Текст книги "Подлинная история сталкера Француза. Книга первая. Нет правды на земле…"

Ещё не пришедший в себя после тяжёлого поединка Француз с трудом выдавил из себя, еле сдерживая прерывающееся дыхание:

– А ты думаешь, я видел этого козла? У меня, как шлем надел, сразу же очки запотели! И так в эту щель не видно ни хрена, а тут как будто в баню зашёл! Иезуиты долбаные…

– А-а! Теперь ясно, чего ты шлем начал снимать. А кто иезуиты?

– Твои начальники, кто ж ещё? Надо же было такую подлость с поединком придумать? В рыцарских доспехах! Чуть на тот свет не отправили, сволочи!

– Но-но! Ты начальство наше не тронь! – сунул Французу твёрдым как камень кулаком под дых осерчавший деревянный солдат. – Скажи спасибо, что тебе дали возможность решить вопрос, а не пустили в расход, как бандюка! Ты уж в Зоне, небось, и так наследил?

И он поволок хватающего ртом воздух поединщика в камеру.

Глава XI

Долговцы

Француз, почти не шевелясь, уже битый час наблюдал по приказу своего командира за старенькой приземистой мазанкой воровской малины, что располагалась на окраине заброшенного села, поближе к ним. А сам его командир, тот самый лейтенант Звычайный, натянув армейскую кепку до самого носа и засунув руки глубоко в рукава, мирно посапывал поблизости, удобно устроившись на покрытом еловым лапником дне их потайного окопчика, что был замаскирован осенними пожелтевшими ветвями берёз. Француз же, изредка поглядывая на него, вспоминал, как уже нередко случалось в подобные моменты затишья, что́ ему пришлось пережить за последний год в рядах «Долга»…

В тот вечер после поединка на Арене, вернувшись в другую камеру, он долго не мог успокоиться. Упрямая память раз за разом прокручивала события, которые привели его к такому плачевному финалу: конфуз со сталкером Алмазом, как две капли воды похожим на младшего братишку, богатое застолье на зависть всему бару, грудастая красавица Лека, драка с Крюком…

«Может, не надо было встревать в их „любовные объяснения“? Что она, девочка, что ли? Небось, в кабаке такие вещи частенько происходят? Вон сколько там голодных мужиков что ни день! Знала, на что шла, когда помощницей к Бармену нанималась… – в который раз критиковал он себя. – Рыцарем захотел показаться? Вот и получил в те дни посвящение в рыцари! Сполна…»

Тем не менее он был твёрдо уверен, что поступил бы точно так же, дай ему возможность повторить всё сначала. Как говорили в Древнем Риме, делай что должен – и будь что будет!

В тот вечер в камеру ему принесли не простой, а сдобренный деликатесом ужин: к обычной перловке – целая банка тушёного цыплёнка.

– Это за победу в поединке, – пояснил принёсший еду караульный долговец, поймав удивлённый взгляд Француза на нежданную добавку. – Но, насколько я знаю, ты этого не заслужил!

– Тебя бы туда, придурка! – чуть не сорвалось с языка несчастного арестанта.

***

Время близилось к двадцати трём часам. Шум в казарме над гауптвахтой утихал, и Француз, у которого уже слипались глаза, решил, что насчёт ночёвки со жмуриком Звычайный, сволочь, наверное, точно прикалывался! Однако что-то глубоко в подсознании подсказывало ему, что всё как раз совсем наоборот. Эх, лучше бы он тогда заснул сразу!

Ровно в полдвенадцатого ночи в конце коридора гауптвахты скрежетнул замок, грохнула металлическая дверь и раздался тяжёлый топот нескольких пар армейских сапог. Остановились возле его камеры. Секунду спустя скрипнул ключ, вжикнул засов – и сердце арестанта испуганно ёкнуло! Перед распахнувшимися дверями теснились белобрысый сержант и двое рослых вояк в тельняшках, держащих санитарные носилки, на брезенте которых накрытое окровавленной простынёй покачивалось, словно студень, огромное, ещё не окоченевшее обезглавленное тело, а перед ним болталась футбольным мячом, завёрнутым в окровавленную наволочку, голова покойника, готовая скатиться к ногам носильщиков.

