Текст книги "Простак в стране чудес"

19

«Жертву» показали в Сиракузах к концу сентября, а потом поехали обкатывать в Олбани, Вустере и Провиденсе. А премьера на Бродвее состоялась только через месяц, точнее – 27 октября.

Когда Динти Мур вошла в офис «Леман продакшнс» утром 28-го, ей вдруг почудилось, будто по всему миру затрезвонили радостные колокола. Однако то был всего лишь телефон, и она поспешила взять трубку.

– «Леман продакшнс», – проговорила она, чуть растягивая слова. – Не-ет, мистер Фиппс еще не пришел. Да, похоже, спектакль сногсшибательный… О, я не зна-аю! По-моему, мистер Фиппс сам хочет представить его в Лондоне. Позвоните ему позже. До свида-а-ния-я. – И Динти, повесив трубку, исполнила несколько танцевальных па.

Успех «Жертвы» скорее всего не стал сюрпризом для собеседника на другом конце провода, потому что в нынешнее время сюрпризов в театре не бывает. Лет тридцать назад иному спектаклю порой удавалось незаметно прокрасться по глубинке и внезапно вспыхнуть в Нью-Йорке. Но сегодня у «Верайети» всюду есть шпионы и шансы даже самой скромненькой постановки взвешиваются неделя за неделей. Ослепительный свет, направленный на трон, – слабое мерцание в сравнении с прожекторами, освещающими каждую новую театральную постановку.

Любому опытному завсегдатаю Бродвея сказали бы все такие заголовки:

«ЖЕРТВА» СОБРАЛА 15 000 ДОЛЛАРОВ В ОЛБАНИ»

«ЖЕРТВА» ПРОШЛА НА УРА В ВУСТЕРЕ»

«СЕНСАЦИОННЫЙ СБОР В ПРОВИДЕНСЕ – 20 000 ДОЛЛАРОВ!»

Распространился слух, что если триумфы в провинции не обернутся провалом, то в требовательной столице успех спектаклю обеспечен. Так и оказалось. Несомненный, бесспорный, безусловный, как написал бы мистер Роджет в своем «Тезаурусе». Спектакль стал оглушительной сенсацией.

Катился потихоньку день. Раздавались телефонные звонки, двое посетителей попросили о встрече с мистером Фиппсом, и Динти пообещала, что сообщит об их визитах боссу, когда он появится. Наконец вошел Простак, потрясенный, словно он увидел призрака.

– Приветствую тебя, королева души моей, – взволнованно произнес он.

– Привет и тебе, маэстро, – вежливо ответила Динти.

– Послушай-ка, – спросил Простак, – ты шла сюда мимо театра?

– Да, конечно.

– У кассы что, правда очередь?

– Да, истинная правда. И предлиннющая. И у всех в потном кулачке зажаты четыре фунта восемьдесят шиллингов, благослови их Господь.

Простак испустил глубокий вздох. Если Динти тоже это видела, значит, ему не померещилось.

– Я едва поверил глазам. Вроде бы вижу очередь, но меня не оставляло чувство, что это всего лишь дивный сон. Тебе не показалось, что все в ней красавцы как на подбор?

– Да, прекрасные ребята.

– Соль земли. Прямо не представляю, где еще можно найти лучшие образчики человечества, чем в очереди на шоу, в которое ты всадил кучу денег. Вот где прекраснейшие женщины и храбрейшие мужчины. О, Динти!

Простак распрямился, словно с плеч у него упал груз. За прошедший месяц выпадали дни, когда сомнения одолевали его и он поддавался унынию, особенно когда партнер его Оскар Фричи страдал от приступов трусости. Колеблющийся, сомневающийся, легко впадающий в меланхолию, Фричи был из тех людей, с которыми отлично бы поладил Гамлет. Скажите ему, что в театре аншлаг, и он спросит: «Кто же тогда придет завтра?» – что, бесспорно, вгонит в тоску самого жизнерадостного оптимиста.

