ночь глядя, – прогудел хозяин становища. – Ну здравствуй, Первей Северинович. Удачно поспел, есть время попариться – после болота самое то оно…

«Родная, вот я не понял… Откуда?!...»

«Не обращай внимания, потом как-нибудь… И вообще, это очень любопытный волхв»

* * *

Пламя в широком зеве печи плясало, обнимая восточного вида чеканный кувшин с отогнутым верхним краем-носиком. Судя по аромату, в кувшине варилась брусника с листочками – отличный напиток после промозглой сырости. Каша тоже была ничего, хотя и горчила.

– Ты уж не обессудь, пшена али там гречицы нет у меня нынче, – усмехнулся дед, неспешно поглощая кушанье. – С болота да леса всё больше питаюсь. Грибы, ягоды, орехи опять же, рыба в ручье… Да вот жёлуди здорово выручают. И тебя, я так полагаю, выручат. Горох есть ещё да репа, однако гороховицу, это завтра сварим, на дорожку, стало быть…

– Очень вкусно, Даромир Неверович, чего ты? – Первей энергично орудовал ложкой, поглощая желудёвую кашу на ореховом масле, приправленную какими-то травами. Дарёному коню в зубы не смотрят, и вообще, если бы не эта избушка, голодный и холодный ночлег на болоте стал бы реальностью.

Гнедко, привязанный в углу, зафыркал, полностью соглашаясь с ходом мыслей хозяина. Жёлуди, конечно, не овёс, но против пожухлой осоки одно объедение. Во всяком случае, торба под носом у верного друга опустела на три четверти, и останавливаться на достигнутом конь явно не собирался. И он ещё заупрямился было, не желая взбираться по сходням в эту славную избушку! Однако старик был непреклонен – коня снаружи оставлять на ночь нельзя.

Рыцарь снова окинул взглядом жилище волхва. Стены, густо увешанные пучками разных трав и хозяйственной утварью вроде серпов, посудная полка с разнокалиберными глиняными и деревянными мисками и тарелками, на столе остатки небогатой трапезы – уха, квашеная капуста, печёная репа, брусника в меду… Хлеба у волхва не было, и он, похоже, от этого нимало не страдал. Зато под лавкой обнаружилась громадная кадка с глыбами грубо наколотой каменной соли, пудов так шесть или семь – похоже, старик не торопился заканчивать этот круг, и запасся основательно. Весь угол занимала печь-лежанка из дикого камня, с трубой, уходившей под крышу. И совершенно неожиданно среди этой суровой бедности выглядел отличный меч в роскошных ножнах, а рядом с ним боевой лук в рост взрослого мужчины, отдыхавший на стене со снятой тетивой.

«Не прост дедушка-то, а, Родная?»

«Ты глянь на засов»

Приглядевшись к дверному засову, Первей даже вздрогнул – массивная задвижка была сделана явно из серебра.

«И не просто серебра, а серебра самородного, и откована вхолодную, а не отлита – я такие вещи чувствую…» – короткий смешок, – «Я же у тебя тоже в некотором роде нежить»

– Это уже на крайний случай, – перехватил взгляд гостя старый волхв. – Они за круг не заходят.

«Про какой круг он говорит?»

«Всё просто. Это старое капище имеет охранный круг, только камни с рунами за древностью ушли в землю и почти незаметны. Тебе, мой милый, не мне»

В памяти Первея немедленно всплыл утробный вздох и ответный клекочущий хохот. Вот как, значит…

– А ты бы не шептался мыслями со своей вожатой, Исполнитель Первей, – пробасил в седую бороду дед, наливая себе и гостю брусничный отвар. – После успеешь. Как-никак редкий гость у меня, поговорить с хозяином не желаешь ли?

– Да ещё как желаю, – улыбнулся рыцарь. – Вопросы есть, до утра хватит.

* * *

-… Отца моего не зря при рожденьи Невером назвали, – старик перебирал чётки, лёжа на печи, в то время как гость разместился на широкой лавке. – Дед мой и прадед волхвами были, как щур и пращур… Древнюю веру хранили, исконную, что была задолго до Владимира Родоотступника.

