Текст книги "Подлинная история сталкера Француза. Книга первая. Нет правды на земле…"

– Собирайся, полетишь с нами! – колоколом раздался в голове голос высокого.

К Лёхе само собой пришло осознание того, что лететь придётся очень долго! Двадцать семь световых лет! На бесконечно далёкую чужую планету, и безвозвратно, навсегда оставить семью, своих маленьких и беззащитных дочурок!

– Не могу, нельзя мне. У меня двое маленьких детей! – мысленно умоляюще возразил он.

– Это правда, у него действительно две маленькие дочери, – подтвердил тот, что был справа от высокого.

– Ну тогда ладно! – пощадил высокий, и всё исчезло…

Глава III

Снайпер

Вячеслав Александрович раздражённо подкурил дрожащими руками сигарету, скрипнул своей погрузневшей фигурой в генеральское кресло и попытался привести печальные мысли прошедшей сумбурной ночи у Верховного хоть в какое-то подобие порядка. Попросив у своей секретарши чашку крепкого натурального кофе, он по штабной привычке, стал излагать свои мысли на бумаге:

«– Первое. Сводки из Чернобыльской зоны однозначно говорят о сформировавшихся в ней центрах влияния крупных неформальных лидеров и концентрации в их руках многочисленных вооружённых группировок и власти, которые в итоге в борьбе за сферы влияния обязательно приведут к вооружённому конфликту и потере контроля над зоновским хаосом.

– Второе. Невозможность своевременного и адекватного влияния на развивающиеся события в Зоне требует их максимально оперативного анализа, ну и само собой разумеется, принятия самых жёстких и кардинальных упреждающих мер.

– Третье…» и так далее.

Как ни крути, а пора действовать! Как он и предупреждал своё руководство, в Зоне уже обозначились авторитетные лидеры, вроде воров в законе Лихого и Султана, а вместе с ними и крупные вооружённые группировки. И это, конечно, ни к чему хорошему не приведёт. А тех подпирают перспективные лидеры помельче, вроде так называемого Саныча. Знал он, знал этого полковника – героя Кавказских войн, которого после краха той злопамятной операции в Зоне считали погибшим. Но выжил, засранец! Причём там, где это никому не удавалось! А теперь стал зоновским авторитетом, а попросту – реваншистом, вознамерившимся повлиять на ситуацию в ней, а может, и в стране. И, вероятно, сказать тем самым своё веское слово. Но, может, он просто пожелал мстить за глупую гибель своего сына в Сирии или за нанесённые лично ему обиды от вышестоящего командования? Хочет доказать свою состоятельность доступными ему теперь серьёзными средствами? Он, генерал Позлов, повидал таких! Поборники только им понятной морали, со своими принципами воинского долга и понятиями об офицерской чести, прямые и несгибаемые как железнодорожный рельс. Отцы-командиры, за которыми на смерть пойдут их преданные подчинённые. Но ведь сейчас не война! В нынешних грязных политических играх востребованы люди другого формата, а в штабах превыше всего государственные, а зачастую и личные экономические интересы. Но вот такие солдафоны, как этот, не хотят мириться с реальностью. Поэтому с ними и прощаются без сожаления, как с разменной монетой, даже не смотря на их боевые заслуги.

Надо, надо уже что-то предпринимать и давить всё в зародыше, пока не поздно. Ведь нынешние зоновские авторитеты понимают, что с их невеликими финансами в политике делать нечего, так они на аномальные ресурсы Зоны рассчитывают. Выпустят джинна из бутылки – ох, что тогда будет…

На европейцев Позлов по поводу помощи и участия в решении обозначившихся масштабных проблем давно плюнул: они пусть хотя бы не мешают ему и в его дела не лезут. Но, к сожалению, и «братья по оружию» подводят! Его украинский коллега боится даже думать о проблемах за Периметром, а белорусский обещал только посильную помощь и поддержку, ссылаясь на финансовые трудности и недовольство Батьки. Что же до хитрых и изворотливых азиатов, так он и на них давно махнул рукой! Думают только о своей выгоде. Не понимают, не понимают, что, если Зону тряхнёт по-хорошему, хлынет из неё всякая нечисть, заражённая анархистскими идеями, да невиданные монстры и аномальные порождения, обладающие небывалыми способностями. Хлынут, как лава из проснувшегося вулкана, и уже никакие тысячи километров удалённости ни одну страну не спасут! Как отгремевшая только что по всему свету эпидемия, разойдётся новая зараза. Пойдёт такая цепная реакция, какой человечество ещё не видывало. Войны, резня и глобальный хаос. И люди со временем вымрут на земле как вид. Всё сгинет в геенне огненной…

