Текст книги "Несокрушимый Арчи"

Глава 19
Реджи оживает

Избыток досуга имеет то преимущество, что у человека есть время заняться делами всех друзей его круга, и Арчи, заботливо надзирая за судьбой Куса Колбаски, не оставил в небрежении сердечные невзгоды своего шурина Билла. Несколько дней спустя Люсиль, возвратившись в их совместный номер, увидела, что ее муж сидит в деревянном кресле у стола с необычно суровым выражением на всегда благожелательном лице. Из уголка его рта торчала довольно пухлая сигара. Пальцы одной руки были заложены в пройму жилета, а пальцами другой руки он грозно барабанил по столу.

Глядя на него и стараясь понять, что с ним такое, Люсиль внезапно обнаружила присутствие Билла. Он стремительно вышел из спальни и, энергично пройдя через комнату, остановился у стола.

– Отец! – сказал Билл.

Арчи вздернул голову и насупил брови над сигарой.

– Ну, мой мальчик, – сказал он странным скрежещущим голосом, – в чем дело? Говори же, мой мальчик, говори! Какого дьявола ты не говоришь? Я сегодня крайне занят!

– Что это с вами? – спросила Люсиль.

Арчи отмахнулся от нее властным жестом человека железа и крови, которого отвлекают в момент сосредоточенности:

– Оставь нас, женщина! Мы желаем быть одни. Пребывай на милом заднем фоне и сама себя поразвлекай. Почитай книжку. Займись акростихами. В атаку, малышок!

– Отец! – снова сказал Билл.

– Да, мой мальчик, да? В чем дело?

— Отец!

Арчи взял лежавший на столе том в алом переплете:

– Минуточку, старый стручок. Прости, что перебил тебя, но я уловил что-то не то. А сообразил, что именно, только сейчас. Твоя походка. Никуда не годится.

– Никуда не годится?

– Никуда не годится. Где тут глава об искусстве походки? Ага, вот! Слушай, милая старая душа. Впивай. «При ходьбе следует стремиться обрести покачивающиеся непринужденные движения от бедер. В правильной позе идущий как бы парит». А ты, старый стручок, абсолютно не парил. Ты прогалопировал, словно типчик, который влетает в железнодорожный буфет выпить чашку бульона, когда до отхода поезда остается две минуты. Чертовски важна эта галиматья с походкой, знаешь ли. Неверное начало – и где ты окажешься? Попробуй еще раз… Гораздо лучше! – Он обернулся к Люсиль: – Ты заметила, как он теперь парил? Абсолютно скользил по гребням, а?

Люсиль села в ожидании пояснений.

– Вы с Биллом думаете выступать на эстраде? – спросила она.

Арчи, пристально поизучав шурина, нашел еще материал для критики.

– «Уважающий себя и уверенный в себе человек, – читал он, – стоит прямо в непринужденной, естественной, грациозной позе. Пятки несколько расставлены, голова – прямо, глаза смотрят вперед горизонтально…» Смотри горизонтально, старина!.. «Плечи развернуты, руки естественно свисают по бокам, когда ничем не заняты…» Это значит, если он попробует тебе вдарить, то дозволяется прикрыться… «Грудь выпячена естественно, а живот…» Ну, это не для твоих ушей, Люсиль. Отодвинься подальше, чтобы не слышать. «Жи…» Ну, то, что я уже назвал… «…Слегка втянут и ни в коем случае не круглится». Все усек? Да, выглядишь ты неплохо. Так давай же, малышок, давай. Выдай толику Энергичного Голоса и Властного Тона… Ну, этот звучный, бархатный, впечатляющий как его там, про который мы столько слышим!

Билл устремил буравящий взгляд на зятя и сделал глубокий вдох.

– Отец! – сказал он. – Отец!

– Вам требуется обогатить реплики Билла, – взыскательно сказала Люсиль, – или ангажемента вам не получить.

– Отец!

