Текст книги "Простак в стране чудес"

12

Молчание, последовавшее за уходом партнеров, нарушила Эйлин, потому что Простак, очутившийся так близко от девушки, которая подействовала бы на него, как удар тупым орудием, даже смотри он на нее через телескоп, испытывал затруднения с голосовыми связками. Его пронзали электрические разряды, а пальцы ног поджались в замшевых туфлях.

– Вот мы и встретились снова, – проговорила она. – Теперь нас вроде бы познакомили. Хотя на настоящее знакомство не очень-то похоже, правда?

Простак уже обрел способность выговаривать кое-какие слова.

– Э? – почти не заикаясь, произнес он.

– Хорошо бы он еще назвал вас.

– Назвал? Вы хотите узнать мое имя?

– Так ведь удобнее. Чтобы как-то обращаться к вам: «судья», «полковник» или «ваше королевское высочество». Меня, кстати, обычно зовут Динти.

– Динти?

– Всех Муров называют Динти. Из-за ресторана.

– Какой ресторан?

– Ресторан «Мур Динти». Неужели вы не знаете? В рифму с «Линти».

– Линти? Какой Линти?

Динти поняла, что коротко объяснить тут не получится.

– Давайте оставим эту тему. Как зовут вас?

– Меня? – Простак на минутку призадумался. – А-а, Фотерингей. То есть Фиппс.

– Так как же все-таки?

– А?

– Фотерингей? Или Фиппс?

– И так и так.

Динти нахмурилась, словно такая мудреная софистика только затемняла вопрос.

– Так не бывает.

– Посередке черточка.

– Да? Но все равно как-то странно.

– В сущности, даже «Фотерингей» не совсем правильно.

– Не совсем?

– Произносится «Фоэнги».

– Фиппс Фоэнги. Ни за что не выговорить.

– Нет, Фотерингей.

– Но вы же сказали, так неправильно.

– Ну да, неправильно.

Строгая Динти стала еще строже. Ей показалось, что ее дурачат.

– Не нравятся мне все эти хитрости, – сказала она. – Чего вы рассчитываете добиться? Будьте честным. Будьте открытым. Пусть ваше «да» будет «да», а ваше «нет» – «нет». Уж если «Фиппс», то «Фиппс», а если «Фоэнги», то «Фанги».

– Друзья называют меня Простаком.

– Наконец-то, хоть куда-то добрели.

– Я хочу, чтобы и вы так меня называли.

– С удовольствием. Спасибо, Простак.

– Не за что.

Повисла новая пауза.

– А как, – поинтересовалась Динти, – продвигаются поджоги?

– А?

– Поджигали еще чьи-то шляпки?

– Нет-нет.

– А бунгало?

– О нет! И бунгало не поджигал.

– Начали жизнь с чистого листа? Решили быть хорошим? Я очень на это надеялась. А что поделывали после нашей встречи?

– Кто? Я? Да так, ничего особенного. Вот ночью собака загнала меня на дерево.

– Но вы выжили, верно? А я вчера ходила на вечеринку в Бронкс. Порадуйтесь, новая шляпка произвела сенсацию. За мной даже гнался по лестнице телеведущий.

Новая пауза. Простак судорожно искал в своем пошатнувшемся мозгу тему для беседы. Он понимал: пока что его вклад не особенно блестящий. Кроме того, ему хотелось, чтобы макушка у него прекратила подпрыгивать точно крышка чайника, это мешало ему четко мыслить.

– Здесь столько пыли, – заметил он, набредя на увлекательную тему.

– Да, мы гордимся нашей пылью, – откликнулась Динти. – Мистер Леман ее импортирует. Немножко пыли попало вам на лицо. Нет, не там. Левее. Дайте я сотру.

Она забрала у него из руки платок и вытерла пятно, естественно, приблизившись к нему, а такая близость опасна для девушки, которая произвела сильное впечатление на Фотерингей-Фиппса, ибо Фиппсы эти славятся горячей кровью. Именно такая кровь вовлекла в большие неприятности дядюшку Теодора, что могут подтвердить семейные архивы, повествующие об оксфордской барменше (1909).

