Текст книги "Маленькие путешествия"

И сейчас или при встрече с третьим раскопанным курганом ты, наконец, испытываешь самую масштабную трансформацию – понимаешь, что все холмы вокруг тебя одинаковые, то есть рукотворные, это древние гробницы. И там лежат те, кто остался от некоего народа, до которого тебе сегодняшнему пропасть от одной до двух тысяч лет. Этот промежуток между вами не вмещается в твоей голове, потому что всей православной Руси недавно исполнилась одна тысяча лет. Значит, самое меньшее – это десятый век у тебя под ногами?! – соображаешь ты, безмолвно смотря на бескрайнее количество курганов. Эти люди современники… Так кого они современники – Рюрика, Вещего Олега?..

Мы находимся в Хазарии. Значит, это хазары здесь лежат? Существование письменности у русичей в это время не доказано? Или у них тогда были «черты и резы», а у хазар? О временах VIII—X веков на Руси мы знаем только по Лаврентьевской летописи XIV века: «…А Древляне живяху зверинским образом, живуще скотски, убиваху друг друга, ядяху вся нечисто, и браки у них не бываше, но умыкиваху у воды девицы». Более ранних документов о VIII или X веке и не существует…

Существует! Вот! Эти документы – перед тобой. Существуют, стой и смотри… Такая быстрая и многоступенчатая метаморфоза от простого всхолмления до первоисточников, коим свидетель только что стал ты. И это ответственно. И чувствуешь себя как Али-Баба – попавший в пещеру сорока разбойников. Как человек, открывший неизвестный до сего дня континент.

Что же случилось? Что меня так радует? – То, что удалось здесь рассказать о переоткрытии каждым человеком лично для себя чего-то, что может быть давно уже известно всем. Рассказать о том, что, открывая для себя музыку, известную всем, ты повторяешь путь первооткрывателя. Человек всегда будет повторять чьи-то уже сделанные открытия, изобретать велосипед. Так мы растем. Это большая тема для меня…

До сознания все больше и больше доходит понимание, как велик этот некрополь. Здесь расположено невероятное количество курганов (тысяча?), в которых лежит народ неизвестной нам цивилизации, давно исчезнувшей с поверхности земли. Потом ты начинаешь понимать, что все они без исключения воины. Сознание бьется между несоответствием увиденного в начале и все новых и новых предположений; между, возможно, чем-то очень большим, произошедшим здесь в прошлом, и тишиной леса в настоящем. Сознание понимает, что количество работы по сооружению одного кургана требует большого труда 10—20 сильных мужчин, но где взяли столько земли для насыпей? А откуда привезли гигантские камни в таких количествах, а где жили все эти мужчины, а где жили их семьи?.. Сознание пульсирует, расширяется, осознавая, как все время увеличивается масштаб представшей перед нашими глазами тайны. Разгадывать свершавшееся здесь около тысячи лет назад нам «помогают» «черные археологи», которые, не имея возможности унести все награбленное, оставляют то на одном раскопе, то на другом керамические черепки, по которым краснодарские археологи потом и датировали нам захоронения VIII или X веком нашей эры, так что, скорее всего, это хазары. Хазары – загадочная цивилизация!

Все кости ночные копатели бросают обратно в могилы и засыпают землей, поэтому мы их не видим, но попадались на глаза два черепа, с проломленными рубящим оружием сводами. Ржавые полуметровые железки и кольчуги (колечки, собранные в комки, бурые комки железа) говорят нам о том, что здесь лежат воины, погибшие в боях. Пара железок, треугольных в сечении, сломанных о какой-то предмет, например, об обух топора, представляет собой мечи. Ранняя сабля в VIII веке имела такую форму – уже не обоюдоострого меча, но еще без выгнутости, характерной для сабли, и представляла вид прямой заточенной с одного края железяки. Здесь же нам попались остатки истлевших ножен черного металла. Мечи ломали об «обух» – таков был один из элементов неизвестного нам ритуала давно ушедшего народа. Гробокопатели работают, видимо, и по ночам, потому что на накопанных кучах встретилась пара батареек «Марс». Батарейки объяснили происхождение находок, – ночь не позволила надежно спрятать ненужные кладоискателям «артефакты». Многие холмики на местности намечены путем выкапывания лопатой небольшой ямки, – «Черные копатели», видимо, имели хороший металлоискатель во временном пользовании, и потому разведали при его помощи всю территорию некрополя, наметив себе фронт будущих работ.

