Текст книги "Девятый (сборник)"

13

Вечером следующего дня к Николаю на работу заехал начальник особого отдела дивизии Виктор Шрамко. Вид у него был усталый, раздраженный. Сообщил:

– Имел тяжелый разговор с Самохваловым. Он нервничает и сильно ругается. Корит нас, что вот-вот может состояться покушение на командарма, а мы не чешемся. Ни на шаг, говорит, не продвинулись.

«У вас у всех скоро, говорит, головы поотрывают, а вы мышей мать-перемать не ловите», – скопировал он ругань начштаба.

– Тебя ругает, мол, ты втянул всех в авантюру с десантом. Это же, Николай, не твоя идея, а с самого верха пришла. Ты-то тут при чем?

– Да я и сам не пойму, – развел руками Гайдамаков. Он с курсантских времен знал золотой смысл точных стихов Твардовского: «Города сдают солдаты, генералы их берут».

Шрамко посидел на краешке стола, поерзал. Хмуро спросил:

– У тебя есть что-нибудь в загашнике?

Гайдамаков качнул отрицательно головой.

– Что и полстакана не найдется?

И, видя, что каши тут не сваришь, Шрамко рубанул воздух ладонью.

– Все, поехали ко мне домой! Борща поедим, маленько расслабимся. Надо нам с тобой, товарищ майор, крепко репу почесать. В самом деле, ситуация запутанная…

Шрамко жил в городе, но, считай, в военном городке. Его пятиэтажный кирпичный дом стоял среди других ДОСов – домов офицерского состава – казенного городка, где жили офицеры и прапорщики гвардейской стрелковой дивизии. Жили, как в деревне, где все друг друга знают. Поэтому у особого отдела не было проблем с получением информации по кадровой части: кто с кем поругался, кто с кем спит и кто кому изменяет. Все на виду.

Но в квартире у главного контрразведчика не было так казенно, как в офицерском городке, а было уютно и прикладисто. Добрая хозяйка, такая же хохлушка, как и хозяин, держала дом в образцовой чистоте и порядке. И вся обстановка – и стены, и мебель, и комнаты, и кухня дышали уютом и теплом семейного гнезда. И пирогами.

– Моей бы, Вере Сергеевне, да комендантом гарнизона быть, – говаривал Шрамко не без гордости за жену, – вот бы порядок был, вот бы чистота! Все бы в тапках по асфальту ходили! Справный был бы гарнизон.

Вера Сергеевна в самом деле накормила их гарным украинским борщом с сальными шкварками, выпили они по две-три рюмки горилки с красными стручками перца внутри бутылки, и Шрамко маленько оттаял, разомлел, выдохнул разом тягость, лежавшую под сердцем, и сказал:

– Пойдем, Коля, погуляем, друг ты мой закадычный. Накопились у нас задачки каверзные. Надо бы нам с тобой их обмозговать, а то беды не оберешься. Погоны со всех полетят, а с меня в первую очередь. Таких волкодавов спустят…

Они вышли на улицу и пошли по аллее. Теплый вечер конца лета, словно добрый сеятель, выбросил на город свежую росу, примял серебристой тонкой водяной капелью рассыпанную в воздухе пыль. И она послушно улеглась на землю и не мешала людям дышать.

В конце аллеи они сели на скамейку, над которой висела огромная шапка ветвей акации. Шрамко вынул из кармана спортивной куртки блокнот, раскрыл его и стал рассуждать, держа ручку над чистым блокнотным листом.

– Что мы имеем? Давай думать вместе. Подключайся.

Он поднял лицо вверх и уставился на мелкие, смутные звезды еще не наступившей ночи.

– А имеем мы с тобой, товарищ красный командир, очень и очень мало.

– Давай пропишем то, что уже очевидно, не вызывает сомнений, – предложил Гайдамаков. – Кое-что уже есть.

– Например?

– Например, то, что западная разведка готовит покушение на нашего командарма. Это, по-моему, – ясно.

