Текст книги "Маленькие путешествия"

17 июля. На Большой Морской

На Большой Морской, по сравнению с улицами Петербурга, тихо. Эта лечебная больничная тишина благоприятно влияет на расстроенные нервы гостей из мегаполисов, оздоравливает жизнь. На асфальте у хлебного ларька лежат два рубля – оба русские. В ларьке хлебобулочные изделия из невиданных в Петербурге твердых сортов пшеницы. В результате хлеб вкусный, как в детстве, с хрустящей корочкой, невозможно оторваться, например батон с названием «луковый» за 20 рублей. Также совершенно вкусом из детства кексы в два раза дешевле, чем в Питере. В Питере эти же кексики вкусом имеют происхождение воровское – маргарина, изготовленного из сырой нефти. А севастопольская сметана из супермаркета не теряла своих вкусовых качеств всю неделю, в Питере она в два раза дороже, условно вкусная лишь в первый день. Законы ценообразования всегда остаются загадкой, даже после фундаментального изучения капитального исследования, приведенного Карлом Марксом в толстой книге «Капитал». Выше я утверждал, что в Крыму все вдвое дороже.

Ни от чего не отказываясь представляю одну только правду по состоянию на лето два ноль пятнадцатого года. Хорошо себе представляю, как Путин на каникулах в Крыму испытывает на себе эти же вопросы. Растерянно смотрит по сторонам, разводит руками и разочаровывается раз от разу. Мой одноклассник перестал верить в людей, когда у него в третьем классе украли варежки.

Вода в Севастополе вкусная, просто мы, жители другого региона, к ней не привыкли. Пить ее в некипяченом виде нельзя, как и повсеместно в южных регионах.

Светофор воспринимается как вершина цивилизации. Магазин «Dublonki» в такую жару не привлекает внимания. Ювелирный дом: «Давай зайдем купим тебе серьги с волной». – «Нет, такая некультурная реклама, не пойду». Золотая доска «Адвокаты», соседствующая с Покровским храмом, говорит о близости земной справедливости и небесной. Радуюсь, что правильно разгадал. На стене табличка – напоминание о войне – «Проверено, мин нет». С этой же стены апостолы, выполненные в технике флорентийской мозаики, торжественно и строго смотрят на прохожих. Внутреннее убранство храма располагает – богато, но не пошло. Культурно и скромно, что для меня почти синоним духовности. Если сказать совсем понятно – нет плохой церковной рекламы (золото и лепнина). Росписи здесь земляными красками, все спокойное, нет забивания в мозг общечеловеческих духовных ценностей… У выхода восемь видов жертвоприношений и охранники со славянскими лицами, отличающимися живостью мысли и внутренней жизни.

Красивые названия продуктам и услугам давать – теперь профессиональное +мастерство. Этому учат в высших учебных заведениях. Удачное название продукта питания вполне заменяет его дефекты и несвойственный продукту вкус. Хорошо, что наша семья не торговый народ. Представляешь, мы бы во всем этом разбирались и умели бы даже называть новые товары и продвигать их, брэнды создавать! Тональность наших разговоров была бы соответственная и об этом же. И тут, на жаре, я вдруг понял, куда ушли все писатели и поэты – они, вслед за Владимиром Маяковским, ушли в сочинители слоганов и рекламных рифмовок. И поэзия перестала существовать. Она не трогает больше умы миллионов, не звучат поэтические митинги на улицах и бледные потомки поэзии теперь продаются тиражами не выше двухсот экземпляров. А художники ушли в дизайнеры. Так меняется лицо арт-мира.

Нашли другой ювелирный магазин. Смотрим изделия. Приятно обнаружить, что встречаются татарские мотивы и даже скифские – олени и пантеры. Но скифские слабо приближены к оригиналам. А вот у татарских приятный аутентичный колорит.

