Текст книги "Несокрушимый Арчи"

Глава 13
Смыкаясь вокруг Перси

Весь долгий день Арчи ошеломленно размышлял о том, с какой быстротой и нежданностью могут тучи затянуть ясное и голубое небо и как внезапно человек, уверенный, что его ноги крепко стоят на твердой земле, оказывается погруженным в липкое варево Судьбы. Он вспоминал – с обычной для подобных воспоминаний горечью, – что утром встал, не ведая забот, и его солнечное настроение не смущала даже мысль, что Люсиль ненадолго его покинет. Он распевал в ванной. Да, он щебетал, как распроклятая малиновка. А теперь…

Некоторые люди отмахнулись бы от горестей мистера Джорджа Бенхема как от не имеющих к ним никакого отношения, но Арчи был скроен из менее прочного материала. Пусть мистер Бенхем, если не считать того, что с ним было приятно поболтать и подзакусить в Hью-Йорке, и не имел никаких прав на помощь Арчи, этот факт на него не воздействовал. Видеть ближнего в беде Арчи было нестерпимо. С другой стороны, что, собственно, он мог сделать? Найти мисс Сильвертон и воззвать к ней – пусть даже не воркуя, – несомненно значит установить между ними определенную близость, каковая, нашептывал ему инстинкт, возможно, после возвращения Люсиль начнет сквозить в манере мисс Сильвертон, создавая впечатление именно той старой дружбы между ними, которая придает ситуации особую неловкость.

Все его существо страшилось протянуть мисс Сильвертон палец, который женский артистический темперамент с такой легкостью превращает в целую руку. И когда, собираясь войти в обеденный зал, он встретил ее в вестибюле и она, осияв его улыбкой, сообщила, что ее глаз вновь в совершенном порядке, Арчи рванулся вбок, будто испуганный мустанг в просторах прерии, отказался от намерения допекать метрдотеля в одном помещении с этой любезностью в облике женщины и, шатаясь, укрылся в курительной, где постарался заглушить аппетит с помощью бутербродов и кофе.

Кое-как скоротав время до одиннадцати часов, он отправился спать.

Номер, который ему и Люсиль отвела администрация, находился на втором этаже, приятно солнечный с утра, а по вечерам овеваемый прохладным и бодрящим благоуханием сосен. До этого дня Арчи наслаждался последней сигаретой на балконе, обращенном к лесу, но в тот вечер он был настолько душевно угнетен, что вознамерился лечь в постель, как только закрыл за собой дверь, и сразу же направился к гардеробу за пижамой.

Когда пижама не обнаружилась даже после второго осмотра, первой его мыслью было, что ничего другого и не следует ожидать в те дни, когда жизнь упрямо идет наперекосяк. Он в третий раз порылся в гардеробе уже с раздражением. Со всех крючков и плечиков свисали те или иные одежды Люсиль, а вот его пижамы не было. Он выдохнул еле слышное проклятие, готовясь к обстоятельной охоте на свою исчезнувшую собственность, но тут что-то в гардеробе привлекло его внимание и ввергло в недоумение.

Он готов был под присягой показать, что Люсиль никогда не носила бордового неглиже. И ведь она не раз объясняла ему, что не любит бордовый цвет. Он недоуменно нахмурился, и тут со стороны окна донеслось покашливание.

Арчи стремительно обернулся и подверг комнату такому же придирчивому осмотру, как перед тем гардероб. Но ничего не обнаружил. Дверь на балкон зияла во всю свою ширину. Балкон был подчеркнуто пуст.

– Уррф?

Тут уж ошибки быть не могло. Кашель раздался в непосредственной близости к балконной двери.

Ощущая покалывание у корней коротко подстриженных волос на затылке, Арчи осторожно прокрался через комнату. Дело оборачивалось чем-то потусторонним, и пока он на цыпочках приближался к балконной двери, старинные истории о привидениях, прочитанные в светлые минуты перед весело пылающим огнем в хорошо освещенной комнате, поочередно возникали у него в памяти. Его преследовало ощущение – точно так же, как главных типчиков в этих историях, – что в комнате он не один.

