Текст книги "Подлинная история сталкера Француза. Книга первая. Нет правды на земле…"

– А сюда вы трое, придурки, нах** припёрлись? – возмущённо перебил его старший товарищ. – Здесь что потеряли? У вас даже оружия нет. И кто же вас, доходяг, тут из авторитетных к себе в семью возьмёт? Я вот, например, к Лихому наймусь, он хоть и жестокий, говорят, но братва у него с деньгами, как я слышал.

– Да мы случайно, – пояснил Кречет. – В полувагоне на какой-то станции недалеко отсюда перед границей под тент схоронились от мусоров и вот проснулись уже в Зоне, на каком-то складе железнодорожном. Разгрузка началась, чухнули в лес и на тебя нарвались…

– Шу-у-ухер!!! – раздался из потолочного чердачного люка панический крик третьего подростка, который наблюдал с крыши через слуховое окно за окружающей местностью. – Военные сюда прут!..

***

Пришёл Литвин с базы с важным видом, снисходительно кивнул Французу, разбудил Звычайного и что-то прошептал ему на ухо.

– Ок! Я понял. Так значит? – равнодушно зевнув, проговорил их командир.

После чего обратился к стоящей перед ним троице подчинённых:

– Берём малину и всех, кто в ней есть! При первой же попытке оказать вооружённое сопротивление или бежать стрелять без предупреждения! Это вооружённые бандиты, и Воронин приказал не церемониться с ними: либо захватить – и на нашу базу судить, либо, если побегут, уничтожить.

После этих слов сослуживцы квада с разных сторон, как они обычно делали в таких ситуациях, двинулись к мазанке.

Француз, держа указательный палец на спусковом крючке автомата, пошёл к дому со стороны леса. Он не видел дверей здания и лишь услышал, как там вдруг раздался суматошный топот, какие-то вопли, звон оконного стекла, глухой выстрел, похожий на удар пастушьего бича, а затем входная дверь хлопнула и раздались окрики сослуживцев: «Стой! Стой!..», – после чего затрещали очереди автоматов. Тут и он увидел, как из-за дома, метрах в ста впереди, в сторону леса замелькал среди деревьев ещё один бандит в светлой рубашке, в руках которого блеснуло какое-то оружие, и Француз дал вслед короткую неприцельную очередь. «А-а!» – раздался оттуда вскрик, и беглец ухнул на землю, пропав из виду. Стрелявший, не убирая с линии стрельбы автомат, побежал к нему, предусмотрительно останавливаясь и прислушиваясь, после чего обнаружил свою поражённую цель. На тропинке лицом к небу лежал мальчонка лет четырнадцати-пятнадцати, глаза неподвижно смотрели вверх, и в их тускнеющем блеске отражались бегущие облака. К груди подросток прижимал оцинкованную консервную банку с перловкой и затёртую, видавшую виды ложку из нержавейки, а из полуоткрытого рта у него вместе с кровавой пеной по левой щеке стекала непрожёванная пища. Было ясно, что мальчишка мёртв. Страшная худоба и нищая одежда просто шокировали Француза. На теле убитого была лишь полуистлевшая от долгой носки рубашка, изодранные в клочья штаны, подвязанные бельевой верёвкой, да рваные кеды, которые держались на босых ногах только за счёт шнурков. И такая одежда на нём была осенью, когда вскоре уже должен был пойти снег…

– Бл*-*ть, – только и произнёс шокированный произошедшим долговец. За что мальчишка-то погиб? Какой он бандит? Ведь не иначе голод его пригнал в Зону!

Разглядывая свою несчастную жертву, он вспомнил, как они с отцом встретили в трамвае в Одессе, на Седьмой станции Большого Фонтана, вот такого же нищего подростка, до крайности бедно одетого, но гордого. Потому что тот изо всех сил не замечал презрительных взглядов окружающих и смотрел, не отрываясь, в окно на улицу. Отец уговорил мальчишку зайти к ним в гости, домой, и там подарил ему свой ещё хороший военный бушлат, целые штаны, свитер, пару военных рубашек и свои новые кроссовки, которые давно мечтал себе приобрести и которые купил только накануне. Мальчишка сгрёб отцовские подарки в охапку, растерянно захлопал глазами и заплакал, уткнувшись ему в плечо…

«Вот за что он, долговец, отнял жизнь у этого несчастного? Что мальчишка мог такого сделать в свои годы, заслуживающего смертной казни без суда?!»