Первей чуть кивнул головой. Да, так именно и называли языческие жрецы Владимира Святого, крестившего Русь. Преданья старины глубокой…

–… Предательство сие Рода нашего заступника имело тяжкие последствия, – негромко гудел старик. – Враз ослабела сила русская, и Царьград, что дрожал при Святославе при слове «рус» и платил дань князьям Киевским золотом, теперь уж сам собирал церковную дань-десятину с русичей, ухмыляясь про себя. Пока народ ещё держался старой веры, туда-сюда, а как забросил капища богов своих, так и началась междуусобица кровавая на Руси, и как верх кары небесной – проклятый Батыга…

«Родная, ты слышишь? Складно ведь излагает дед»

«Я тебе говорю, очень любопытный старик»

«А ну-ка и мы не лыком шиты!»

– Прости, что перебиваю ход твоих мыслей, Радомир Неверович, – подал голос Первей. – Не всё ли равно Создателю, кто и как его называет? Весь этот свет – его…

– Так-то оно так, – остро сверкнул глазами старый волхв. – Да вот только предательство наказуемо паче всех прочих грехов!

Помолчали. Огонь в печи угас, лампадки старик не держал, и мрак в избе был чёрен, как до сотворения света.

– Теперь вот новая волна грядёт… Папские святоши уж гнездятся в землях православных, склоняя народ в свою веру. Так и приучат народ – какая власть, такая вера… а там хоть и под татар, в магометанство. А того не думают – отчего это и татары свою силушку грозную враз утратили, и бьют их ныне не хуже, чем они всех когда-то? А по той же причине – родовых своих богов отринули они!

Снова помолчали. Первей почувствовал, как глаза слипаются.

«Не хочу обижать старика, Родная… Однако религиозные диспуты, это не ко мне. Я ж простой Исполнитель – мне говорят, кого, я режу…»

«Не вздумай сейчас уснуть. Потерпи, уважь старика. Исповедь это»

–… Отец мой, видя, как вконец угасает древняя вера, назвал меня Радомиром, в тщетной надежде, что верну я людям прежнюю радость, когда на Купалу девушки не таясь резвились с парнями нагими, и не зазорно то было – а сейчас платок с лица убрать боятся…Не сбылось. Костёр оборвал все надежды, лишь я и ушёл тогда… Здесь мой дом теперь, здесь и могила будет.

Старик вздохнул в темноте.

– Может, и зря я тебе говорю всё это, Первей Северинович. Однако жаль мне, что исчезнет вместе со мной древнее знание. Не удивился вот ты, что я твоё имя загодя знал? А кто из попов на это способен? Может, и знали они что-то, те, самые первые, да только власть свой путь имеет, с верой истинной различный в корне. На смену подвижникам приходят обжоры и лжецы, выгоняя истинных столпов веры из храмов, и кончается всё безобразием – с постной рожей молебны творят, а после чревоугодием да блудом занимаются…

Голос гудел, и слова сливались в единый гул…

– Ладно, утомился ты, вижу, – старый волхв со вздохом перевернулся на другой бок. – Спим…

…Тяжкий утробный вздох донёсся сквозь бревенчатые стены – будто из-под земли. Первей почувствовал острую духоту. На воздух! Скорее на воздух!

«Проснись, сейчас же проснись!!»

Ладонь обожгло, как будто рыцарь прикоснулся к промороженному лютой зимней стужей металлу. Сон слетел, словно на голову вылили ушат холодной воды, и Первей обнаружил себя стоящим возле двери. В темноте тихонько постанывал, боясь даже подать голос, Гнедко.

– Не открыть, я ж говорил, – голова деда на печи белела едва уловимым смутным пятном. – Не думал я, однако, что Исполнитель, да вдруг столь чувствителен к мороку окажется… Ложись, спи…

– Кто это? – хрипло спросил Первей, трогая серебряную задвижку – она и в самом деле оказалась словно примёрзшей.