– Я имею в виду, что сами по себе они вполне ничего, но начинают приедаться. Кроме того, один из вас должен задавать вопросы, а другой отвечать. Биллу надо сказать: «Кто была та дама, с которой я тебя видел под руку на улице?» Так, чтобы ты мог ответить: «Это была не дама. Это была моя жена». Уж тут я разбираюсь. Столько эстрадных комиков видела!

Билл расслабился. Перестал выпячивать грудь, втягивать живот и сблизил пятки.

– Лучше займемся этим, когда будем одни, – сказал он ледяным тоном. – Я не могу полностью выложиться.

– Но зачем тебе надо выкладываться? – спросила Люсиль.

– Ладненько! – сказал Арчи добродушно, сбрасывая свое суровое выражение, будто плащ. – Репетиция откладывается. Я просто тренировал старину Билла, – объяснил он, – чтобы привести его в надлежащую форму для беседы с милым старым родителем.

– А! – Голос Люсиль прозвучал, как голос узревшего свет во мраке. – Когда Билл вошел шагом кошки на горячих кирпичах, это всего лишь была Неотразимая Личность?

– Она самая.

– Ну, вы не можете меня упрекнуть за то, что я ее не распознала.

Арчи отечески погладил ее по голове.

– Чуть поменьше едкой критики, – сказал он. – В тот вечер Билл будет на абсолютной высоте. Если бы ты не вошла и не сбила его, он бы выдал что-нибудь сверхтип-топистое, полное властности, динамичных интонаций и прочего. Говорю тебе, свет души моей, старина Билл в полном ажуре. Он загнал неотразимую личность на дерево и заберет ее оттуда, когда придет час. В качестве его спонсора и тренера я убежден, что он обведет вашего папочку вокруг любого своего пальца. Абсолютно! И я не удивлюсь, если через пять минут добрый старый папуля не начнет прыгать сквозь обручи и служить на задних лапках в чаянии кусочка сахара.

– А меня так удивит. И очень.

– Ну, это потому, что ты не видела старину Билла в действии. Ты сорвала его выступление, прежде чем он успел разогреться.

– Не в том дело. Я считаю, что Билли, какой бы неотразимой ни стала его личность, не сумеет добиться от папы согласия на его брак с девушкой из хора по причине того, что случилось вчера ночью.

– Вчера ночью?

– Ну, ближе к утру. В три часа пополуночи. Сообщение на первой странице вечерних газет. Я захватила экземпляр для тебя, но вы были так заняты… Погляди! Вот!

Арчи схватил газету.

– Черт возьми!

– Так что? – спросил Билл раздраженно. – Перестань пучить глаза! Так какого дьявола…

— Вот послушай, старина!

НОЧНОЕ ВЕСЕЛЬЕ

ЖАРКАЯ СХВАТКА В ОТЕЛЕ «КОСМОПОЛИС»

ДЕТЕКТИВ ОТЕЛЯ СРАЖАЛСЯ ХРАБРО, НО ПАЛ ПОД ПЛЮХОЙ ПАУЛИНЫ

Обнаружился претендент на чемпионский титул Джека Демпси, и в век, когда женщины непрерывно прибирают к рукам все новые мужские занятия, наших читателей не удивит, что претендент этот принадлежит к полу, куда более смертельно опасному, чем мужской. Ее имя мисс Паулина Престон, и ее плюха засвидетельствована проклятием – многими проклятиями – Тимоти О’Нейла, известного ближайшим друзьям как Тупая Рожа, который выполняет сложные обязанности детектива в отеле «Космополис».

В три часа ночи ночной портье сообщил мистеру О’Нейлу, что обитатели всех номеров в радиусе слышимости от номера 618 звонят ему с жалобами на беспокойство, шум, громкие голоса, доносящиеся из указанного номера. Поэтому мистер О’Нейл направил свои стопы туда со ртом, набитым бутербродом с сыром (так как он ублажался ранним завтраком или поздним ужином), и с сердцем, исполненным преданности долгу. Он обнаружил там мисс Паулину Престон и мисс «Бобби» Сент-Клер из состава хора театра «Фривольность», принимавших у себя в номере нескольких друзей обоего пола. Они прекрасно проводили время, и в момент появлений мистера О’Нейла все общество со всей возможной выразительностью исполняло трогательную балладу «Есть место для меня на небесах, ведь мой малыш уж там».