– Вот тебе напарник в ночное! – с садистской ухмылкой съязвил сопровождающий носильщиков незнакомый сержант. – Может, простынки убрать, чтобы не мешали?

Онемевший от неожиданности Француз не издал ни звука, а прибывшая команда, разместив носилки вдоль стены тесной камеры, с довольным гоготом удалилась.

Сталкеру стало не по себе. В Бункере про такое ему никто не рассказывал! Поначалу он совершенно искренне полагал, что Звычайный разыгрывает его, предупреждая про возможную ночёвку с мертвяком, чтобы запугать строгими долговскими порядками. И свет под потолком камеры тут же будто бы притух… Или ему уже кажется? От трупа остро тянуло застарелым потом, фекалиями и свежей кровью. Взяв себя в руки, Француз решил успокоиться и попытаться мысленно отгородиться от горькой действительности. Но не тут-то было! Сердце, не успокаиваясь, колотилось в груди, отчего было слышно, как кровь в такт ему с присвистом бьётся в ушах:

– Ту-ту-у-ух, ту-ту-у-ух, ту-ту-у-ух…

Доски топчана впились в лопатки своей каменной твёрдостью, а спина без движения очень скоро стала неметь. Француз решительно отвернулся к стене, чтобы не видеть соседа, но коленки на узком топчане больно упёрлись в шипастую штукатурку. А от мысли, что теперь его бывший грозный враг прямо за спиной, волосы на затылке сами собой поднимались дыбом. Сзади явно кто-то был! Или… что-то? Арестант в ужасе мгновенно обернулся, готовый встретиться взглядом с кем угодно, но никого не обнаружил! Ещё раз с опаской внимательно оглядев накрытое тканью тело, он готов был поклясться, что у того вздымается от дыхания грудь и в такт ему, на месте перерезанного горла раздувается окровавленная простыня, а сиротливо притулившаяся рядом голова беззвучно шевелит губами, пытаясь что-то сказать.

От всего этого арестанту стало не по себе, в затылке начало ломить, и в голове суетливо забегали мысли, что он сходит с ума. Не к месту вспомнился жутко неправдоподобный рассказ Звычайного о несчастной судьбе трёх предшествующих узников, что пережили такое же испытание. Один из которых, однако, так и не пережил!

Голова болела всё сильнее, да так, что сдавило глазные яблоки. Перед зрачками амёбами суматошно запрыгали, следуя за взглядом, тёмные пятнышки, мешая сосредоточиться на происходящем. Сами собой лезли панические мысли вроде той, что Крюк вовсе не мёртв, что он сейчас возьмёт и поднимется в любой момент, чтобы придушить Француза, а ещё не к месту вспомнились многочисленные зоновские байки об оживших покойниках, которые обретали безграничную силу и живучесть Зоны и убивали своих бывших врагов и друзей без разбору! Когда мозги уже кипели от подобных мыслей, откуда-то из полутёмных углов камеры вдруг прямо в уши грянуло гулкое и басистое:

– Вот зачем ты приехал в Зону?.. Вот зачем ты приехал в Зону?..

Француз вздрогнул от неожиданности и попытался разглядеть хозяина голоса, но в тесной камере просто некому было спрятаться! А голос колоколом всё продолжал греметь, словно заевшая грампластинка, просто сводя с ума одним и тем же дурацким вопросом. Несчастный заткнул уши подушкой, но это ничуть не помогло. Голос продолжал греметь прямо в голове. От настырных и бесконечных вопросов невидимки невозможно было скрыться! Однако на этом кошмар не закончился. Вдруг перед арестантом из-под топчана к дверям камеры заводной игрушкой выстрелил метрового роста чертёнок, одетый в жёлтую, расписанную пальмами гавайку и с гитарой в руках. Он был абсолютно настоящий, покрытый тёмно-серой шерстью, с запахом старой свалявшейся козлиной шкуры. Чертёнок весело забренчал какую-то хрень на дребезжащей, с треснувшей декой, гитаре, по-дурацки взбрыкивая копытцами. Уж живого чёрта Француз в своей земной жизни точно не представлял когда-либо увидеть!

– Пошёл вон, паскуда! – запустил арестант в нечистого сапогом.