Но теперь, когда на Бродвее приняли спектакль восторженно; теперь, когда восемь критиков из девяти дали самые лестные отзывы (девятый тоже дал не совсем уж плохой); когда длинные очереди очаровательнейших и умнейших зрителей выстраиваются в кассу, горя желанием всучить свои денежки самодержцу за окошком, Простак расцвел точно прекрасный цветок. Глаза его сияли. Волосы цвета сливочного масла блестели, как никогда. Он держался живо и весело и даже, кажется, стал выше ростом дюйма на три. С видом рыцаря, вернувшегося к своей даме из успешного Крестового похода, он крепко обнял Динти, нежно расцеловал поднятое к нему личико и заверил ее, что из всех девушек на свете она – самая прекрасная!

– Я люблю тебя, Динти.

– Не так сильно, как я тебя.

– Нет, гораздо сильнее.

– Такое невозможно. Ладно, давай не ссориться. Правда, чудесно, Простак, что так все обернулось? Ты понимаешь, что мы станем богатыми?

– Купаться в деньгах будем.

– Переедем жить на Парк-авеню.

– С дворецким.

– С двумя. И купим шикарную машину.

– Несколько шикарных машин. А как насчет яхты?

– Интересно, осилим мы «Куин Мэри»?[10]10
  Океанский лайнер, названный в честь королевы Марии (1867–1953), жены Генриха V (1865–1936), правил с 1910.


[Закрыть]

– Мы очень-очень постараемся. А теперь перейдем к тому, как превратить тебя в миссис С. Фотерингей-Фиппс. Какая будет процедура? Выдай мне информацию из первых рук. Послушай-ка, – вдруг встревожился Простак, – надеюсь, ты не хочешь венчания со всякими разными прибамбасами? Как там говорил Поттер… с епископом, с помощником священника, с подружками невесты, с хором мальчиков, дьячками и церковными сторожами, могильщиками и всякими пришельцами?

– Конечно, нет. Я хочу, чтобы мы обвенчались в Маленькой Церкви за Углом.

– А где это?

– На Двадцать девятой улице.

– Местечко спокойное?

– Там будем только мы.

– Ну и священник, само собой.

– Да уж, без него никак не обойтись.

– Ладно, священник пусть будет. И может, парочка свидетелей?

– Да, наверное.

– И все?

– Да, все.

– Тогда вперед, в Маленькую Церковь! Двинулись! Беру свою шляпу – и вперед!

Динти окинула его материнским взглядом.

– Бедный мой мальчик, впопыхах это не делается. Ты должен взять лицензию.

– А нельзя без нее обойтись?

– Вряд ли. Если ты ворвешься в церковь без лицензии, священник выкинет тебя вон. Да и вообще, у тебя еще работы невпроворот.

– Работа? В такое время?

– Сейчас и есть то самое время. Тебе звонили полно народу. Придется тебе остаток дня думать на бегу и принимать решения с лету.

– Возможно, ты права. Да, видимо, мне предстоит много будничной работы.

Простак уселся в крутящееся кресло, запрокинул его, забросил ноги на стол, потянулся к шляпе и водрузил ее на голову.

– Ну-с! Расскажи-ка мне, дорогуша, не опуская ни единой детали, ведь никогда не угадаешь, какой важной может оказаться самая незначительная. Что тут у нас происходило?

Динти заглянула в блокнот.

– Было два или три звонка. Один от человека, который хочет купить пьесу для Лондона. Я сказала ему, что ты будешь ставить ее в Лондоне сам.

– Конечно, сам. И в Париже, и в Берлине, и в Москве.

– В Москве нельзя.

– Ну тогда в Брюсселе. Откуда привозят брюссельскую капусту. Брюссель ничем не хуже. Продолжай, – велел Простак, складывая кончики пальцев вместе.

– Заходили двое посетителей. Один не захотел назваться. Держался он довольно таинственно и сказал, что зайдет еще.

– А объяснил, какое у него дело?

– Нет.

Простак нахмурился. Да, допущена небрежность. Необходимо, решил он, подстегнуть служащих офиса.

– Всегда проси посетителей изложить их дело, – укоризненно заметил он. – И пусть оставляют визитки. Будешь передавать их мне, а я решу – принимать посетителя или нет.