– Это…Тот, о ком не говорят… – старик зевнул, – да я-то привык, нипочём… по имени не называй, и ничего не будет…

– И часто он тут бродит?

– Бывает… за круг выманить ладится… а там раз, и нету тебя… – волхв тихонько захрапел.

«Нет, Родная, ты слышала?! Железный старик… Ошибся я насчёт здешней скуки!»

* * *

-… Не зря тут капище поставлено, как ты понимаешь. Посторонним сюда хода нет, а кто попробует дикой силой ломиться – что ж, болото всех примет…

Гороховая каша исходила паром, источая восхитительный аромат конопляного масла – расщедрился старик. На столе были разложены немалых размеров кусок медвежатины, закопчённой до каменной твёрдости, и столь же внушительный кусок вяленой сомины – припасы на дорогу.

– Ну, вроде всё… – отставил пустую мису дед, глядя, как приканчивает свою порцию гость. – Коню твоему я обе сумы желудями набил, должно хватить покуда… Куда идти решился?

– Я не решаю, – чуть улыбнулся рыцарь, – куда направлен, туда и иду.

Помолчали.

– Вот не думал я, что забредёт в места сии живой Исполнитель, – прогудел старый волхв. – Гадальное блюдо выдало, так сперва и не поверил… Скажи, – вдруг решился он, чуть подавшись вперёд, – Голос, ведущий тебя … она кто?

– Отчего решил ты, что «она»? – чуть улыбнулся Первей. Дед хмыкнул.

– Да всё по лицу твоему, Первей Северинович.

Рыцарь помолчал. А что, подумал он. Та девчонка, Яна, права на все сто… Так и ответить надобно, потому как правда.

– Жена она мне. Родная.

Старый волхв только крякнул.

* * *

Солнце било прямо в глаза, заставляя жмуриться, и Первей то и дело смеживал веки, предоставляя верному Гнедку самому следовать проторённым путём. Дорога казалась устелена осколками мутного стекла – за ночь все мелкие лужицы основательно замёрзли. Зима на носу… Скоро ли ляжет снег?

«Скоро. Сегодня последний погожий день. Кстати, переправиться тебе тоже нужно сегодня, потому что уже завтра по Днепру пойдёт шуга»

«Просто удивительно, как много ты знаешь»

«Не так уж много, как я теперь понимаю. Смотря с кем сравнивать. И вообще – ты недоволен, мой милый?»

«Отнюдь. Я восхищён. И вообще, когда всё закончится… Уверен, титьки столь умной женщины на ощупь гораздо лучше, нежели какой-нибудь деревенской дуры»

Шелестящий бесплотный смех.

«Кто про что… Малец желтопузый»

«От ведьмы слышу!»

На этом месте рыцарь вынужден был прервать внутрисемейную пикировку, производимую для общего поднятия духа. Открывшаяся впереди деревенька была невелика, однако имела собственную церквушку, стоявшую на краю селения. И, что особенно важно, рядом виднелся паром, составленный из двух крупных лодок, покрытых общим настилом.

Храм Божий вблизи оказался скромен, однако лишён признаков запустения. Дверь была гостеприимно распахнута на обе створки. Что ж, подумал рыцарь, спешиваясь и снимая шлем – не должно быть скверны и предательства в храме… по идее. Перекрестившись, шагнул в дверь.

Внутри церкви было пусто, только у аналоя возился пожилой священник, протирая тряпкой следы воска, накапавшие со свечей.

– Бог в помощь, батюшка, и здрав будь! – вежливо поздоровался Первей, разглядывая скудное убранство деревенского храма.

– И с тобой да пребудет Благодать Божья, воин, – улыбнулся священник в начинающую седеть бороду. – Чем могу помочь?

– Вообще-то мне нужно на ту сторону, – не стал крутить Первей.

Поп усмехнулся.