К тому же под влиянием цыганской сивиллы Простак уже смотрел на Динти как на девушку, предназначенную ему судьбой. Все поэты романтической школы признают, что, встретив подобную особу, вполне можно опустить всякие формальности и позабыть про книгу этикета. Словечко-другое, и вы вольны свободно выражать свои чувства.

Может, это и правильно, а может, и нет, поэты – советчики ненадежные, но именно таких взглядов придерживался и Простак. То, что приподнимало его макушку, внезапно вскипело. Перед глазами заплясали искры. Порывисто потянувшись, он заключил Динти в объятия. Мало того, он поцеловал ее со всей страстью широкой натуры и был готов продолжать в том же духе, когда рука, просвистев в воздухе, залепила ему оплеуху. Небеса, как хорошо известно, защищают небогатых девушек, но в подобных случаях Динти Мур считала более разумным на помощь сверху не полагаться. Она натренировалась в прекрасных апперкотах и не стеснялась демонстрировать выучку. Точно в такой же манере она нанесла удар на Кони-Айленд молодому клерку по имени Эд, когда тот, угостив ее парой бутербродов и шоколадным мороженым с орехами, повел себя столь же импульсивно.

Отступив, Динти окинула Простака холодным взглядом. Он разочаровал ее. Ей показалось, что она погладила собаку, дружелюбную на вид, а та на нее накинулась.

Простак потер ухо. Мысли у него еще путались, но все-таки он понял – ему положено извиниться.

– Простите, – выговорил он.

– Ничего.

– Я потерял голову.

– Если она у вас есть. Вам больно?

– Да.

– Вот и прекрасно.

Ум Простака заработал снова. Он мог все объяснить.

– Я понимаю, это немножко неожиданно. Видите ли, гадалка в Англии предсказала мне, что я отправлюсь в далекое путешествие и встречу прекрасную девушку. И когда я действительно поехал в Америку, а потом встретил вас, то, естественно, подумал: «Ого-го!» То есть я мигом смекнул – это вы, а это я. Это мы оба, если вы меня понимаете. Не следовало, конечно, так увлекаться, но ведь это я исподволь подходил к тому, чтобы сделать вам предложение.

– Что?!

– Пред-ло-же-ние. По буквам: персик, роза, енот…

Присев на стол, Динти с живейшим интересом оглядела его.

Жизнь она вела уединенную, и впервые встретилась с таким человеком, как Фотерингей-Фиппс.

– Ну и ну!

– Я знаю, знаю. Конечно же, вы должны все обдумать. Я не хотел атаковать вас внезапно.

– Само получилось?

– Вот именно. Я влюбился с первого взгляда, видите ли, но готов молчать до более удобного момента.

– И часто вы так влюбляетесь?

– Никогда. То есть не с такой…

– …страстью?

– Вот именно. Понимаете, страсть…

– По буквам: солнце, тростинка, астра…

– Да-да.

Зачарованная, Динти глядела на него. Она все еще глядела, когда дверь открылась и вошла мисс Глэдис Уиттекер, мрачная и целеустремленная. Ожидая увидеть мистера Лемана и обнаружив на его месте молодого человека с кремовыми волосами, она запнулась на ходу.

– А мистер Леман? – проговорила она оглядываясь. – Я пришла его повидать.

– Он скоро вернется, мисс Уиттекер, – сообщила Динти.

– А зачем ему понадобилось куда-то уходить? Я же сказала, что еще зайду. Это важно.

Осознав свои новые обязанности, Простак очнулся от ступора.

– Э… э… это имеет отношение к спектаклю? – спросил он, гадая, нужно ли добавить «дорогуша» или «моя душенька». В нем уже пустили ростки манеры театрального менеджера.

– Простите?

– Я хочу сказать, если имеет, то вами могу заняться и я.

Любезность вопроса несколько смягчила суровую целеустремленность мисс Уиттекер.

– Да? Мистер Леман говорил о человеке, который войдет в компанию. Это вы?..

– Правильно. Я партнер.