И он был в ней не один! В корзине за креслом, свернувшись, положив массивную нижнюю челюсть на переплетенные прутья, лежал великолепный бульдог.

– Уррф! – сказал бульдог.

– Бог мой! – сказал Арчи.

Наступила продолжительная пауза, в течение которой бульдог придирчиво смотрел на Арчи, а Арчи придирчиво смотрел на бульдога.

В обычных обстоятельствах Арчи относился к собакам с любовью. Как бы он ни торопился, но, повстречав на улице собаку, обязательно останавливался, чтобы представиться ей. В чужом доме он начинал с того, что собирал местное собачье население, валил его на спину – или на спины – и тыкал в ребра. Мальчиком он грезил о том, чтобы пойти в ветеринары, и, хотя годы заставили его свернуть с этого благого пути, он знал о собаках все – их достоинства, их привычки, их обычаи и как с ними обходиться в болезни и здравии. Короче говоря, он любил собак, и, произойди их встреча в более подходящей обстановке, без сомнения, не прошло бы и минуты, как он был бы уже в наипрекраснейших отношениях с этой псиной. Но при данном положении вещей он воздержался от братания и продолжал немо таращить глаза.

Потом его взор начал блуждать и столкнулся со следующими предметами: пушистым розовым халатиком, повешенным на спинку стула, абсолютно незнакомым чемоданом и – на бюро – с фотографией в серебряной рамке и запечатленным на ней корпулентным джентльменом во фраке. Ничего этого он никогда прежде не видел.

Много написано о чувствах скитальца, когда он возвращается в дом своего детства и видит, что дом этот изменился до неузнаваемости; однако поэты пренебрегли темой – несравненно более пронзительно-трогательной – о человеке, который поднимается в свой номер в отеле и видит, что там полным-полно чужих халатов и бульдогов.

Бульдоги! Сердце Арчи подскочило вбок и вверх по спирали, совершило два сальто-мортале и перестало биться. Жуткая правда, медленно пролагая себе путь сквозь бетон, наконец проникла ему в мозг. Он находился не просто в чьем-то чужом номере, да к тому же населенном женщиной. Он находился в номере мисс Веры Сильвертон.

Арчи ничего не понимал. Он побился бы об заклад на последний цент, который сумел бы занять у своего тестя, что не спутал цифры на двери. Тем не менее путаница все же произошла, и, хотя его интеллектуальные способности на этот момент практически отключились, у него все же достало ума сообразить, что ему приличествует удалиться.

Он прыгнул к двери, и в тот же миг ручка начала медленно поворачиваться.

Туман, окутавший мозг Арчи, мгновенно рассеялся. И в это мгновение быстрота его мыслей в сотни раз превзошла их обычное неторопливое течение. Счастливый шанс привел его в непосредственную близость к выключателю, он молниеносно его выключил, и все погрузилось во тьму. Затем он бесшумно растянулся на полу и заполз под кровать. Стук его головы обо что-то вроде ножки или иной опоры (если только краснодеревщик не привинтил ее там в шутку, на случай чего-нибудь подобного) совпал со скрипом открывающейся двери. Затем снова вспыхнул свет, и бульдог в углу испустил приветственное «вуф!».

– И как себя чувствует мамочкин бесценный ангелочек?

Правильно заключив, что слова эти обращены не к нему и правила хорошего тона не требуют от него ответа, Арчи прижался щекой к паркетинам и промолчал. Вопрос не повторился, но из угла донеслось сопение собаки, которую гладят по спине.

– Он подумал, что его мамочка упала мертвой и уже никогда не придет?