Чертёнок испуганно юркнул под топчан, и сапог, не попав в цель, отлетел куда-то под носилки соседа.

А жуткий невидимка всё продолжал долбить в голове своим басом:

– Вот зачем ты приехал в Зону?.. Вот зачем ты приехал в Зону?..

Снова появился чертёнок и продолжил казнить слух человека своим несусветным гитарным концертом. Второй сапог, как и первый, заставил его исчезнуть, но тут морозом о правую щёку Француза что-то коснулось. Он повернул голову вслед холодку и обнаружил под потолком полупрозрачный кровавый бюст живого Крюка! Тот, нависнув над арестантом под потолком тесной камеры, с ненавистью вглядывался в него чёрными пустыми глазницами и, обдавая сердце леденящим ужасом, всё не переставал шевелить своими толстыми губами:

– Вот зачем ты приехал в Зону?.. Вот зачем ты приехал в Зону?..

Француз зажмурился и, уже теряя рассудок, услышал откуда-то издалека, словно через вату, стократное эхо своего собственного вопля:

– Отвали-и-и-и на хре-е-ен от меня-я-я! Отвали-и-и!

После чего провалился в какую-то вязкую серую пустоту.

Целую бездну времени приходил он в себя, не решаясь приоткрыть веки, но тут услышал гулкий топот десятка человеческих ног и громкий, ставший родным голос Звычайного:

– Всё, забирайте жмурика! Забирайте, я сказал!.. Коменданту я сам доложу! Ну и что, что ещё сорок три минуты до подъёма? Тебе-то что за забота?! Я отвечу, я – дежурный по гауптвахте!..

С облегчением открыв глаза, узник готов был расцеловать как брата сидящего на краю его постели лейтенанта Звычайного, протягивающего ему две крохотные бурые капсулы и фляжку:

– На, выпей. Вырубит на полдня. Поспишь хоть немного. Как ты? – и пощёлкал длинными пальцами перед глазами арестанта.

– Я-а-а… – просипел пересохшим ртом Француз и, запив капсулы, выдавил: – …ничего, жив пока.

– Вот-вот… Говорил тебе… Ладно, давай, поспи! Это испытание уже позади…

Звычайный ушёл, а Француз ощутил, как от желанного действия подаренных долговцем таблеток сладостно опустошается его измученное сознание, цепенеет тело и на глаза наплывает сонная пелена…

***

На следующий день комендант вызвал арестанта к себе:

– Вот так, друг ситный, хоть твой противник и погиб, считай, проиграл тебе в поединке, но ты для этого лично не шевельнул и пальцем, если только не убедишь меня в том, что растянуться как червяк на полу во время поединка было твоим глубоко продуманным тактическим ходом!

Пленник растерянно молчал.

– Так-так… Молчишь? Сам-то ты Крюка всё-таки не победил, а значит, не отдал ты долг «Долгу», – скаламбурил начальник, – и, следовательно, путь тебе один – в ряды «Долга»! Я тут пробил про тебя информацию и узнал, что ты – везунчик, частенько попадаешь в безнадёжное дерьмо, но всегда каким-то невероятным образом умудряешься из него выбраться. Может, Зона за тебя? Может, и нам поможешь? Нам тоже везунчики нужны!

Француз, хорошо усвоив рекомендации своего бывшего секунданта по Арене, давно решил, что согласиться на службу у них, если предложат, будет пока единственным верным вариантом, чтобы не сгинуть в Зоне по дороге домой как отработанный материал. А дальше видно будет. Получив согласие сталкера, комендант с явным удовольствием не откладывая в долгий ящик записал его в свой гроссбух по учёту личного состава и дал своему секретарю команду поставить новичка на полное довольствие, включив в группу стажёров на обучение. Теперь молодому сталкеру лично пришлось убедиться в том, что и в долговцы попасть, оказывается, было не так уж просто.

Новый режим дня и боевые тренировки показались Французу вполне по силам, видимо сказалась предыдущая армейская подготовка, но вот экзамены предстояли, как он вскоре узнал, вроде поединка на Арене – крайне иезуитскими и, как он считал, абсурдными, вследствие которых можно было запросто лишиться жизни.