Молодые девушки в кафе курят кальян. Ничего не могу сказать об этом, не удалось подробно рассмотреть. Издали кальян напоминает кларнет, перешедший из классических оркестров в оркестры революционные времен большевистского переворота, а теперь тихо заканчивающий свою жизнь в виде кальянной трубки.

Желто-белые линии под ногами и в подземном переходе продолжают удивлять меня своей новизной. На всякий случай данкешон.

Платановые аллеи – черноморские бесстыдницы с голыми стволами. Стволы платанов по стильности конкурируют с дизайнерами. В аллее художников настроение испортилось на 30—40 представленных авторов – живописцами можно назвать только двоих, а художников графиков нет ни одного. Та же ситуация, по всему, и в картинных галереях.

Сегодня вечером идем в театр. Это, нет, и не это. Оксана сидит и в уме перебирает – в чем я пойду в театр? Это, нет, ладно, не это. У жены здесь всего два платья и две пары босоножек. Это какую чистую душу нужно иметь, чтобы не печалиться об этом, а сидеть и мечтать – в чем это она таком особенном сегодня пойдет в театр. Уму непостижимо. Как хорош бывает человек. Срочно нужно подкупить платьев!

Сравните. Любая женщина красивее, чем обычный человек! Любая женщина красивее, чем драгоценный камень. А взрослые женщины, которые не умеют себя одеть, – некрасивые. Смотрю вокруг, ищу хорошо одетых – нет, нет, нет, – вон та в желтом интересная… А дети – все красивые. Посмотри, насколько лучше взрослых они выглядят.

Восприняв этот женский взгляд на природу вещей, я вспомнил, как эволюционировал мой мужской взгляд. Женская красота с момента ее возникновения означала для меня прежде всего длину юбки – чем короче, тем красивее, а если юбка длинная, то значит ноги, наверное, кривые. А потом взгляд на мир перевернулся – длинная юбка скрывает тайну! И это красиво. А потом снова наступило материалистическое видение мира: я стал знать – длинная юбка означает, скорее, что православная, верующая, христианка. Так тайна вновь уступила место рационализму.

Жену одну в магазин по привычке не отпускаю, жду нашествия мужчин с горячей кровью с гор и с юга.

Театр. Мы в партере, в третьем ряду, за пятьсот рублей, в Мариинском театре нам бы и пяти тысяч не хватило. Актеры играют великолепно, самоотдача и отверженность вызывают у публики горячий отзыв. Спектакль называется «Малые дети». По сюжету, местные богатеи из купцов хотели купить землю у князя, для чего устроили ему пышную встречу, а князь, оказывается, уже продал ее немцу. За такой скользкий сюжет царская цензура не пропустила бы спектакль. А сегодня демократия, и можно смотреть из зрительного зала и искать аналогию, произошедшую с Крымом.

На набережной изобилие сувениров, олицетворяющих человеческое счастье. Видели копейку времен СССР – необычно маленькая. И рубль бумажный видели большевистский – маленький. Деньги были скромные. Чем более времена неустойчивые, тем больше деньга, больше бумаги надобно и тем больше пафоса в отделке офисов.

Сережек с волной на набережной тоже нет. – Что-нибудь подсказать вам? – Нет. Сейчас придет основной покупатель – жена – и подскажет нам всем.

Бомж – редкая женская профессия. Великолепный пример этому не без изящества расположился на ступеньках присутственного здания.

Все виды турмалинов, Сихоте-Алинские метеориты, голубые топазы и другие редкости по 30 рублей за грамм вяло рассматриваются привыкшими ко всему отдыхающими. Жертвенные камни оставляют равнодушными большинство населения. Нитки розового кварца (венецианский хрусталь) – метр по сто рублей. Чувствуем себя, как семья Марко Поло рядом с несметными богатствами. Купили три метра. Привезем в Питер, все будут восхищаться. Под каждым киоском с сувенирами в свободных позах лежат по 2—3 кошки.