***

– Вячеслав Александрович, к вам Петрушенко! – раздался в настольном динамике сквозь отрешённость начальника голос его секретарши.

– Пусть заходит.

– Разрешите, товарищ генерал-полковник? – скрипнула входная дверь.

– Да ладно тебе, Володь. Заходи, заходи по-свойски! Сколько лет, сколько зим?

– Да-а, Вячеслав Александрович, с декабря прошлого года у вас не был. Как Новый год тут встречали в ожидании совещания у министра. Больше полгода уже прошло, не успели оглянуться, – напомнил о последней их встрече его сослуживец и друг, ещё с ротных времён, генерал-майор Петрушенко.

Позлов нервничал. Петрушенко это сразу понял по его попыткам навести порядок на и без того идеальном рабочем столе: выравнивал телефоны и блокноты, лотки с документами, то и дело трогал в стакане ненужные ему сейчас авторучки.

– В общем, вот что, Владимир Сергеевич, сразу скажу, просьба у меня к тебе даже больше личная, чем служебная… – начал хрипловатым голосом его бывший начальник и сослуживец. – Всё неофициально, сам понимаешь, ты ведь теперь не в моей епархии. Снайпер экстра-класса нужен в Чернобыльскую зону. Преданный, умелый, опытный и сильный. И никаких напарников и сопровождения. Одиночка. В помощь только подробная информация о месте, список целей, сроки, условия и никакой другой информации. Интересы сверхгосударственной важности того требуют. Средства неограниченные. Но и «обратного билета» ему не будет – исключено! Всё должно умереть вместе с ним. Есть у тебя хоть кто-нибудь? Я свои сусеки все перетряс, никто в полной мере не подходит.

– Вопрос, конечно, интере-е-сный, – полушутливо затянул Петрушенко, – но, по-моему, как раз недавно такой человек у меня обозначился, выходец из Тамбовской бригады спецназа ГРУ. До армии охотник-одиночка. Другу-сослуживцу последний кусок хлеба отдаст, но как раз друзей-то у него и нет. Максималист! С командирами в контрах. Но, сволочь, стрелок от Бога! Из ротного пулемёта со ста метров от бедра банку с тушёнкой первой же очередью валит!

– Да при чём тут тушёнка?! Я что, пулемётчика прошу?

– А вы не спешите, дальше послушайте. С ротным своим он чуть не подрался, правду-матку ему резать стал, про поборы какие-то казарменные, про отношение начальников к подчинённым… В общем, понесло парня. А проблемные люди, вы знаете, никому не нужны. Его комбриг уже турнуть из армии хотел, но снайпер на полевом выходе всех удивил! На сто пятьдесят метров рубль подвесил, на веточку, попросил его раскрутить и качнуть. И в ребро из СВД с оптическим прицелом сбил! Все, кто в оптику свою наблюдал, заорали, что, мол, случайность. Так он по просьбе комбрига ещё два раза этот номер проделал. На три монеты – три выстрела! Вот так вот. Таким «материалом» разбрасываться? Ну, мы его в Подмосковье и перевели, на «чёрный хлеб», пусть через день на ремень в суточные наряды походит, остынет да о жизни подумает.

– Вот-вот! Ты всё правильно понял. Возьми с ним ещё четырёх кандидатов, разбавь, в общем, а как срок придёт – выдернешь. А потом – авария, достойные похороны и так далее. Да что я тебя учу?! Сам не знаешь, что ли?

– Да нет, учить-то не надо… Всё понимаю. Но жалковато парня. А с «обратным билетом» никак нельзя? На другую фамилию, например?