– Так я и есть перевозчик, – и, уловив некоторое удивление во взгляде посетителя, пояснил. – Приход сей ныне беден чрезвычайно, селянам самим бы с голоду не пропасть. Мне-то с матушкой особо много не надо – огород есть, пара коровёнок, другая живность, пасека, да и рыба в Днепре не перевелась покуда. Однако чтобы содержать храм в должном порядке, требуются гроши. Вот и подрабатываю.

– Ну и славно. Поехали? – улыбнулся Первей, доставая серебряную монету.

Поп чуть помедлил.

– А помолиться на дорожку не желаешь ли? Говорят, кому-то и помогает.

Рыцарь сдержал вздох. Ладно… Откуда ему знать, этому деревенскому священнику, что молиться Исполнителю бесполезно… Кому-то и помогает, возможно. Только не ему. Молиться нужно было раньше, а также думать головой. Или хотя бы соображать. Сейчас ему нужно исполнять то, что говорит Голос Свыше, вот и всё. Только так и никак иначе.

– Я здорово спешу, отче.

Священник снова помедлил.

– Ну хорошо, – вздохнув, отёр руки, – сейчас переоблачусь соответственно, и поедем.

В ожидании отче-паромщика Первей оглядел храм. Иконостас оказался неожиданно хорошим. Не в смысле богатства – рыцарь вообще-то никак не мог понять, зачем заковывать Богоматерь в серебряный или даже золотой панцирь окладов. Здесь с широких, открытых взгляду икон на него смотрели лики святых, и не было во взгляде их той пронзительной строгости, что характерна для канонов греческого письма. Святые и угодники смотрели с мягкой, мудрой укоризной, как бы говоря: «что же вы делаете с миром сиим, люди, зовущие себя христианами?»

«Родная, какой великий мастер писал эти лики?»

«Был один такой… Андрей, по прозванью Рублёв»

«Постой… погоди… тот самый?»

Короткий смешок.

«Положим, тогда он ещё не был «тем самым». Тогда он был просто Андрюшкой, учеником знаменитого греческого иконописца Феофана»

– Ну, воин, готов я, – возник в дверном проёме поп, на сей раз облачённый в сапоги-бродни и дерюжный армяк.

– Позволь спросить, отче, – спросил рыцарь, не сводя глаз с икон, – откуда образа сии?

Поп слегка развёл руками.

– Подарок. А что да как… ты вроде бы торопился?

– Ты прав, почтенный, – вздохнул Первей. И действительно, зачем ему лезть в чужие дела? Своих хватает с избытком…

Паром двинулся, ломая намёрзшие закрайки льда, пока ещё хрупкие и тоненькие.

– По всему видать, не сегодня-завтра шуга пойдёт, – батюшка-паромщик тянул канат ровно и мощно. – Так что переправа будет закрыта, должно, седьмицы на три. Пока-то лёд окрепнет, чтобы хотя пешего удержать…

Первей поглядывал на оба берега Днепра, в этих местах не столь широкого, как под Киевом, но всё равно внушающего почтение. Что ж, удачно. Очень удачно. Переплыть такую реку нагишом, держась за холку коня, нечего и думать. Во всяком случае, не в это время года.

Паром с шуршанием и хрустом проломил ледок и упёрся в противоположный берег переправы.

– Ты вот что, воин… – внезапно сказал поп, снова берясь за канат, только в обратную сторону. – Приметы твои известные, и деньги немалые обещаны. Народ у нас хотя и православный, и панов ляшских с собаками папскими не любит изрядно, однако жадность еси исконный порок человечий… Найдётся дурень, не ровен час…

– Отчего же дурень? – чуть улыбнулся Первей. – В купчины выбиться можно.

Поп презрительно хмыкнул.

– Вот я и говорю, урок Иудин не впору многим. Того не осмыслят, что ляхи посулят гору золота, а после зарежут, дабы медный грош не платить. Про папских псов я уж молчу – те Иуду глупого вдобавок посмертно ограбят, крест с покойника сымут… Короче, не ходи в Оршу.