Обсидиановые вазы, ножи и Сихоте-Алинские метеориты. Сумасшествие продолжается. Море Эвксинское, опиумное. По секрету сообщили, – оникс остался только в Индии и Пакистане, а Пенза – камень. Тянет человека к камню. А меня к жене. – Повезло вам с ней. – Да. Десять лет пытаюсь ей это объяснить.

Кожаные черные комиссарские фуражки со звездой за пятьсот рублей. Весьма революционно хорошо сидят. Хватит бога гневить, не до революций нам, – венецианский хрусталь везем! Дома сядем, будем рассматривать, богатство и роскошь ощущать. Только в маршрутке перестал чувствовать притяжение метеорита.

Остап – совершенно виртуальный человек. Метеориты его не могут привлечь, его привлекают игры в компьютерном космосе, а метеоритом не поиграешь…

– Пришли бы домой и вместо бус купили бы на 500 рублей шашлыков, и плакали бы мои бусы. Я бы себя потом плохо чувствовала после мяса, а так – я абсолютно счастлива. Позже Остап все-таки поел шашлыков, отравился ими и на некоторое время освободился от чисто мужских терзаний и грез шашлычника и шавермиста. Мясо в Питере и здесь в одну цену. Это равенство. И хороший признак братства.

Все там нам завидуют, что мы здесь, поэтому нам всем им нужно чего-нибудь в подарок купить сладко-вкусного.

15 июля

Вокруг нас гуляют барышни – цветочницы в платьях из XIX века. Будем сегодня пить вино в бусах… так и сидим на Приморском бульваре ввиду шафрановых клумб и голубых мечтаний.

Сижу на лавочке, напротив фонтана, удовольствия ощущаю. Остро чувствую то, что испытывает каждый идущий по набережной здесь человек. Это как память своих прошлых жизней у пожилого человека, как разговаривание на многих языках одновременно. Вон идет маленькая девочка, и я знаю, что она чувствует, вот тот человек и та девушка и вот эта мясистая тетя – знаю все их ощущения в данный момент и мысли их. Так можно сидеть долго и чувствовать мир вокруг себя. И вон тот мир и вон этот. Раньше чужой мир был недоступен, а теперь, как открытые книги, мимо ходят.

Остап хочет собаку. Оксана отвечает, что собака неплохо, но она должна быть какая-нибудь вменяемая, чтобы получать удовольствие – не хочется никого воспитывать. При изучении вопроса выяснилось, что все спокойные собаки – большие, а маленькие собаки все беспокойные. Проблема.

От всего этого записываемого тут испытываю удовольствие. И вот начал уставать, удовольствие стало иссякать, каждый человек, может быть, вот так ищет свое удовольствие в жизни, находит, несет его, теряет и снова ищет. Каждый. Это что? Сущность жизни?

Женщина в длинном платье – это не кривые ноги, это загадочно и красиво. Это я понял только к пятидесяти годам.

Хотели новости посмотреть. Впервые включили телевизор. Есть штук 20—40 каналов – везде пляшут, поют и шутят. Бывший министр культуры Михаил Швыдков лет десять назад говорил, что обязательно можно подобрать интересные и по душе каналы. С тех пор ищу. Хоть всю жизнь ищи. И не найдешь. Ища, умнеешь. Бычки в томате. Мировой закусон. Сам нашел. И ты ищи.

В лёгкий непринуждённый, слегка абсурдистский мир моих записок иногда прорываются размышления о том, где мы находимся. Ситуационно. Архетипически… Причинно – следственно.

Оксана говорит: – «Я предлагаю тебе писать дальше. Ты единственный из нас троих здесь пишешь. Мы разгребаем беспорядок жизни, я варю еду, Остап поддерживает музыкальный камень на голове – занимается на кларнете. Но все это уйдет. Что осталось от нас после киевской жизни. Только книги и фотографии. Они пролежали в севастопольской квартире 5 лет, и сегодня я из них ничего не беру. Фото увезу с собой, просто потому, что не могу от них отказаться. Остались о нашей жизни только фотографии и твои тексты.