– Нет, нет! Я что, душегуб, по-твоему? Ставки, ставки высоки, ты даже себе не представляешь! Я когда Самому план свой изложил, тот мять начал, что, мол, «сильно нужно нам это?», «а как же авторитет страны, если всё откроется?». Трухнул, в общем! В итоге согласился на мою автономию в этом вопросе, когда я доводы ему свои привёл, «Но, – сказал, – чтобы никакого следа!» Фамилия исполнителя будет Никто и звать его будет Никак, понятно тебе? Так что я и с Олиферовичем, другом нашим, из Белоруссии который, помнишь? На «антикиллера», в общем, уже договорился. Ждать он будет нашего героя после выполнения задания на выходе из Зоны, у Блокпоста.

– Понятно, понятно-о, – протирая платочком запотевшие от волнения очки, протянул Петрушенко. – Вот мы тут сразу ещё и несколько людских судеб порешили!..

– Ну ты ладно-ладно. Волну-то не гони! – недовольно остановил его Позлов. – Стареешь? Мягчеешь? А забыл, как мы заставу целую в Таджикистане, своих ребят, под душманским огнём положили? А как сами там вместе с ними чуть не сдохли? Матушку-Россию нашу защищали! Забыл?! Мы с тобой не эти «гражданские сопли», что в армию нынче пришли на руководящие должности Родину обирать. Я бы их всех к стенке, была б моя воля! Так у них у каждого за спиной или «интересы группы товарищей», или «большой человек». Не по зубам они нам. В Зоне порядок наведём, так, может, придёт время – и до них доберёмся!

– Это так, это так… – подтвердил его старый друг.

– Катя. Катя!

– Что, Вячеслав Александрович? – зашла помощница.

– Принеси нам «прессу»! И меня ни для кого нет! Только если Сам искать будет, поняла?

Катя согласно кивнула, переключила тумблеры связи на себя и отнесла шефу «прессу» – бутылку «Хеннесси», две хрустальные рюмки и нарезанный лимон с горкой сахара на блюдце. Шеф почему-то любил лимон посыпать сахаром перед закуской.

У Петрушенко на душе потеплело. Сколько они прошли вместе с Позловым. Каких только событий не пережили! Многие их товарищи сломались и «сошли с дистанции»…

Угостив гостя и обменявшись новостями о делах семейных, Вячеслав Александрович, прощаясь, напомнил ему:

– Человеку твоему любые деньги и «зелёная улица», понял? Обращайся в любое время. Незамедлительно!

***

– Старший сержант Кудра! Старший сержант Кудра! – истошно орал в коридорах общежития контрактников посыльный. Генку растолкал его сосед по кубрику, и тот высунулся в коридор:

– Голос сорвёшь, служивый! Чего надо?

– К командиру части вас, товарищ старший сержант, – обратился к нему присланный из штаба срочник, – в шестнадцать ноль-пять быть со всеми личными вещами. По тревоге куда-то выезжаете. И ещё один с вами, из пятой роты…

– Ты что, охренел?! С какими «всеми личными вещами»? Я что, верблюд? И телик с собой взять, и холодильник, и весь зимний гардероб?

– Я не знаю, мне так сказали передать, – развёл руками солдат.

– Ладно, топай! Разберусь…

Собрав самое необходимое в РД, Генка Кудра остальное своё барахло перепоручил соседу, надеясь вскоре забрать его с ближайшей оказией. Комп было особенно жалко оставлять, он на него чуть не две зарплаты ухайдокал! Отъезжающий и понятия не имел, что видит сослуживцев и свой кубрик в последний раз…

Глава IV

Бункер

Раненый пришёл в себя от новой боли. Клёпа по-изуверски небрежно отрывал присохшие к ранам бинты, на которые Дед явно не поскупился. От такого испытания разболелась голова и затошнило. Как только раны были освобождены, медик озадаченно присвистнул. Ощупав распухшую, словно бочонок, и посиневшую ногу, он кивком подал знак присутствующим выйти за ним. Из-за переносной перегородки несчастный едва уловил озабоченную речь эскулапа:

– Саныч, операция нужна срочно! Иначе ноге кирдык – или ампутировать, или он сам скоро загнётся. Я возьмусь, если… Саныч… помощники… кто…

Голос Клёпы бубнил всё глуше, и Лёха больше ничего не смог разобрать, но из услышанного стало ясно, что дела его совсем плохи, а Сову звать Санычем. Тут на него волной накатило сильнейшее удушье, от которого он в панике закричал подойти к нему хоть кого-нибудь. Прибежала Мать, которую все называли Клёной. Она заботливо наклонилась над ним:

– Что, сынок?