– Тогда, конечно, вы сумеете помочь! – воскликнула мисс Уиттекер, пуская в ход все свое очарование. – По-моему, мистер Леман не упоминал вашего имени.

– Фиппс.

– А я Глэдис Уиттекер, мистер Фиппс. Вы ведь придете посмотреть репетиции, правда? Не сомневаюсь, всем нам захочется узнать ваши идеи. А мне особенно. Не могу передать вам, как я рада, что вы берете все в свои руки. Ой, а я ведь по делу! – перебила она себя, будто внезапно что-то вспомнив. – Не могли бы вы оказать мне великую любезность? Не хочется утруждать вас, но я забыла дома чековую книжку. А только что увидела прелестное платьице. Продавцы не желают его придержать. – И мисс Уиттекер на одну кошмарную секунду перешла к какому-то лепету.

Простак вынул чековую книжку.

– Конечно. Сколько?

– Сто долларов. И пусть дадут наличными.

– Само собой!

– Спасибо. – Мисс Уиттекер забрала чек и сунула в расшитую сумочку. – Прекрасно. Просто чудесно, мистер Фиппс, что вы присоединились к нам. И не забудьте! Вы должны заглянуть на репетицию и высказать мне все свои замечания. Если вам не понравится, вы ведь скажете? Да?

– А вы не обидетесь?

– Обижусь? – чуть ли не в экстазе воскликнула мисс Уиттекер. – Настоящий артист всегда благодарен за советы. До свидания, мистер Фиппс, и еще раз спасибо. Как замечательно иметь такого менеджера!

Дверь закрылась. Простак растерянно смотрел вслед актрисе. Мисс Уиттекер, явившаяся в самый разгар важнейшей сцены, показалась ему слишком напористой.

Динти рассматривала его с новым интересом.

– Так вот кто вы! Тот самый ангел.

– А?

– Мистер Леман про вас рассказывал. Вы уже вложили деньги в шоу?

– А? Да, вложил определенную сумму.

– Ну-ну. Я часто гадала, какие чувства испытывает такой человек. Наверное, приятно быть ангелом. Будь у меня такое богатство, как у вас, я б тоже рискнула.

Словечко «рискнула» вновь оживило все тревоги и колебания, охватившие Простака после беспокойной сцены с этой миссис Леман. Он вздрогнул, будто невидимая рука острым шилом ткнула в сиденье его стула.

– Рискнули? А вы что, полагаете, есть риск?

– Спектакль – всегда игра в рулетку.

– Но этот… в нем же играет Мэрвин Поттер…

– Конечно, сильная приманка. Но…

– Да?

– Поттер такой непредсказуемый. Очень даже может подвести.

– Как же?

– Ну, не знаю. Как-нибудь. Вы с ним знакомы?

– О да, еще бы! Мы с ним большие приятели. Он жил в Скивассетте, в отеле. Это про него я рассказывал. Тот самый, которого я спас из пламени. Он поджег бунгало, а я случайно увидел пожар из окна, бросился туда и вынес его.

– Вот видите, бунгало поджег. На такие проделки он горазд. Наверное, пил тогда весь вечер.

– Да, верно. Был немножко «под мухой».

– Ходят слухи, он всегда «под мухой».

– Вчера вечером – точно. Из-за него нас выкинули из «Пьяццы».

– Вот об этом я и говорю. Разве вам не кажется, что рискованно вкладывать деньги в шоу, где играет выпивоха?

Простак потеребил галстук. Челюсть у него отвалилась.

– Знаете, моя добрая богиня в человеческом образе, у меня от ваших слов мурашки бегут.

– Простите. Не хочу омрачать вашу сделку. Возможно, все обернется распрекрасно.

– Конечно же! Я вот только что вспомнил – невеста Поттера запретила ему пить. А значит, с этой стороны неприятностей не предвидится.

– Вот и чудесно. Но…

– И пьеса занимательная, верно? То есть самая подходящая для среднелобой публики. Увлекательная интрига, и всякое такое. Будет безумный успех, правда?