– Да, сэр. Непременно, сэр. Спасибо, что указали мне, сэр.

Простак покраснел.

– Я слишком задрал нос?

– Не без того.

– Прости. Я стараюсь не задирать, но от успеха у меня ужасно кружится голова. Я ловлю себя на том, что выпячиваю грудь, пихаю встречных на тротуаре, а иногда меня даже подмывает заскочить в офис к Ли Шуберту и обратиться к нему запросто: «Ли». Ты остужай меня время от времени, ладно? Чуть заметишь, что на меня накатывает, сразу же и крикни: «Эй!»

– Непременно.

– «Эй!», резко так.

– О’кей, профессор.

– Ах, все к чертям! – Простак призадумался, словно его обворовали. – Но отчего бы человеку и не напустить немножко высокомерия и важности и не пораздуваться от гордости после такого успеха? Ты читала статьи?

– Я выучила их наизусть. Все – восхитительные.

– А «Таймс»? – нерешительно сказал Простак.

– Там тоже неплохой отзыв.

– Неплохой, да… Но мне не понравился тот абзац, что сцена в притоне всего лишь «на уровне». – Лицо Простака посуровело. – Вряд ли я приглашу критика из «Таймс» на свой следующий спектакль. Послужит ему хорошим уроком.

– Эй!

– Вот именно что «эй!». Замечаешь, как на меня накатывает? Мгновенно, точно приступ какой. Тикаю вполне нормально, и вдруг бенц! – голова у меня раздувается, как у больного щенка. Не мешало бы заглянуть к врачу. А кто был другой тип?

– Какой тип?

– Ну, другой. Который спрашивал Фиппса. Ты говорила, заходили двое.

– А, да. Твой бывший босс, мистер Андерсон.

– Дж. Г. Андерсон? – выпучил глаза Простак. – Ты уверена?

– Если не врет. Он так назвался.

– Ну и ну! Будь я проклят!

– Сказал, что желает видеть тебя по крайне важному делу.

– Вот как? Тогда знаешь что скорее всего случилось? Он примчался в Нью-Йорк кутнуть, пошел вечером на спектакль, а утром прочитал газеты и узнал, что у меня оглушительный успех. Теперь попытается снова сбагрить мне этот свой отель. В Бессемере, штат Огайо. Ага, разбежался!

– А что? Отель купить неплохо.

Простак презрительно расхохотался.

– Мне? Да зачем мне отели? Вот если заскочит Ли и предложит перекупить с полдюжины его театров, тогда другой разговор. Но отели…

– Эй!

– «Эй» тут совсем ни при чем. Как я смогу управлять отелем в Огайо, если я в драматическом театре?

– Уйди из театра.

Простак изумился. Он ушам своим не поверил.

– Что? Бросить шоу-бизнес, когда я сижу на вершине мира?

– Но театр – это так рискованно и непредсказуемо, милый. Сегодня ты наверху, а завтра – рухнешь вниз. «Жертва» стала хитом, но следующая твоя постановка может и провалиться. И третья тоже, а за ней – еще. Отель – совсем другое, солидный бизнес. Я бы с удовольствием помогала тебе управлять им. И, знаешь, я была бы счастлива в местечке вроде Бессемера. Меня уже тошнит от Бродвея.

Простак опять засомневался, правильно ли он расслышал.

– От Бродвея тошнит?

– Дальше некуда. О, Простак…

Динти умолкла, ибо дверь открылась и вошел Оскар Фричи. Вид у Оскара был такой же, как обычно, то есть очень даже неважный, и с первых же слов стало ясно, что он буквально вибрирует.

– Послушайте, а почему около театра столько народу? – спросил он, даже не отвлекшись на «Доброе утро». – Я только что проходил мимо, а там целая армия. И в вестибюле толкутся.

Простак, сбив шляпу на затылок, издал короткий смешок. Ох уж эти новички!

– Народ покупает билеты.

– Билеты?

– Ага.

– На шоу, что ли? А чего это вдруг?

– У нас огромный успех.

– Кто так говорит?

– Все говорят. Вы что, рецензий не читали?

– Каких?

– О спектакле. В газетах.