Чарующая картина, сотворенная этими словами, исполнила Арчи тоской по несбывшемуся, всегда особенно мучительной. Он все больше тяготился своей позой, не только духовно, но и физически: этой скрюченностью под кроватью на паркете, тверже которого он даже вообразить ничего не мог. К тому же выяснилось, что горничные отеля «Эрмитаж» использовали пространство под кроватями как хранилище пыли, которую сметали с ковра, и значительная часть ее теперь внедрялась ему в нос и в рот. Два жарких желания снедали Арчи в эту минуту: во-первых, убить мисс Сильвертон – и по возможности как можно болезненней, – а затем чихать, чихать, чихать всю оставшуюся ему жизнь.

После долгой паузы он услышал поскрипывание открываемого ящика и счел этот факт многообещающим. Как ветеран брака, он усмотрел в нем указание на то, что шпильки из волос вынуты. А теперь чертова баба, распустив волосы, смотрится в зеркало. Потом примется расчесывать их щеткой. Затем накрутит их на такие штучки. Отведем под это десять минут. Затем она ляжет в постель и погасит свет, а он, предоставив ей достаточно времени, чтобы уснуть покрепче, выползет наружу и ускачет. Сорока пяти минут хватит с запасом…

– Вылезай!

Арчи напрягся. На мгновение в его душе шевельнулась робкая надежда, что эта ремарка, как и предыдущие две, адресована псу.

– Вылезай из-под кровати, – приказал суровый голос. – И помедленней. У меня пистолет!

– Ну, я хочу сказать, знаете ли… – сказал Арчи умиротворяюще, выползая из своего логова, подобно черепахе, и улыбаясь настолько чарующе, насколько это по силам человеку, который только что стукнулся головой о ножку кровати. – Думается, это выглядит немножечко странновато, но…

– Чтоб меня приподняло и хлопнуло! — сказала мисс Сильвертон.

Суть, по мнению Арчи, была схвачена точно, а оценка ситуации отлично выражена.

– Что вы делаете у меня в номере?

– Ну, если уж на то пошло, знаете ли… я бы не стал упоминать, если бы в нашей беседе о том о сем вы не коснулись этой темы, – что вы делаете в моем?

– Вашем?

– Очевидно, произошел тот или иной ляп, но вчера вечером этот номер был моим, – сказал Арчи.

– Но портье сказал, что спросил вас, не будете ли вы против уступить его мне, и, по его словам, вы подтвердили, что да, это вас вполне устраивает. Я приезжаю сюда каждое лето, когда не работаю, и всегда останавливаюсь в этом номере.

– Черт побери! Теперь я вспомнил! Типчик действительно что-то вякал мне про номер, но я думал о чем-то другом, и до меня не дошло. Так, значит, он вякал про это, а?

Мисс Сильвертон нахмурилась. Кинорежиссер, поглядев на ее лицо, определил бы, что оно выражает разочарование.

– Ничего у меня не ладится в этом чертовом мире, – сказала она. – Когда я увидела, что из-под кровати торчит ваша нога, я подумала, что наконец-то подвернулась настоящая сенсация. Я просто с закрытыми глазами видела, как это будет выглядеть в газетах. На первой странице с фотографиями: «Бесстрашная Актриса Ловит Грабителя». Черт бы все побрал!

– Ужасно сожалею и все такое прочее, знаете ли.

– Мне прямо-таки необходимо что-нибудь этакое. У меня есть пресс-агент, и, не стану отрицать, ест он вволю, спит сладко, и у него хватает ума ровно настолько, чтобы получать деньги по ежемесячным чекам, не забывая, зачем, собственно, он пришел в банк. Но сверх этого, можете мне поверить, мира он не перевернет. Девушке с высокими устремлениями от него толку не больше, чем от прострела в пояснице. Уже три недели, как он не устроил для меня ни единой газетной строчки, а до этого не сумел придумать ничего умнее, чем сообщить, что за завтраком я всем фруктам предпочитаю яблоко. Что скажете?