Здесь, в схроне, почти год спустя, новоиспечённому долговцу будто наяву вспоминалось, как в те дни его куратор Звычайный, с удовольствием понаблюдавший успехи подопечного, в хлам изрешетившего на контрольных стрельбах из своего никонова грудную мишень и поочерёдно уложившего в рукопашной на землю трёх спарринг-партнёров из таких же, как он, новичков-стажёров, с чувством глубокого удовлетворения отправился с ходатайством к начальству о назначении способному новичку экзаменов. Чего зря нахлебничать и время тянуть?

А главный экзамен заключался в том, что долговцы находили где-нибудь сильного одинокого мутанта и экзаменуемый в личной схватке должен был убить его. Подстраховывали стажёра его куратор со своим квадом. У Француза, разумеется, это был Звычайный с его ребятами.

***

День главного экзамена начался с сырого и зябкого утра. На улице буйствовал тёплый циклон, с чёрного неба валили редкие тяжёлые снежинки, и настроение было хуже нет. Всю ночь накануне он боролся во сне в рукопашную с какими-то обнажёнными борцами из Древнего Рима. Бойцы были здоровущие и больно били его огромными кулачищами, обёрнутыми кожаными ремнями. Кое-как справившись с главным из них, стажёр проснулся. Пролежав ещё с полчаса в бесполезных попытках хоть немного подремать, поднялся и пошёл в холодный умывальник, а затем, наконец-то позавтракав, отправился со своим квадом на первое испытание.

В тот день ближе к обеду их группа подошла к еле заметному в молодых елях полуобвалившемуся входу одного из бункеров Лаборатории Х-16. Звычайный достал карту в планшетке и принялся в сторонке от Француза шёпотом выяснять что-то со своими, без конца громко вопрошая у них:

– Точно?!. Точно?!.

Минуты спустя, захлопнув планшетку, ткнул ею в полноватого подчинённого:

– Литвин, датчик движения в руки, и вниз… Вперёд, боец! Пошарь там внизу, чтоб, кроме одного кровососа, никого, в каждый закуток глянь! К мутанту не лезь. Определи просто, в какой он там стороне. Понял меня, боец? – и хлопнул увальня планшеткой по лбу.

– Понял, понял, товарищ лейтенант, – отскочил тот от командира.

Рядовой Литвиненко, по зоновскому прозвищу Литвин, служил в «Долге» второй год. После службы в армии Украины ему, выходцу из простой семьи горняка, в ВСУ большей должности, чем заштатный рядовой пехтурой по контракту за нищенский оклад, не светило. Да и дома делать было нечего, отцовскую шахту давно закрыли. Поэтому он соблазнился на предложение сослуживца махнуть к долговцам в Зону. Тут и оклад в валюте неплох, и обмундирование, и левый приработок, если не спать в хомуте, тоже перепадает. Сам неугомонный сослуживец вскоре сложил голову где-то в стычке с бандюками, а Андрюха Литвиненко не такой дурак, чтобы лезть на рожон и рваться первым в бой. Вот и тут, в катакомбах Лаборатории, он далеко не пойдёт, что он, рыжий, что ли? Пусть придурки лезут! Вон как этот новичок. Пусть сам себе тропку в «Долге» натаптывает. Нашли дурака!

Так долговец и поступил. С мощным фонариком в руках и автоматом на изготовку он прошёлся с датчиком на сотню шагов вправо-влево по указанным местам, да ещё курнул с десяток минут в темноте, а потом с готовностью доложил наверху Звычайному, что никого не обнаружил

– Никого?! Ты что, гонишь, солдат? – крайне удивился старший. – Вчера ведь там кровососа такими же датчиками движения засекли, одного, справа в тупике, да ещё шмальнули по нему хорошо. Ты там был хоть?

– Как вы сказали, товарищ лейтенант! Всё прошёл: до железных дверей и в обратку, в тупик.