– Не совсем ясно, конечно, но предпосылки к этому сильные действительно есть. Что еще?

– Для выполнения этой задачи подключается очень опытный снайпер, уже убивший кучу мирных граждан и военных.

– И это не совсем очевидно. Но основания так полагать тоже есть серьезные. Дальше?

– А вот дальше я, как ежик в тумане. Дальше надо выяснять место и время операции. Моих мозгов тут не хватает…

– А, не прибедняйся ты относительно своих мозгов. Ты со своими мозгами, брат мой сердешный, девятерых снайперов ухлопал. Тут такие мозги нужны были! Они у тебя нашлись же? Нашлись. Так что давай думать, Николай, давай думать, не расслабляйся.

– Восьмерых.

– А как же тот, которого под твоим мудрым руководством захватили недавно?

– Это не моя заслуга, а общая.

– Э-э, Коля, с таким подходом ты к раздаче орденов никак не поспеешь. А в этих делах надо быть в первых рядах.

Помолчали. В самом деле, при всей опасности ситуации, очень много неясного. Шрамко что-то записывал в свой блокнот, сидел, размышлял вслух:

– Сейчас такое положение дел, что есть большая опасность разметать силы и средства в неверных направлениях и совершить ошибку, принять неправильное решение. Но есть одно обстоятельство, которое, по-моему, поможет нам выбрать правильную дорогу.

Он вытащил из кармана легкой своей куртки квадратную, объемистую пачку «Казбека» и машинально, глядя перед собой, занятый другими мыслями, выколотил об коробку тыльную часть папиросы. Курил он теперь редко и как бы украдкой, потому что Вера Сергеевна беспощадно стыдила его за бесхарактерность и неспособность бросить «эту отраву». Но бывали минуты, когда покурить страшно хотелось и было просто необходимо это сделать. Сейчас как раз была такая минута.

– Давай сначала о месте возможного теракта, – он глубоко вдохнул казбекский дым. – Мы покумекали тут с Самохваловым и решили так. У этого снайпера, да и вообще у той стороны нет никакого резона пытаться ликвидировать командующего в штабе армии, около штаба или вообще в Крайске. Это невыгодно и глупо, потому что убийство генерала должно быть актом возмездия за его разгром сопредельных вооруженных сил. Ну, выстрелят в него здесь. И что? Кто стрелял, зачем стрелял? Чего этим хотели сказать?

Шрамко сделал глубокую затяжку и сказал – как отрезал:

– В него могут стрелять только на правом берегу. Если у вражеской разведки это получится, то будут достигнуты две важных для них цели. Во-первых, это в самом деле месть за то, что Селезнев расхреначил их армию. И, во-вторых, они покажут всем, в том числе тамошнему населению, что умеют мстить врагам нового государства. Умеют! Это поднимет боевой дух их солдат и офицеров, возродит национальное самосознание и патриотизм населения. Это важно, согласись.

– Конечно, конечно, согласен, – закивал Гайдамаков.

– Теперь о времени покушения…

Дымя папиросой и сладостно вдыхая в большую свою украинскую грудь табачный дым, Шрамко наслаждался еще и свободой и неопасностью этой обстановки, когда он может вот так легко и расслабленно подымить, не боясь попасть под кинжальный огонь нареканий со стороны Веры Сергеевны.

– Этот вопрос, наверное, самый сложный, но, похоже, и самый простой…

Вот уж каламбур так каламбур! Как это: простой – сложный вопрос? Должно быть что-то одно.

Разглядев недоумение Николая, Шрамко заулыбался. Ему маленько льстило то, что живет она в нем – вот эта непредсказуемость. А как же, грамотный опер и должен быть непредсказуемым.