– Спаси тебя Бог, отче, – рыцарь улыбнулся явственнее. – Нет, в Оршу не пойду. Граница московская рядом.

* * *

Мокрый снег хлестал, как бич палача, размеренно и профессионально-безразлично. И не было спасения от этого бича, упорно пробиравшегося к телу жертвы сквозь все одеяния. Первей нахохлился, надвинув капюшон ниже носа, как можно плотнее запахнув плащ, и предоставив следить за дорогой Гнедку, а за возможными опасностями – Голосу Свыше. Ей холод нипочём, вот и пусть постарается… Отличный плащ, кстати, из пропитанной смесью воска и масла мягкой кожи. Если бы не этот плащ, он уже промок бы до костей. Нет, в Московию без тёплых вещей соваться бессмысленно… Кстати, надо бы купить шубу, вот что…

«Очнись, мой рыцарь. Впереди русская застава. Будешь объезжать?»

Рыцарь задумался. Московиты умеют ставить заставы, тут не вдруг объедешь… Справа овраг, вон какой, ни конца, ни края, а дальше лес. А слева и вовсе речка. Не хватает в такую непогодь застудиться в ледяной воде, да и коня застудить можно.

«Я попробую новый фокус»

«Может быть, всё же «раззяву»?»

Первей усмехнулся. Вопрос в точку. Как-никак «раззяву» он худо-бедно освоил, а «невидимку» ещё ни разу не пробовал. Но не зря же он тренировался всё последнее время.

«Когда-то надо начинать»

Рыцарь привычно сосредоточился, вызывая в теле дрожь… Впереди уже показалась русская застава.

Подъехав вплотную к перегораживающей дорогу жерди, покоящейся на рогатках, он всматривался в сторожевую избу, из-под стрехи которой валил дым – должно быть, стражники варили похлёбку или кашу… Рыцарь сглотнул слюну.

Первея вдруг обуяло озорство. Спешившись, он отвязал верёвку, крепящую рогатку, и жердь послушно поднялась торчмя, увлекаемая противовесом. Проведя коня, рыцарь отвёл его за угол и привязал к имевшейся под навесом коновязи, где понуро стояли две лошадки, перебирая жёлтыми зубами жёсткое сено в поисках наиболее смачных стебельков. Первей насыпал в торбу коню овса из седельной сумы – негоже его Гнедку ковыряться в соломе.

Из приоткрытой двери выглянул страж – видимо, московиты всё-таки следили за дорогой из-за двери, не желая торчать под хлёсткими ударами мокрого снега.

– Эй, Векша! Ты рогатку крепил, едрить тя в дышло?

Послышался шум, и на улицу выскочил молодой парень, невысокий и вёрткий, точно оправдывающий своё прозвище. Дождавшись, покуда парень вновь привяжет рогатку, Первей шагнул вслед за ним в избу. Полдюжины стражников сидели вокруг очага, где на огне кипело какое-то варево. Рыцаря никто в упор не видел, точнее, видел, но не замечал. Работает, значит, заклятье.

Первей сел у очага, влившись в круг стражников, и опять никто не возразил. От котелка шёл умопомрачительный запах, Первей сглотнул – пшённая каша со шкварками…

Он привычно сосредоточился, вызывая прилив дрожи… Всё.

Все стражники мирно спали, привалившись кто к стене, кто друг к другу. Рыцарь помедлил, затем снял котелок с огня, достал из-за пояса походную ложку. Вот интересно, зачем это московиты держат свои ложки за голенищем сапога…

«Резвишься, рыцарь?»

Первей, жмурясь, глотал горячую кашу.

«Объясняю для недалёких Голосов Свыше. Мне необходимо тренироваться, иначе от всех твоих наставлений толку чуть. И потом, дай спокойно поесть, я голодный!»

Бесплотный смешок.

«Ладно, развлекайся. Только учти, маны у тебя всё ещё не так много, и восстанавливать её сейчас не так просто – во всяком случае, солнца нет»

Насытившись, Первей поставил котелок обратно на огонь, аккуратно разровняв кашу ложкой. После еды потянуло в сон. Рыцарь вздохнул, помедлил ещё пару секунд и поднялся.