– Форточки! Двери откройте! Воздуха не хватает! Не могу вздохнуть. Задыхаюсь, задыхаюсь… – сипел Лёха. Наверное, выглядел он в этот момент совсем худо, потому что женщина в ужасе отшатнулась:

– Да всё открыто настежь, сквозняк уже! – И схватилась дрожащими руками за флакон с валерьянкой.

А её подопечный всё метался, пытаясь вздохнуть поглубже, но никак не получалось. Перед глазами плыли радужные круги, в горле пересохло, нутро выворачивало, но рвать было уже нечем, да ещё сердце колотилось загнанным зверьком, готовое выскочить наружу. В это мгновение ему подумалось, что уж лучше было бы сразу там, не берегу, сдохнуть, чем вот так вот, бесконечно долго и бессильно мучиться. Однако неожиданно накативший кризис также неожиданно пошёл на убыль, и следом к раненому пришла спасительная дрёма.

Разбудил Лёху доктор:

– Ты как анестезию переносишь? Аллергии нет на какие-нибудь лекарства?

– Да нет, – задумчиво наморщил на секунду лоб раненый. – Дак я раньше и не оперировался вроде. Если аппендицит не в счёт, конечно.

Клёпа обратился за перегородку:

– Олеся, пусть его свозят в душ, и сделай ему анестезию в позвоночник.

Появилась помощница доктора, миловидная молодая блондинка с округлыми формами и пышной грудью, над медицинской маской которой Лёху поразили огромные, необычайной красоты, глаза-виноградины. Он решил развеселить чрезмерно серьёзную медичку:

– Слушай, а у меня от обезболивающих реакция необычная.

– Какая?

– Уши зеленеют!

– Ой, а я про такое ничего не знаю! – всерьёз испугалась деваха и побежала за доктором. Тот шутки не понял и, влетев в комнату, неодобрительно уставился на юмориста:

– Так чего там у тебя с лекарствами?

Шутник благоразумно отмолчался.

В соседней бетонной комнате его, лежащего на хирургической тележке из нержавейки, помыли струями холодной воды из шлангов угрюмые «санитары» в лице двух недовольных сталкеров, отчего пациент превратился в синий от холода баклажан. После этого медсестра загнала в его окоченевшее тело необходимые кубики морфинов, и спустя положенное время у дрожащего от холода больного наступило оцепенение. Глаза сами собой закрылись, и в сознании вспыхнули вращающиеся цветные карусели. Они вращались где-то перед глазами всё быстрее и быстрее, трансформируясь в бесконечные спирали, и затем пропали в жёлтом непроницаемом тумане. Лёха обнаружил себя под потолком! Упираясь в него спиной, он с удивлением разглядел собственное раненое тело внизу, на операционном столе, накрытое окровавленной простыней и окружённое четвёркой в белом, состоящей из доктора, медсестры, Деда и Карачана. Клёпа, увлечённый собственным рассказом о житейском случае, деловито орудовал скальпелем над торчащей из простыни изуродованной ногой. Понаблюдав немного, Леха всё-таки вернулся назад, в свою физическую плоть, и чуть не взвыл от резких дёргающих болей в раненой ноге. Доктор рявкнул помощнице:

– Олеся, ногу ему держи, ногу! Не видишь, дрыгает ей? А то не даст зашить как следует!

На этом Лёхины мучения не закончились. Зря он шутил. Ох, зря! Зона шуток не любит. К вечеру того же дня по телу пошёл отёк, а вместе с ним пришёл зуд, особенно нестерпимый на лице. Док, ощупав многострадальное тело больного, помял пальцами вспухшие под глазами синевато-чёрные круги и удручённо заключил:

– Отёк Квинке, чтоб его… Вот она, аллергия, про которую я тебя спрашивал… Везучий ты, парень, весь букет проблем одному тебе. Если выживешь, Санычу будешь должен не знаю сколько. Тут тебе не Большуха. С таким трудом медпункт обеспечиваем, ты не представляешь! Поэтому в Зоне на всё свои прейскуранты. А благотворителей тут нет… Вот всё никак не догоню, чего это наш шеф так заботится о тебе?

