Текст книги "Маленькие путешествия"

Галерея Шилова! Спокойно. Никто в нашей семье не любит Шилова. Отсюда видно, что Кремль стоит на семи холмах. Горит газ вечного огня. Если вечный огонь зажигают, значит это кому-то нужно, успокаиваю я себя словами Владимира Маяковского.

Мамай здесь был давно… Хорошо, пусть не Мамай, пусть Тохтамыш… Не был здесь Мамай. Его убили в моей любимой Феодосии… Но Волхонка и детская площадка уцелели и содержатся в хорошем состоянии. Сейчас Остап пройдет по детской лесенке и покатается на детской площадке, и дальше гулять пойдем. Великое и терпеливое сердце матери (и отца). Жилье здесь вокруг очень дорогое. Но пока не очень нравится. Гуляем. Кто-то посветил мне стеклышком из окна. Настроение налаживается.

Музей Пушкина. А Цветаева в нищете умерла. Папа и семья Цветаевой положили начало Музею имени Пушкина и умерли в нищете, – много раз замеченные черты нашего национального характера.

Храм. Мама хотела, и вот мы пришли. И здесь фонтаны и Церетели. Под стенами храма мы съели, как оказалось, абсолютно поддельные пирожки, сочни и чебуреки. Неужели батюшка не знает? Сидим на лавочке, – воробьи и голуби под ногами, я недавно выяснил, – ближайшие родственники птеродактилей. Теперь понятно, почему они едят несъедобные для людей местные пирожки.

Храм так же велик, как Исаакиевский собор, и с такой же богатой историей, с именами героев, с природными картинами из черной яшмы. Каменные рамы, руинные агаты, черные агатовые реки. Очень рискованно-апокалипсические черные цвета. Орская яшма? Я давно малодушно мечтаю о том, как мы уже едем обратно… Голубь все время трясет головой. Представьте себе, что вы все время трясете головой.

Остап мужественный человек, он не стонет. Идет седьмой час скитаний среди атрибутов патриотизма, золота и наград. Где здесь странники и причастники отдыхают?

Все наши мечты сбылись в одной мечте. Как хорошо в отпуске! Жиоде-Ранейро и мы в белых штанах! Хор девочек на самодельных самокатах катится мимо нас. Они маленькие и в школах не учатся. Хорошо не учиться в школах, нет проблем с приближающимся к Остапу восьмым классом.

Хотим в Музей Пушкина и в аптеку. Аптек нет принципиально, уже семь часов подряд. Таинственная русская душа. В Питере вокруг нас в семиминутной доходимости есть шесть аптек. Остап миролюбивый, хромает, но не сдается. Аптеки найдены на Тверской и рядом. Здесь мы, теряя бухгалтерский учет деньгам, приобретаем обещанное здоровье.

Время 16.30. Остап наелся и повеселел. Давай поиграем. Хорошо, что шахмат нет под рукой.

Мы в Шереметьево. Это аэропорт. Коротали ночь в холодном аэропорту, где дует в многочисленные двери. Видели людей, которые сдали багаж, остались в футболках и шортах. Непродуманные жестокости аэрофлота. Сервис. Пледы не предусмотрены. Спали по-русски, на оборудованных стульях. Чтобы человек не мог лечь, каждый стул оборудован антигуманными жесткими подлокотниками. Слово «подлокотники» происходит совсем не от мягкого слова «котики». Ночь была длинная и бессонная, а Остап даже проплакался: мы сдали по забывчивости с багажом его маленький компьютер-планшет в рюкзаке. Хотя нас заранее предупредили люди в зале, что ноутбуки там от перетасовывания багажа трескаются… Остап мужественный человек. Уставал, болел, не спал он наравне с нами, и мы не слышали от него ни одного стона.

На пропускном пункте невиданные унижения. У всех нас ищут взрывные вещества – с женщин снимают туфли в обязательном порядке. Телефоны, платья и ремни вернут только после полета, а честь не уважают смолоду. В зале после регистрации нашлось первое за всю ночь теплое место, где мы еще продремали пару часов.