– Что, насмерть? Сразу? – раздался сзади голос командира.

– Да! – прокричал в ответ сквозь душащие его слёзы подчинённый. – И вот скажи ты мне, командир, за что я сейчас грех на душу взял, послушав вас с Ворониным? Чем несчастный ребёнок заслужил такую смерть?! Ему помочь только надо было. В детский дом отправить…

– Ну ладно, брат, что ты? Что ты? Лес рубят – щепки летят. Не специально же? А у него в Зоне путь-то лежал только в бандиты. Сам же видел.

– Сам не видел! – подавил комок в горле его солдат. – Может, это ты тут у нас такой прозорливый. А с меня хватит. Не хочу я больше в таком участвовать.

– В каком «таком»?! – возмутился командир.

– В расстрелах невинных и детей ещё, без суда и следствия. Сами убивайте. А меня увольте!

– Из «Долга» так не уходят, – предупреждающе зашипел Звычайный. – Ишь, куда тебя понесло. А забыл, как ты, и года не прошло, клялся у нашего Знамени «бороться с любым инакомыслием в лице как отдельных сталкеров, так и группировок», а?! В расстрел тебя сразу как дезертира!

– А мне насрать, – уходя от своего командира в лес, обречённо махнул рукой Француз. – Стреляй! Можешь прямо в спину.

– Нет. Я так не могу. Ты многое уже для нас сделал… Посиди в лесу, одумайся. К вечеру не придёшь в казарму, объявлю тебя в розыск по Зоне как дезертира. Не шути с этим. Долго не протянешь! – прокричал вслед своему непокорному солдату командир.

– Да пошли вы все! – ответил тот, уже солидно удалившись.

Но тут же почувствовал, как что-то стальное больно упёрлось ему между лопаток, а следом прозвучал садистски довольный шёпот Литвиненко:

– А вот я, сучонок, до вечера ждать не стану. Москаль проклятый. Тебя давно надо было, ватника хитрожопого, замочить где-нибудь на операции, да всё возможности не представлялось. Ты, наверное, уже забыл, как из-за тебя, падла, меня на глазах у всех командир опустил? Как морду мне набил на твоём первом грёбаном экзамене? А я вот после этого случая каждую ночь после отбоя думал, как бы тебя получше грохнуть. До сих пор ты не сдох, тварь, так сейчас уж точно не уйдёшь!

– В спину будешь стрелять? – безнадёжно отреагировал Француз.

Литвин в ответ резко развернул его за плечо к себе, практически не отрывая ствола своего оружия от тела жертвы, и на Француза в упор уставились стальной зрачок оружия и похожие на него же зрачки безжалостного убийцы, переполненные безграничной ненавистью. А Француз лишь заворожённо смотрел, как указательный палец убийцы не спеша, с наслаждением, тянет спусковой крючок. Тут прозвучал хлопок! Француз вздрогнул, а Литвин, у которого под правым глазом вырвалось что-то красное и брызнуло ему в лицо, дёрнулся, будто его огрели лопатой, побелел и завалился, мелко содрогаясь, кулём на бок. Впереди же, метрах в пятидесяти, оставшийся в живых счастливчик заметил, как среди густых сосновых веток мелькнуло знакомое смуглое лицо с синими глазами и страшными шрамами во всю правую щёку. Он его сразу узнал, Генкиного двойника, которого тогда, перед поединком на Арене, в баре «Сто рентген» встретил. Спасённый Француз кинулся было следом, поблагодарить его, пожать руку… Может, и заплатить? Да куда там! Опытный снайпер словно растаял.