Буки растут по триста лет. Зрелости лесотехнической, промышленной достигают пусть к 100 годам. Хазарские воины лежат в своих могилах здесь уже тысячу лет. Каков был растительный покров при хазарах? Не более двух десятков буков здесь имеют свой предельно почтенный возраст – триста лет, а остальные тысячи деревьев? Почему они все примерно одного диаметра? Каков был характер земляного покрова на этом месте тысячу лет назад? Или буки сменяли друг друга, как поколения людей? Дерновый покров на этих горах небольшой – сантиметров двадцать-тридцать, а ниже щебеночно-мергелиевая крошка. О каком возрасте леса говорит толщина чернозема? Задавать себе вопросы не очень простое занятие. …Один дурак может задать столько вопросов, что несколько профессоров устанут искать на них ответы… В правильно поставленном вопросе лежит половина ответа… В этом мире ничего не известно – одни вопросы… Все у нас без концов…

Дерево «смотрит» – посредине ствола гигантский нарост – «шляпа с волосами». Дерево смотрит с нами в одну сторону. Мы видим лишь «затылок» дерева. Смотрим мы в одном направлении, только видим разные вещи. Что видит дерево?

Мы уходим из некрополя, уходим со склона горы ближе к реке.

Вон сколько валежника и сухостоя.

Кто-то двое ночью шли перед нами, разгадываем мы следы на дороге. Они ночью шли, проваливаясь в намывы земли, выносимые ручьями на дорогу, шли, не разбирая дороги. Позже я предложил «блестящую» гипотезу, – эти двое просто в сапогах шли, и поэтому дорогу им выбирать было не обязательно. Не то, что нам в полуботиночках. Анатолий на обратном пути так устал, шел как автомат, бессознательно и только из каждого ручья пил, где вода была не мутная. И так встрял в свеже намытую землю, что вынул из нее ногу уже без полуботинка своего. Матерился, мыл ногу и ботинок. Всегда, когда мы идем в этот лес, – оказывается чистого времени на ногах, на ходу восемь часов. Сколько километров может пройти человек за восемь часов по лесным дорогам? Вспоминается А. М. Горький: «Как умер этот человек? – На ходу».

Палка-ветка, природно редко прямая, как копье, когда-то упала и вертикально воткнулась, а если бы прямо мне по головному концу? Или этой палкой место намечено?

Кругом старый валежник, в безводных руслах реки валежник в половодье увлекается течением, каждое дерево, растущее на пути воды, задерживает «сплавляемый лес», который остается сложенным в «аккуратные поленницы» возле каждого дерева. Похоже, будто бобры заготовили дрова впрок для лесных эльфов… Значит, рядом село Гоблинка…

Вот «аллея» плющей – деревья, обвитые плющами, несут большую ветровую нагрузку, на них дольше и тяжелее лежит снег, поэтому век их более короток, чем век деревьев, не обремененных тяжестью вьющихся растений, зато обросшие вечнозеленым плющом деревья выглядят красиво: они часто стоят наклоненные, как пизанские башни, и арками смыкаются в вышине.