Примерно первое июля, мы сидим в самолете, неизвестного года выпуска, количества аварий и падений за последний год. Но по громкой связи нам рассказывают не эту полезную информацию, а другую. В 6.20 по расписанию взлет. Так, стоп, что у нас опять не получилось со взлетом? Стюардессы все в оранжевых передничках, как кришнаиты. Движение самолета прекратилось, и самолет опять остановился. Стюардессы попрятались, и громкая связь молчит. Теперь нам показывают наилучшие спасательные жилеты с поддувом и кислородные маски. Впечатляющее начало. Всем детям раздали подарки, а нашему – нет. Ватку, зеленку, пипетку и бинтик. Обидно до слез. Из старых представлений о полете не выдали пакетики для рвоты. Остап сидит с инструкцией по спасению в руках и костяшки его пальцев побелели. Всех террористов с самолета ссадили, и мы почти летим.

Мы взлетели. Остап у окна, – полет будет длиться 2 часа 40 минут. Но после бессонной ночи в поезде и суматошного дня в Москве четырнадцатилетнему человеку трудно вкусить все счастье от полета. Из ремней на нас только ремни безопасности. Летчики ожили и разговорились на двух языках. Столики убраны, летчики пожелали нам безопасного полета. Трудно это понять, есть в этом пожелании какой-то подтекст. Всех просят закрыть иллюминаторы, чтобы детям не дуло. И мы набираем скорость и высоту. После набора высоты все за окном стало мелким и неинтересным, и я быстро уснул. Мы почти в хвостовой части самолета. У нас за спиной в хвосте все время что-то падало (железные чемоданы?), и две стюардессы с напряженными улыбками бежали, чтобы поднять. Опять бегут. Барбарисок для выравнивания давления в среднем ухе пассажирам теперь не дают. В моем детстве давали конфетки-барбариски, и это было очень удобно – все дети ждали эти конфетки. Из воспоминаний о детстве Остапа: «Мне купили штаны с ширинкой. Очень удобно. С настоящей взрослой ширинкой. Посмотрите, очень удобно. Иллюминаторы в современных самолетах меньше чем в детстве в два раза. Сейчас это такие таблетки, чтобы голову наружу нельзя было высунуть».

Дорога странно ухабистая. Взлетать люди боятся и садиться тоже. Слышно, как один летчик другому говорит: «Поворачивай. Поворачивай!» Опасный и совсем небесплатный аттракцион. Аэрокомпания «Бонус – партнер». Кому бонус и кто партнер? Как сильно изменилась жизнь. Это сервис. Сервис и прогресс. Я вспоминаю, как в 1997 году в аэропорту города Певек, по моей частной просьбе, рейсовый автобус сорокашестиместный «Икарус» заехал на летное поле за моими камнями – красными сердоликами, которые сбросили там с вертолета. Забросав 200 кг камней, упакованных в мешки по 20 кг, мы без досмотров выехали с летного поля и поехали в город. Напрашивается вывод: как изменились нравы за прошедшие неполных двадцать лет, как сильно вырос уровень дружелюбия между людьми, как чувствуется участие высокого профессионализма в каждой человеческой жизни.

Когда люди бегают в туалет в хвост, то слышно как хвост заметно качается. Ремни безопасности рекомендуется не отстегивать все время полета. Понятно, что каждую минуту летчики ждут падения. Ждут кувырков в воздухе. Чтобы не было столпотворения в салоне, когда самолет теряет управление. Вокруг много детей. Все они орут. Шум стоит как в детском саду – громче, чем от турбин самолета. И бутерброды подаются холодными. Нам-то в салоне эконом-класса стаканчики с изображением кремля, а им-то в вип-салоне с логотипом кока-колы. Капиталисты.

После посадки дружные аплодисменты. Подозреваю, что это традиция.