– Ну ладно, Француз, тебе ещё лучше. Мутант, видать, не шевелится уже, полудохлый. Наши его ранили хорошо, заживает сидит, небось, – обратился к стажёру старший. – Двигай! Вот, глянь на карте: сначала влево, вот сюда до конца по коридору, через завалы, там проходы есть, до самых железных дверей… Запоминай! А потом, если никого не встретишь, назад на исходную, вправо от входа до другого завала и снова вправо, короткий тупичок в конце за поворотом… Там пошарь… Кровососа встретишь, так и вальни его. Нам присоски отрежь, покажешь…

– А если он не один? – уточнил новичок.

– Ты глухой? Нет там никого больше! Не слышал Литвина только что? Но если, не дай Бог, встретишь ещё кого, вали сразу назад! Иначе хана тебе!

Долговцы по традиции легонько хлопнули Француза поочерёдно в спину, желая удачи, и тот двинулся по растрескавшимся ступенькам, оскальзываясь на размокшей наледи, вниз.

Следуя советам Звычайного, Француз, изредка подсвечивая тактическим фонарём, стараясь не шуметь, пошёл вниз по наклонному бетонному коридору. Громко капал с потолка конденсат и журчал, протекая ручейком вдоль стены куда-то в одну из многочисленных трещин. Кое-где совсем слабым бесполезным светом помигивали древние, ещё советские настенные светильники, и стажёр в какой-то момент вдруг поймал себя на мысли, что потерял счёт времени. Как это Литвин так быстро прошёлся здесь? Опытный, наверное, не иначе. А Француз бесконечно шёл и шёл, вкрадчиво отмеряя своими берцами метр за метром, однако железной двери всё не было… И вот наконец она. Не дверь, а целая огромная воротина! Покрытая тёмно-серой облупившейся краской, оголившей махрово-ржавую металлическую поверхность и круглое, похожее на автомобильный руль, как в подводной лодке, запорное устройство. Дверь оказалась приоткрытой. Что там за ней? Проверить? Ему как-то не сказали об этом. Очевидно, полагалось, что она должна быть закрытой. Или нет? Любопытство перебороло. Стажёр с трудом потянул дверь на себя, увеличив проём до нужной ширины, и протиснулся внутрь. За дверью был зал. Огромный! Даже потолка не видать! Тактический фонарь, будучи не в силах пробить чёрную мглу, лишь беспомощно натыкался на недосягаемое пространство.

– Куда идти? – недоумевал любопытный гость. – Отойдёшь, и дверь потом потеряешь. Как её в темноте-то обнаружить? Пойду сначала направо, – решил он, отправляясь в неизведанное пространство, – и буду считать шаги, потом назад к двери, от неё в центр, а потом также налево…

– …Семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один… – отсчитывал Француз свой путь…

Что это?! Показалось? Справа резко пахнуло канализацией и послышалось едва различимое бормотание и всхлипывание, будто больной ребёнок бредит. Француз вздрогнул, поднял повыше автомат с фонарём – и чуть не выронил его из рук! Всего в метре прямо на него смотрели огромные женские глаза! Именно женские. Он ничего не путал. Зрачки в полтинник, совершенно неподвижные и красные в свете фонаря. От этих зрачков невозможно было оторвать взгляд. Они мгновенно заворожили его своей невиданной космической глубиной, в которой буйствовал какой-то бескрайний адский огонь. Человеку даже показалось на секунду, что он слышит оттуда душераздирающие крики грешников, заживо варившихся в котлах. Женщина-кровосос… Стоит прямо перед ним и спит с открытыми глазами. Он о таких и не слышал даже! Но ведь как-то кровососы плодятся? Сознание машинально выхватило в полумгле рослое обнажённое и безволосое тело с висячими грудями, кожу розовато-больного цвета, с многочисленными язвами и в струпьях, а также присоски на верхней челюсти, которые были поменьше, чем у самцов, и хаотично шевелились, словно жили сами по себе.

Мутантка неожиданно для человека вновь издала детский всхлип, и Француз, вздрогнув, окончательно пришёл в себя. Он наконец-то узрел, что за женщиной, также многоголосо бормоча и всхлипывая, спиной к нему нервно подрагивающим частоколом, уходящим в бесконечную темноту, стоят десятки, а может, даже и сотни спящих мутантов.