***

Столько событий за один час! Несчастного мальчишку убил по ошибке, из «Долга» дезертировал, и самого чуть не убили. Вот так в Зоне бывает… «У всех, интересно? Или только у меня?» – размышляя в таком духе, Француз недолго постоял над своим несостоявшимся убийцей, собрал у него оружие и патроны и отправился в сторону родного ему Бункера – к Санычу, своим бункерным друзьям и давно заслуженным ста тысячам долларов на банковской карточке для будущей счастливой семейной жизни, что больше года ждали его в сейфе у Саныча.

Глава XII

Сверчок

– Слави-ик, Слави-и-ик!.. – Мать ласково будила своё любимое и единственное чадо.

Как же от неё вкусно пахло!.. Воскресенье. Сегодня его пятнадцатый день рождения… Славик сладко потянулся и бодро вскочил с кровати. От запахов из кухни можно было сойти с ума.

«Что же родители ему приготовили на этот раз в подарок?» – с замиранием сердца гадал Славик, проходя в ванную помыться.

Следуя через зал, он оглядел праздничный стол. Чего на нём только не было! Шикарный белый торт посередине, с шоколадной начинкой, как он любит, и голубой поздравительной надписью. Пирожки с маком, ватрушки, кусочки незабываемой маминой пиццы… Такую нигде не поешь! А подарок? Что же за подарок? Он на цыпочках подбежал к окну и глянул за шторку. Не может быть! Всё же предки у него что надо. На дорожке сверкал синей эмалью «скайлайн»! Как ни боялись родители за него, а скутер всё же купили… Настоящий зверь. Сто двадцать пять кубиков! А что? Зря, что ли, он права в прошлом году получил?

– Чувак! Чува-а-ак… Ты чё?! Стоя спишь, что ли?

Славик Старовойтов проснулся, сглотнул нервно слюну и громко прошипел однопризывнику доходяге Белугину по прозвищу Белуга, который подошёл вплотную и удивлённо таращился на него глазами мороженого карася:

– Это ты «чё»! Придурок. Иди, куда шёл!

Белуга, смахнув рукавом зелёные сопли, обиженно подтянул ночные солдатские подштанники и засеменил трусцой в уборную.

А на Славика навалились грустные мысли: «Долбаная армия. Опять, стоя дневальным „на тумбочке“, заснул!» А ведь раньше с ним такого отродясь не бывало.

Он глянул на часы: «Без трёх шесть. Надо срочно будить дежурного по роте сержанта Галиулина!»

Подойдя к его кровати, дневальный обнаружил дежурного прямо сверху заправленной постели, не снявшего оружия, одежды и сапог.

– Товарищ сержант, товарищ сержант, время!

Галиулин резко поднялся, глянул на свои наручные часы, вышел на середину казармы и, выждав паузу, заорал во весь голос:

– Рота! Подъё-ё-ём! Форма одежды номер два. Строиться на коридоре!

Из глубины кубрика раздался смех его дружбана Лёхи Сердюкова:

– Татарин бестолковый! Не «на коридоре», а «в коридоре»…

Сержант поправился:

– Рота-а-а, строиться в коридоре!

Тут же из кубрика раздался голос оппонента Лёши – сержанта-москвича Юрки Герасимова:

– Фиргат, ты кого слушаешь? Да он просто смеётся над тобой. Всё правильно ты скомандовал. Так и надо говорить – «на коридоре».

Галиулин пригрозил кулаком в кубрик обоим своим товарищам и повторил первую версию своей команды:

– Рота-а-а! Строиться на коридоре!

Тут уж в расположении роты захохотали все. Но личный состав блокпоста российской группировки Периметра всё же построился «на коридоре». Вошёл чем-то недовольный дежурный по части – капитан Рябоконь, – проверил по журналу учёта личный состав и отправил всех на зарядку

Так в казарме, где служил Славик, начался очередной будничный день: зарядка, утренний туалет, завтрак, развод на хозработы, на учёбу, на стрельбы… Казарма опустела.

Перед уходом к Славику Старовойтову подошёл чеченец – старослужащий ефрейтор Куриев. Он злобно и тихо прошипел:

– Постираешь мне, Мамедову и Магеррамову носки и форму к вечеру! И попробуй не постирай. Мы с тобой разберёмся после отбоя!