Черная щель – теснина меж горами, – которою мы почти все время идем, чтобы достичь наших заповедных полян, никогда не вызывала у меня восторга. Мрачный лес, мрачные раскрытые курганы, и никогда мы не слышали здесь голоса птицы. И поляны эти тоже казались какими-то небезопасными. Вспомнить, хотя бы, дикого коня, напавшего на нас. Огромное черное животное, невесть откуда взявшееся, пасется на поляне. Мы идем по краю поляны по заброшенной дороге, посмотреть, что там оно и как, и что после этого получилось. Через часок мы идем обратно. Конь на месте и уже не выглядит так экзотично как при первой, час назад, встрече. Зато пока мы ходили, конь нашел предлог к нам придраться и вдруг побежал на нас, энергично ускоряясь. Экзотики сразу прибавилось. Мне почему-то было неловко перед Анатолием убегать от коня в кустарник, где, рассудок подсказывал, кони не бегают. Я вспомнил, что какие-то животные – страусы, что ли – прекращают атаку, когда обнаруживают, что животное выше их ростом, – снял с головы свою вязаную шапочку, надел ее на палку и поднял над головой. Получилось выше коня. Конь, увидев мои манипуляции, тоже что-то понял, сделал выводы, свернул в сторону и больше не нападал. Политическая обстановка разрядилась, и на том история с одичавшим конем закончилась.

Другая «история», в отличие от истории с конем, наоборот связана с полной неподвижностью. Пару раз за последние шесть месяцев мы проходили мимо двух зеленых облупленных вагончиков на берегу заросшего озерца, в которых когда-то, видимо, располагался последний из пытавшихся освоить парочку полян фермер. Двери вагончиков всегда были безжизненно открыты настежь, на длинном столе под открытым небом подле вагончиков всегда лежали в одном и том же порядке столовые принадлежности – «вечное чаепитие». Стол из древесно-стружечной плиты сильно повредили дожди, и он вспучился, привнося в картину «только что прерванной трапезы» зловещую непонятность того, что же здесь происходит. Тянущее ощущение от прерванного, застывшего и более не продолжавшегося действия, ни в какую сторону который уже месяц не движущегося. Посуда, которую никто не убирал несколько месяцев. И никто не растащил домашний скарб за это время. Редкие люди, посещавшие эти места, видимо, как и мы, предпочитали не подходить близко к открытым настежь кунгам. Странно это было видеть в лесу, где местные жители обычно растаскивали все, что оставалось от фермеров-неудачников.

Одинокие попытки неизвестного фермера выжить. Картина жуткой заброшенности, фотография несчастья или беды.

– Он один, Паша, – каждый раз говорил, глядя в сторону кунгов, Толя. – Он один, поэтому он и «засох».

А за десять лет до этого Толя там был один, «на развилке трех дорог».

Он был один. Без помощников, без команды. И засох. Или засушили.

Здесь направо когда-то фермерствовал на полянах друг Толи, такой же огромный, как Толик, – детина пятидесятилетний по кличке Малыш. Малыш на десяти гектарах своих «засох», потому что он был один, и женщина у него в городе появившаяся все время тянула его из леса к себе, не за ним шла, а к себе тянула. И засох Малыш от любви и раздвоенности, забрала его зазноба и волосатка засосала, потому что он был один. А как по дороге отсюда прямо пройти – там три гектара Толиных, на которых он распахал и посадил морковку, редиску, картошку да клубнику и через 1,5 года, не собрав всего урожая, ушел из своей земли, бросил все и даже технику бросил и трактор. Потому что он был один. А свинаря, что по дороге налево был, – из окна выбросили. Свинарь тоже был один…

Везде, где сходит снег, цветут все виды подснежников – пролески, морозники, цикламены, дикие гиацинты. Гностики средневековые веками собирали их здесь и питали свое красноречие и философские силы ума.

Снег две недели назад упал неожиданно, когда уже цвел мелкими желтыми нежными тонами кизил, и многие опавшие цветочки теперь местами впаяны в кое-где сохранившийся на ветвях полулед-полуснег.