– В газеты у меня не хватило духу заглянуть.

– Динти, у тебя есть газеты?

– Здесь нет. Сходить купить?

– Пожалуйста. И на всей скорости.

– Ладно. А позже, если улучите момент, «мистер Шуберт», мне бы хотелось продолжить тему, которую мы обсуждали, когда нас перебили. Мне много чего есть сказать по этому поводу.

Оскар беспокойно дожидался, пока закроется дверь. Потом, повернувшись к Простаку, осведомился хриплым шепотом:

– Ну а теперь честно – как наши дела?

– У нас хит! Грандиознее не бывает!

– Да нет-нет. Она ведь ушла. Можете сказать мне прямо.

– Толпы страждущих звонят, желая купить спектакль для Лондона.

Оскар вздрогнул.

– Сколько вы за него получили?

– Я его еще не продал.

– Что?!

– Разумеется, нет. Продать спектакль, вот так глупость! За каким таким чертом мне его продавать?

Фричи жалобно вцепился в рукав партнера, взволнованный донельзя. И заблеял словно овца, на которую был так похож:

– Послушайте! Я считаю, если появилась возможность получить какие-то деньги, надо брать… а? Я чувствую себя беспокойно.

Простак осмеял его страхи:

– Мы продолжим, выпустим еще несколько спектаклей. И вам станет спокойнее.

– Вы считаете, нам это надо?

– Разумеется. У нас не конец, а самое начало. Я планирую сделать большой мюзикл с десятью комиками и сотней красоток.

– Да, – Оскар потянулся за шляпой, – пора мне выходить из бизнеса.

– Из нашей фирмы? Что ж. Я и сам управлюсь.

– Выкупите мою долю?

– Запросто.

– О-о, – проблеял Оскар, кладя шляпу обратно. – Ну… тогда… прямо не знаю. – Рядом с ним четко материализовался Гамлет, одобрительно похлопал Фричи по спине: «Наш человек», – и заверил, что прекрасно его понимает.

– Знаете, что я планирую, дорогуша? – заявил Простак, залихватски сбивая шляпу набекрень. – Скуплю всех крупных драматургов, какие есть в стране, и заключу с ними контракт. А потом куплю все иностранные пьесы. Создам монополию!

Адамово яблоко Оскара так и скакало вверх-вниз.

– Вот как?

– А когда получу права на все пьесы, начну скупать театры.

– Театры?

– Да.

– Все театры?

– Мне же надо будет где-то ставить пьесы.

Адамово яблоко опять припустилось галопом.

– Но послушайте… А ну как что-то случится? Предположим, что-то где-то пойдет наперекосяк?

– Разве такое возможно?

– Вполне. Вполне.

– Нет, ни за что! Желаете, я открою вам секрет шоу-бизнеса? Все просто. Давайте публике то, что ей хочется.

– Но как же это угадать?

– Им всегда хочется одного.

– Раз уж я занялся театральным бизнесом, – Оскар печально покачал головой, – вкусы у них точно переменятся.

Вернулась Динти с охапкой газет под мышкой и визиткой в руке.

– Эй! – с порога выкрикнула она.

Простак смущенно взглянул на нее.

– Почему – «эй»?

– Пари держу, оно тебе потребовалось, как только я вышла из комнаты.

В этом крылось столько правды, что Простак поспешил переменить тему.

– Я вижу, у тебя визитка, – довольно равнодушно заметил он. – Кто-то ждет в приемной?

– Да.

Простак сделал торжествующий жест.

– Видите, Оскар, и минуты не прошло, как какой-то страждущий топчется в офисе, горя желанием войти в бизнес. Кто он?

– Один из тех типов.

– Типов? Ах да! Из тех, кто заходил без меня.

– Правильно. Первый. Тот, кто не назвался и обещал зайти позже.

– Не знаю отчего, – вмешался Оскар, дрожа как при болезни Паркинсона, – но у меня предчувствие. Это дурные вести.

Простак взглянул на визитку Она ничего ему не сказала.

– Совершенно незнакомый субъект. Кто-кто, а я немало поболтался по миру но и не слыхивал про Дж. Бромли Липпинкотта.