Эта история продолжалась уже второй месяц. Все его однопризывники сломались, даже земляк Лёха, КМС по самбо, и то не выдержал. А Славик пока ещё держался, хотя и был не раз бит. Толстую роговую оправу его очков давно уже сломали, и он кое-как замотал её лейкопластырем. Часто ему вспоминается теперь, как на призывном пункте офицеры намекали туманно, будто, учитывая четыре курса с отличием его биологического факультета, он будет в составе научной роты участвовать в каких-то важных экспериментах в Зоне, проводимых под эгидой МО РФ. Но на самом деле после окончания учебки он трубит тут обыкновенным солдатом по нарядам «через день на ремень».

Пришло жаркое лето, и Славик старался изо всех сил попасть в наряд в караул на второй пост. На желанную его сердцу Вышку. Все караульные стремились на неё попасть. От неё ближайшая часть Зоны была как на ладони, где за контрольно-следовой полосой Периметра цвели буйным цветом и изумрудной зеленью пышные заросли брошенных садов. Если помначкара не жмотился, то можно, одолжив на всю смену у него мощный морской бинокль на подставке, с замирающим сердцем наблюдать огромную часть территории Зоны. Вожделенный и недоступный мир – прямую, как «директриса», улицу посёлка, что в километре – двух и на которой в дымке, словно в компьютерной игре, стояли разбитые легковушки и грузовики, детские велосипеды, жёлтая бочка с надписью «Квас» и Бог знает что ещё. Там был другой, свободный от жестоких сослуживцев мир! Там, если повезёт, можно было даже научной работой заняться! Правда, где и на какие средства, Славик не представлял, но это казалось ему сущей ерундой.

Кавказцы уже избивали его неоднократно, но пока он – «последний из могикан» – ещё держался, отгоняя от себя частые мысли о самоубийстве. Офицерам стучать он ни за что не хотел, так как уже на живых примерах видел, чем это для него закончится. Быть изгоем в армейской среде не собирался, но и терпеть бесконечные зуботычины от казарменных «авторитетов» было уже невмоготу!

…Закончился ещё один унылый солдатский день. Прозвучала команда «отбой», и все разбежались по своим кроватям. Очередной дежурный с напускной строгостью походил по кубрикам между кроватями и исчез до утра по своим делам. Возле Славика как из-под земли вырос Куриев:

– Пошли, салабон, щас разберёмся с тобой. Посмотрим, чем ты лучше других.

У Славика челюсти свело от ненависти к этому подонку. Он даже не побоялся бы выйти с ним один на один! Именно эта падла избивал его вместе с Мамедовым по ночам, заставил его украсть кошелёк на столе у хозяйки бани, где мылась их рота. Как ни старались, ничего у них не вышло! А Славик потом две недели мочился кровью. Жаль, что их вместе в караул не ставили, – «пригладил» бы он их из калаша, не задумываясь. Их инструктор по пулевой стрельбе, бывший десантник прапорщик Яготин, на полигоне с «молодыми» зря времени не терял. Славик из десяти выстрелов по грудной мишени под сотню набирал.

Зайдя в умывальник с Куриевым, Славик увидел всех своих ненавистных сослуживцев: Мамедова, Магеррамова и Барсегяна – этих обнаглевших до последней степени казарменных отщепенцев, на выходки которых закрывали глаза старые офицеры и которых побаивались «молодые». Мамедов и Барсегян вцепились ему в руки, а Магеррамов, кивнув Куриеву стоять на шухере, начал бить кулаками «молодому» по кадыку, приговаривая:

– Што, блад, оборзел? Што, самый борзий?! Кавказ не уважаешь, блад?!

Славик не отвечал, не отрывая ненавидящего взгляда от мучителя и высказывая тем самым полное презрение и к боли, и ко всем присутствующим.

Били его в этот раз, пока изо рта не пошла кровавая пена. Славик уже сглатывать слюну не мог, на горле образовался удушающий стальной обруч. Ничего не добившись, кавказцы погнали его в кубрик, избивая по пути солдатским ремнями с тяжёлыми латунными бляхами.