Энергичный и компетентный блюститель порядка немедленно указал, что для них есть место на улице, и полицейский фургон уж там. Затем, будучи человеком не только слов, но и дела, начал собирать в охапку избранных гостей, чтобы лично сопроводить их в холод ночи. Вот тут-то мисс Престон и заняла центр сцены. Мистер О’Нейл утверждает, что она ударила его кирпичом, чугунным предметом и небоскребом «Зингера». Но как бы там ни было, ее усилий оказалось достаточно, чтобы вынудить его отступить и вызвать подкрепление, которое по прибытии арестовало ужинающих без различия возраста и пола.

В полицейском суде сегодня утром мисс Престон заявила, что она и ее друзья всего лишь тихо ужинали по-домашнему, а мистер О’Нейл – не джентльмен. Гости мужского пола назвали свои имена соответственно как Вудро Вильсон, Дэвид Ллойд-Джордж и Уильям Дж. Брайан. Предположительно, в эти сведения вкралась некоторая неточность. Мораль же такова: если вы предпочитаете бурное веселье тихому сну, останавливайтесь в отеле «Космополис».

Внимая этому эпическому повествованию, Билл, возможно, внутренне содрогался, но внешне он сохранил полную невозмутимость.

– Ну и что? – сказал он.

– Ну и что! – сказала Люсиль.

– Ну и что! – сказал Арчи. – Мой милый старый друг, это же просто означает, что все время, которое мы потратили на неотразимость твоей личности, было пущено на ветер. Абсолютно потрачено зря! С тем же успехом мы могли бы посвятить его руководству по вязанию свитеров.

– Не вижу почему, – стойко стоял на своем Билл.

Люсиль виновато обернулась к мужу:

– Не суди обо мне по нему, Арчи, дусик! Это не наследственное. В целом мы слывем вполне разумными. Но бедняжку Билла во младенчестве няня уронила, и он стукнулся об пол головой.

– Думаю, ты клонишь к тому, – сказал рассвирепевший Билл, – что из-за случившегося отец будет очень настроен против девушек, поющих в хоре?

– Абсолютно, старичок, как мне ни жаль. Следующий, кто произнесет слово «хористка» в присутствии милого старого родителя, рискнет головой. Говорю тебе, как мужчина мужчине, что сам бы я предпочел снова оказаться во Франции и выпрыгнуть из окопа, готовый к штыковому бою.

– Какая дурацкая чушь! Пусть Мейбл поет в хоре, но она совсем не такая, как эти.

– Бедный старичок Билл! – сказала Люсиль. – Мне очень жаль, но бесполезно закрывать глаза на факты. Ты прекрасно знаешь, что репутация отеля папе дороже всего на свете, а потому он взъярится на всех девушек мира, если они поют в хоре. И бесполезно его убеждать, что твоя Мейбл поет в хоре, но, так сказать, совсем не хористка.

– Чертовски точно выражено! – одобрил Арчи. – Ты абсолютно права. Девушка из хора, так сказать, для него – просто девушка из хора, так сказать, и ничего больше, если ты меня понимаешь.

– А теперь, – сказала Люсиль, – доказав дебильность плана, который ты состряпал вместе с моим бедным муженьком, преисполненным наилучших намерений, я одарю тебя словами надежды. Твой собственный первоначальный план – обеспечить твоей Мейбл роль в комедии – безусловно, самый лучший. И ты можешь это сделать. Я не обрушила бы на тебя скверную новость так внезапно, если бы не могла тебя утешить. Я только что повстречала Реджи ван Тайла. Он шел так, будто все заботы мира легли на его плечи, и сказал мне, что вкладывает почти все свои деньги в новый спектакль, репетиции которого начинаются немедленно. Реджи – твой старый друг. Тебе требуется просто навестить его и попросить, чтобы он использовал свое влияние в театре и обеспечил твоей Мейбл маленькую роль. Наверняка в пьесе есть горничная или еще кто-то с одной-двумя репликами, никакой важности не имеющими.