– Конечно, но…

– Вы все время твердите «но»…

– Я надеюсь, что будет успех. Но ведь спектакли, бывает, и проваливаются.

Простак, взволнованно приподнявшийся, снова упал в кресло. Он побледнел под загаром, которым одарил его солнечный Мэн.

– По-вашему, этот провалится?

– Я этого не говорю. Просто надо учитывать всякие роковые сюрпризы. В театре случаются и провалы. Имя Мэрвина Поттера скорее всего принесет успех, но всякое бывает. Однако вам-то что? Вы же миллионер!

– Я?

– Так Мистер Леман сказал.

– Я вовсе не миллионер. У меня всего двадцать две тысячи.

– Что?

– И восемнадцать центов.

Чудовищное подозрение вспыхнуло в мозгу Динти.

– И что же, вы все деньги отдали мистеру Леману?

– Господи, конечно, нет! Только десять тысяч.

– О!

– Что такое?

Динти стала похожа на мать, узнавшую дурные вести о своем слабоумном ребенке.

– Неудивительно, что вас прозвали Простаком! Знаете, что вам следует сделать?

– Нет. Что?

– Срочно позвонить в свой банк и приостановить выплату по чеку пока мистер Леман не успел доехать туда.

– А?

– Если успеете.

– Но если я позвоню, я никогда больше вас не увижу.

– Почему это?

– Потому что не буду тут работать. Мне хотелось работать рядом с вами. Потому-то я и вошел в дело. Фактически я уже решил отказаться, когда появились вы. Я догадался, что вы работаете здесь, и поставил все подписи где положено.

– Очень все мило, но…

– Опять «но»!

– Но вы должны выйти из проекта.

– Но… теперь вы и меня заставили сказать «но»… но как же тогда я увижу вас?

– Увидите, не волнуйтесь. Теперь я и за миллион не отпущу вас из своей жизни. Можете заходить сюда и водить меня в кафе.

– Каждый день?

– Если пожелаете. А по воскресеньям будем ходить кормить медведей в зоопарке. А теперь к телефону, быстро. Какой у вас банк?

– «Трест Гарантия». На Пятой авеню и Сорок третьей улице.

– О Боже! И выбрали-то именно этот! Единственный банк в Нью-Йорке, который открыт до четырех часов. А я-то надеялась, что это какой-нибудь банк на окраине, который закрывается в три, и они не успеют туда добраться. Быстрее же! Быстрее, быстрее!

Пока Простак рылся в телефонном справочнике, Динти задумчиво смотрела на него. Она немножко растерялась. Ей было в новинку выступать в роли femme fatale[6]6
  Роковая женщина (фр.).


[Закрыть].

Как и большинство хорошеньких женщин, она всегда была о себе довольно высокого мнения, но ей и в голову не приходило, что в ее жизни может возникнуть мужчина, готовый потерять половину состояния за ее улыбку Она чувствовала себя польщенной и благодарной. Простак уже был не просто приятным молодым человеком, а перешел в разряд необыкновенных. Динти обнаружила, что сердце у нее бьется слишком часто, а глаза застилает влажная дымка.

– О Боже! – закричала она, разглядев сквозь слезы, что необыкновенный молодой человек уронил справочник и теперь шарит под столом. Ее лихорадило от нетерпения.

– Простите, – бормотал Простак.

– Нашли время ползать по полу!

– Он сам туда упрыгнул, – жалобно объяснил Простак и стал виновато выбираться наверх, когда дверь открылась и небрежной походкой вошел Мэрвин Поттер.

– А, Фиппс! – воскликнул Мэрвин. – Опять ты? Чтоб мне помереть, где тебя только нет! Следующий раз, как стану принимать ванну, непременно проверю мыльницы.

– Привет, Поттер.

– Да, я Поттер. С начала, с конца, первый, последний и навсегда. Так что можешь не волноваться. Какой ты разносторонний малый! То на деревья забираешься, то под стол ныряешь. Скажи-ка мне, Фиппс, – поинтересовался актер, отобрав у приятеля телефонный справочник и небрежно отшвырнув его в дальний угол, – ты ничего во мне не замечаешь?