– Ничего тут загадочного нет. Просто шестнадцатого числа на том берегу состоится крупное совещание, на котором будут присутствовать представители силовых структур как их, так и России. Речь пойдет о взаимодействии в условиях мирного соглашения. Селезнев туда приглашен, его присутствие обязательно. Представляешь ситуацию, если командарм не явится на это совещание по причине своей гибели? Тут не только совещание сорвется. Сорвется весь процесс урегулирования конфликта, сорвутся все мирные договоренности. Опять будет война. Россия не простит гибель своего генерала. И Запад добьется своих целей…

– Вот дела так дела, – задумчиво произнес Николай. – Получается, что на Селезнева будут покушаться исключительно на его пути на эту встречу.

– Да, так именно и получается.

Гайдамаков скрестил на груди руки, покачал головой, поразмышлял:

– Выходит, Виктор Федорович, время возможного покушения у нас имеется практически точное. А вот что касается места – тут сложнее. Путь от Крайска до их столицы очень длинный. Где засидка будет? Как определить?

А Шрамко вдруг повеселел:

– Эх, Николаша, нам ли жить в печали? Не из таких положений выползали. У нас еще пять дней впереди!

14

Генерал-майор Селезнев проводил совещание по весьма деликатному вопросу. От результатов этого совещания, от того, как оно пройдет, какие решения будут приняты, зависит остается он, Селезнев, в живых или же исключат его из списков личного состава, снимут с котлового довольствия.

Примерно с такими интонациями и начал он совещание. Ему бы хотелось повернуть все на шутку, на нелепицу, чей-то глупый вздор. Ведь казалась абсурдной, фантастической сама мысль, что он, Селезнёв, боевой генерал, заслуженный, уважаемый даже врагами человек, здоровенный мужик, может оказаться мишенью какой-то там девчонки, что его голова ляжет в перекрестие снайперского прицела…

– Очень бы мне не хотелось, чтобы моя голова получила дырку и проветривалась на летнем ветерке, – генерал уважал военный юмор и шутил всегда смачно, не улыбаясь, глядя всем в глаза. Его громоподобный голос на совещаниях гремел ровными раскатами, без перемены интонации, и подчиненные никогда не понимали, где тут шутка, а где прямой разнос. Хотя то и другое у генерала зачастую было неотрывно друг от друга. У него это получалось.

– Давайте, господа хорошие, исходить именно из этого приоритета. На это и направим наше совещание, – он положил локти на стол и поставил задачу: – Во-первых, хотелось бы почетче очертить всю ситуацию. Для этого считаю целесообразным выслушать всех. А потом определимся, кому и чего надо сделать, чтобы не допустить такого печального события – безвременной кончины вашего командующего.

Все участники совещания были по-особенному внимательны ко всему происходящему. Во взглядах у всех сквозила и настороженность, и любопытство. В кои-то веки на повестке дня совершенно нестандартный вопрос: готовящееся покушение на командующего армией.

– Предлагаю выступить командиру дивизии и ознакомить всех со складывающейся оперативной обстановкой, – сказал Селезнев.

Тот встал и довольно лаконично, грамотно и последовательно выстроил всю цепь событий, из которых следовало, что ситуация в самом деле куда как серьезна. Особенно он подчеркнул результативность действий вражеского снайпера в Крайске и его окрестностях – около сорока убитых людей – гражданских и военных.

– Помните, товарищ генерал, трагические события в тот момент, когда вы приехали в Крайск? – задал вопрос командир дивизии. – Тогда было убито трое: два пенсионера и наш военнослужащий транспортной роты.

– Помню, как же можно забыть, – кивнул Селезнев.

– Так это и есть работа той самой снайперши. Говоря по правде, национальности мы ее не знаем. Известно только точно, что она завербована и работает под руководством западной разведки.

Селезнев помолчал, покачал своей коротко стриженной головой:

– Да, безжалостная тварь. И умелая, ничего не скажешь… Ну, хорошо, – спросил командарм после паузы, – так как же мы с ней будем бороться, с такой опытной заразой?