– Чудный планчик! – сказал Арчи. – Крайне здравый и сочный.

Черная туча не унеслась с нахмуренного чела Билла.

– Все это очень мило, – сказал Билл, – но вы же знаете, какой Реджи болтун. Он обаятельный идиот, но язык у него подвешен посреди рта и треплется с обоих концов. Я не хочу, чтобы весь Нью-Йорк узнал про мою помолвку и кто-нибудь поделился этой новостью с отцом, прежде чем я буду готов.

– Можешь не беспокоиться, – сказала Люсиль. – С ним поговорит Арчи, не упоминая твоего имени. Просто скажет, что есть девушка, для которой ему хочется получить роль. Ты ведь поговоришь с ним, ангельчик мой?

– Без вопросов, царица души моей!

– Вот и чудесно. Билл, дай Арчи ту фотографию Мейбл показать Реджи.

– Фотографию? – сказал Билл. – Какую фотографию? У меня их двадцать четыре.

Арчи нашел Реджи ван Тайла в выходящем на Пятую авеню эркере его клуба, где тот пребывал в мрачной задумчивости. Реджи, меланхоличный молодой человек, страдающий от элефантиаза наследственных капиталов, кроткий и сентиментальный по натуре, испытывал постоянные мучения от соприкосновений с корыстным миром, то и дело ранившим его чувствительное сердце, и Арчи стал ему дорог в первую очередь потому, что, постоянно сидя на финансовой мели, никогда не пытался брать у него взаймы. Реджи расстался бы с наличностью по первому требованию, а потому с восторгом обнаружил, что Арчи словно бы просто наслаждается его обществом без каких-либо задних мыслей. Он тепло относился к Арчи, так же к Люсиль, и их счастливый брак был для него неиссякаемым источником радости.

Реджи был глубоко сентиментален, хотел бы обитать в мире идеальных супружеских пар и самому составлять идеальную пару вкупе с какой-нибудь очаровательной и любящей девушкой. Но холодный факт оставался холодным фактом: сам он был холостяком, а почти все знакомые ему пары состояли из ветеранов и ветеранш нескольких разводов. Так что в кругу Реджи семейная жизнь Арчи и Люсиль сияла, как доброе дело в беспардонном мире. Она воодушевляла его. В минуты тяжкого отчаяния она возвращала ему угасающую веру в человеческую натуру.

Вот почему, когда Арчи, поздоровавшись с ним, опустился в соседнее кресло, а затем извлек из внутреннего кармана фотографию на редкость хорошенькой девушки и попросил устроить ей рольку в финансируемой им пьесе, Реджи был шокирован и разочарован. В этот день он пребывал в особенно сентиментальном настроении, и в тот момент, когда Арчи возник перед ним, тихо грезил о нежных руках, ласково обвивающих его воротник, о топотке маленьких ножек и всем прочем в том же духе. Он посмотрел на Арчи с глубоким упреком.

– Арчи! – Его голос дрожал из-за внезапно нахлынувших чувств. – Стоит ли оно того? Стоит ли оно того, старина? Подумай о бедной женушке, ждущей дома!

Арчи был полностью сбит с толку.

– Э, старый волчок? Какой еще бедной женушке?

– Подумай о ее вере в тебя, о доверии…

– Я что-то не совсем усекаю, старый стручок!

– Что сказала бы Люсиль, если бы она знала?

– Так она знает. Со всеми подробностями.

– Великий Боже! – вскричал Реджи. Он был потрясен до самого основания своего существа. Одно из его кредо основывалось на убеждении, что союз Арчи и Люсиль был абсолютно иным, чем браки, сшитые на живую нитку по нынешнему обычаю. Подобного тоскливого ощущения, что опоры Вселенной растрескались и расшатались и жизнь полностью лишена света и радости, он не испытывал с того достопамятного утра полтора года назад, когда небрежный камердинер отправил его на Пятую авеню без гетры на левом штиблете.