Мы гуляем по твердой земле

Таксисты. Таксисты в Симферопольском аэропорту знают ситуацию в мире и измеряют ее в метрах. Поэтому у выхода из здания аэропорта просили 2500 рублей за проезд до города Севастополя (примерно 90 км). Через три шага (по направлению к автобусным кассам) запрашивается сумма уже в 2000 рублей, затем 500 рублей и так дальше по логарифмической закономерности. В этот раз нам повезло, сила гипноза не подействовала, и мы уехали за 120 рублей на рейсовом автобусе.

Нам нужно на завтра заказать такси на шесть утра. В интернете севастопольские таксисты пока никак не представлены. На дорогах номеров вызова такси, на бортах и крышах автомобилей их пока не пишут, на стоянке у Графской пристани наш вопрос – как заказать такси на следующий день к шести утра, вызывает недоуменно перешептывание «балаклавских» таксистов – «завтра» для них неопределенное далеко. Наконец, нехотя дают какой-то весьма неровный номер, в котором диспетчер голосом слободской девушки обещает, что такси прибудет вовремя.

Городская маршрутка оказалась по 12 рублей (против наших сорока), автобус по 10 рублей, троллейбус – по 7… Такси по 120 (там, где в Питере за 500). В глазах у приезжих немой вопрос. Ответ на этот вопрос, видимо, кроется в бедности местного населения. Хорошо, когда к нам присоединяется родная и небогатая автономная республика.

Севастополь, как Троя, а крымские войны, как Пунические войны древних римлян – такие сравнения делал Ф. Тютчев.

Это город героев, и их именами и подвигами названы улицы и площади, а по количеству памятников он третий после Рима и Петербурга. А по количеству военных памятников, наверное, первый.

Когда я вспоминаю, что туалеты здесь во всем Крыму по десять рублей, настроение у меня улучшается. Есть и неприятности. С закатом город погружается во мрак. Освещены только центральные улицы, строго шестидесятиваттными лампочками. Все второстепенные переулки кромешно темны и таят в себе совершенно разбитые дорожки, что очень тревожит Оксану, никогда не занимавшуюся фотографией в темной комнате, то естьне привито ей чувство любви к темноте.

Из остальных неприятностей – газированная вода «Живчик», так любимая Остапом, стоит 80 рублей, когда вся остальная по 30 рублей, что просто возмутительно. Из объявления на кафе ясно, что требуется шаурмист. Специальность, возведенная в высокий ранг: звучит так же торжественно, как кларнетист и солист. Под палящим солнцем хорошо только собакам, которые валяются здесь везде под ногами, демонстрируя победу демократии над всем остальным. Питерцы – северные патриции – ходят по белому городу и отличаются от всех своим незагорело-картофельным телом.

Когда Оксану в магазине окружает продавец со своим сервисом, она вся внутри сжимается и отходит в сторону. Но когда сервис «поменяем вам окна и двери» входит к вам прямо в квартиру, Оксана сжимается с удвоенной силой, а нечуткие продавцы этого совсем не замечают. Но мне хотелось узнать, во что мне это все встанет, и Оксана терпела, притаившись на кухне за печкой.

Вы что, психолог?

Девушка – представитель завода «Окна и двери», голосом, который выдает станичную молодежь, подчеркнуто радовалась, в тех местах, где ее научили: что если мы инвалиды и пенсионеры, то мы «скидочную разницу» уже положили себе в карман. Или вот-вот положим, уже и в первый и во-вот уже во второй раз положим. На мои вопросы не отвечала, а двигалась по своему заученному плану, в котором путалась, перескакивая с окон на двери и обратно. На мои осторожные попытки упорядочить повествование спрашивала – вы что, психолог? То есть разговор был трудным, я понимал, что ее выучили цветасто рассказывать про Фому, его фирму и наши выгоды и как можно дольше держать в тени про Ерему и связанные с ним предстоящие нам финансовые потери, как бы настойчиво я о них ни расспрашивал. Финал оказался совсем примитивным – девушке понадобилась предоплата 12 тысяч рублей из 19 (за входную дверь). На мои осторожные недоумения девушка подытожила – с июня уже так работаю и так и буду продолжать работать.

