Текст книги "Псмит в Сити"

8. Дружественный туземец

– Первый принцип ведения войны, – на следующее утро объявил Псмит за завтраком, выкладывая на тарелку куски яичницы с беконом жестом средневекового монарха, оделяющего милостыней, – состоит в создании шайки, в заарканивании союзников, в обеспечении сотрудничества какого-нибудь дружественного туземца. Возможно, ты помнишь, что в Седли дружеское сотрудничество этого рекордного дурака, товарища Джеллико, отчасти помогло нам подавить в зародыше Спиллеровскую компанию. Нынешний кризис именно таков. Чем товарищ Джеллико был для нас в Седли, товарищ Росситер должен стать для нас в Сити. Мы должны сделать из этого типуса союзника. Стоит мне убедиться, что мы с ним, как родные братья, и он будет снисходительно и доброжелательно смотреть на малые промашки в моей работе, я смогу целиком посвятить свое внимание нравственному реформированию товарища Бикерсдайка, этого кровопийцы. Я смотрю на товарища Бикерсдайка, как на грязную личность самого последнего пошиба, и все, что я смогу сделать для преобразования его в достойного члена общества, будет сделано щедро и без ограничений. Еще капельку чая, товарищ Джексон?

– Нет, спасибо, – сказал Майк. – Отваливаю. Черт дери, Смит, эта твоя квартирка самое оно.

– Недурна, – признал Псмит, – недурна. В значительной степени не замусорена. Я выписал со старой усадьбы кое-какие художественные раритеты. Картины и прочее. Когда они разместятся, уюта это не убавит. А пока я потерплю. Мы – старые ветераны, мы, Псмиты. Дайте нам кров над головой, несколько удобных кресел, диван-другой, полдесятка подушек, сносную еду, и мы не зачахнем. Снова возвращаясь к товарищу Росситеру…

– Да, как насчет него? – сказал Майк. – Тебе, думается, придется попотеть, превращая его в дружественного туземца. С чего ты думаешь начать?

Псмит обратил на него благосклонный взор.

– Есть только один способ, – сказал он. – Помнишь дело товарища Аутвуда в Седли? Помнишь, как мы его обратали и стали ему, как два потерянных и вновь обретенных сына?

– Мы его умаслили, вступив в Археологическое общество.

– Абсолютно, – сказал Псмит. – У каждого человека есть свой конек. Соль в том, чтобы его обнаружить. Что до товарища Росситера, полагаю, это окажутся почтовые марки, сушеные морские водоросли, либо романы Холл-Кейна. Попробую установить сегодня. Несколько небрежных вопросов, и дело в шляпе. А теперь, не отправиться ли нам в хлопотливый улей? Если мы продолжаем состязаться за призы, будет неплохо стартовать без особого промедления.

В это утро Майку для начала предстояла проверка марок и сумм на мелкие расходы. Корпя над ними, он услышал, как Псмит благодушно беседует с мистером Росситером.

– Доброе утро, – сказал Псмит.

– Да-да, – ответил его начальник, ловко манипулируя письмами из пачки на конторке. – Беритесь за работу, Смит, у нас ее много.

– Разумеется. Я само нетерпение. Должен сказать, что в подобном заведении, находящемся в постоянном общении с дальними странами, у филателиста было бы много шансов пополнить свою коллекцию. Что до меня, то коллекционирование марок всегда было безумным увлечением. Я…

– У меня для подобного вздора времени нет, – сказал мистер Росситер. – Я порекомендовал бы вам, если вы намерены продвигаться, посвящать больше времени работе и меньше маркам.

– Приступлю немедленно. Опять-таки сушеные водоросли…

– Беритесь за работу, Смит.

Псмит возвратился к своей конторке.

– Это, – сказал он Майку, – вне сомнения, тяжкий удар, я вытянул пустой билет. Газеты пестрят шапками «Псмит в тупике». Я должен попробовать снова. А пока за работу. Работа! Развлечение философа и друг бедняка.