Когда шли обратно, опять шли мимо дырки, и тогда мы уже были людьми, потерявшими слегка урбанистическую брезгливость к лужам, и прошлепали в своих мокрых ботинках по воде как раз мимо дырки. И было видно: вода сама претворила в жизнь все замыслы Анатолия, но со знаком до наоборот – вода вытекала из земляного отверстия. Медленно подымаясь, она захватывала где-то внизу пузырьки воздуха и выносила их на поверхность. «Дебит около ведра за пять секунд», – производительность новоявленного «месторождения» воды. Озадаченно обойдя вокруг разродившегося водой «курганчика», не нашли никакой внешней связи его с близлежащей подошвой горы. Можно предположить, что у этого «горла» происхождение прямо противоположное тому, что полагалось нами изначально: это не «дыра» -провал, это «горло» изрыгающее, и вещество внутри него не «вещество-плюс», упавшее с поверхности земли, а «вещество-минус», – вынесенное из недр курганчика и частично уже унесенное потоком воды. Видимо, имеется внутренняя связь между этим «гейзером» и подземными водами, стекающими с вышерасположенного косогора. Отсюда давление воды в «гейзере». Имеется где-то внутренняя (подземная) воздушная полость, внутренний колодец, куда осуществляется падение воды, ее водоворот, в процессе которого происходит захват воздуха, увлечение его вниз, через какой-то предел («потолочную балку») – с тем, чтобы потом вода, спокойно подымаясь, изливалась из 30-сантиметрового «жерла» «гейзера». Вода демонстрировала нам, заглядывающим в темную глотку земли, как пузырьки воздуха, обгоняя поднимающуюся воду, всплывают и беззвучно и медленно лопаются на поверхности. Фильм Тарковского… и мы с открытыми ртами. Вода изливается через еще не размытый 7-сантиметровый земляной порожек, уходит в общее русло ручьев, марширующих несколькими руслами по дороге, и сразу падает в овражек. Вот и вся «пирамида Хеопса», – лазер, квазер и тысяча тонн интуиции ничем не помогают современному, вооруженному глазомером, человеку в его тщетных попытках узнать, что находится под землей всего в метре от нас. Тщетны эти попытки. Так впустую старался понять заезжий в гости к визирю колдун-ясновидящий, почему ему не положили курицу на тарелку, как всем остальным, в то время как ее спрятал Хаджа Насреддин здесь же, в тарелке у экстрасенса, под тонким слоем гречневой каши, чтобы проверить – велика ли проницательность заезжего мага. Сплошные тайны вокруг. Сколько позора Насреддин придумал для гостя. Когда я в детстве читал этот и подобные моменты, где один посадил в калошу другого, в том месте, где нужно было смеяться, мне всегда было жаль околпаченного. Сейчас опять, так же, – чувствую себя обескураженным.

Однако мы идем по лесу уже более семи часов, и рюкзак с образцами глины для пробного обжига, который мы несем по очереди, уже стал невыносимо тяжелым.

А о том, как мы идем, и идем, и все время идем, я напишу в другой раз.

Подобная разведка по нашему лесу предпринималась нами раз пять, всегда исключительно для того, чтобы Анатолию легче мечталось о том, как можно взять и как удержать эту землю, – взять ее тридцать три гектара. Как можно здесь заниматься санитарной вырубкой леса или заготавливать древесный уголь, как можно здесь разрабатывать земли под сельхоз угодья, как прикармливать кабанов, как освободить поля от кротов, затопляя их водой реки, как хорошо здесь жить поселением казачьим, заезжая на автобусах на весь рабочий день и огородив охраняемую территорию, уберечь поселение и урожаи от разграбления «вольными людьми». Как здесь можно в промышленном масштабе добывать глину и, может быть, природный камень. Толик землю бросил и бежал, а мечта хозяйствовать на собственной земле осталась. Как хорошо жить на богатой плодородной и родной земле. «Сельские» мечты Анатолия очень влияли на мое воображение горожанина, которое не способно подняться выше работы в городских учреждениях, нигде себя не чувствует хозяином и предприятие на манер собственного магазина является вершиной частнособственнического интереса. Приятно и поучительно смотреть на человека, который чувствует себя хозяином на земле и примеривается, как можно эту землю взять и использовать с умом.