Выйдя наружу, он завернул на коновязь, где Гнедко уже расправился со своей порцией овса, не спеша проверил сбрую. Затем, движимый внезапным озорством, быстро вернулся и снова отвязал рогатку. Вскочил в седло, привычно сосредоточившись – волна дрожи, затем холодок… Всё, просыпайтесь!

Вовремя. Из избушки последовали невнятные звуки, сменившиеся зычным басом.

– Варнаки, едрить тя в дышло, раззявы полоротые! Каша-то подгорела!

Первей, усмехаясь, взял с места некрупной рысью. Заклятье мысленной невидимости он снимать не стал, само вскоре развеется. И потом, надо же ему уехать с глаз долой.

«Малец-переросток»

«Кто, я?»

«Ты, ты»

«Твоя правда. Я ещё молод и хорош собой»

Бесплотный смешок.

«Нет, ты совершенно невозможен»

* * *

Первый снег, лёгший ночью, был абсолютно нетронут, и Первею вдруг на миг показалось, что кроме него да вот его коня, в мире не осталось ни одного живого человека, ни зверя, ни птицы. Только конь, человек и бесплотный Голос, на всей земле.

«Родная, отзовись»

«Что, мой рыцарь?»

«Ты так толком и не объяснила, зачем мне надо переться в Москву. Раньше ты подробно объясняла любое задание»

«Да нет пока тебе задания. Сейчас у тебя первейшая задача – уйти от когтей инквизиторов»

«Первейшая задача Первея – хорошо сказано»

«Не болтай, давай серьёзно. Как въедешь в Москву, езжай на постоялый двор некоего Вараввы, дорогу я укажу. Там остановишься на ночлег. Что делать дальше, будет видно»

«Всенепременно у Вараввы, стало быть?»

«Именно»

Впереди уже показались тёмные от непогоды стены Китай-города, отороченные по верху белым. Гнедко, всхрапнув, ускорил ход, почуяв конец пути и скорый отдых в тёплом стойле.

Солнце, отоспавшись наконец за окоёмом за долгую ноябрьскую ночь, высунулось из-за края земного, и над морем московских крыш, покрытых небесным кровельщиком за ночь роскошной белоснежной шубой, засияли золотые лучи, и великий город, разом утратив предрассветную угрюмость, засверкал перед Первеем, как некая сказочная картина, написанная великим живописцем. Рыцарь чмокнул и легонько толкнул Гнедка пятками, и умный конь тут же перешёл на рысь.

* * *

– Вот что, любезный. За такие деньги я могу купить всю твою халупу вместе с тобой впридачу.

–Дак ить я не настаиваю, господине. Коли дорого, поищите местечко получше.

Первей оглянулся кругом. Постоялый двор Вараввы не внушал рыцарю никакого доверия, а рожа хозяина разве что не имела клейма.

«Родная, куда ты меня затащила? Это же разбойничий вертеп»

«Так надо»

– Ладно. Получай свои деньги.

Первей бросил горсть серебряных монет, и Варавва неожиданно ловко сгрёб их буквально на лету.

– Добрый господин, – осклабился Варавва. – Ваша комната готова, пойдёмте…

Хозяин провёл рыцаря через длинный узкий коридор, причудливо извивавшийся между многочисленными нагороженными чуланами, очевидно являвшимися кладовыми какого-то явно краденого барахла и по совместительству гостиничными номерами.