– А что?

– У меня пышущий здоровьем вид, – подсказал Мэрвин. – Розовые щеки. Непередаваемый словами bien etre[7]7
  Благополучие, хорошее настроение (фр.).


[Закрыть]. А все из-за того, что я больше не пью. Я стал другим человеком. Кстати, как ты тут очутился? Последовал моему совету и пришел переговорить с Неманом?

Простак, бросившийся за телефонным справочником словно охотничий пес, вернулся с книгой к столу.

– Да, я его партнер.

– Уже партнер?

– Пока что нет, – вмешалась Динти. – Звоните скорее!

Но тут телефон зазвонил сам. Мэрвин снял трубку.

– Алло? Да, говорите. Что? Все ли в порядке? Разумеется, все в порядке. Удивляюсь, что вы задаете такие вопросы. – Он положил трубку.

– Твой банк. Хотели узнать, все ли в порядке, можно ли обналичивать твой чек на кругленькую сумму в десять тысяч долларов. Я сказал, что, конечно же, все в порядке. Господи, стабильность банковского баланса Фотерингей-Фиппса подвергает сомнению какой-то жалкий кассиришка, у которого наверняка слезятся глаза, а лицо в пятнах! Где это видано, где это слыхано? И куда только мы катимся? – сокрушенно заключил Мэрвин Поттер.

13

Когда покойный Алджернон Свинберн в своей поэме «Сад Прозерпины» заметил, что даже самые медленные реки в конце концов все-таки достигают моря, он скорее всего подразумевал, что любые репетиции все-таки заканчиваются и труппа наконец-то оказывается на гастролях в Нью-Хейвене, Бостоне, Филадельфии. Или, как та, которую частично финансировал Простак, в Сиракузах.

После четырех недель пота, крови, труда и слез администрация, режиссер, актеры и все закулисные работники спектакля «Жертва» разместились в этом процветающем городке. Мелкие сошки – в пансионе, а важные шишки – в отеле «Мейфлауэр».

Простаку, благодаря которому спектакль вообще стал возможен, предоставили просторный номер 726, в котором было два окна и три кресла, и он уже там обосновался. Внизу, в своем офисе, Оскар Фричи, помощник управляющего, отдавал последние указания официанту, который после премьеры должен был обслуживать праздничный ужин, заказанный Простаком. Главным блюдом предполагались куры по-королевски, а из напитков – несметное количество шампанского.

– Хорошенько заморозьте, – распорядился Оскар Фричи, и официант откликнулся «слушаюсь»: модное словечко «ага», до Сиракуз еще не докатилось.

В дни, последовавшие за его вступлением в компанию, Простак пережил весь спектр чувств, то воспаряя к небесам, то ухая в бездну. Иногда спектакль казался ему точно таким, как расписывал Леман, а иногда – словно бы подтверждал язвительную критику его супруги. Молодой совладелец то проникался надеждами, то впадал в отчаяние. Но теперь, когда приближался день премьеры, сомнения исчезли, Простак горел оптимизмом. Генеральная репетиция накануне убедила его. Прошла она без сучка и задоринки, и теперь он с легким сердцем переодевался в парадную одежду, приличествующую, по его мнению, премьере в Сиракузах. Когда вошел мистер Леман в неизменном дерби, горя предвкушением и дружелюбием, Простак как раз закончил повязывать галстук.

– Ну как вы тут, дорогуша? – спросил мистер Леман и приостановился в изумлении от открывшегося зрелища. – Ого-го! – восхищенно воскликнул он, а Джек МакКлюр, вошедший следом, заметил, что их компаньон – красавчик на загляденье.

Простак смутился. С самого детства он старался поступать как положено, а в этих замечаниях уловил критику.

– А вы разве не переоденетесь к вечеру? – спросил он.

– Нет. Это не имеет значения.

– Я думал, ведь премьера…

– Конечно, да еще какая! Такой Сиракузы и не видывали.

– Мне надо произносить речь?

– Нет-нет, ни к чему.

– Хорошо. Я так и думал, но на всякий случай принарядился.