Экспедиция из Петербурга в Севастополь летом 2015 года
Повествование в трех частях

Цель – бытовые делишки и бесконтрольный отдых. Организатор – любимая женщина. Участники – папа Паша, мама Оксана, сын Остап 13,9 лет. Срок – почти сорок суток, с 30 июня по 09 августа 2015 года. Место действия – бабушкина севастопольская квартира на Остряках.

Лето. 2015 год.

Посетить теплое море летом, например из дождливого Петербурга, является мечтой никем незарегистрированного количества людей. Крым – это жаркое место, но мечтать об отдыхе в Крыму патриотично. Однако при билетах в 60 тыс. рублей на троих патриотизм становится мечтой более отвлеченной и умозрительной. При этих противоречиях наша мама Оксана все-таки раздобыла билеты за 30 тысяч (было такое мгновение по инициативе нашего президента).

В результате всех задействованных сил мы по своей воле и на своей шее оценили, как ошибся Создатель, когда так неравномерно распространил блага по поверхности земли и переборщил с жарой на юге нашего отечества. Но сейчас мы, пока что, ничего этого не знаем и неизбежно приближаемся к Крыму.

Мы двигаемся по маршруту Петербург – Москва (поездом), с остановкой на двенадцать часов в Москве (перед самолетом), затем – по воздуху до Симферополя (2,5 часа), автобусом до Севастополя и через сорок дней тем же путем назад. Весь отдых и приключения будут длиться с 01 июля по 09 августа.

Записать последовательно, как мы передвигались, пока не удается. Потому что все билеты в России продаются ночью. Едут люди тоже ночью и ночью летят. Это сервис. А когда люди прилетают или приезжают на конечные или промежуточные станции их там ждет страшная жара и познавательные экскурсии пешие и колесные, самостоятельные и организованные. Ночью записывать трудно, днем, после бессонной ночи, записывать еще труднее. Поэтому в стране так мало писателей и поэтов. Все записки путешественников представляют: 1. Вид подвига. 2. Вид параноидальной литературы. 3. Научные свидетельства для физиологов и психиатров о закономерностях функционирования человеческого мозга в экстремальных ситуациях. Министерством ЧС такие записки выпускаются в виде учебных пособий для студентов.

30 июня 2015 года

Фрагмент нашего передвижения ночным поездом Петербург – Москва

Про то, как мы в поезде 100 тысяч прятали.

В полдвенадцатого ночи поезд отошел на Москву. Наши три плацкарты – и все три боковые верх низ, верх. Хозяйственный Остап сразу сказал вслух – надо вещи хорошо прятать, ведь все-таки – сто тысяч. Народ в соседних купе начал выглядывать, заговорщически нам улыбаться и подмигивать. Мы попали в ситуацию. Остап имел в виду, что его музыкальный инструмент кларнет когда-то был куплен за 90 тысяч, и еще бочонок, и еще что-то. Все вместе около ста тысяч и есть. Но нашим соседям уже не объяснишь, что это не деньги, а музыкальный инструмент, трубка деревянная. И мы попали в ситуацию, – сидим, молчим, друг на друга смотрим, думаем, где кларнет прятать. Он вставлен в специальную коробку с лямками – с виду маленький рюкзачок фабричный. Под ноги на пол не положишь – «сто тысяч», как выражается Остап. На верхнюю полку то же самое. Под голову высоко, на живот не вмещается. Ночь, очень хочется спать. У всех вокруг после заявления Остапа резко повысилось настроение. А у нас резко понизилось. От плохого настроения мне всегда хочется спать еще больше. Но как спать? В ноги его нельзя. Ситуация. Тихо шепчу Остапу о том, что он наделал. Прошло не больше пяти минут, люди укладываются. Заботливый Остап говорит опять довольно громко – да, и еще ноутбук… Ситуация повторяется, улыбки, подмигивания… Папино бессильное шипение – я же тебя предупредил! Никому ничего не рассказывай!