– Это Люсиль придумала, – объяснил Арчи и чуть было не упомянул о заинтересованности своего шурина в этом деле, но вовремя спохватился, вспомнив, как Билл не пожелал доверить свою тайну именно Реджи. – Дело обстоит так, старичок. Я с этой особой женского пола вообще не знаком, но она подруга Люсиль (свою совесть Арчи утешил мыслью, что она пусть сейчас и не подруга, должна стать ею в ближайшем будущем). И Люсиль хочет ей посодействовать. Она выступала на сцене в Англии, знаешь ли, содержа старую милую мамочку и давая образование маленькому братику, и вся прочая вредная чушь, знаешь ли. И вот теперь она приезжает в Америку, и Люсиль хочет, чтобы ты сплотился вокруг и запихнул ее в свой спектакль, и вообще поддерживал огонь в домашнем очаге, и так далее. Ну, так как же?

Реджи просиял от облегчения. Он ощущал то же, что ощутил в предыдущем случае, когда, откуда ни возьмись, подкатило такси, дав ему возможность укрыть обезгетренную ногу от посторонних взоров.

– А, понял! – сказал он. – Буду рад, старик. Очень рад.

– Сгодится самая маленькая роль. В твоей доле культурного развлечения, возможно, найдется горничная, которая шлендает там и сям, говоря «Слушаю, сударыня» и все такое прочее? Ну, так это самое оно. Чудненько. Я знал, что могу положиться на тебя, стариканчик. И позабочусь, чтобы Люсиль отправила ее по твоему адресу. Думается, она прирысит где-нибудь на днях. Ну, мне пора. Наше вам!

– С кисточкой, – сказал лаконичный Реджи.

Примерно неделю спустя Люсиль вошла в номер отеля «Космополис», служивший ей домашним очагом, и увидела, что Арчи отдыхает от дневных трудов на кушетке, покуривая освежающую сигарету. Арчи показалось, что настроение у его жены далеко не такое солнечное, как обычно. Он поцеловал ее, избавил от солнечного зонтика и безуспешно пытался побалансировать им на своем подбородке. Подобрав зонтик с пола и положив на стол, он увидел, что Люсиль смотрит на него с тихим отчаянием. Ее серые глаза потемнели.

– Эй, старушка, – сказал Арчи, – что приключилось?

Люсиль тоскливо вздохнула:

– Арчи, милый, ты знаешь какие-нибудь по-настоящему ругательные слова?

– Ну, – сказал Арчи, задумываясь, – дай припомнить. Во Франции я подхватил кое-какие достаточно смачные и доходчивые выражения. На протяжении всей моей военной карьеры было во мне что-то… какой-то неуловимый магнетизм, знаешь ли, и все такое прочее, что пробуждало в полковниках и типусах того же порядка немалую изобретательность. Я как бы вдохновлял их. Помню, один типус в больших чинах обращался ко мне целых десять минут и ни разу не повторился – что ни слово, то новинка. И даже тогда он, казалось, считал, что коснулся только самого краешка темы. Если на то пошло, то он сказал прямо, без обиняков и доверительно, что одними только словами воздать мне должное невозможно. Но зачем тебе?

– Затем, что я хочу облегчить свои чувства.

– Что-нибудь не так?

– Все не так. Я только что пила чай с Биллом и его Мейбл.

– О, а! – с интересом сказал Арчи. – И каков вердикт?

– Виновна! – сказала Люсиль. – И приговор, если бы он зависел от меня, был бы бессрочная высылка. – Она раздраженно стянула перчатки. – Какие все мужчины идиоты! Не ты, золото мое. Мне кажется, ты единственный не идиот среди всех мужчин на свете. И ты женился на симпатичной девушке, верно? Ты не кружил вокруг чучел с малиновыми волосами, не пялился на них так, что у тебя глаза лезли из орбит, как у бульдога, облизывающегося на косточку.

– Ну послушай! Неужели старина Билл выглядит таким бульдогом?

– Хуже!

Арчи коснулся некоторой неувязки.

– Минуточку, старушенция! Ты упомянула малиновые волосы. Но ведь старина Билл – в чрезвычайно милом монологе, который он произносил всякий раз, чуть мне стоило зазеваться и он успевал меня поймать, имел обыкновение воспевать ее волосы как каштановые.