Наутро Славик, поднимая голову, потащил за собой и подушку, так как кровь из раны на голове засохла и приклеила волосы к наволочке. Он оторвал наволочку от головы, а затем, вытащив из неё подушку, заменил на чистую. Чтобы скрыть от дежурных офицеров следы побоев, омыл голову в ледяном умывальнике и, вытеревшись чистой частью окровавленной наволочки, выбросил её в мусор.

***

Днём на их блокпосте появились военные сталкеры. Все серьёзные, молчаливые и подтянутые. Многие явно из бывших офицеров. Они расселись кружком в солдатской курилке и принялись вполголоса обсуждать что-то важное. Один из них, тот, что с краю, обратился к подметавшему поблизости асфальт Славику:

– Ну что, землячок? Что хмурый такой? Не дрейфь! Всё образуется!

Тот, услышав в его голосе отеческие сочувствующие нотки, неожиданно для себя расклеился. К горлу подступил комок, и он, сдерживая рыдание, вытер выступившие слёзы бессилия. Сталкер, видно заметив это, подошёл и, обняв за плечи, отвёл в сторону, под деревья:

– Рассказывай!

Славик рассказал, как ему тут живётся на блокпосту и с надеждой обратился к собеседнику:

– А можно мне с вами? Я и стреляю на отлично, и готовить умею!

Его собеседник печально улыбнулся:

– Эх, парень, куда ты собрался! Стрельбой одной там не проживёшь!

И обстоятельно рассказал исстрадавшемуся солдату, как ему следует поступить. Только это была его версия. Версия сурового, авторитетного и повидавшего виды офицера. А Славик был всего лишь зелёным солдатом и посчитал, что выполнить такой, конечно правильный, но очень трудный, совет у него не хватит ни решимости, ни грамотности, ни тем более уверенности.

Перед обедом заболел один из караульных, назначенный дежурить на Первую линию Периметра, где находилась мечта и любовь Славика – высокая караульная вышка, и он попросился вместо выбывшего. Перед заступлением его смены на посты начкар капитан Литвиненко зачитал им объяснительную предыдущего сменившегося часового: «Я, рядовой Терпак А. П., заступил на второй пост в семь ноль-ноль. Стало пригревать солнце, и мне очень сильно захотелось спать. Но я знал, что спать на посту нельзя, и поэтому спустился вниз, чтобы пройтись вокруг Вышки и приободриться. Нечаянно я лёг под Вышкой и незаметно для себя уснул. Проснулся от пинков начальника караула…» Последние слова объяснительной вызвали среди караульных дружный хохот:

– Ну, Арканя, ну даёт!

Получив от начкара строгое наставление о недопустимости повторения подобного, смена пошла на улицу к щиту с песком зарядить своё оружие, а там начкар ещё раз напомнил им о необходимости высочайшей бдительности.

На самую высокую вышку их зоны ответственности Славик всегда заступал с удовольствием. Там он долгими часами мог с ностальгией наблюдать в мощную армейскую оптику, настроив предварительно диоптрии, гражданскую жизнь Зоны. В мареве многокилометровой дальности он всегда видел уже до мелочей изученную им, прямую, как стрела, длинную и безлюдную улицу ближайшего населённого пункта. На ней располагались несколько старых советских автомобилей, едва различимый детский трёхколёсный велосипед, полуразвалившаяся бетонная автобусная остановка да давно погасший светофор и густая буйная растительность. Много-много зелени самых разных оттенков! Густые цветущие заросли местами доходили до середины улицы, взломав мощными корнями толстую кору асфальта. А ещё радовали глаз высокие однолетние растения с бледно-розоватыми и жёлтыми цветами. Иногда Славик замечал на ставшей ему родной улице странноватые фигуры. То мелькнёт, озираясь, голая фигура со странной бородой, похожей на щупальца осьминога, то появится нервозно рыскающая группа из трёх – пяти полуоборванных людей в униформе и противогазах с оторванными фильтрами. Когда эти странные люди резко поворачивали головы, то соединительные трубки противогазов очень смешно, словно хоботки у слоников, болтались туда-сюда. И всё же у этой улицы было одно, на взгляд Славика, необычайно заманчивое достоинство: там не было извергов – сослуживцев с Кавказа и той ежедневной армейской суматохи, как на их блокпосту, где надо всё время что-то делать, куда-то бежать, где нельзя присесть ни на минуту и ты всё время кому-то что-то должен. Именно поэтому буквально через месяц после приезда на данное место службы, когда у Славика погасли последние надежды на отъезд отсюда, в душе его укоренилось твёрдое решение: надо бежать!