После докторского приговора невыносимо медленно потянулись дни реабилитации с бесконечными, каждые два часа, уколами против Квинке. Нога страшно болела и не давала спать. Подремать позволяли лишь таблетки димедрола, на которые док оказался по-кулацки скуп:

– Обойдёшься, так привыкай спать. Ишь, барин нашёлся!

Недельку спустя он прислал сталкера восточной наружности по прозвищу Кореец, знающего иглоукалывание. Рослый, ноги колесом, «народный целитель» со следами старого обширного ожога во всю правую щёку появлялся в кубрике больного после обеда, не спеша скручивал с его ноги длиннющий бинт гипсовой лангеты, деловито втыкал в освободившуюся израненную плоть иглы с цветными нитяными колпачками и монотонно и безучастно, словно робот, вопрошал со страшным азиатским акцентом:

– Твоя чувствовать? А здеся чувствовать? А здеся?..

Далеко не сразу, но нога, до того совершенно одеревеневшая как чурбак, понемногу начала чувствовать себя «здеся».

***

Глубокая октябрьская ночь… Над дверью комнаты лазарета мерно тикают старинные ходики. Циферблат – в виде морды чёрно-белой кошки, вместо усов – стрелки, а глаза в такт маятнику мечутся вправо-влево, вправо-влево – тик-так, тик-так… Лёха, лёжа на койке, в тысячный раз пялится на них и на бесчисленное множество надписей по стенам и даже на потолке типа: «Здесь был Вася. Кременчуг. 2016». На улице, он слышал от местных, буйствует ветер и дождь со снегом. Вдруг дверь приоткрылась, не показав ни души, а мгновение спустя Француз вздрогнул, обнаружив в ногах глуповато улыбающуюся беззубым ртом округлую рожу светловолосого небритого мужика, от которого пахнуло такой смесью давно не стираного белья, немытого тела и ещё Бог знает чего, что больной чуть не задохнулся.

– Слыс, земляцёк, кулевом не богат? Не угостис?

– Нет, нет! Накрылось моё курево медным тазом, когда мыкался по болотам, за Периметром, – замахал руками больной. – Самого бы кто угостил, а то уши пухнут! А ты чего там?

– Да ног у меня нет… – услышал он печальное эхо снова пропавшего за кроватью разочарованного инвалида.

Проводив взглядом замешкавшееся в дверях седалище калеки, который на карачках неловко протиснулся в коридор, волоча за культяшками замызганные пустые штанины, Француз уставился в тусклую лампочку на потолке и, с грустью перебирая последние события, незаметно для себя уснул.

***

Узнав, что дела раненого пошли на поправку, его осчастливил своим визитом сам хозяин Бункера. Он появился в дверях со сталкером Ваней Моргуном и с раскладной, видавшей виды и ржавой от времени, инвалидной коляской, которую они, чертыхаясь и обивая дверные косяки, с трудом втащили вслед за собой. Матюкаясь, не сразу и пинками разложив инвалидный раритет, шеф торжественно, будто презентовал новенький «мерседес», представил его:

– Вот, катайся по Бункеру, где сможешь, приходи в себя! На ночь, чтобы быстрее всё зажило, Клёна будет накладывать тебе на раны «Душу» – артефакт такой, слышал? Стоит очень дорого, смотри, не просри его! У нас в Зоне говорят, что души безвинно убиенных сталкеров в нём. Нога быстро станет как новенькая. А ты мне потом за всё отработаешь. На две восемьсот ты уже и так налетел, а взять-то с тебя пока что совсем нечего. Мы честные нейтралы, халявы у нас нет ни себе, ни другим, своим горбом хабар наживаем, так что в твоих же интересах побыстрее встать в строй.