– Конечно. Порадуйте им глаз. Джек, в каком номере Эйлин?

– Дальше по коридору. Вам она нужна?

– Да. И передайте Фанни, что я в 726-м.

– О’кей, – отозвался Джек.

Он вышел, бросив последний восхищенный взгляд на Простака, а мистер Леман объяснил, чему тот обязан чести их визита.

– Знаете, почему я заглянул к вам, дорогуша? У вас такая просторная комната, я и подумал: вы не станете возражать, если мы соберемся тут после премьеры.

– Отпраздновать?

– Скорее поговорить кое о чем. Могут произойти кое-какие перемены.

– Перемены? В спектакле?

– Ну вдруг.

Простака кольнула легкая, но очень даже ощутимая тревога. Ему не понравились эти туманные намеки.

– Но спектакль ведь и так хорош? – беспокойно осведомился он.

– Еще бы! Фантастика! Однако, понимаете, может что-то выскочить. Так, реплика-другая. Поэтому нужно провести обсуждение. Мы с женой поселились в соседнем номере, но ваш такой просторный и красивый, лучше собраться здесь.

– Но кому? – недоумевал Простак.

– Да всем, кто придет. Видите ли, после первого показа принято обмениваться мнениями. Один скажет то, другой – се, и так далее и тому подобное, – объяснил Леман. – Хочется узнать, что думает народ, ясно? Я скажу, что вам делать. Прихватите с собой блокнот на спектакль и записывайте все, что, на ваш вкус, идет не так. О пьесе, об актерах, о декорациях. Словом, обо всем. Пометьте, а потом обсудим.

– А я думал, после премьеры… праздничный ужин устраивается… Отметить там, и все такое прочее.

– Можно и ужин. Прекрасно.

Простак украдкой тронул галстук.

– Э… а можно пригласить мисс Мур?

– Вам она требуется прямо сейчас?

– Нет, на ужин, я имел в виду У вас нет возражений, чтобы и она присоединилась?

– Конечно. Пригласите ее. А внизу скажите про ужин.

– О, я уже распорядился. Повидался с помощником управляющего. Его зовут Фричи.

– Такой болван!

– А?

Мистер Леман заговорил внушительно, как любящий отец, объясняющий сыну-подростку смысл жизни. За свою карьеру ему не раз доводилось бывать в Сиракузах и об Оскаре Фричи у него сложилось устоявшееся мнение.

– Вы с этим субъектом поосторожнее. Не допускайте его близко, а то он вас насмерть заговорит. Он чокнутый, ясно? Свихнулся на театре.

– А?

– Спятил. Дай ему хоть полшансика, и он вовек не умолкнет.

– А мне он понравился.

– Да я против него ничего не имею. Но только дай ему палец, он всю руку оттяпает. Держитесь-ка от него подальше.

– Хорошо.

Наступила пауза. На грубом лице Лемана проступила мрачность, глаза подозрительно увлажнились. Он порывисто протянул Простаку руку.

– Ну, дорогуша, вот и наступил наш вечер. Желаю удачи.

Простак тепло пожал ему руку.

– И вам того же!

– И вот еще что, – добродушно проговорил Леман, – сотрудничать с вами, Фиппс, одно удовольствие. Вряд ли вы сами понимаете, что значит для нас ваше партнерство. Мы ужасно вам благодарны. Спасибо!

– Это вам спасибо, – отозвался Простак. – Мне тоже было очень приятно с вами.

Леман был явно тронут.

– В этом весь секрет успеха в театре. Сотрудничество. В первый показ частенько, бывает, что-то идет наперекосяк, и тут же все начинают рычать друг на друга, но мы – как одна счастливая семья.

– Да, как семья. Правильно.

– Такой мы и останемся.

– Абсолютно.

– Счастливая семья.

– Да, счастливой семьей.

Новая пауза.

– Ладно, удачи, – снова пожелал мистер Леман.

– Удачи, – вторил ему Простак.