На пять минут, только на пять минут молчания Остапа хватило. Я снова изумленно-возмущенно делаю ему глаза. Остап понимает. Он все понимает. Он очень умный. Только наш умный уже через пять минут спит на верхней полке без задних ног, а мы растерянно думаем, как же теперь быть.

Выход нашелся неожиданно: другие соседи по купе – интеллигентные пожилые неразговорчивые люди, было ясно, что они не украдут ночью кларнет, если подложить его в нижнее багажное отделение под их спящего дедушку. Тогда мы шепотом поведали им о нашем затруднении, и дедушка согласился спать лежа на ста остаповых тысячах. Так все потихоньку и успокоилось. А про ноутбук уже было от усталости не актуально. Он ехал в огромном чемодане на верхней полке.

…Дети – живые цветы земли. А у родителей для этого должна быть выдержка и смекалка.

Приехали мы часов в пять или шесть утра. Приключения от путешествия продолжают набирать неудержимую силу.

Сейчас мы в Москве. Москва. Красная площадь. Лобное место. «Охраняется государством».

Я вынужден писать этот дневник, потому что Остап отказывается это делать, предпочитая играть в «танчики» и «асассинов» в энном поколении на своем планшете. Оксана не пишет дневник, потому что у меня «лучше получается».

Первое, что должно быть упомянуто в любом путеводителе по современным городам, это отсутствие всяких побед у современной цивилизации и прогресса над шумом в больших городах. Поэтому автомобильный грохот будет оглушать вас ежесекундно. Вы будете чувствовать себя как в центре военной канонады. И выключить звук невозможно… Второе – это пытка жарой. В Москве чувствуется близость адских сковородок значительно сильнее и ближе, чем в Петербурге. Жара. В мавзолей нам не дает зайти бесплатная гигантская очередь. Оксана спотыкнулось об историческую брусчатку, и она мужественно терпит боль. Загорелые Ленин и Сталин улыбаются и после смерти демонстрируют всем свое миролюбие, фотографируясь с желающими на фоне и без. Отдыхают они тут же, на приступочке, под решеточкой, на картоночке. За углом тут же есть другие Ленин и Сталин. Так что вождей хватает.

Мечты маленького романтика Оксаны: съесть мороженое. Придумала: хочу съесть мороженое на Красной площади. С одной стороны Красной площади крепость, а с другой – ГУМ. Вот так неожиданно оказалось, что на Красной площади есть магазин. Мечта с мороженым осуществилась в главном магазине страны. Так добавился еще один знаковый момент в истории нашей семьи. Мороженое подавалось негром, разгоряченная очередь доброжелательно молчаливо реагировала на черного мороженщика. Отдыхали мы тут же, на лавочках, расписанных ученицами Васнецова.

Глаза Оксаны, несмотря на умопомрачительную жару, горят живейшим огнем любознательности. Раскраснелась, впечатления как у мухи. Не понимаю, что я этим ранее хотел сказать, когда писал свои каракули на раскаленной мостовой, то есть на бумажке, то есть о выпускнице художественной академии – в народе «Мухи»

Несмотря на жару и трудности пешеходного путешествия по Красной Площади с рюкзаком, мы покажем Москве наше рвение и питерскую культуру.

Короткое интервью у охранника. Пистолет М-4 и бронежилет. Здесь нас сто тысяч на площади сегодня, население трех Феодосий. Площадные люди бесплатно двигаются по главному месту Российской империи. В конце бесплатный туалет, в подземной прохладе которого несколько восстановилась возможность соображать. Что-либо понять и записать вразумительное и патриотическое на поверхности планеты не удается. Кремль очень красивый тчк. Самодержцев спесь, злоба и микробы к месту забыты и среди достопримечательностей не упоминаются. Внутрь зубчатых стен мы прорваться не пытались ввиду красивых часовых при штыках.