И не домой. Молодой солдат прекрасно понимал, что там-то в качестве дезертира протянет совсем недолго: ни на работу устроиться, ни прописаться по месту жительства не получится. Рано или поздно его выловят, осудят и с позором отправят в тюрьму. А вот в Зону попасть – это вариант. Можно и научной работой позаниматься, и своими научными успехами за дезертирство реабилитироваться. Только бы попасть туда. А то, что сослуживцы великими там страстями про мутантов пугают… Так наверняка не так страшен чёрт, как его малюют? Пугают, чтобы не сбегали туда, да и всё. Славик был в этом просто уверен. Поэтому он начал ещё с лета потихоньку готовиться к побегу. По сухой погоде на солнцепёке насушил сухарей, из нарядов по столовой (а на Периметре не было никакого аутсорсинга, всё делали своими силами) натырил, как говорили местные старослужащие, несколько банок консервов, а ещё выточил себе из нержавеющей ложки нож. Вещь очень нужная. Ту же консерву открыть, да мало ли что…

И вот в конце октября, после последней разборки с «друзьями с Кавказа», когда он не мог глотать, как будто обручем горло стянуло, а изо рта при разговоре шла кровавая пена, Славик решился: дальше тянуть нельзя! Надо бежать, иначе или он кого-то убьёт и тогда тюрьма, или его убьют.

В последнее время к нему всё чаще приходила мысль покончить жизнь самоубийством, но он гнал её от себя изо всех сил.

Заступая в этот раз в караул на Первую линию Периметра, он заранее поближе к своему посту принёс и спрятал в кустарнике старый вещмешок с едой. Сегодня или никогда!

Время тянулось невыносимо медленно. Славика заклинило на своей идее, и он как лунатик машинально выполнял караульную работу: колол дрова и подтапливал чугунную печь, мыл посуду… В общем, всё как обычно. Его то и дело одёргивал помначкара – армавирец сержант Барсегян:

– Эй, ара, я твой нюх топтал, спищь, што ли?! Разведки (розетки. – Прим.) в кочегарке протри от пила (пыли. – Прим.), а-а-а?! Или «армяньски коняк» хочищь?!

«Армянским коньяком» Барсегян называл один из своих воспитательных приёмов «молодым». Избегая запрещённого в казарме мордобоя, он заливал им за шиворот котелок ледяной воды. Летом ещё ничего, а зимой пробирало до костей.

– Бр-р-р!!! – Славик старался изо всех сил, чтобы не вывести из себя «строгое начальство».

Наконец наступило долгожданное время – его смена на посту Периметра в четыре часа утра. Землю вокруг окутал туман, и Славик, тихо ступая по влажной тропинке, пошёл за своим «сидором». Но продуктов нигде не было! Или он в тумане ошибся, или собаки стащили, чёрт бы их побрал. Как он ни старался, а запасов своих так и не нашёл. Сделав очередной доклад в караулку, он вынужден был признать, что наступает время очередной смены. И тогда Славик, махнув рукой на всё, пошёл на волю лишь с оружием да фляжкой с водой. В стороне от своей, ставшей ему родной Вышки он штык-ножом проделал в «колючке» проход между кустарниками так, чтобы его нельзя было сразу разглядеть, после чего двинулся в туман, в тот посёлок, который давно, ещё с лета, манил его к себе беспрестанно своими тихими и пустынными улицами, зарослями кустарников и пышными дикими цветами. Славик почему-то наивно предполагал, что вот он доберётся до посёлка, а там начнётся совсем другая, интересная и необычайная жизнь! Научная работа, эксперименты, признание и, наконец, свобода!

Идти оказалось совсем не так просто, как он предполагал. По дороге то и дело попадались не замеченные ранее в оптику овражки и какие-то ямки с водой, раскисшие и труднопроходимые участки. Начав исходить по́том ещё с первого километра, Славик упорно шёл к намеченной цели.