– Теперь они не каштановые, а ярко-багряные. Боже мой, уж я-то знаю! Я смотрела на них весь день. Они меня ослепили. Если мне придется снова с ней встретиться, я прежде побываю у окулиста и запасусь темными очками, какие носят в Палм-Биче. – Некоторое время Люсиль молчала, вновь переживая эту трагедию. – Конечно, я не хочу сказать о ней ничего дурного.

– Да-да, конечно, нет!

– Но из всех жутких второсортных девиц, каких я когда-либо видела, она самая жуткая. У нее пунцовые волосы и поддельный оксфордский выговор. Она до того омерзительно утонченна, что слушать ее просто адская мука. Она хитрая, отвратная, склизкая, накрашенная, насквозь фальшивая вампирша! Она пошлячка! Она мерзавка! Она подлая интриганка!

– Ты совершенно права, что не говоришь о ней ничего дурного, – сказал Арчи одобрительно. – Создается впечатление, – продолжал он, – что доброго старого родителя подстерегает еще один удар. Его жизнь полна тяжких испытаний!

– Если Билл осмелится предъявить эту девицу папе, он рискует головой…

– Но ведь в этом же заключался замысел… план… хитрый ход, ведь так? Или ты полагаешь, есть шанс, что Билл может поугаснуть?

– Поугаснуть! Видел бы ты, как он на нее смотрел. Будто малыш, который расплющил нос о витрину кондитерской.

– Да, немножечко многовато.

Люсиль брыкнула ножку стола.

– Только подумать, – сказала она, – что в детстве я смотрела на Билла снизу вверх, как на кладезь мудрости. Я обхватывала его колени, любовалась его лицом и удивлялась тому, что кто-то может быть таким великолепным. – Она снова брыкнула ни в чем не повинный стол. – Имей я способность провидеть будущее, – с чувством добавила она, – я бы укусила его за лодыжку.

В следующие дни Арчи практически не соприкасался с Биллом и развитием его романа. Люсиль затрагивала эту тему, только когда первым заговаривал он, и давала ясно понять, что обсуждать свою будущую золовку у нее никакого желания нет. Мистер Брустер Старший, когда Арчи, тактично подготовляя его к надвигающейся катастрофе, осведомился у него, нравятся ли ему волосы красных оттенков, назвал его идиотом и велел убираться и допекать каких-нибудь других занятых людей. Единственным, кто мог бы держать его в курсе событий, был сам Билл, но опыт научил Арчи не искать встречь с ним. Роль наперсника молодого человека на первых этапах любви менее всего синекура, и у Арчи начинали слипаться веки при одной только мысли о задушевной беседе с шурином. Он коварно избегал своего сраженного любовью родственника, и у него болезненно екнуло сердце, когда в один прекрасный день, сидя за столиком гриль-бара отеля «Космополис», он оглянулся через плечо в ожидании официанта и увидел, что к нему решительным шагом приближается Билл в явном намерении разделить с ним трапезу.

Однако к его изумлению, Билл не разразился тут же своим коронным монологом. И вообще почти ничего не говорил. Он ел отбивную и, как показалось Арчи, старательно избегал его взгляда. Только когда они кончили насыщаться и закурили, он наконец облегчил душу.

– Арчи! – сказал он.

– Приветик, старикан, – сказал Арчи. – Ты все еще тут? А то я уже думал, что ты скончался или еще что-то в том же духе. Ты же разом побил обоих наших старых друзей – Молчаливого Майка и Безъязыкого Боба!

– Тут замолчишь!

– А именно?

Билл вновь погрузился в подобие сна наяву. Он мрачно хмурился, не замечая ничего вокруг. Арчи, потратив в ожидании ответа на свой вопрос вполне достаточно времени, нагнулся к шурину и легонько прикоснулся к его руке тлеющим кончиком своей сигары. Билл с воплем очнулся.

– А именно? – сказал Арчи.

– Что именно, а именно? – спросил Билл.