Темно здесь не только на улицах, темно в маршрутках, отчего трудно считать деньги для оплаты. Сидения в маршрутках или покатые – и пассажир соскальзывает, или тесные – и пассажир не вмещается, так чтобы вы все время не теряли самоконтроль. Но никаких малых народностей и пришлых людей с юга в Крыму пока нет. Отдыхайте.

Город белых зданий и балясин. Законсервированные сталинские времена. Город – памятник ушедшей эпохи. Это ценится всеми, что видно по моде на балясины и колонны у всех новых возникающих малых и больших архитектурных форм.

Знаешь, как устроены флотские военно-морские брюки для личного состава срочной службы, начиная с петровских времен? У них спереди нет ширинки, а есть клапан – такой фартучек, который отстегивается двумя пуговками на левом и правом боку, и тогда 15 х 30 см ткани падает вниз и очень удобно. Сам Петр первый изобрел, потому что был очень охоч до быстрых действий. Жена выслушала: «А сзади тоже такой клапан есть?» Сзади клапана нет, но предложение очень технологичное. Надо будет записать. Мир-то все время эволюционирует.

Записывать для меня – единственный способ спасаться от среды, в которой живешь, от бессмысленности мира, в последние годы и от агрессивности его. Чувствую себя как энтомолог-любитель – каждую букашку описываешь и фотографируешь. Все остальные смыслы потеряны и перестали действовать. Этот последний смысл тоже часто не действует, перед лицом черствого мира.

«А смысл?» – недавно изрек идущий нам на смену поколений вдумчивый Остап. Его выражение пользовалось успехом в нашей семье несколько дней. Ни к селу ни к городу можно было спросить, ни к кому не обращаясь – а смысл? Например, зачем мыть ноги перед сном, если завтра их опять мыть. И тому подобное. Остап очень нервничал, и выражение вскоре вышло из моды.

Недавно обнаружил, что ту работу, которую я не смог выполнить, выполнил Сергей Довлатов. Он описал мир такой скучный и неинтересный, что читать об этом захватывающе интересно. Обнаружив это, испытал облегчение – эти авгиевы конюшни внимательно перечислены другим человеком. Гора с плеч. Можно заниматься более приятной работой.

Если рыба (самая дешевая мороженая рыба 145 рублей), колбаса-нарезка (150 рублей), кефир (60 рублей), шоколад (100 рублей) – все чуть ли не в два раза дороже, чем в Петербурге, при средней зарплате здесь в 2—3 раза ниже, чем в великом городе на Неве (зарплата библиотекаря шесть тысяч рублей), то это геноцид. Я хотел сказать – продовольственный геноцид. Ничего не имея против существующего порядка вещей, этим выводом хотелось отметить лишь то, что человек – более приспособленное к жизни существо, чем домашние воробьи и прочие занесенные в Красную книгу виды вымирающих животных.

Попутно выяснилось, что не только люди занимаются внутривидовым уничтожением. Этим занимаются так же львы, муравьи, рыбы и, по-видимому, еще длинный перечень видов, созданных Богом на земле. Некоторые уничтожают конкурентов, находясь еще в утробе матери.

Теперь о плохом. Здесь нам определенно не удается купить вкусное вино дешевле чем за 400 рублей бутылка. Уже три раза купили отъявленно кислое вино. Это моветон. Всегда было доступно вкусное вино в Крыму. Создавалось впечатление рая. А теперь впечатление не создается. Что-то все время происходит в мире. Что происходит? К чему-то приближаемся.

Советское шампанское «Ливадия» полусладкое 130 рублей. Оказалось, вырви глаз кислое. Но по голове дает. «Инкерман» полусладкое – кислое, как лимон, с косточковой отдачей (190 рублей бутылка). Шоколадка исправляет этот вкус. Пейте вино с шоколадом. Шоколадка за 100 рублей быстро во рту не рассасывается (не тает ни во рту, ни в руках), и без мужской помощи женщине шоколадку не разломить. Вино игристое «Золотая балка» за 260 рублей оказалось самым плохим – сильно отдает домашним вином (такое бывает у нечистоплотных виноделов, когда они топчут вино дома).