Наступил рассвет, и невдалеке начали проступать расплывчатые тёмные контуры каких-то построек. Немного пути по раскисшему месиву бездорожья, и Славик, топая и сбивая грязь с сапог, вышел наконец-то, к своей великой радости, на долгожданный твёрдый асфальт. Перед глазами ему представала довольно мрачная картина. Яркие цвета посёлка, что издалека всегда виделись сказочной картинкой, при ближайшем рассмотрении оказались облупленными, выцветшими и до крайности неприглядными видами. Туман таял, а с ним таяли и наивные иллюзии Славика по поводу надёжных и пригодных для жилья построек. Брошенные когда-то хозяевами легковушки ржавели под открытым небом. Резина на колёсах потрескалась и развалилась, стёкла разбиты, а сиденья изорваны в клочья и из них сиротливо торчат рыжие от ржавчины пружины. Никелированные детали кузовов облезли до последней степени, но именно эта чешуя ещё живого никеля придавала в оптике с Периметра праздничный и весёлый вид всем этим машинам.

И нигде ни единой человеческой души. Практически все дома до одного зияли чёрными провалами выбитых окон и дверей, и из них тянуло какой-то жутью. Славику слышались оттуда, из тёмной глубины отсыревших человеческих развалюх, глухие и пугающие звуки, похожие на злобное бормотание Бабы-яги, а ещё показалось, что шевелится там что-то страшное и незнакомое. Он прибавил шагу, беспрестанно озираясь по сторонам. Вдруг далеко позади (у дезертира учащённо забилось сердце) послышался топоток чьих-то суетливых шажков. Сзади, в начале улицы, где он прошёл не более десяти минут назад, как чёртики из табакерки повыскакивали на улицу, беспрестанно всхрапывая, в оборванной униформе полусогнутые фигурки в противогазах с болтающимися гофрированными трубками. Снорки! Ребята говорили на блокпосту про них. Именно их Славик иногда наблюдал в посёлке со своей любимой Вышки. От страха ноги у него стали ватными, а под желудком томительно засосало от предчувствия неминуемой беды. Он, как загипнотизированный, долго не мог оторвать взгляд от беспорядочно перебегающих хрюкающих фигурок, которые неумолимо приближались к нему. Наконец ступор закончился, и военный горе-беглец припустил со всех ног в противоположный конец улицы, надеясь сам не зная на что.

Пробежав, как стометровку, уже с километр, Славик начал задыхаться. В груди заполыхал нестерпимый костёр, который не давал нормально вздохнуть. На мгновение притормозив, он оглянулся. Снорки скакали за ним как зайцы, хрюкая и бормоча что-то, а за ними показалась цепочка из пяти автоматчиков, которые шли углом вперёд нога в ногу, как роботы. Их механическое движение и синхронное перезаряжание оружия говорило о явно неживой природе. Беглец понял, что это зомби. Они абсолютно неприцельно поливали свинцом впереди себя, отчего некоторые пули попадали в снорков и те по-поросячьи взвизгивали. Один из них, брыкаясь, упал замертво.

Славик заметался, не зная, что предпринять! Наконец он обратил внимание на металлические ворота справа, в конце улицы, блёкло-выцветшего голубого цвета, на обеих половинах которых красовались алые зубчатые колёса с советским серпом и молотом посередине. За воротами возвышалось солидное трёхэтажное здание из белого кирпича. Славик метнулся к нему, решив спастись на верхнем этаже, и попытался открыть ворота. У-у-ух!.. – с грохотом они упали прямо на него. И, на удивление ничего не поломав, намертво припечатали к земле. Из-под ворот остался торчать лишь нос беглеца, нагруженный тяжёлыми роговыми очками. Спина больно упиралась в калаш за спиной.

«Эх, ёлы-палы! Идиот. Стрелок хренов! – обругал себя спохватившийся дезертир. – Оружие за спиной, а ты улепётываешь от мутантов со всех ног. Вот сейчас позавтракают тобой, будешь знать!»