Опять воцарилась тишина. Двое сильных мужчин стояли, раздираемые чувствами, слишком глубокими, чтобы их выразить словом. Молчание прервал приход Динти, следом за которой явился Джек МакКлюр.

– А-а! – воскликнул мистер Леман, отбрасывая сантименты и снова становясь человеком дела. – Вы мне нужны, милая.

– Я тут, фельдмаршал!

– Я хочу, чтобы вы на спектакле сидели рядом со мной, понятно? Будете записывать мои замечания. Джек, я только что говорил мистеру Фиппсу, как он нам помог.

– А то!

– И какое удовольствие сотрудничать с ним.

– Золотые слова! Удачи, Фиппс.

– Удачи!

– Тут кое-что возникло, Джек… что же это? – сказал мистер Леман. – Ах да, есть один аспект…

И он увел своего партнера, досказывая на ходу. Динти двинулась было следом, но ее остановил страстный вскрик.

– Постой!

– Что, мой птенчик?

– Погоди! – взмолился Простак. – У меня для тебя кое-что есть.

И покраснел при мысли, что мог, захлестнутый эмоциями, всколыхнувшимися в его груди от трогательной сцены с Леманом, даже временно забыть об этом. Прогулявшись к шкафу, он вернулся с большой коробкой цветов. Динти пошатнулась.

– Это мне?

– Э-э… То есть да. Я купил их в честь премьеры. Это цветы.

– Удивительно! Именно так я себе и сказала, как только увидела. Цветы, сказала я, или глаза меня обманывают. Какой ты милый, Простак!

– Мы, Фиппсы, все миляги. Славимся этим во всей Англии.

– Ты станешь хорошим мужем для какой-нибудь хорошей девушки.

– Непременно. Это подводит меня к важному вопросу. Сколько раз я просил тебя выйти за меня замуж?

– Я уже и со счета сбилась.

– Так вот, я прошу опять. Выйдешь?

– О, Простак…

– Что толку твердить «о, Простак»!

– А что еще ты хочешь услышать?

– Я ведь тебе нравлюсь?

– Конечно. Кому бы ты не понравился?

– Ну и вот.

– Мало толку твердить «о, Простак», а заявлять «ну и вот» еще глупее.

– Почему?

В Динти пробудился материнский инстинкт.

– Потому что, дорогой, мы живем в жестоком мире и должны быть практичными. Вопрос не только в том, нравишься ты мне или нет. Я-то лично считаю, что ты милый, как красный вагончик, но семейная жизнь требует денег.

– У меня есть десять тысяч долларов.

– Долго на них в наши дни не протянешь, если нет работы.

Простак ее не понимал. Богиня в человеческом облике изъяснялась совершенно непонятно.

– Но как же это – нет? Я партнер в «Леман продакшнс»! Мы получим прибыль! Знаешь что, – вдохновился Простак, ибо воодушевляющие слова Лемана в ту первую их встречу не увяли в его памяти. – Спроси Дика Роджерса и Оскара Хаммерстейна, сколько они получили со своих постановок. Спроси Оскара Серлинга или Макса Гордона…

– И спрашивать нечего. Я и так знаю.

– А я все-таки скажу. Миллионы.

– Да знаю я. Но…

Динти запнулась. Она присутствовала на всех репетициях и стала ярой сторонницей Фанни Леман. Тогда в бурной сцене, когда Фанни, характеризуя крепко сбитую драму, употребила эпитет «тухлая», она не участвовала, но, присутствуй она там, то признала бы, что лучшая подруга Лемана и его самый строгий критик выбрала правильное словцо. Отчаянно цепляясь за надежду в лице Мэрвина Поттера, полюбоваться которым горят желанием все женщины Америки, Динти все равно терзалась сомнениями.

И все же ей не хотелось подрубать на корню мечтания Простака. Для него еще может наступить горькое пробуждение, но сейчас она была счастлива видеть его счастливым. Положив руки ему на плечи, она поцеловала его, и Простак задрожал, как желе.

– Ты никогда прежде этого не делала, – в благоговейном трепете пролепетал он.

– Не стала бы и сейчас, но это я пожелала тебе удачи. Это поцелуй материнский.