Француз, готовый в любое мгновение нажать трясущейся рукой на спуск, стал бесшумно на цыпочках отступать назад, считая шаги и не сводя с мутантов глаз:

– Один, два… десять… пятнадцать…

Наконец нервы его совсем сдали, и он что есть сил рванул к дверям! Погнались за ним мутанты или нет, беглец не слышал. Удачно попав в дверной проём, поскорее задраил дверь, лихорадочно вращая ржавое колесо, и, не разбирая дороги, кинулся наверх! Вот он, ослепительный свет спасительного выхода! Будто взрывной волной страх выбросил перепуганного стажёра к ногам долговского квада. Тело его не слушалось после пережитого, и поэтому он лишь рухнул рядом с командиром на свою пятую точку.

– Чего там?! Что? Говори! Ты весь белый! – затормошил Француза Звычайный.

– Я-а-а… М-мне-е-е… – заикался и никак не мог начать стажёр.

Наконец он немного справился с собой и, запинаясь, рассказал, как всё было.

– А вот нах** ты за дверь полез?! Что не закрыл сразу её?! – заорал Звычайный. – А если бы не успел? Нас всех погубил бы! Идиот!

Изложив в матерной форме весь возможный и невозможный расклад, лейтенант повернулся к своему подчинённому:

– Литвин, *удак, а ну-ка иди сюда, солдат. Так ты, говоришь, был у дверей и не видел, что они открыты? Так ты был там или нет?

Литвин понял, что спалился, и, побелев и заикаясь похлеще Француза, попытался оправдаться:

– Так ить я это… Не приглядывался. Что там открыто или нет. Это Француз вон, полез зачем-то. Может, и открыл сам…

Не успел Француз возразить на наглый поклёп долговца, как тот рухнул на землю от хука справа своего разгневанного командира. Добавив наглому лжецу ещё пару раз, старший скомандовал группе срочно возвращаться.

Преодолев почти бегом весь обратный путь, группа к вечеру вернулась на базу с мокрым от пота Французом и побитым, словно шкодливая собака, Литвином. Звычайный доложился начальству. Что тут началось! Комендант сообщил новости научникам и всем остальным заинтересованным сторонам, понаехали в «Долг» какие-то озабоченные начальники и стали вымогать из несчастного Француза давно уже рассказанные им подробности. Потом, к концу недели, эти начальники что-то там замутили серьёзное в лаборатории, какую-то масштабную операцию по уничтожению мутантов. Комендант и Звычайный были страшно довольны Французом и считали себя лично причастными к такой великой удаче, как выявление большого гнезда мутантов. А тому было всё равно. Ему эта история с первого дня обрыдла. Да и сдачу экзамена на выживание в Зоне ему не засчитали, как ни странно. Ведь убить-то мутанта он не убил. Вот так и закончилась его первое испытание.

***

Второе испытание для Француза оказалось успешнее первого. Вскоре после его неудачной вылазки в Х-16 долговский патруль во время своей днёвки обратил внимание, что в один из полуразрушенных бункеров поблизости от Железного леса, где пугающе сверкали скопления «электры», юркнул неожиданно появившийся кровосос. Понаблюдав определённое время, они убедились, что он там бывает регулярно и один, а в сумерках уходит куда-то. Вот и решило новое начальство Француза, что этот кровосос будет его жертвой. Или наоборот – уж как повезёт.

Когда, прибыв на место в назначенный час вместе со своей группой поддержки, испытуемый спускался в бункер к месту будущей схватки, он с облегчением обнаружил, что благодаря пролому в потолке солнечный свет попадает в коридор, туда, куда нужно, и можно, в принципе, обойтись без фонаря. Уже легче. Потому что в темноте при свете тактического фонаря схватиться с мутантом – дело гиблое и почти невыполнимое.

Там внизу, за поворотом, почти у входа в нужную ему бетонную комнату, он услышал плачущее мужское, будто пьяный алкаш страдал над своей несчастной судьбой:

– Дум-дум-дум-дум… нам-нам-нам-нам… ох-ох-ох-ох…

«Может, долговцы ошиблись? Может, это вовсе не мутант, а какой-нибудь обожжённый Зоной несчастный в себя приходит? Не хватало ещё грех на душу взять», – подумалось тогда Французу.

Он примотал шнурком крохотное зеркальце к штыку на своём никонове и направил его внутрь бункера. Нет. Всё верно. Там спиной к выходу, сгорбившись словно человек, сидел именно кровосос.