– Послушай, старикан! – возмутился Арчи. – Жизнь коротка, а время течет. Предлагаю покончить с прелиминариями. Ты намекнул, что тебя что-то гнетет, что-то тревожит старого стручка, и я жду услышать, что именно.

Билл немножко поиграл кофейной ложечкой.

– Я жутко вляпался, – сказал он наконец.

– В чем беда?

– Все из-за этой чертовой бабы!

Арчи заморгал:

– Что-о!

– Этой проклятой бабы!

Арчи не мог поверить ушам. Он приготовился – даже уже стиснул зубы – услышать эпитеты, которыми Билл начнет превозносить свою богиню. Но «эта проклятая баба» в их число никак не входила.

– Товарищ более зрелых моих лет, – сказал он, – давай разберемся. Говоря «эта проклятая баба», неужели ты в какой-то мере намекаешь…

– Само собой!

– Но, Уильям, старый стручок…

– Да знаю я, знаю, знаю! – раздраженно сказал Билл. – Тебя удивляет, что я так о ней отзываюсь?

– Самую чуточку. Возможно, просто чуточку. Когда я слышал тебя в последний раз, малышок, ты, помнится, говорил о ней как о подруге своей души и по крайней мере один раз, если я не запамятовал, назвал ее своей сумеречноволосой овечкой.

У Билла вырвался краткий вой.

– Так, значит, наблюдается что-то вроде спада спроса на сумеречноволосых овечек?

– Каким образом, – свирепо вопросил Билл, – девушка может быть сумеречноволосой овечкой, если волосы у нее ярко-алые?

– Чертовски трудно, – согласился Арчи.

— Люсиль тебе, конечно, об этом рассказывала?

– Слегка коснулась. Очень слегка. Эфирно, выражаясь образно.

Билл отбросил последние остатки сдержанности.

– Арчи, я дьявольски вляпался. Не знаю почему, но едва я ее увидел теперь… В Англии все почему-то выглядело совсем не так, хочу я сказать. – Он жадно глотнул воды со льдом. – Наверное, оттого, что рядом была Люсиль. Старушенция Лу – чистая порода до кончиков ногтей. Словно изобличила ее. Ну, как поглядеть на искусственный жемчуг рядом с настоящим жемчугом. И эти пунцовые волосы! Будто последняя капля. – Билл угрюмо помолчал. – Женщинам следовало бы запретить красить волосы под страхом тюрьмы. И особенно в красные тона. За каким дьяволом им это нужно?

– Не вини меня, старикан. Я тут ни при чем.

На лице Билла смущение смешивалось с досадой.

– Я чувствую себя последним подлецом. Все на свете готов отдать, лишь бы выпутаться из этой чертовой помолвки, а бедная девочка словно бы обожает меня с каждым днем сильнее.

– Откуда ты знаешь? – Арчи окинул шурина критическим взором. – Может быть, ее чувства тоже переменились. Очень даже возможно, что ее не устраивает цвет твоих волос. Как, к примеру, меня. Вот если бы ты выкрасился попунцовее…

– Заткнись! Мужчина же всегда знает, когда девушка обожает его.

– Отнюдь, малышок. Когда ты доживешь до моих лет…

– Я как раз твоих лет!

– И правда. Совсем забыл. Ну, если взглянуть на дело под другим углом, давай предположим, старый сын, что мисс Как Бишь Ее Там, вторая сторона…

– Прекрати! – внезапно перебил Билл. – Сюда идет Реджи.

– А?

– Сюда идет Реджи ван Тайл. Я не хочу, чтобы он услышал, как мы обсуждаем эту чертову западню.

Арчи поглядел через плечо и убедился в справедливости сказанного. Реджи лавировал между столиками в их направлении.

– Ну, он-то как будто всем доволен, – завистливо сказал Билл. – Что же, я рад, что хоть кто-то счастлив.

Он был абсолютно прав. Обычно Реджи ван Тайл бродил по ресторанным залам походкой лунатика. Теперь же он прямо-таки галопировал. Более того: обычно лицо Реджи дышало сонной печалью. Теперь же оно сияло улыбками и воодушевлением. Он подлетел к их столику, источая энтузиазм – развернув плечи, держа голову прямо, глядя вперед горизонтально, слегка выпятив грудь, ну, будто он проштудировал все полезные советы «Неотразимой Личности».