– Материнский?

– Именно, – твердо заверила Динти. – Смотри не вздумай спутать его с поцелуем необузданной страсти. Такой подарю позднее… может быть. А вот почему я застряла тут, теряю с тобой время и дарю материнские поцелуи, я и сама понять не могу. Мистер Леман, наверное, уже пену изо рта пускает. «Она все не идет!» – восклицает он.

– Это Шекспир, да?

– Вроде да. Сама толком не помню. Мое образование оборвалось, когда я еще не успела основательно набраться знаний. До свидания, дорогой. И удачи. Я уверена, все будет прекрасно. Помни, если произойдут какие-то накладки, все можно еще поправить. Для того и устраиваются предпремьерные спектакли.

– Конечно. Я буду делать пометки, если что не понравится.

– Вот это дельный разговор. Действуй, мальчик мой!

Динти торопливо вышла, а Простак, упав в кресло, предался восторженным размышлениям, подбивая итоги.

Дело потихоньку продвигается, размышлял он. Динти еще не ответила «да», но, с другой стороны, не сказала и «нет». Она призналась, что он не совсем ей противен, и даже зашла так далеко, что сравнила его с красным вагончиком. Насколько хорош такой вагончик, Простак понятия не имел, но, очевидно, довольно привлекателен. Более того, она его поцеловала. Правда, по ее словам, поцелуем материнским, но уж этому верить он не собирался.

– Как бы не так, материнский, – вслух проговорил он, и Глэдис Уиттекер, входившая в эту минуту в дверь, приостановилась и с немалым удивлением взглянула на него.

– Что?

– Ой, простите! – вскочил он на ноги. – Я не увидел, что вы тут. Я… э… декламировал. Монолог, знаете ли. Как эти персонажи у Шекспира. Что-то случилось?

– Я искала мистера Лемана.

– Он уже ушел в театр. Вы хотели повидать его по делу?

– Вот именно.

Теперь Простак разглядел, что на лице статной блондинки странное выражение, холодное и суровое. Она очень напоминала ему его тетушку. В детстве он тетушек навидался, прямо-таки – легионы их, и все они были такие, строгие и замороженные. Вспомнить хотя бы тетю Шарлотту, когда его привели к ней, обвиняя в том, что он сломал зонтик викария.

– Я хочу, чтобы он поговорил с мистером Поттером.

Простак удивился. Он ничего не слыхал о раздоре между этими людьми.

– А разве они не разговаривают?

– Поговорил с ним серьезно. О выпивке.

– Разве Мэрвин пьет?

Мисс Уиттекер еще больше стала похожа на тетушку Шарлотту.

– Я не охотница придираться к своим коллегам, мистер Фиппс, но считаю своим долгом сообщить вам, что я только что встретила мистера Поттера в вестибюле. И он был пьян. Вдрабадан!

Простак чуть не рухнул.

– Вдрабадан?

– Вот именно, – подтвердила мисс Уиттекер. – Надеюсь, что он сможет сегодня выйти на сцену. До свидания. – И она удалилась с видом Кассандры.

Простак принялся мерить шагами пол, трясясь от беспокойства и тревоги. Новость ударила его прямо в сердце. Он ни на миг не усомнился, что Мэрвин покончил с выпивкой. А разве ведь приятно узнать, что тебя дурачили как последнего олуха. Помнится, приятель клялся завязать. Когда завязка развязалась? Когда бы то ни было, этому мог не верить лишь самый оголтелый оптимист. Приличная женщина вроде мисс Уиттекер не стала бы говорить «пьян вдрабадан», если б у нее маячила хоть тень сомнения.

Вот вам и сюрпризец, думал он. Из всех мыслимых препон к успеху пьяная звезда, пожалуй, самая коварная. В памяти всплывали страшные истории о том, как опускали занавес и возвращали публике деньги. Немудрено, что Простак стал беспокойно расхаживать по номеру.

А когда Простак повернул с восточного направления на запад, то обнаружил нового посетителя. Явился не кто иной, как Мэрвин Поттер собственной персоной.