На этот вопрос конкретного ответа не было ни у кого. Все замолчали. Вопрос был крайне серьезен. Участники совещания опасались опростоволоситься перед командующим армией, ляпнуть какую-нибудь оплошность. Почти никто из них не имел опыта борьбы со снайперами, не обладал достаточными навыками. Тем более у каждого карьера, судьба, звезды, которые могут появиться на погонах, а могут – и нет, а то и вообще упасть с этих самых погон.

И все же вопрос больше относился к особистам. Предвидя вопросы к нему, начальник особого отдела армии как школьник поднял руку и сказал:

– Александр Захарович, определенная информация по этому вопросу имеется у особого отдела дивизии. Они занимаются проблемой довольно системно. Полагаю, целесообразно было бы заслушать подполковника Шрамко.

Тот вздрогнул от неожиданности. Уже старый служака, он и сам давно впитал в себя способность подставлять под удар нижестоящих, но это всегда так взбадривает…

Тем не менее подполковник Шрамко резво поднялся, опустил руки по швам, потому что стоял перед высоким начальством и, заметно волнуясь, выстроил перед собравшимися всю картину. А на вопрос о том, как бороться с вражеским снайпером, он доложил, что у особого отдела дивизии имеются не менее опытные и результативные сотрудники, которые умеют хорошо разбираться в любых хитросплетениях вражеских замыслов и успешно бороться с ними. К ним, например, относятся майор Гайдамаков, который присутствует на совещании и готов доложить прямо сейчас о плане своих действий.

Все посмотрели на Николая, который от неожиданности готов был залезть под стол и сидеть там, спрятавшись под толстыми досками генеральской столешницы. Шрамко сел на свой стул и глядел перед собой, как будто ничего не произошло. А Гайдамакову пришлось встать. Впервые выступая перед такой полновластной аудиторией, Николай оробел и растерялся. Генералы и полковники глядели на него как на человека, который вот прямо сейчас разрешит все проблемы, поставит перед всеми задачи и спасет жизнь командующему армией. Спасет прямо сейчас.

Селезнев глядел на него с любопытством.

– Ты, майор, снайпер? – прогремел откуда-то сверху его знаменитый бас.

– Так точно.

– Как ты попал в снайперы? Ты же майор, тебе батальоном командовать надо, а ты за кустами прячешься.

Гайдамакову стало маленько обидно, что его профессию так явно не ценят, но он собрался, только нахмурился слегка, и ответил с достоинством:

– Я мастер спорта по пулевой стрельбе, член сборной общества «Динамо». Но работаю я не в этой области. Я сотрудник особого отдела московского гарнизона, начальник отделения. Меня сюда командировали для борьбы со снайперами, которые сеют панику в Крайске и его окрестностях. Командировали потому, что у меня серьезный опыт работы в горячих точках. Работы по снайперам противника.

– Понятно, – сказал Селезнев вполне миролюбиво. – А сколько у тебя этих, как их назвать, ликвидированных?

– Восемь.

– Я желаю тебе, майор, чтобы их в ближайшее время стало девять. Надеюсь, ты меня понял? А теперь доложи нам, как ты собираешься сражаться с этим самым девятым?

– Я знаю, что вы, товарищ генерал, обязаны быть на совещании, которое состоится через три дня.

Командующий ничего не ответил, но и не возразил. В соответствии с правилами военного этикета генерал-майор Селезнев не должен был публично сообщать о своих планах, но все поняли: да, он действительно обязан быть на том самом совещании.

– Я изучил маршрут вашей поездки и могу предположить, что на этом берегу на вас покушений не может быть.

– Почему? – поинтересовался Селезнев.

– Задача вражеской разведки сорвать мирный процесс. Покушение на нашем берегу ни к чему не приведет. Стрельба в российского генерала на стороне, контролируемой Россией, большого резонанса иметь не будет. Это наше внутреннее дело, а им нужен скандал. Поэтому покушение должно состояться на их стороне.

– Все логично, – согласился командарм, и все закивали согласно головами. – Но дорога до их столицы тоже будет длинная. Как же ты, майор, спасать меня будешь?