– Адвокат, – прибавил Оскар, заглядывая ему через плечо. – Да, эта вот строчка, насчет адвоката, мне совсем не нравится.

– Он сказал, что ему надо?

– Ни ползвука. Нем как могила.

– Наверное, пришел сделать предложение.

– Только не адвокат, – покачал головой Оскар. – Они предложений не делают. Может, вы чего натворили до театрального бизнеса? – с надеждой спросил он.

Простак превратился в энергичного администратора.

– Дам ему пять минут, послушаю, с чем явился. Зови его сюда, владычица моего сердца.

– Да, мой король.

Фричи уже трепетал как осиновый лист.

– Знаете что? Пари держу, мы купили шоу не в том театре.

Прежде чем Простак успел прокомментировать это неприятное предположение, вернулась Динти с посетителем. Как только Простак увидел его, то тут же и понял, что посетитель необычный, из тех, кто открывает в жизни человека новую эру.

20

Дж. Бромли Липпинкотт был высок, темноволос и похож на мертвеца. На вид ему было лет около шестидесяти, но, вполне вероятно, он и в десять выглядел точно так же. Как часто бывает с адвокатами, казалось, что, насмотревшись на темные стороны жизни, он с ходу подозревает всех в самых гнусных преступлениях. «Устрашающий» – вот самая подходящая характеристика для Дж. Бромли, а «зловещий» – для пухлого портфеля, который он нес точно щит. Труп в нем спрятать размеры не позволяли, разве что карлика, но темные секреты половины жителей Нью-Йорка вполне поместились бы, и у нервного наблюдателя тут же перед глазами всплывали документы, доказывающие что он, нервный наблюдатель, официально лишен всяких прав на владение имуществом или что-то в этом роде. Такой это был портфель.

Посетитель поставил его на стол, словно боевик из банды «Черная Рука», подкладывающий бомбу в гардероб ресторана, и с минуту стоял, рассматривая Простака с Оскаром, проникая сверлящим взглядом в самые глубины их чувствительных душ. Точно Старый Мореход, он завораживал их сверкающим взглядом.

– Доброе утро, – поздоровался адвокат.

Слова совсем простые, но произнес он их тоном детектива, разоблачающего убийцу в финальной главе триллера, и Оскар Фричи, глядевший на него широко раскрытыми глазами, полными ужаса, конвульсивно вздрогнул, словно бы он спокойненько посиживал себе на электрическом стуле, а какой-то грубый шутник взял да и врубил ток. Было ясно и очевидно, что Фричи опасается худшего.

Да и сам Простак чувствовал себя совсем не так беззаботно и беспечно, как ему хотелось. Что-то такое было в этом адвокате, леденящее душу. Где-то, в разных точках Соединенных Штатов, наверное, жили друзья его детских лет или старые приятели, учившиеся с ним в юридической школе; они считали Дж. Бромли Липпинкотта своим парнем и получали удовольствие от его общества; но Простак к их числу не принадлежал. Адвокат ему не понравился.

Встретив взгляд блекло-серых глаз, Простак тотчас вспомнил предсказание сивиллы – вот он, зловещий брюнет.

– Вы хотели меня видеть? – спросил Простак, теребя галстук, и Дж. Бромли Липпинкотт бросил на него короткий, быстрый взгляд, очень резкий и неприятный.

– Кто из вас Сирил Фиппс? – стальным голосом осведомился он.

– Вот он! – с огромным облегчением указал Оскар. Впервые ему бедняге, показалось, что перед ним мелькнула синяя птица счастья. Но облегчение длилось недолго.

– А вы Оскар Фричи? – проницательно уточнил посетитель.

– Да, – прошелестел Оскар, вверяя душу Богу. Вот и спета песенка! Ничто его теперь не спасет!

– Ага, – произнес мистер Липпинкотт и погрузился ненадолго в молчание, задумавшись, возможно, о виндикационном иске или о чем-то подобном. Потом взгляд его наткнулся на портфель, и, вспомнив при виде его, что у него есть миссия, он приступил к делу. Говорил он по-прежнему стальным голосом, напомнившим Простаку менеджера его Лондонского банка, когда тот выражал сожаление, что при данных обстоятельствах банку будет неудобно – да что там, попросту невозможно – разрешить ему превышение кредита.