Пахнет навозом. Вот что означает преследующий меня некоторое время назад запах. Значит – здесь катают на лошадях, на радость деревенским воробьям, питающимся преимущественно навозом и исчезающим как вид из-за его отсутствия, начиная с предыдущего столетия. Грустная картина – из двух видов российских воробьев адаптировался к отсутствию лошадей только один вид – городские воробьи. Простому небожителю современной преисподней сие остается невдомек.

Остапу красные прыщики мешали ходить по одноименной площади. В тень под стену, где лежат герои, не пускают. Не положено. То есть здесь вы встретитесь с местным прочтением понятия «свободный вход», – отстоите всего тридцать минут в очереди и теперь свободно проходите.

Теперь наш путь, по Оксаниным планам, лежит к самому крупному храму во имя Христа Спасителя. Для этого, как нам кажется, нужно слегка двигаться вдоль стен Кремля.

Попытка обойти Кремль, чтобы попасть к храму Христа Спасителя за пазуху, оказалась наивной попыткой провинциалов. Еще 50 минут ходьбы на солнце по часовой стрелке и вдоль Москвы-реки не предусматривали пешеходных переходов и держали нас под крепостной стеной, опять на солнечной ее стороне. Видимо, солнце неотступно отслеживает передвижения человеческих масс, а пращурам было удобно со стен Кремля поджидать на солнышке непрошенных гостей. По дороге встречались манеж без коней и эрмитаж без уединения. Милиционеры, переодетые в полицейских, гуманно спрятаны в кустах и обезумевшим от температуры гостям столицы на глаза не попадаются. Это замечание ретроспективное и расценивается как благодарность устроителям нашей прогулки, организованной Оксаной.

Теперь мы на распутье, вдоль стены (на семи часах), если считать за двенадцать мавзолей: двигаясь к десяти часам, вдоль стены попадем на выставку работ Церетели в зеленой зоне.

В данный момент хорошо представляю себе трудности Мамая с Батыем при штурме Кремля, когда они писали историю древнего мира, топчась на жарюке под стенами нашей столицы. Мне для художественной правды нужно чтобы было обязательно: – «на жарюке!» Но Батый брал Москву зимой, а Мамай не бывал в Москве. Тут лучше ляхов вставить. Но и те, были в ноябре. А летом никто Москву не брал… Таким вот образом историческая правда теряется, постоянно…

Двигаясь по касательной вдоль крепостной стены и отклоняясь все левее и левее от стены, мы по закону упрямства найдем переход и перейдем транспортный поток, что приблизит нас к вожделенному Оксаной храму. Мы же с Остапом оруженосцы, и мы подводники, мы силачи, бессловесно несем военный доспех, скарб и использованную салфеточку (урны нет уже час, из расчета на невоспитанность россиян): приключения в самом разгаре.

У стены все для обслуживающего персонала и спрятано за зелеными насаждениями: липы цветут и уют, газонокосилка, зигзагами устроенный служебный заезд внутрь зеленого эдема скрывает подробности от таких же, как мы.

У Остапа все последние три дня ходьбы вокруг Кремля болит стертость. Рюкзаки наши ненавязчиво ощупываются из кустов бдительными маленькими близко поставленными глазами. Мы сделаны из соленого текста. Оксана – наша кармелитка – лечит нас питерскими карамельками. Это поддерживает наше мужество и непоколебимость. Мы равняемся на Сережу с Малой Бронной и Витю с Моховой и идем все дальше и глубже. Оскорбить наше достоинство не может ничто.

По-видимому, наконец, мы перешли. Наш часовой подвиг не будет учтен мировыми туристическими агентствами. Людей, наивно приехавших посмотреть и приобщиться, будут продолжать бросать в самое пекло, чтобы они поплатились за свою любознательность и впредь.

Украинская библиотека. Подле нее памятник – оба бронзовые Тараса на одной лавочке, отводят взгляды от редких пешеходов. Других лавочек здесь, где бы то ни было, нет. Зато обнаружена мусорная урна. Нет охранника, и мы избавились от той салфеточки. Манеж с оглушенными гипсовыми рыбами на крыше. Остап в Москве в первый раз и смотрит на все безукоризненно, незамутненным взглядом. Жизнь впереди, – о чем болит ушибленное колено. Остапу Москва понравилась как раз тем, что пугает 99 процентов людей – масштабностью и огромностью зданий и пеших переходов. Остап у нас человек масштабный.