Две гранаты в помещение – одна за другой, как учил опытный Звычайный, – и сразу следом, пока мутант не пришёл в себя, с автоматом на изготовку, добить его! Да не тут-то было! Комната оказалось пустой! Это потом он, анализируя всё произошедшее, вспомнил, как в схватке на болотах кровососы точно так же переходили в режим «стелс» и просто бесследно пропадали в темноте! А тогда, войдя, он просто опешил от неожиданности:

– Ведь был же мутант здесь! Только что видел его тут в зеркальце!

И пока опешивший человек смекал, что к чему, израненный осколками гранат, но ещё вполне живой мутант обрушился на него с потолка всей своей массой! Как он тогда не переломал хребет Французу?! Превозмогая боль, тот принялся строчить по мечущемуся с пола на стены и на потолок кровососу длинными очередями, пытаясь попасть в полупрозрачную субстанцию. Грохот очередей в пустом помещении глушил стрелка, пули то и дело визжали рикошетами, норовя попасть в своего неосмотрительного хозяина, и только последняя короткая очередь на упреждение, к его великому счастью, попала в цель. Зверь взвыл, в секунду опорожнив сверху свой вонючий кишечник, и рухнул на щебёнку, испустив дух. Трясущимися от волнения руками Француз отрезал у мутанта пригоршню присосок и поднялся к своим.

Он никогда не забудет того момента. Ребята встретили его восхищёнными аплодисментами, их глаза просто излучали братское тепло! Кто-то говорил полуоглохшему товарищу добрые слова, а кто-то обнимал за плечи. Вот тогда он стал для них своим, то есть долговцем… Литвина, кстати, среди тех сослуживцев не было.

А ребята, которые после него спустились к месту жестокого экзамена из любопытства, поведали ему по дороге в казарму о том, что убитый им кровосос, оказывается, причитал сидя у могилы мутантки, захороненной в рыхлом полу бункера… Вот так… Хоть и кровосос…

***

Немного позднее, в пятницу, незадолго до Нового года, Француз в составе группы успешно сдавших экзамены стажёров принял присягу у Боевого знамени «Долга» на верность этой группировке. Всё чин-чинарём, как в нормальной армии:

«Я, сталкер по прозвищу Француз, торжественно присягаю на верность „Долгу“. Клянусь строго выполнять требования воинских уставов и приказы своих командиров. Клянусь, даже будучи раненым, вытащить беспомощного либо погибшего товарища с поля боя. Клянусь достойно выполнять свой долг, мужественно защищать цели и идеалы „Долга“, беречь нашу землю от опасностей Зоны, преследовать и уничтожать любые проявления Зоны как внутри её, так и за её границами, бороться с любым инакомыслием в лице как отдельных сталкеров, так и группировок и отдать жизнь, если возникнет необходимость, за своего товарища, а также ради справедливости и порядка на земле!»

Многие из его сослуживцев-стажёров не дожили до этого торжественного момента. Несмотря на их идейность и самопожертвование… Он сам был свидетелем, как за месяц суровой учёбы их группировка похоронила четверть учебного взвода. Многие были классными пацанами. До сих пор жаль их…

***

Ну а после присяги началась его служба в «Долге», которая состояла из нескончаемых патрулей и различных рискованных операций. После успешных ему на выданную банковскую карту падали неплохие премиальные в евро. И то ладно… В Скадовске он чуть не погиб. Там их группировка сообща с «Чистым небом» и свободовцами отбивала у бандитов два огромных тюка с дорогим оборудованием для научников, сброшенным транспортными самолётами НАТО от не известных никому европейцев, а ещё чей-то контейнер с дорогущими артефактами. Говорят, что даже «кольцо Мёбиуса» в том контейнере было. О таком артефакте все в Зоне мечтали. И боялись его одновременно. Старожилы с первых дней предупредили новичка Француза, что «кольцом Мёбиуса» может владеть только государство, и поэтому, если оно вдруг попало к тебе, его надо властям сразу же сдать, а иначе тюрьма.