Арчи ничего не понимал. С Реджи явно что-то стряслось. Но что? Было бы нелепо предположить, что кто-то оставил ему солидный капитал, поскольку чуть ли не все солидные капиталы в мире были ему оставлены еще десять лет назад.

– Приветик, старый стручок, – сказал Арчи, когда новоприбывший, излучая доброжелательность и радость жизни, завис над их столиком подобно полуденному солнцу. – Мы как раз закончили. Но сплотись вокруг, и мы полюбуемся, как ты ешь. Чертовски увлекательно наблюдать, как старичок Реджи ест. Зачем ходить в зоопарк?

Реджи покачал головой:

– Извини, старина. Не могу. Меня ждут в «Ритце». Завернул сюда, потому что надеялся найти вас тут. Хотел, чтобы вы первыми услышали новость.

– Новость?

– Я самый счастливый человек на свете!

– Оно и видно, черт бы тебя побрал, – пробурчал Билл, потому что этот солнечный луч в человеческом облике неприятно дисгармонировал с серой мглой, в которую был погружен он сам.

– Я помолвлен!

– Мои поздравления, старый товарищ! – Арчи сердечно потряс его руку. – Черт возьми, как старый женатик, люблю, знаешь ли, когда вы, юнцы, остепеняетесь!

– Не знаю, как тебя благодарить, Арчи, старичок, – сказал Реджи пылко.

– Меня? Благодарить?

– Без тебя я бы с ней не познакомился. Ты ведь помнишь девушку, которую послал ко мне? Ты хотел, чтобы я устроил ей маленькую роль…

Он умолк в полном недоумении. Арчи испустил нечто среднее между хрипом и бульканьем, но звук этот абсолютно потонул в потрясенном вопле, донесшемся с другой стороны столика. Билл Брустер наклонился вперед, вздернув брови над выпученными глазами.

– Ты помолвлен с Мейбл Винчестер?!

– Да, прах меня побери! – сказал Реджи. – А ты с ней знаком?

Арчи опомнился первым.

– Шапочно, – сказал он. – Шапочно. Старина Билл знаком с ней шапочно, так сказать. Не очень близко, знаешь ли, но… как бы это выразить?

– Шапочно, – подсказал Билл.

– Вот именно. Шапочно.

– Чудесно! – сказал Реджи ван Тайл. – Почему бы тебе не поехать со мной в «Ритц» и не познакомиться с ней поближе?

Билл пробормотал что-то невнятное. И Арчи снова пришел на выручку:

– Сейчас Билл не может. У него свидание.

– Свидание? – сказал Билл.

– Свидание, – сказал Арчи. – Встреча, знаешь ли. Говоря точнее… ну… свидание.

– Но… э… поздравь ее от меня, – сказал Билл с глубокой искренностью.

– Большое спасибо, старик, – сказал Реджи.

– И скажи, что я в восторге, хорошо?

– Всенепременно.

– И не позабудь сказать именно так, хорошо? В восторге.

– В восторге.

– Вот-вот: в восторге.

Реджи взглянул на часы:

– Эгей! Надо бежать!

Билл с Арчи следили, как он прогалопировал за двери ресторана.

– Бедный старый Реджи! – сказал Билл чуть виновато.

– Не обязательно, – сказал Арчи. – То есть я хочу сказать, вкусы бывают разные, знаешь ли. Что одному отрада, другому отрава и наоборот.

– В этом что-то есть.

– Абсолютно! Ну, – сказал Арчи весомо, – это как будто тот самый, фигурально выражаясь, расчудесный, развеселый день во всем счастливом Новом Году, упомянутый поэтом Теннисоном. Да? Нет?

Билл глубоко вздохнул.

– Еще бы! – сказал он. – Мне бы хотелось как-нибудь это отметить.

– Верный дух! – сказал Арчи. – Абсолютно верный дух! Начни с того, что заплати за меня по счету!