– Я заходил к вам, джентльмены, и раньше и оставил сообщение, что еще вернусь.

– Да-а? Жалко, я не знал, – проблеял Оскар.

– У вас есть моя визитка?

Скрывать это было бы бесполезно. Простак сознался, что визитка у них имеется.

– Мое имя – Липпинкотт.

– Верно. Дж. Бромли, да?

– Из фирмы «Липпинкотт, Липпинкотт, Коэн, Манделбаум и Липпинкотт».

– Юрист, если не ошибаюсь?

Это сказал Оскар Фричи, легкомысленно вознамерившийся установить теплые приятельские отношения. Надо постараться с самого начала создать задушевную атмосферу, решил он.

– Адвокат, – с холодной суровостью уточнил мистер Липпинкотт. – Можно? – спросил он, жестом указав, что хотел бы воспользоваться столом.

– Да, без проблем! – разрешил Простак, подавляя желание выскочить из конторы и сбежать в Канаду. С чудовищной, грозной медлительностью Липпинкотт подошел к столу и поднял портфель, держа его в руках любовно, точно мамаша, качающая любимого первенца. Открыв его, он извлек пачку документов и положил ее на стол, бросив между тем острый взгляд на Простака и Оскара. Вынул вторую пачку и, положив рядом с первой, кинул на Простака с Оскаром новый взгляд. Третья пачка – третий взгляд. Прелюдия была закончена. Липпинкотт достал очки, к ним – еще вторую пару, посадил очки на нос, прочистил горло, взял один из документов и развернул его. В окно забрел солнечный лучик, и адвокат с минуту холодно разглядывал его, словно предупреждая – лично с ним никакие такие фокусы не пройдут.

– Так, а теперь, джентльмены… – проговорил он, и стало ясно, сейчас он перейдет к сути.

Ласково похлопав по любимому портфелю, адвокат снова откашлялся.

– Вы владельцы, – начал он, – «Леман продакшнс инкорпорейтед» 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. – Он на минутку приостановился, а затем, точно бы предъявляя убийственную улику, которая мгновенно и навсегда сорвет маски с их лиц, присовокупил скрипучим шепотом: – Нью-Йоркской корпорации.

Наскоро припомнив фильмы, которые он смотрел в кинотеатрах Сиракуз, Оскар торжественно воздел правую руку.

– Да, владельцы. Но мистеру Фиппсу принадлежит большая часть, – добавил он, надеясь на лучшее.

Но Липпинкотт еще не вбил последний гвоздь. Последовало продолжение:

– Вышеназванная корпорация является продюсером драматического сочинения – или пьесы – под названием «Жертва».

– Верно, – подтвердил Простак. В голове у него плыл туман, но он помогал правосудию как мог. – Вчера состоялась премьера. В «Бродхесте».

Липпинкотт снова прокашлялся. Из портфеля – из него, чувствовал Простак, сейчас может появиться фактически что угодно – он извлек журнал с ярким цветным снимком на обложке: джентльмен в черной маске и полном вечернем облачении вонзает нож в леди, прикрытую лишь легкой накидкой и кровавыми пятнами.

– В ноябре 1947 года, – возобновил речь адвокат, – в журнале «Горяченькие истории», выходящем в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк, появилось художественное произведение – назовем его «повесть» – под названием «Честь мужчины». Вышеназванное произведение написано моим клиентом мистером Родни Ричем из Вустера, штат Массачусетс.

Он опять выдержал паузу, опасную, словно кобра, готовящаяся нанести смертельный укус.

– Что мы должным образом и докажем на суде…

– На суде? – подскочил Оскар.

– На суде.

– Мне так и послышалось, – прошуршал Оскар.

Мистер Липпинкотт возобновил свою речь перед лестно внимательной аудиторией. Менестрель был немолод, но партию свою исполнял вполне успешно.