Цок-цок-цок! – послышались шаги кованой обуви по его воротам, выдавливая из придавленного последние кишки. Над ним возник огромный камуфлированный силуэт молодого бородача в модных очках. Тот приветственно кивнул Славику:

– Жив?

И с колена принялся короткими садить по его преследователям!

Дзинь-дзинь-дзинь… – зазвякали гильзы автомата о полотно ворот.

Славик не мог дыхнуть и терпеливо ждал, когда спаситель слезет с него. А тот, расстреляв больше трёх магазинов, положил оставшихся в живых мутантов и, воспользовавшись наступившей паузой, приподнял одной рукой воротину, а другой выдернул мощным рывком из-под неё щуплого очкарика.

– Ну, бегом за мной, солдат! А то появятся сейчас на шум новые гости и порвут нас в лохмоты! – скомандовал он Славику.

Солдат покорно засеменил, хромая, за своим новым командиром на третий этаж конторы. Затем они вдвоём дружно забаррикадировались на самом верху в торцевой комнате, окнами на посёлок, и присели наконец передохнуть на опрокинутых конторских тумбочках.

– Ну, солдат, рассказывай, какими судьбами в наших краях, – начал сурово сталкер. – Как зовут, откуда родом и так далее…

Славик, беспрестанно теребя свои израненные гвоздями и занозами руки, рассказал спасителю всё как есть.

Когда он дошёл до своего образования, его новый знакомый прокомментировал:

– То-то я вижу, ты ботаник-ботаником. Автомат в руках, а ни одной пули по мутантам не выпустил! Э-э-эх… И надолго, думаешь, тебя хватило бы? У меня был сержант в армии, который, как и ты, учился в Казанском универе на энтомолога. Ты на него, кстати, очень похож! Пока мы дежурного по караулам или командира части на разводе ждём, тот мне всё про насекомых рассказывал. Очень интересно и забавно. Жаль вот только, он через год службы застрелился. Мы за глаза его Сверчком называли. Так что зовут теперь тебя, товарищ рядовой беглой службы, Сверчком! И не спорь! В Зоне полного имени никто не называет. Себе дороже. Сам потом узнаешь. А меня Французом зовут. Сам я тоже бывший военный. Старлей.

– А можно я вас по званию буду называть? – обратился к Французу Сверчок. – А то «товарищ Француз» как-то непривычно.

– Валяй! – махнул равнодушно сталкер. – Только когда к нам в Бункер вернёмся, лучше никак не обращайся. Мы – не военсталы. Там этого не поймут.

– А вы меня, товарищ старший лейтенант, с собой возьмёте? В Бункер ваш? – с надеждой обратился к своему спасителю беглый солдат. – Он большой, наверное? И научной работой там можно будет заняться?

– А куда тебя, бедолагу? Ты один тут и до вечера не протянешь. Однако про науку свою забудь. Мы там этой хренью не занимаемся. Торговлей и артефактами промышляем. Бабла поднять надо для личной и семейной жизни. Но может, повезёт тебе и к научникам как-нибудь попадёшь. Хотя не представляю как. Там посмотрим…

Новые друзья на том и порешили.

Немного погодя через окна на стены их временного убежища лёг алый свет заката, и новые друзья, приговорив на двоих единственную банку тушёнки Француза, разогретую на костерке из старых табуретов, да пачку галет, легли спать на брошенных на пол у огня столешницах.

***

Наутро, внимательно оглядев из окон здания окрестности и убедившись, что всё спокойно, напарники покинули своё не совсем надёжное убежище.

Страшно хотелось пить. Вода у обоих закончилась ещё с вечера, и Француз надеялся на колодец, который заприметил с третьего этажа МТС. Странно, конечно, что прямо в асфальтированном тротуаре посёлка торчит сруб, но Француз был не местный и, что здесь норма, а что нет, мог только гадать. С утра у него на душе томилось тревожное предчувствие, что должно что-то произойти. Может, выброс? Учитывая, что он в Зоне всего второй год, должного опыта, как у её старожилов, насчёт выбросов Зоны явно не хватало. Однако он был почти уверен, что не ошибается. Надо бы убежище покрепче да поглубже найти, чтобы переждать эту опасность…

Глава XIII

Седония