Ты говоришь, что находишься в глубоком жизненном пике, как умиравший и может быть остановившийся, еще не жив, но уже не мертв. И вот тебе предлагается в этом состоянии написать свой жизненный путь. Такие вещи тяжело даже самому себе говорить.

Я ведь тоже в состоянии падения в яму. Что я рисую – на потребу заказчика, это совершенно не то, что меня зовет рисовать. Но я по 10—12 часов в день рисую для заказчика книжные иллюстрации. И исполняю пожелания заказчика: – «В нарисованных розах правый бутончик распустить побольше, а левый бутончик подсобрать». И так о всех семи бутончиках в букете высказаны пожелания, как нужно перерисовать эти розы…

К этому состоянию сейчас так же приходят наши знакомые с украинской фамилией – Жаданы. Закончили «Репу», получили самое лучшее в России художественное образование. И что у них впереди? У моих сокурсников то же самое, неудовлетворенность: у них есть образование, даже мастерские, но они сейчас не рисуют или ушли в дизайн. Теняев рисует, но он другой, мне его трудно взять за пример, это не мой путь, я не могу подойти к нему. Хотя он как раз рисует свободно, рисует и предлагает миру то, что он рисует.

У меня, как и у всех, есть оправдания того, что я не рисую как это должно.

На самом деле точечно я всегда рисую, в каждой точке рисования, пусть даже на заказ, я увлекаюсь и делаю настолько сложно, насколько могу.

Почему-то меня как художника никто не формировал, вот как музыканта формируют в Остапе. А может быть, художника так досконально формировать как музыканта и не надо…

Если бы я написала свой путь художника, просто биографию свою – как я рисовала, что я рисовала на каждом этапе, в каждом возрасте, наверное, полезно проанализировать этот путь.

Например, среди работ киевского периода, которые сделаны на свободные темы, нравится работа «Песня Армстронга» – и жизнь прекрасна, и рисунок получился удачным. Киев, ночь дующий Луи Армстронг, пляшущие люди, она существовала в единственном экземпляре и она быстро продалась. Потом по памяти делаю ее копию, и она тоже очень быстро уходит. Я не понимаю, что эту картину создало. Может, это состояние молодости и свободы, хотя финансово как раз мы тогда с Сережиком жили очень плохо, то есть бедно, на съемной квартире. Внешне я была в максимально зажатом состоянии, а картина свободная. Сейчас я не могу так (но хочу), а вместо этого обслуживаю чужую мысль, заказчика.

Сделать хороший вид Питера – это ремесло. Сделать хороший вид – это, конечно, увлекает, мне нравится но это совсем другая история, не про свободу. Если бы я развивала дальше направление свободы, это направление индивидуальности, личного взгляда, что бы со мной стало и где бы я сейчас была? Это направление очень субъективно, и не факт, что тебя поймут. Я часто об этом думаю. Личный путь – это путь в неизвестности. И тогда бы не существовали мои архитектурные альбомы, например альбом «Львов». Если мне придется выбирать, что я выберу – альбом с видами Львова или свои абстрактные мысли, то я не могу сказать, что бы я выбрала. То есть проанализировать это все у меня нет времени.

В Питер я даже стеснялась возвращаться из-за всего этого.

Работаю в Питере уже пять лет и пять лет нахожусь в состоянии быстрого эмоционального хаоса и плохой эмоциональной обстановки (все время отвлекающей от работы). Однако по прошествии времени здесь я все равно обнаруживаю, что среди 90 работ для Волкова есть 10 сильных работ. Есть среди чего выбрать, от чего отказаться. Когда у художников мало работ, они их подписывают, я никогда не подписываю работы… Им трудно отказаться от чего-то, а мне легче. Я не могу поставить свой значок, а Владислав Ерко подписывает все свои работы. Это тоже часть какой-то психологии работы.