– Как мы должным образом докажем на суде, вышеназванная повесть положена в основу драматического сочинения, или пьесы, неким Харли Томсоном, ныне усопшим.

– Умер он то есть, – пояснил Простак Оскару. Знакомый с Оскаром достаточно давно, он успел узнать, что любое словечко чуть позаковыристее ставит того в тупик.

– А впоследствии, как мы докажем, вышеназванная пьеса была куплена, то есть приобретена, неким Джозефом Леманом, действующим в партнерстве с неким Джоном МакКлюром как «Леман продакшнс инкорпорейтед», 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, Нью-Йоркская корпорация, и поставлена ими на сцене.

Мистер Липпинкотт выдержал новую паузу. Суровость его смягчилась легкой грустинкой, словно он старался убедить себя, что человек он крепкий, готовый к чему угодно, и шокировать его непросто, но сейчас он столкнулся с явлением настолько отвратительным, настолько тошнотворным для любого, кто верит в родство человека с Богом, что едва находит слова. Столкнись он с мошеннической арендой, говорил, казалось, весь его вид, то мог бы принять ее. Такое ему совсем не понравилось бы, но он сумел бы снизойти к слабостям человеческой натуры, поддавшейся слабости. То же самое и в отношении обманутых наследников.

Но такое… Боже мой!

Могучим усилием воли он совладал со своими чувствами и вынудил себя продолжать.

– Будет доказано, – выдержав секундную паузу, заявил он, оглядывая портфель, будто прикидывая, возможно ли, что оттуда выскочит кролик, – что вышеназванное драматическое сочинение, или пьеса, совпадает с вышеназванной повестью по ста сорока шести пунктам.

Простак подскочил до потолка. Балетный танцор, и тот не мог бы исполнить номер столь легко и грациозно.

– В ста сорока шести?!

– В ста сорока шести. И что семь по меньшей мере персонажей в вышеупомянутой пьесе носят одинаковые имена с персонажами вышеупомянутой повести.

– Господи! Но послушайте…

– Минуточку, пожалуйста. – Липпинкотт поборол грустинку, вновь превратившись в олицетворение угрозы. – Мой клиент мистер Родни Рич не получил никакого вознаграждения за пьесу, и разрешения его на переделку повести никто не испрашивал. Короче, здесь вполне очевидный случай плагиата. Один из самых вопиющих, с какими мне доводилось сталкиваться, – заключил Липпинкотт и резко оборвал свою речь, будто бы еще секунда и он, поддавшись влиянию окружающей среды, закончил бы: «Это просто шедевр плагиата, дорогуша! Настоящий шедевр!»

Простак взглянул на Оскара, Оскар взглянул на Простака. Ни один не получил ни удовольствия, ни утешения от увиденного.

– Но… но… но… – проблеял Оскар.

– Послушайте, дорогой блюститель закона, – начал Простак, – мы ведь знать ничего про это не знали! Спектакль я купил у мистера Лемана, а потом мистер Фричи выкупил долю и получил свою частичку. Нам и во сне не снилось, что тут творятся грязные делишки.

– Вполне вероятно, что и так. Обвинение в злостном умысле можно убрать. К сожалению…

– До чего неприятное слово, – скривился Оскар.

– К сожалению, мой клиент не может снять другого. Его сочинение воспроизведено в драматической форме без его разрешения. Вполне естественно, он добивается компенсации.

– Чего добивается? – растерялся Оскар.

– Денег, – пояснил Простак.

Липпинкотт, который к этому моменту явно оставил всякие надежды, что из его портфеля выпрыгнет кролик, уложил обратно документы, пачку за пачкой, и защелкнул застежку. В гробовой тишине щелчок грянул выстрелом, разящим наповал.

– Моей целью, джентльмены, было изложить эти факты перед вами, прежде чем возбуждать иск. Я даю вам возможность, если вы того пожелаете, урегулировать конфликт без суда.

– Уладить его то есть?