– Препаршиво! – сказал Арчи.

– Я было подумала, что, против обыкновения, мой ангел-хранитель вернулся из отпуска и позаботился обо мне. «Звезда Сцены и Полуночный Вор», – тоскливо прошептала мисс Сильвертон. – «Роза Рампы Разит Разбойника».

– Немножко множко, – согласился Арчи сочувственно. – Ну, вам, наверное, хочется лечь спать и вся такая прочая чушь, так что я, пожалуй, поскакал, а? Приветик!

В завораживающих глазах мисс Сильвертон появился внезапный блеск.

– Погодите! Я вот подумала! – Тоскливой грусти как не бывало. Она вся сияла энергией. – Сядьте!

– Сесть?

– Конечно. Сядьте и согрейте кресло. Я кое-что придумала.

Арчи сел, как ему было указано. Из корзины под его локтем на него сосредоточенно взирал бульдог.

– Они вас знают в отеле?

– Знают меня? Ну, я прожил тут около недели…

– Я про то, знают ли они, кто вы? Знают ли, что вы добропорядочный человек и гражданин?

– Ну, если вопрос поставить так, полагаю, что не знают. Однако…

– Прекрасно! – одобрительно сказала мисс Сильвертон. – Тогда все в порядке. И можно продолжать.

– Продолжать?

– Да конечно же! Мне ведь надо только, чтобы это попало в газеты. А потом пусть выяснится, что произошла ошибка и вы вовсе не грабитель, охотящийся за моими драгоценностями. Мне все равно. И так и эдак – отличная сенсация. Не понимаю, как мне сразу в голову не пришло. Я тут страдаю, что вы не настоящий грабитель, а разницы никакой ведь нет. Мне просто надо выбежать в коридор, и закричать, и поднять весь отель на ноги, и они прибегут и сцапают вас, и я сообщу в газеты, и все будет чудесно.

Арчи взвился из кресла:

– Послушайте! А?!

– Что вас укусило? – заботливо осведомилась мисс Сильвертон. – Разве, по-вашему, это не планчик что надо?

– Что надо! Моя милая старушенция! Он жуть и ничего больше!

– Не вижу, чем он плох! – обиженно огрызнулась мисс Сильвертон. – Как только я дозвонюсь кому-нибудь в Нью-Йорке и сообщу о случившемся в газеты, вы сможете все объяснить, и вас отпустят. Вы же не откажетесь, как личное одолжение мне, провести денек-другой в тюремной камере? Да скорее всего у них тут и тюрьмы-то нет, и вас просто запрут в каком-нибудь номере. Десятилетний ребенок мог бы проделать это одной левой, – сказала мисс Сильвертон. – Шестилетний ребенок, – уточнила она.

– Но, черт дери… я имею в виду… то есть я хочу сказать… Я состою в браке!

– Да? – сказала мисс Сильвертон с вежливым, хотя и худосочным интересом. – Я сама состояла в браке. И не утверждаю, учтите, что это так уж плохо для тех, кому браки нравятся. Но достаточно попробовать – и хватит надолго. Мой первый муж, – продолжала она задумчиво, – постоянно путешествовал. Я дала ему две недели испытательного срока, а потом сказала, чтобы он отправлялся путешествовать. Ну, а мой второй муж, он ни с какой стороны не был джентльменом. Помню случай…

– Вы не уловили сути. Милой старой сути! Не улавливаете, и все. Если эта чертова история получит огласку, моя жена жутко расстроится.

Мисс Сильвертон смерила его взглядом страдальческого недоумения:

– Вы хотите сказать, что позволите такому пустячку помешать мне попасть на первую страницу всех газет – и с ФОТОГРАФИЯМИ?! Где ваша рыцарственность?

– Моя чертова рыцарственность тут ни при чем!