Спроси сейчас Саныча напрямую хоть кто-нибудь, зачем он так заботится о выздоровлении этого случайного в их Бункере человека, и он сам не смог бы ответить. Что-то с самого первого взгляда так расположило его сердце, помимо собственной воли, к этому несчастному наивному очкарику, который с такой любовью и заботой говорил о своей семье, о дочурках, что на душе старого зачерствевшего солдата накатывала волна жалости к нему, словно к родному сыну, которого он, вот такого же честного и наивного, потерял на сирийской войне.

Скрывая чувства, он намеренно грубовато прохрипел:

– Ты, как я понял, бывший военный, Француз?

– С чего вы взяли?

– Ха! Уж я-то своих за версту чую! Сам-то я кто, думаешь? Да и ребята видели, как ты с первого выстрела, не глядя, огромного пса прямо в сердце уложил. На такое подготовка нужна. И вот что. Тебе сказочно повезло, что наши поблизости оказались, а то если бы собаки не сожрали, то с такими ранами ты всё равно сгнил бы заживо. Кстати, ты в Зону-то как? Один пришёл?

– Один…

– И какая же нечистая тебя сюда понесла?

Лёха честно, ничего не утаивая, рассказал всё, как было. Когда он дошёл до белорусских силовиков, Саныч нервно остановил его:

– Стоп, стоп, стоп! А здесь поподробнее, пожалуйста!

Услышав подробности про группу силовиков и их командира, помолчав немного, хозяин Бункера задумчиво заключил:

– Знаю я того белобрысого офицера-спецназовца из ихнего Комитета БОПиКа. Сёма Стриж его зовут. Хваткий, падла. Такому в зубы лучше не попадаться…

– «Бопик»? А это что?

– Комитет по борьбе с оргпреступностью и коррупцией. Везде лезут! Где надо и где не надо свой нос суют. Ещё Батька их создавал. Распустились они тогда донельзя, а теперь вот… совсем распоясались.

– А-а-а… – Хотел было Лёха уточнить про изъятый у него паспорт, но побоялся, решил сначала поведать про обыск, учинённый ему и его товарищам избалованными Батькой комитетчиками.

На что хозяин Бункера махнул раздражённо:

– Туфта всё. Спектакль! Не тебя они ждали, а какого-то ферзя. А ты лох… Просто под раздачу попал, если не врёшь, конечно.

Измучив новичка своими «а вот зачем» и «а вот как», шеф наконец сжалился:

– Ладно, отдыхай и выздоравливай пока. Потом поподробнее о твоей работе перетрём. Не знаю уж, что за игру ты затеял, но слишком гладко у тебя всё получается. Ну просто везунчик какой-то. Особенно про Периметр загнул, как ты его без посторонней помощи прошёл, и минные поля в придачу. Свистун! Но мне начхать. Отработаешь долг, и двигай, куда сталкерская удача позовёт, если у нас не по нутру будет.

Поражённый новостью про минные поля Периметра, о которых он и слыхом не слыхивал, новичок со своим новым шефом спорить не стал. Всё справедливо. Только вот насчёт «лоха» обидно, конечно. И с баблом он пока не въезжал. Что за две восемьсот? Чего? Долларов? Евро? По рублям-то явно на большее тянет. Хотя как считать. И Дед там, на берегу, тоже про какие-то двести долга неизвестной валюты говорил. Однако невольный гость Бункера в итоге мысленно заключил для себя: «Эх, Француз так Француз! Значит, остаюсь пока здесь и отрабатываю долг, а дальше посмотрим, лишь бы дальше нормально всё было!»

А нога по-прежнему непрестанно болела и не давала спать, да ещё под гипсом лангеты нестерпимо чесались швы, которые он с трудом доставал старой, случайно подвернувшейся деревянной ученической линейкой.