– Именно. Я уполномочен сделать вам следующее предложение. Мой клиент согласен на шестьдесят шесть и две трети процента от всех прибылей, полученных от вышеозначенной пьесы, когда и если она будет поставлена в любом виде, и только на таком условии разрешает продолжать спектакли. Если же он не получит шестьдесят шесть процентов и две трети…

– А это тоже деньги, – вставил Оскар, чей мозг сегодня соображал хорошо, насколько слово «соображать» вообще применимо к мозгу Оскара Фричи.

– …то он подаст иск о судебном запрете и заставит закрыть спектакль немедленно.

Простак издал резкий мучительный вскрик.

– Закрыть спектакль?

– Да, закрыть.

– Закрыть? – проблеял Оскар.

– Немедленно, – подтвердил Дж. Бромли Липпинкотт. Громкий глотательный звук нарушил тяжелую тишину, наступившую за этими словами. Его издал Оскар. Он двинулся, заплетая ногами, к двери, и его роговые очки поблескивали отчаянием. Да, он был наивен в театральных вопросах, но достаточно знал о мире театра, чтобы понимать – если вы вложили деньги в драму, а кто-то ее закрывает, то рассчитывать на прибыли уж никак невозможно.

Воздержанный обычно человек, сейчас он испытывал страстное желание напиться, и чем скорее, тем лучше.

– Послушайте, – обратился он к Простаку низким гулким голосом, – большая часть спектакля ведь ваша, верно? И я не очень-то разбираюсь в разных там адвокатах. Вы сделайте что-нибудь, а я пойду пригляжу, чтоб не спалили театр.

Он вышел, и в офисе «Леман продакшнс инкорпорейтед», 1468, Бродвей, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, опять воцарилась тишина. Простак лишился дара речи, а мистер Липпинкотт, выполнив порученное задание, готовился предаться отдыху, словно палач в каком-нибудь восточном суде, решивший передохнуть, после того как задушил шнурком с десяток одалисок. Он открыл портфель, чуть помедлил, как бы давая кролику последний шанс, потом сунул руку внутрь, извлек плитку шоколада с орехами и начал грызть, объяснив, что позавтракал сегодня слишком легко.

Простак повернулся к Динти. Все это время она простояла у бачка с водой молча, созерцая трагедию, разворачивающуюся перед ее полными ужаса глазами. Простак чувствовал, что если и можно предпринять что-то дельное, то способ укажет только она.

– Динти, твое мнение, что нам теперь делать?

Динти смотрела на Дж. Бромли Липпинкотта, словно старалась разглядеть в гранитных чертах его лица хоть малейший намек на человечность. Но Липпинкотт, даже получая удовольствие от шоколада с орехами, оставался все тем же неприступным посланником рока, от одного взгляда которого (еще до того, как он произносил хоть слово) тускнело самое солнечное утро.

– Мистер Фиппс должен дать ответ немедленно?

Дж. Бромли Липпинкотт покончил с шоколадом и изящно вытер пальцы о носовой платок.

– Сожалею, но – да.

– Однако, черт дери, вы совсем не даете мне времени…

– Мы что, не можем даже обсудить вопрос? – поинтересовалась Динти.

Липпинкотт снял очки для чтения, вынул другие, от близорукости, протер их, посадил на нос и внимательно, словно перед ним хитроумная закорючка закона, рассмотрел Динти.

– Эта молодая леди – ваш советник?

– Да.

– Хм. – Липпинкотт подверг Динти новому осмотру. Возможно, что-то в ней напомнило ему о его матери, когда та была молода, а может, ее внешность навеяла воспоминания о городской красавице времен его юности, память о которой он сберегал, переложив засушенной лавандой. Во всяком случае, он смягчился, то есть утратил сходство с Первым Убийцей, а стал напоминать Второго Убийцу, того, кто все же подобрее. – Что ж, – изрек он, – я могу предоставить вам минимум времени.

– Все лучше, чем ничего.

– Скажем, полчаса.

– Да? – переспросил Простак.

– Да, – согласилась Динти.

– Прекрасно. Вернусь за вашим решением через полчаса, – заключил мистер Липпинкотт и, чтобы не оставалось неясностей для ума, даже самого скудного, уточнил: – То есть через тридцать минут.

Прихватив портфель и слизнув прилипшую крошку шоколада с уголка губ, он удалился.