Кушать здесь не предусмотрено соответственно законам сдержанного московского гостеприимства, пить до сих пор было негде, а колодцы все засыпаны. Но у библиотеки второй бесплатный туалет. Суровая Москва. На крышах гипсовые солдаты, на дорожках китайские туристы. Живая музыкальная точка под землей в подземном переходе. Музыкант-скрипач демонстрирует виртуозное владение, классическое образование и умение выживать среди видеокамер внешнего наблюдения. Его музыкальные вариации ежедневно записываются, анализируются, но нигде более не транслируются. В государственном кремлевском дворце сегодня дают «Дона Кихота», что вовсе не симметрично времени, в котором человек уже давно потерялся. Сложно составленное выражение. Имел в виду, что сумасшедший романтик Дон-Кихот до сих пор популярен, раз спектакль ставят, хотя и не симметричен веку всеобщего стяжательства и свободного бизнеса!

Мы перешли дорогу у метро! У латунного Тараса в гостях оказался не Бульба, а Достоевский. Остап еще не замечает своей близости к обоим. «Остап, сбегай, посмотри, мусорку». Ответ: «Дорос до 14 лет, – только и доверяют, что мусор выносить». Остап, если вдуматься, говорит меткими афоризмами. Солнце сочувственно спряталось за облако. Оксана, спасая сына от угрозы заниженной самооценки, вспоминает, что только он из нас троих через телефон и сайт аэрофлота смог накануне зарегистрировать наши авиабилеты. Грядет время вундеркиндов, а мы будем оттеснены на обочину истории.

Остапом обсуждаются четыре пользы современного поезда «Сапсана» на железнодорожном транспорте. Каждое мгновение чувствую, что все вокруг русское и что сюда никогда не ступит нога врага. Хотя вдали виднеется мачта корабля Церетели. Старички, как встарь, читают книжки на лавочках. Короткие фразы лучше всего описывают среду.

Мама наша – вечная хранительница культуры, а иначе как бы мы сюда попали.

Сейчас, когда эти записки переписываются с мятой бумажки на клавиатуру компьютера, приходится включать свет в квартире, в благодатном Крыму, полном, как нам мечталось в темном Питере, солнечного света. Увы, в Крыму, откуда родом, казалось бы, все импрессионисты, в комнатах такой полумрак, что человек не разбирает собственные каракули без электрического света. Еще одно практическое наблюдение.

Здесь мы поменяли систему водоснабжения и канализации в пределах нашей квартиры. Двенадцать часов подряд без перерыва работала болгарка, и все компоненты выделявшегося горелого пороха непрерывно вызывали у нас заболевания, свойственные астматикам. Отсюда полезный вывод: людям пожилого возраста невозможно присутствовать даже в соседних помещениях. И отсюда практический совет: не затягивайте наступление нежелательного возраста.

Но мы все еще в Москве. Важное предположение: неизвестного предназначения желтые и белые отметки, во множестве протянувшиеся под вашими ногами на брусчатке площади, не имеют отношения к людям. Вы не найдете о них никакой информации и в путеводителях. Это знаки для парадных прохождений. Без них все будет идти не очень ровно. Во всех городах парады ходят ровно, а на центральной площади ходят неровно, для этого и разметка.

Другая – желтая – разметка на дорогах наших городов замечена была в 2014 году. За год не встретилось никакого логического объяснения ее предназначению, но тревожность в этих местах повышается.

Мы двигаемся к храму среди приятной глазу старой застройки. Первым делом, как приедем в Севастополь, купим Оксане шляпочку. Первым делом. И купальник, вторым. Но шляпку дамскую быстрее, чем купальник. Без купальника можно, без шляпочки нет.