***

Обеспеченный хозяйским транспортным средством выздоравливающий целый день осматривал Бункер. Хорошее помещение, просторное. Расположено в три этажа глубоко под землёй. Похоже, переделано из бомбоубежища или вроде того. Чем не полноценный ДОТ из военных учебников? Есть пищеблок, с десяток кубриков с туалетами, оружейка, кладовые, душ, где он уже был щедро помыт своими новыми товарищами. По словам сталкеров, ниже жилых помещений Бункера располагались какие-то секретные бункерные хранилища, оборудованные бронированными дверями со стеклянными глазками и шифровыми замками. А помимо основного входа, через который вносили его, изувеченного слепой сукой, полмесяца назад Дед с Карачаном, у Бункера есть ещё два запасных, с тяжёлыми железными дверями и замаскированных кустарником. Самый нижний этаж все называют энергоблоком. Как ему пояснили, он заперт от непрошенных гостей металлической решётчатой дверью, из-за которой слышен равномерный гул, словно в метро, и тянет тяжёлым горячим воздухом. В Бункере чувствовался во всём армейский порядок. Но была видна и острая нужда в стройматериале, так как многое было сделано из случайных подручных средств.

На том кубрике, где квартировал бункерный народ попроще и победнее, какой-то шутник над дверью нацарапал на приколоченной некрашеной фанерке красными каракулями «ПАЛАТА № 6». Остальные кубрики, в которых обосновались сталкеры позажиточнее, были обставлены неплохой мебелью и оборудованы личными сейфами и различной, редкой в Зоне, электроникой. Людей в Бункере Французу за целый день встретилось немного. Кроме уже знакомых – не больше десятка, так как жильцы подземелья пребывали в каком-то постоянном броуновском движении по ходкам. Квесты, хозяйственные дела, торговля… Чем только они не занимались!

Наверх со своей коляской больной, увы, попасть пока не мог. А уж очень хотелось! Хоть иногда. Отдышаться… Но как ни просил Лёха, а его вместе с коляской тащить наверх никто не захотел. Да ещё хозяин почему-то строго-настрого запретил выходить наружу. Запахи Бункера – особая статья. Не привыкшего ещё новичка они иной раз доводили до тошноты. Понятное дело: несколько десятков нечасто моющихся тел, месяцами нестиранные и пропотевшие одежда и постели да от случая к случаю мытые полы. Обеспечивать тут светскую квартирную чистоту никому и в голову не приходило. Больше всех в подземелье благоухали обожжённые, то есть те его жильцы, что были не в себе, да калеки со своими гниющими ранами. Всем большухинским бомжам на зависть! Систематически Саныч устраивал им коллективную «баню». Загонял с помощью свободных сталкеров в душевую, одежду отдавал Клёне в стирку, а раздетых подопечных поливали струями едва тёплой воды из шлангов. Ор стоял в душевой в такие моменты просто вселенский и вызывал у любопытных зрителей хохот и бурные комментарии. Затем всё стихало и бункерная жизнь снова шла по накатанной колее, со своими жизненно важными и насущными делами.

От местных Француз узнал, что сталкеры по одному круглые сутки посменно дежурят над главным входом, в замаскированном пулемётном гнезде. Бункерная команда была хоть и разношёрстной, но суровой и по-своему дисциплинированной. На каждом – одежда армейского образца, камуфлированная, оливковая, реже – старая, ещё советских времён, песочная. В команде Бункера немало заросших и бородатых, словно мусульманские боевики, сталкеров, так как многие из них здесь, вдали от цивилизации, не очень-то желали обременять себя стрижкой и бритьём. По увиденному Французом разношёрстному одеянию его новых товарищей было понятно, что даже в этом среди них царит определённая иерархия. В дорогом иностранном камуфляже красуются Саныч, Лопоухий и наиболее авторитетные сталкеры, в песочной же униформе – те, кто попроще, калеки да обожжённые, и они используются на вспомогательных работах. Было их около десятка, все из Палаты № 6. С удручённым и потерянным видом, а взгляд чаще пустой. Команды и распоряжения они выполняли послушно, молча и старательно, но порой неуклюже, как деревянные, будто обучаются всему заново. Один из таких был уже знаком Французу. Дося, что приползал к нему в лазарет за куревом. «Санёк Дося», как он представился позднее. Сказывали, что обнаружили его по звукам жаркой стрельбы сидящим вжавшимся спиной в дерево и с уже опустевшим раскалённым калашниковым в руках. Поблизости уже вонял внутренностями обглоданный труп его менее везучего напарника. Вокруг пока ещё не съеденного бедолаги дымилась гора стреляных гильз и сновали десятки нападавших на него голодных крыс, а сам он, с уже обглоданными до самых колен ногами, отбивался от них прикладом и, закатывая глаза, полоумно кричал в небо:

– Досыть! Досыть! Ну, досыть же!..