– К тому же ну и что, если она слегка обидится? Все быстро пройдет. Вы все уладите. Купите ей коробку шоколада. Не то чтобы сама я одобряла шоколад. Я всегда говорю: вкусно-то вкусно, но посмотрите, что он делает с бедрами! Даю вам честное слово, перестав есть шоколад, я потеряла одиннадцать унций за первую же неделю. Мой второй муж… нет, вру, это был третий – мой третий муж сказал… Э-эй! Это еще что? Куда вы?

– Вон отсюда, – сказал Арчи твердо. – Только вон.

В глазах мисс Сильвертон вспыхнул опасный огонь.

– Ну, хватит, – сказала она, поднимая пистолет. – Стойте, где стоите, не то я выстрелю!

– Ладненько.

– Я не шучу!

– Моя милая старая девочка, – сказал Арчи, – во время недавних неприятностей во Франции всякие субчики пуляли такими штуками в меня с утра до вечера и каждый день почти пять лет, а я вот здесь, а? Я хочу сказать, если я должен выбирать между тем, чтобы остаться здесь и быть сцапанным в вашем номере местными блюстителями порядка, и чтобы эта чертова история угодила в газеты, и чтобы это дошло до моей жены, так я скажу, если я должен выбирать…

– Пососите леденец и начните сначала! – посоветовала мисс Сильвертон.

– Ну, так я имею в виду, что скорее рискну получить пулю в лоб. А потому стреляйте, и удачи вам!

Мисс Сильвертон опустила пистолет, рухнула в кресло и облилась слезами.

– По-моему, вы самый черствый человек, которого я когда-либо знала! – прорыдала она. – Вы же прекрасно знаете, что от грохота мне станет дурно.

– В таком случае, – сказал Арчи с облегчением, – приветик, наше вам с кисточкой, покедова и всего-всего. Я пошел!

– Пошел! – энергично вскричала мисс Сильвертон, с поразительной быстротой оправляясь от своего полуобморока. – Он пошел, как бы не так! По-вашему, только потому, что я не чемпионка по стрельбе, так я беспомощна! Погодите! Перси!

– Меня зовут не Перси.

– Я этого и не говорю. Перси! Перси, скорей к мамочке!

Из-за кресла донеслось поскрипывание. Тяжелое тело плюхнулось на ковер. И на открытое пространство комнаты, ковыляя так, будто его суставы одеревенели от сна, громко сопя вздернутым носом, вышел великолепный бульдог. На открытом пространстве он выглядел даже внушительнее, чем в своей корзине.

– Стереги его, Перси! Умница, песик, стереги его! О Боже! Что с ним?

И с этими словами чувствительная женщина, испустив вопль, бросилась на пол вместе с бульдогом.

Перси, бесспорно, выглядел хуже некуда. Он словно еле-еле волочил ноги. Его спина странно изогнулась, а когда хозяйка прикоснулась к нему, он жалобно заскулил.

– Перси! Что, что с ним? Его нос просто обжигает!

Теперь, когда обе части вражеских сил были отвлечены, наступил момент для Арчи без лишнего шума покинуть комнату. Но ни разу с того самого дня, когда он, одиннадцатилетний, три мили нес в своих объятиях большого мокрого грязного терьера с поврежденной лапой, а затем сгрузил его на лучший диван в гостиной своей матушки, Арчи никогда не отворачивался от страдающей собаки.

– Он правда выглядит скверно, а?

– Он умирает! Ах, он умирает! Это чумка? Он никогда не болел чумкой.

Арчи оглядел страдальца серьезным оком знатока и покачал головой.

– Нет-нет, – сказал он. – Собаки с чумкой издают сиплые звуки.

– Но он же издает сиплые звуки!

– Нет, он издает сопящие звуки. Между сипением и сопением разница очень большая. Это вовсе не одно и то же. Я хочу сказать, когда они сипят – они сипят, а когда они сопят – они сопят. И в результате можно определить, что с ними. Если хотите знать мое мнение, – он провел рукой по спине бульдога, и Перси снова заскулил, – я знаю, что с ним такое.