– Вот ваша комната, господине, – Варавва широким жестом обвёл довольно просторный чулан, снабжённый парой составленных вместе грубо отёсанных лавок и совершенно уже топорной работы столом. На лавках лежала собачья доха, по-видимому, исполнявшая роль постельных принадлежностей, всех разом. – Окно снабжено запором изнутри, снаружи открыть невозможно, глядите, – он показал длинный хитрый штырь-шпингалет, который и впрямь было нельзя открыть снаружи, даже разбив мутные зелёные стёкла переплёта. – Рама железная, кованая, заметьте, петли смазаны, не скрипят. Из этого окна ходу хоть в проулок, хоть на крышу. Вот тут, – хозяин указал под лавки, где смутно виднелся люк, – ежели что, ещё выход имеется, через подполье и за заплот, а там через огороды айда…

Первей промолчал. Он уже понял, что здешние номера ценятся не за комфорт, а за количество укромных отходных путей.

– Только это уже на совсем крайний случай. А вообще-то сюда сроду ещё ни одна собака сыскная не забиралась, так что спите спокойно. И за коня не беспокойтесь, у меня тут с этим строго… Ежели поесть али выпить чего, так всё имеется прямо тут, только денежку плати, доставим враз. Или девку, к примеру…

– Некогда мне, хозяин, – Первей подвигал массивный внутренний засов. – У меня ещё дела в городе, так что вернусь к ночи.

– Ясно, дела, – хозяин осклабился, – кто ж без дела в Москву припрётся. Желаю удачи в ваших делах, господине.

* * *

Рыцарь шагал по немощёным, унавоженным московским улицам, поглядывая по сторонам. Москва не производила впечатления столицы великого княжества, год от года набиравшего силу – скорее разросшаяся до неприличных размеров деревня, с грунтовыми улочками, нескончаемыми заборами, из-за которых торчали голые ветви деревьев, да глубокими сточными канавами, где среди смёрзшихся отбросов кое-где виднелись неподвижные фигуры пьяных. А впрочем, говорят, Париж ещё хуже…

«Родная, далеко ещё?»

«Уже пришёл»

«Где? А… Ага, вижу»

Первей искал оружейную лавку. После утраты своего меча он пользовался трофейным, оставшимся в наследство от стражников. Наверное, так чувствует себя знатная дама, лишившаяся своего роскошного платья и вынужденная напялить какие-то обноски – короткий подол, режет под мышками и вообще очень неудобно и стыдно.

Внутри лавки господствовал – иначе не скажешь – колоссальный мужик, одной бородой которого вполне можно было набить перину. Над бородой возвышалась копна курчавых нечёсаных волос, и только в узкой щели между бородой и шевелюрой, как из бойницы, посверкивали серые, навыкате глаза. Наверное, он привык выкатывать глаза, чтобы хоть что-то видеть из своих зарослей, подумал Первей.

– Меч?.. – спросил хозяин лавки утробным басом, едва взглянув на болтающийся у пояса рыцаря клинок.

– Почтенный, мне нужен хороший меч, – просто ответил Первей.

Хозяин что-то проурчал под нос, выгребая из-под прилавка несколько клинков в ножнах. Рыцарь присмотрелся. Прямые европейские мечи, старинной немецкой, французской и русской работы, длинный двуручник с гербом тевтонского ордена, тонкая, гибкая шпага явно фрязинского изготовления, арабская булатная сабля…

– Вот очень неплохой меч, – купец вытянул могучей дланью длинный двуручник из ножен, играючи крутанул веером.

Рыцарь взял оружие, примерился. Двуручник гнул к земле своим весом, достигая в длину роста взрослого мужчины, притом высокого.

– Когда я буду таким же здоровенным, как ты, почтенный, я непременно заведу себе такую алебардину.

Хозяин утробно заухал, и рыцарь не вдруг понял, что это смех. Понравилась шутка.

– Тогда вот, полегче, – он взмахнул шпагой, и воздух взвизгнул, рассечённый тонким и гибким, как тростинка, сверкающим лезвием.

Первей взял шпагу, со свистом рассёк ей воздух крест-накрест. Оружие было послушным, лёгким… Нет.

– Не знаю, что и сказать, хозяин. Для стилета слишком длинно, разве нет?

Хозяин снова заухал.

– Тогда возьми вот. Сабля что огонь, режет шёлковый платок на лету. Ей можно опоясаться, и ни хрена ей не будет – настоящий дамасский булат.