Николай пришел в себя окончательно. Теперь он держался спокойно, уверенно, докладывал последовательно и четко:

– На этот счет есть два соображения. Первое – это то, что сопредельной стороне не нужны никакие неприятности, которые могут произойти с вами по дороге на их территории. Это будет крупнейший международный скандал, который будет для них катастрофой. Они понимают, что Россия ответит на это самым беспощадным образом.

– Опять логично, – закивал головой Селезнев. – Что дальше, майор? Откуда и где ждать удара?

– Думаю, что по их территории до самой столицы вас будет сопровождать эскорт полиции и вы будете ехать очень быстро, минуя все светофоры. А это означает, что вражескому снайперу к вашей машине не приблизиться и у него совсем не будет времени, чтобы отыскать вас в этом эскорте среди других машин, выделить, успеть выстрелить… В условиях, когда снайпер не знает, в какой машине вы находитесь, это все выполнить за доли секунды крайне сложно, практически невозможно.

– Если получается, что на нашей стороне стрелять по мне не будут – невыгодно, а на их – невозможно, то когда же будет теракт, на какой стадии?

– Думаю, товарищ генерал, огонь по вам откроют, когда ваша машина поедет по мосту через реку или же сразу, как только она пересечет мост. В любом случае это должно произойти до подъезда к КПП, где вас будет ждать официальный эскорт.

– Какой в этом смысл? – пробурчал Селезнев громоподобно. – Мост – нейтральная территория. Получается, что пропадает политическая подоплека, а она должна быть, согласитесь, товарищи офицеры. Должна!

– Подоплека эта будет, потому что выстрел произойдет с правого берега. Никакой экспертизы не потребуется, это будет для всех очевидно: по русскому генералу стреляли именно с их стороны, – Николай говорил убежденно, напористо, он был уверен в своей правоте, в своих аргументах.

– А почему ты, товарищ майор, полагаешь, что стрельба по мне должна обязательно состояться не в присутствии эскорта, а до того, как я к нему подъеду?

– Тут все просто: если снайпер по вам выстрелит в присутствии военных из сопровождения, то все они помчатся на поиски этого снайпера. И точно его найдут и заколотят палками, запинают. Снайпер это понимает и не захочет подставляться. Он постарается стрелять скрытно от всех.

Опять все замолчали. Селезнев сидел, слегка покачиваясь в кресле, глядел перед собой. Поскрипывали перья ручек участников совещания. Все они что-то старательно записывали в свои блокноты.

– Ну, хорошо, вроде бы все сходится… Пока. Будем над этим думать, – прервал тишину генеральский бас. – А какое твое другое соображение, майор? Ты же сказал, у тебя их два.

– А второе заключается в том, Александр Захарович, что по вам лично никто стрелять и не будет. Ваша жизнь должна быть в безопасности в любом случае, – сказал так Гайдамаков и даже слегка улыбнулся.

– Это ты, товарищ снайпер, за их разведку так решил? С ней, что ли, договорился?

И все присутствующие как будто обомлели и не знали, чего тут делать? То ли ухмыляться вместе с генерал-майором Селезневым, то ли руки крутить этому майору Гайдамакову, явному пособнику вражеской разведки?

Николай быстро сообразил, что не вполне корректно высказался и объяснил то, что хотел выразить:

– Я хочу сказать, товарищ генерал-майор, что вместо вас в машине должен сидеть манекен. А вы поедете в другой, крытой машине, в которой поедет охрана.