Вот же заварушка тогда в Скадовске была! Положили три десятка безбашенных уголовников и своих нескольких товарищей похоронили. Тогда в суматохе боя в трюме ржавой речной баржи он совершенно неожиданно столкнулся лицом к лицу с бандитом. У того патроны кончились, и Француза как кипятком обдал лишь звук щелчка пустого патронника прямо в лицо! Так эта сука не растерялся и в то же мгновение своим тесаком руку ему прошил! В сердце метил, тварь. И лежать бы нерасторопному долговцу с дырой в грудной клетке на дне реки, обглоданному жадными речными монстрами, да спасибо незнакомому свободовцу, который прикладом сзади бандюка навечно успокоил. Потом Французу за полученное ранение компенсацию на карту закинули, а ещё жёлтую нашивку на китель. На чёрта она ему? Тут сдохнуть-то как два пальца об асфальт…

***

И вот спустя почти год после своего прихода в Зону он сидит под жёлтыми ветвями берёз неизвестно зачем, у какой-то бандитской малины. Следит, чтобы никто не ушёл. Они ещё вчерашним вечером с товарищем обнаружили группу незнакомцев, которые устроили какую-то подозрительную движуху тут, на окраине давно заброшенного села. Лезть самостоятельно, наобум, не стали. Товарищ оставил его на охране, а сам сбегал доложить о непрошенных зоновских гостях командованию и вернулся с приказом Звычайного ничего не предпринимать и ждать его. Сам же их командир появился лишь на рассвете и спит вон теперь в ожидании приказов от самого Воронина. Ни спутникового телефона, ни рации, к удивлению Француза, в их кваде до настоящего времени так и не появилось. Хотя был ещё недавно один спутниковый, да его в том бою, что в Скадовске, потеряли, а новый Воронин зажал.

Если бы Француз в эти минуты очутился внутри мазанки, за которой наблюдал, он бы увидел, как на старой фуфайке, брошенной возле печки, сидел, опёршись спиной на ободранную побелку, плешивый, средних лет, мужичонка с двуствольным обрезом на коленях. А напротив него на куче провонявшего тряпья, накрытого дырявым одеялом, лежали двое бомжеватого вида подростков. Один из них – с соломенными волосами и голубыми глазами, а другой – смуглый, похожий на цыганёнка косоглазый брюнет. Ребята ели консервированную перловую кашу, передавая банку друг другу, и внимательно слушали байки своего важного старшего товарища.

– Я, когда пацаном на межрайбазе, при Советах ещё, грузчиком работал, шоколадных конфет жрал, сколько хотел! Через месяц смотреть на них уже не мог.

– Да ладно, Фиглявый, гонишь, небось! – восхищённо перебил белобрысый.

– Век воли не видать! – побожился их собеседник. – Я сначала увидел, что их после разгрузки вагонов кладовщицы вместе с мусором вениками на полу заметают, брал оттуда втихую и ел. А потом они мне сами их даром давали. Списывали. Зарплата так себе была, но чего-нибудь из жрачки со смены домой целый пакет каждый вечер нёс.

– А у нас, где мы жили, давно еды не стало… – продолжил его смуглый собеседник. – Море высохло ещё до моего рождения. Я недоношенным родился. Мать меня не хотела. Рыбалки не стало, а вместе с ней у отца – работы и денег. Он уехал на заработки и пропал. Мы с братишкой побирались. Потом вот с Кречетом… – говорящий кивнул на голубоглазого соседа, – познакомился. Он и предложил нам всем вместе на товарняках путешествовать. Красота! На железке всегда и еду, и попить найти можно. А то у нас однажды вода в посёлке вообще исчезла. Представляете? Утром встали, а воды в кранах нет. Никакой! Ни горячей, ни холодной. До этого хоть с перебоями, но была. И в уличных колонках исчезла… и в водокачках… Ни рек, ни озёр поблизости пресных у нас тоже не было. Так на следующий же день какие-то *удаки вооружённые стали воду привозить издалека и продавать. Дорого. Не все могли себе позволить. А пить так хотелось, хоть на стенку лезь! Мы даже из отопления сливали её и пили. А кто терпеть уже не мог, тот у бандитов за воду отрабатывал. Я слышал, девчонки даже отдавались этим бандитам за неё…