Первей вздохнул.

– Хозяин, ты не понял. Мне нужен очень хороший меч. Кладенец, если угодно.

Глаза втянулись внутрь необъятной кудлатой башки, борода заходила ходуном, явно отражая некие мыслительные процессы, происходящие в глубине зарослей.

– Я плохо расслышал, вроде…

– Ты правильно всё услышал, почтенный.

Купец потянулся ручищей скрести башку, очевидно, таким путём намереваясь улучшить качество мыслительного процесса.

– Ладно, обожди здесь.

Хозяин втянулся куда-то в недра своей лавки, оставив Первея разглядывать густо стоявшие вдоль стен топоры, копья, сулицы, алебарды, самострелы-арбалеты и даже небольшое орудие огневого боя, железную трубу на вертлюге, для прочности сплошь окованную стальными кольцами – бомбарду, приводимую в действие огненным зельем, дьявольским изобретением монаха Шварца.

– Вот, – вновь возник из недр своего заведения купец, подобно улитке, высунувшейся из раковины.

Первей осторожно взял в руки меч, медленно вытянул из ножен. И случилось чудо – меч будто врос в руку, стал её продолжением. Рыцарь крутанул его вправо-влево… нет слов.

– Сколько?

– Ежели золотишком, то пятьсот ляшских золотых.

Теперь глаза выпучились у Первея.

– Почтенный, я не спрашиваю тебя, сколько тебе нужно для полного счастья. Сколько стоит этот меч?

– Тогда шестьсот.

«Родная, ты слышишь?»

«А что ты хотел? Это же купец, он давно забыл такое слово: «совесть». Он увидел, как ты смотришь на этот меч, так почему не содрать с клиента? Между прочим, сам он заплатил бывшему владельцу только тридцать рублей серебром»

«Понятно. Ну что, предложить ему равноценный обмен? Пуговица у меня есть»

«Подожди, можно сделать лучше. Ты так долго учил один фокус – «неразменная монета» В чём дело?»

Точно. Первей привычно сосредоточился, вызывая дрожь… Всё.

– Держи свои деньги! – рыцарь брякнул на прилавок золотую монету. – Сдачу не забудь!

Купец, утробно урча, взял монету, сунул в толщу бороды – укусил. Кинул в ящик под прилавком, и оттуда же начал доставать сдачу. Сдачи оказалось много, гора серебряных, медных и золотых монет разнообразной чеканки росла и росла. Сверху лёг тот самый золотой.

– Жадный ты, хозяин, – посетовал Первей, сгребая монеты в два здоровенных кожаных кошеля.

– Купчине иначе не прожить, – отозвался умиротворённо купец. Доволен выгодной сделкой.

Первей почувствовал некую неловкость, что ли…

– Держи! – рыцарь кинул на прилавок свой старый меч. – Дарю тебе сей длинный ножик.

– Щедрый ты, – купчина хмыкнул, рассматривая подарок. – Нищим будешь.

Выйдя из лавки, рыцарь не удержался и снова вынул… ну, скажем так, покупку. Меч отливал маслянистым мягким светом, длинная рукоять, обмотанная сыромятным кожаным ремешком, предварительно вымоченным в воде (чтобы после высыхания кожаная оплётка сидела мёртво), была так удобна, будто росла из ладони. Ах, хорош меч!

«Родная, он и в самом деле способен рубить сталь, как дерево?»

«Вообще-то меч-кладенец специально приспособлен для того, чтобы ломать в бою мечи противника. Но, разумеется, такое дело требует умения и изрядной силы»

«Что ж, придётся потренироваться»

«На ком?»

«Ну… Был бы меч, а желающие сунуть голову под него всегда найдутся. Я не прав?»

«Прав, рыцарь. Ох, как ты прав!»

* * *

Уже на подходе к логову Вараввы Первей почуял опасность, будто сочившуюся из-за бревенчатых заборов-заплотов, глухо окружавших грязный проулок.