Селезнев приложил ладонь трубочкой ко рту, крякнул. Большое тело его запередвигалось в кресле. Какое-то время он не знал, как тут среагировать, что сказать? В самом деле, этот майор, видно, толковый парень. Ему бы побольше таких. Вон сидят все с умным видом, как будто их не интересует жизнь командарма. А этот, молодой парень, видно, что специалист в своем деле, что-то придумывает, предлагает, сражается…

Но не превратить бы все это в комедию, засмеют ведь однополчане. И Москва засмеет, там тоже мастера подстав, паркетные умники…

– По-моему, ты, майор, из меня посмешище сделать хочешь… Манекена из меня лепишь – может, этот манекен и армией будет командовать вместо меня? Петрушкой назовешь. Сядет в это кресло и будет руководить. А что! Только ему физиономию надо умнее, чем у меня, сделать. Ну, это, по-моему, не так уже и сложно…

Селезнев прокачивал ситуацию. В самом деле, мысль-то у этого парня московского прекрасная – сделать куклу, вылепить подходящую морду, напялить генеральскую фуражку, мундир и на переднее сиденье вместо него, а он уедет на любой другой машине. И жизнь ему гарантированно сохранится, и вражеского снайпера засечь и ликвидировать можно будет (а это тоже в зачет ему пойдет как военная хитрость), и задание правительства он выполнит – поучаствует в работе в самом деле важного межгосударственного совещания. Только надо верно все выстроить, подготовить. А мысль хорошая…

Гайдамаков не знал, что и сказать. Как объяснишь этим важным военным, что ситуация в самом деле наиопаснейшая, что другого варианта нет, просто нет!

Он стоял и молчал. И остальные молчали, потому что не понимали, как среагирует командарм.

Выручил командир дивизии – генерал-майор Яковлев. Он прошел Афганистан, самые кровавые события. Он спас на войне много народу, и в этой жизни уже ничего не боялся.

– Разрешите мне высказаться, – обратился он к Селезневу и, когда тот кивнул, поднялся.

– Я, товарищ генерал-майор, полагаю, что майор Гайдамаков совершенно прав. Вам нельзя подставляться под снайперскую пулю. Этого нельзя допустить ни в коем случае. Пусть у кого-то это и вызывает улыбку, но лучше улыбка, чем убитый генерал Российской армии. Я так говорю потому, что уверен – покушение будет! Это нужно нашим врагам. Мне кажется, мы должны поддержать майора Гайдамакова. Он придумал хороший план.

Яковлев постоял, как будто подбирал слова:

– А этого, двойника вашего, товарищ генерал-майор, или как его там – манекена, надо просто хорошо сделать, чтобы похож был. Иначе все сорваться может.

Он сел на свой стул, достал платок и вытер вспотевшие щеки.

Все как будто облегченно вздохнули, заскрипели стульями, зашелестели блокнотами.

Селезнев подумал: «Ну, слава богу! Ситуация вырулила на верную дорогу. Молодец Яковлев, выручил». И обратился к участникам совещания:

– Есть другие мнения?

Других мнений никто не высказал.

Тогда командарм обвел всех спокойным взглядом и сказал то, что обязан был сказать:

– Надеюсь, все участники совещания понимают, что я должен выполнить поручение Президента нашей страны и быть на совещании в точно обозначенный срок. Мы, военные, как никто осознаем, что воля Президента России, нашего Верховного главнокомандующего, должна исполняться во что бы то ни стало. Вот и мы с вами обязаны ее исполнить.

Селезнев знал: никто и никогда не упрекнет его в излишних военных хитростях.

И голосом расслабленного, сытого льва, он спросил:

– Ну, товарищи боевые командиры, у кого из вас есть в хозяйстве художник или скульптор, который сможет сделать копию моей красивой головы? Сделать быстро, за сутки. Размеры моей благодарности будут безграничны.

Он выступал в своем жанре…

Совещание закончилось быстро. И был определен скульптор – оформитель одного из батальонов дивизии – он закончил Московское Суриковское училище по классу скульптуры, толковый сержант-срочник. Через десять минут после совещания ему была поставлена задача и обсуждены некоторые детали…

Когда все расходились, Селезнев оставил в кабинете только одного майора Гайдамакова:

– Я вижу, с головой у тебя все хорошо, – сказал генерал-майор Николаю. – Поэтому я прошу тебя, майор, продумай и сделай все как следует. Мне нельзя подставляться, обстановка сложная… Политика, мать ее за ногу… А я тебя не забуду.