Ситуация с вином обескураживает. Патриотизм угасает. В Феодосии запрещена продажа вина в розлив. Тревожные симптомы неизвестной нам болезни.

Горячей воды в Севастополе, по признанию сантехников, не бывает. Горячая вода в Севастополе не предусматривается ни для каких самых торжественных случаев. Есть и хорошие новости. В Феодосии горячая вода есть. А в Севастополе на каждом доме не более одной рекламной вывески. И все они по вечерам не люминесцируют!

Наш живчик уснул. Пора и нам. Чипсы здесь по 35 рублей, тогда как в Питере по 25, – детская наблюдательность.

Мы вызывали сантехников для замены старых труб. Первые сантехники были с капиталистическим лицом. Говорили громко, с нажимом и по-хозяйски. Решено было искать более приемлемое общение. И уже вторая попытка предоставила нам двух совершенно спокойных мастеров. Культурные сантехники это большое достижение в жизни. Чтобы понятна была причина нашей радости, привожу в свидетели Мишеля Монтеня, который писал о своем зрелом возрасте: «Я избегаю даже наилегчайших уколов, и те, что когда-то не оставили бы на мне и царапины, теперь пронзают меня насквозь: и я привыкаю безропотно сживаться с несчастьями».

В Крым зашел один единственный телефонный оператор – МТС, таким образом, два миллиона человек здесь все под кодовым началом 8978. Очень удобно, и нет никакой путаницы. Операторы беспроводной связи все мошенники – добрые крымчане предупредили нас, что с покупкой номера и сим-карты вы приобретаете некий платный пакет услуг, о котором ничего вслух не сказано. Ваши деньги быстро исчезают из ваших кошельков, поэтому нам советовали связаться с ними по телефону – с просьбой отключить платные услуги. Так и сделали. Видимо, помогло.

Чувствую какую-то вину на себе за то, что прожил жизнь. В том смысле, что вышел на пенсию, а мир за время моей активной трудовой деятельности стал таким агрессивным к деньгам. Чувствую, что как будто я молчаливо поспособствовал тому, чтобы мир стал вот таким. Ладно, хватит в мрачном ключе. Мир просто стал более когнитивным. Требуется больше смекать. Думать и соображать на три шага вперед, прежде чем что-то сказать или сделать. Так что мир все время улучшается и движется не к краю, а от края. К центру.

Ежедневно после пяти часов пополудни мы приятно едем в городских маршрутках, которых, к славе города сказать, здесь превеликое множество, и купаемся на одном из пляжей: Омега, Хрустальный, Камешки, Радиогорка, Херсонес. Или прямо у памятника Затопленным кораблям. И везде хорошо. На центральном бульваре, – кажется, он называется Приморский бульвар, – ежедневно в концертном зале «Ракушка» под открытым небом поют русские песни. Это приятно слышать – русские песни, там, где совсем недавно два переодетых в матросов, профессиональных эстрадных певца громко пели переложенные на украинский язык наши русские песни: «Наш радяньский Себастопол…»

Оксана мечтает о новом платье, в котором она поедет в Феодосию. Мечта о новых платьях всегда витает в голове этой ветреной девушки. Остап играет в желтые машинки. При виде желтой машины в окне маршрутки нужно легонько стукнуть папу в плечо, от чего получить удовольствие в соревновательной ловкости.

Дворовые лавочки обглоданы временем. Бомжи в содружестве с пенсионерами уложили поверх лавочек стенки старых шкафов и другие древесно-стружечные щиты, чего не дождешься от трезвой половины населения, и теперь все солидарно сидят на реставрированных таким образом лавочках. Асфальт в нашем дворе сорок лет без ремонта и все еще прилично выглядит. Но женщинам здесь приходится ходить только под ручку с мужчинами, что сплачивает.

Я хочу каждый день видеть что-нибудь красивое – это лозунг моей жены. Сегодня будем смотреть, как солнце садится прямо в воду. Это хорошо видно из Артиллерийской бухты. Феерическое зрелище. Солнце все более красное, а вода во всей бухте – все более сиреневая. А после захода солнца небеса светятся розовыми оттенками. И все фотографируются с закатом на память.