Так и прилипло к нему «Дося», да «Дося».

Автоматные магазины Дося набивал для оружейки в секунды, днями трудился на кухне и постоянно гундел себе под нос одну и ту же грустную, лишь ему известную, украинскую песню. Но вот Французу больше своим характером понравился Вова Сура. Хотя, по правде сказать, похож был Сура больше на чёрта из «Вечеров на хуторе близ Диканьки»: с глубоко посаженными хитрыми выцветшими глазками, крючковатым носом, выступающим вперёд подбородком и с вечной щетиной на задубевшем от экстремальной жизни лице. Он по-своему был приветлив с новичком и, лишь заметив издалека, кричал:

– О-о, Французик! Привет. Как дела? Покурим, братишка?

На вид ему было за пятьдесят. Человеком тёмной судьбы был Сура. Но Француз ни к нему, ни к другим в душу не лез. В эти дни он подрядился помощником к Клёне на кухню, потому что от подаренной ему для больной ноги «Души» по утрам ощущал невероятный голод и готов был в одиночку быка съесть. Сердечная женщина по-матерински жалела его и подкармливала как могла. «Песочные» без возражений приняли его за старшего, с готовностью выполняя все полученные распоряжения. Новичок же из редких сталкерских откровений понял, что за каждым из них тянется своя, очень непростая и часто криминальная история.

Как-то он разговорился в лазарете со своим спасителем Дедом, к которому бункерные при нём частенько обращались «Дэдэ», что, наверное, было от сокращённого «Дмитрий» и «Дед». В тот вечер Дэдэ, войдя к лежащему другу, протянул ему яблоко, что было в Зоне редким лакомством, и напомнил:

– Ты имей в виду, брателла: за аптечку да патроны, ну и за остальное, с тебя двести! Конечно, когда только сможешь, отдашь. Я не тороплю.

– А ствол? Я слышал, ты за меня обещался отдать его Карачану?

– Ствол не твоя забота. Забей! Подарок тебе.

– Слушай, Дём, а что это за двести такие? И шефу, оказывается, я две восемьсот должен. О какой валюте-то вообще базар?

– Чудак-человек! О зоновских деньгах речь, конечно! Понимаешь, в Зоне на всё своя цена есть. Договорная. И люди её между собой сами устанавливают, как договорятся. А не нравится цена, так и не бери ничего! Хотя доллары и евро, и даже российские рубли у нас здесь очень даже в ходу!

– А-а-а…

– Но вот с пачками денег здесь рисоваться очень даже не рекомендую. Народ тут лихой, запросто за бабки жизни лишить могут! Сам, небось, уже разглядел, какой у нас контингент.

– А какой? Я не очень-то в курсе как-то… – сожалея о своей непрозорливости, пробормотал Лёха.

– Бандиты и ворюги, сбежавшие из-под следствия преступники, авантюристы, какие-то секретные агенты не поймёшь, чего… – взялся перечислять категории зоновских жителей посетитель, а потом вдруг резко подвёл итог: – А есть такие, которые и то, и другое, и третье сразу! Это вообще взрывная смесь, убьют тебя без жалости как клопа, оберут и, посвистывая дальше, пойдут по своим делам

– Ого! – подивился его больной товарищ. – То-то мне Саныч «Душу» наказал не просрать.

– А ты цени! И правда не проворонь. Дорогая вещь, а умыкнуть могут в секунду. И сбыть случайным бродягам за полцены.

Напугав новичка, гость продолжил просвещать его насчёт системы местных финансов:

– У нас тут большинство сталкеров предпочитают с банковскими карточками дело иметь, их к оплате по всей Зоне принимают. Лучше американские. Российские, после Крыма и Донбасса, здесь не очень. Ведь карточки, согласись, и места не занимают, и риска намного меньше.

– Это да, – согласно поддакнул Француз, отметив мысленно, что у самого-то денег пачками ещё никогда не бывало.