– На репетиции его пнул ногой зверь в человеческом облике. По-вашему, у него какие-то внутренние повреждения?

– Это ревматизм, – сказал Арчи. – Милый старый ревматизм. Только и всего.

– Вы уверены?

– Абсолютно!

– Но что мне делать?

– Устройте ему хорошую горячую ванну, только вытрите насухо. Обязательно. Тогда он хорошо выспится, не чувствуя боли. А завтра с самого утра ему надо дать натриевую соль салициловой кислоты.

– Я этого ни за что не запомню.

– Я вам напишу. Давайте ему от десяти до двадцати гранов трижды в день в унции воды. И растирайте мазью.

– И он не умрет?

– Умрет! Да он доживет до ваших лет! Я хочу сказать…

– Дайте я вас расцелую! – сказала мисс Сильвертон эмоционально.

Арчи поспешно попятился:

– Нет, нет, абсолютно нет! Ничего подобного не требуется. Нет, право!

– Вы дусик.

– Да. То есть нет. Нет, нет, право же!

– Просто не знаю, что я могу сказать? Что я могу сказать?

– Спокойной ночи, – сказал Арчи.

– Если бы я могла что-нибудь для вас сделать! Не окажись вы тут, я бы сошла с ума.

В мозгу Арчи вспыхнула ослепительная идея.

– Вы правда хотели бы что-нибудь сделать?

– Все, что угодно!

– В таком случае я очень хочу, чтобы вы, такая милая нежная девочка, укатили бы утром в Нью-Йорк и начали снова репетировать.

Мисс Сильвертон покачала головой:

– Этого я не могу.

– Что же, ладненько! Но ведь это не такая уж большая просьба, а?

– Не такая большая! Я никогда не прощу этого зверя за то, что он пнул Перси ногой!

– Но послушайте, милая старая девочка! Вы все не так поняли. Да милый старый Бенхем сам мне говорил, что питает к Перси величайшее почтение и уважение и ни за что на свете не стал бы пинать его ногой. И знаете, это был не столько пинок, сколько толчок. Можно даже сказать, что он его чуть-чуть отодвинул. Дело в том, что в зале было чертовски темно, а он по той или иной причине пробирался между рядами – без сомнения, с наилучшими намерениями – и, к несчастью, ушиб большой палец левой ноги о бедного старого стручка.

– Так почему он так и не сказал?

– Насколько мне удалось понять, вы не предоставили ему такой возможности.

Мисс Сильвертон заколебалась.

– Не терплю возвращаться, раз уж я отказалась продолжать, – сказала она. – Проявить такую слабость!

– Да нисколько! Они встретят вас троекратным «ура» и сочтут в доску своей. Кроме того, вам же все равно нужно в Нью-Йорк. Показать Перси ветеринару, знаете ли.

– Конечно! Как вы всегда правы! – Мисс Сильвертон снова заколебалась. – А вы правда обрадуетесь, если я вернусь?

– Буду гулять по отелю и петь от восторга! Большой мой друг, Бенхем то есть, абсолютно свой старый стручок и крайне расстроен тем, что произошло. А кроме того, все эти типусы без работы – все эти самые и еще как их там!

– Ну, хорошо.

– Вы вернетесь?

– Да.

– Нет, вы правда тип-топ, дальше некуда! Абсолютно как бабушкин пирог! Расчудесно! Ну, пожалуй, я пожелаю вам доброй ночи.

– Доброй ночи. И огромное вам спасибо.

– Да нет, ну что вы.

Арчи направился к двери.

– Да, кстати.

– Да?

– На вашем месте я бы постарался успеть на самый ранний поезд. Видите ли… э… вам следует показать Перси ветеринару как можно скорее.

– Нет, вы правда предусматриваете решительно все, – сказала мисс Сильвертон.

– Да, – задумчиво сказал Арчи.