Холсты, которые я послала в Киев, это не живопись, я их не подписываю, это для меня почти грязная история. В Питер бы я их не послала, а Киев – заказчик далекий, и послала, в общем, столько сделок с самим собой… свое маленькое кладбище. Из-за всей массы работ своих я в состоянии говорить обо всем остальном рисующем мире – вот это живопись, а это нет. Так же по массе прикосновений из-за Остапа к музыке я через пять лет способна говорить, что вот это музыка, а это место фальшивое. Хотя сама играть так не умею. Оценить свои работы я могу. За что не стыдно. То, из чего могу отдать в большую жизнь.

Из своего киевского архива я теперь 1/3 часть выбросила, 1/5 могу показать людям. С остальным не могу расстаться – они часть пути.

В начале очень долго находилась в состоянии начинания и бросания посередине. Как вчера куколку-мотанку детскую из тряпочки три часа делала и видела, что она плохая, но в силу возраста не бросала и доделала. Так и у Паши в силу большого количества написанных текстов, в силу возраста – ты можешь определить хорошие тексты от временных.

Прикладные связи у меня разорваны: для чего это? На стенку повесить не стыдно. А для чего это – не понимаю.

Даже если ты сейчас потерял смыслы, отчаялся, но 10 лет назад были написаны тексты, которые нельзя потерять, жалко, были эмоции и картинки, которые нельзя повторить.

Абсолютно убеждена, что люблю тебя из-за этих твоих текстов, живу с тобой, в них верю. Я не видела тебя как военного врача и офицера, а знаю тебя только как мужчину, который обо мне заботится и пишет. Считаю что тексты – душевные, самые открытые вещи. Не знаю, о чем может написать моя мама, я сама как немая, не могу описать наше крымское путешествие. Все просили меня его описать – и Скрябина, и Кожурина, я знаю, что это будет полезно. Но не могу это сделать, а ты можешь. Могу это зарисовать, но не рисую и чувствую себя предателем.

Просто расслабься и лежи.

У Эли в дневнике теперь нераскрытые записи: рассвет 6.30 (нет никакого образа, какими красками рассвет, в каком состоянии). Я об этом сказала, она удивилась, потому что я в общем-то права. У тебя «Ленин» и «Сталин», сидящие на краешке, на картоночке – и все, уже эскиз нарисован, ты его сделал, а Лена не нарисовала рассвет.

У меня много раз были попытки уйти зарабатывать деньги другим способом, не профессией художника, а писать свободно, в часы досуга и вдохновения. Но уйти из этого невозможно, когда еще и платят за это. Если бы тебе платили за тексты, неизвестно что бы ты писал – на потребу читателя и заказчика или своё.

Об авторе
Павел Рупасов

Родился в 1958 году в городе Петровск-Забайкальский. Православный. в 1981 г. – мединститут в Нижнем Новгороде, по специальности военно-морской врач. Сын военно-морского офицера и сам офицер – прошёл службу в войсковых частях Черноморского флота: Феодосия, Севастополь, Новороссийск. В 2003-м уволен в запас в звании подполковника. В 1995 г. явился создателем и вдохновителем литературного общества в Феодосии (Крым), в тот же период всё более обращается к писательской деятельности. Публиковался в периодических изданиях Феодосии, Новороссийска, Киева, Севастополя, Санкт-Петербурга. Победитель сетевого конкурса «Лучший рассказ об учителе» (2005); С 2008г. общественный директор серийного альбома графики «Порты мира». Лауреат Всероссийского конкурса интеллектуальных и инновационных проектов (2010); Член художественно-литературного объединения «Под сенью Лавры».

Семь книг с рассказами и эссе цикла «О природе вещей» (1995—2015 гг.) написаны и издаются в содружестве с женой Оксаной Хейлик, художником книги, в г. Санкт– Петербурге с помощью издательской системы «Ридеро» (г. Екатерибург).

В семи книгах более ста иллюстраций художника.

Павел проживает в старинном районе Коломна

г. Санкт-Петербург .