Папа, ты придумывай, что еще красивого можно увидеть? Красиво вокруг Все. В первую очередь раки-отшельники. Я в первый раз в жизни вижу рака-отшельника прямо в центре города, в Артбухте. Он живет в довольно большой ракушке от рапана и везде таскает ее за собой. Лапки и клешни у него интенсивного ярко-бордового цвета, с тончайшими белыми линиями – получается очень нарядно… глаза на ниточках, коготки страшно острые. Рак очень доверчивый и пугливый одновременно. Расцветка ярко-средиземноморская, видимо, сбежал из над нами расположенного Севастопольского аквариума и в изобилии водится теперь в кристально чистой воде вокруг памятника затопленным кораблям.

А на военном корабле ты нас покатаешь? – Покатаю. А в Инкерман на катере поплывем? – Поплывем. И в Бахчисарай поедем, и Чуфут-Кале. И в Ялту. Когда во всем соглашаешься с женщиной, видишь счастье в глазах любимой.

Дети ловят крабов на сало. На ниточке болтается кусочек сала. Оно опускается на 10—20-сантиметровую глубину между камешков, и краб от такой сумасшедшей удачи так крепко держится за сало, что его успевают поднять в воздух и взять в руки. Я верю, что большинство крабов после поимки отпускают обратно на волю. Потому что, полюбовавшись маленьким бронированным чудом, его потом больше некуда применить. Видно, как самостоятельно проводит время четырнадцатилетний ровесник Остапа на море, без родителей. Коля разбросал вещи из своего рюкзака – вдоль воображаемой линии параллельно морю и набережной протяженностью три-четыре метра лежат: ласты, маска, трубка, тряпки, бутылка, рюкзак. Смотрится первозданно, как жилье одинокого холостяка. Кругом аккуратно лежат – кучки женатых мужчин и детей.

Хочу зайти в книжный магазин и не торопясь посмотреть что-нибудь для мамы и для себя, – мечтает читающая половина человечества Оксана.

Мы в семье – дети разных народов. Сережки нужны с волной, чтобы зимой вспоминать о море. – Скоро день ВМФ, ура – на корабле покатают. – Желтая машина! – Режим, наелся и лежим… – Счастье среди родных и близких с разным способом кругооборота веществ в природе.

В фонде защиты вкладчиков нам разъяснили, что банк «Сбербанк» (на украинской мове «Ощадбанк») свои дела в фонд не передал, поэтому деньги вернуть не предоставляется возможным. Так что плакали денюжки нашей бабушки. Когда у человека есть деньги, за ними нужен постоянный присмотр, как за малыми детьми, иначе они постоянно плачут.

Чему ты смеешься, Оксана, читая путеводитель «Прогулки по Севастополю»? – «Слева на площади находится не очень интересное здание гостиницы „Украина“, построенное в те времена, когда велась борьба с архитектурными излишествами». Приятно, когда у человека все хорошо с чувством юмора, я бы даже не улыбнулся в этом месте. Борьба с излишествами канула в лету, но все дома, в которых мы теперь живем, строятся с отсутствием излишеств и архитектуры вообще. Есть и хорошие места в путеводителе: «Улица Ленина построена с открытым морским фасадом. Проходя по улице, вы везде будете ощущать близость моря». Романтизм самостоятельно и постоянно строит свой мир вокруг Оксаны. В ее мире «военмех» воспринимается как «военные меха», а Артбухта – как бухта художников и артистов. Человек живет всегда в собственном мире, отличающемся от того, что изначально было задумано.

Рынок. Наконец-то мы встретились! Привычный для русских городов человек с южным акцентом предлагает всем: «Купи монету, с Екатериной, древняя». Такая же монета радостно предлагается через каждые пятнадцать метров. Узнаю знакомое «Русское явление»: в русском Крыму положение с интернационализмом выравнивается, – южные народы начали появляться на рынках. А то ведь украинцы просто никому на свою территорию из дружественных народов проходу не давали. Мрачная негостеприимная нация.