Утро тянулось медленно, без каких-либо происшествий. В двенадцать часов Майку пришлось пойти купить марок, а затем штемпелевать их в подвале, орудуя штемпелевальным прессом. Не слишком увлекательное занятие, в котором ему содействовал один из банковских рассыльных, каковой на протяжении «сеанса» тоном знатока рассуждал о розах. Розы были его коньком. Майк начал убеждаться, что Псмит не ошибается, полагая, что путь к сердцу любого человека лежит через его конек. В лице Уильяма, рассыльного, Майк обзавелся надежным другом, выказав интерес к розам и некоторые познания о них. Одновременно разговор этот сыграл роковую роль, вызвав острый рецидив тоски по родному дому. Тамошний розарий был одним из любимейших местопребываний Майка в летние дни. Контраст между розарием и подвалом Нового Азиатского банка, атмосфера которого меньше всего благоухала розами, был слишком резок. Он вылез из глубин с проштемпелеванными марками, горько негодуя на судьбу.

Псмита он нашел по-прежнему в тупике.

– Холл-Кейн, – сказал Псмит с горечью, – также ни к чему не привел. Я только что побывал у конторки товарища Росситера с довольно мозговитым экскурсом на тему достоинств «Вечного Города» указанного автора и был встречен Нетерпеливым Нахмуриванием, а не Радостным Взором. Он был в самом разгаре складывания довольно коварного столбца цифр, а мои рассуждения толкнули его под локоть. И вместо того, чтобы обаять этого человека, я утратил уже завоеванные позиции. Между товарищем Росситером и мной наблюдается некоторое охлаждение. Дальнейшие изыскания откладываются на после перерыва.

Утром Почтовый Отдел принимал визитеров. Представители отделов навещали его с письмами, и в том числе Баннистер. В тот момент мистер Росситер находился в кабинете управляющего.

– Ну, как вы осваиваетесь? – спросил Баннистер Майка.

– Да нормально, – ответил Майк.

– С Росситером пока еще никаких неприятностей?

– Да нет, не слишком.

– Еще не жаловался на вас Бикерсдайку?

– Нет.

– Прошу прощения, что прерываю беседу между старыми коллегами и друзьями, – вежливо вмешался Псмит, – но, подходя к моей конторке, я как будто услышал фамилию товарища Росситера?

Баннистер несколько растерялся. Майк представил их друг другу.

– Это Смит, – сказал он, – типус, с которым я учился в школе. А это Баннистер, который был тут до меня.

– В этом отделе? – осведомился Псмит.

– Да.

– В таком случае, товарищ Баннистер, вы тот, кого я искал. Ваши знания для нас бесценны. У меня нет сомнений, что в течение вашего пребывания в этом превосходно управляемом отделе вам представлялось множество удобных случаев наблюдать товарища Росситера.

– Еще бы! – со смехом сказал Баннистер. – Уж он об этом позаботился. То и дело выскакивал и обругивал меня за что-нибудь.

– Товарищу Росситеру свойственна некоторая неусидчивость, – согласился Псмит. – О чем вы чаще всего с ним беседовали?

– О чем я с ним беседовал?

– Вот-вот. В упомянутых вами разговорах, как вы развлекали, забавляли товарища Росситера?

– Никак. Говорил он один.

Псмит поправил галстук и разочарованно прищелкнул языком.

– Весьма прискорбно, – вздохнул он, приглаживая волосы. – Видите ли, товарищ Баннистер, вопрос стоит так. В процессе исполнения моих профессиональных обязанностей я прихожу в постоянное соприкосновение с товарищем Росситером.

– Да уж, – сказал Баннистер.

– В этих случаях я часто не могу найти увлекательной темы для разговора. Он с легкостью и без передышки, как, очевидно, происходило и с вами, ведет свою сторону диалога. Мои промашки обеспечивают ему достаточно материала для спича. Я же, наоборот, нем. Мне нечего сказать.

– Сдается, для вас это чуточку непривычно, а?

– Быть может, – сказал Псмит, – быть может. С другой стороны, сколь такое положение вещей ни отдохновительно для меня, оно не дает мне возможности возбудить интерес товарища Росситера и завоевать его уважение.

– Смит хотел бы узнать, – сказал Майк, – нет ли у Росситера какого-нибудь конька. Он думает, что в таком случае сумел бы использовать это, чтобы поладить с ним.

Псмит, слушавший с благосклонным интересом, с каким любящий отец слушает, как его дитя что-то лепечет гостю, подтвердил, что дело обстоит именно так.

– Товарищ Джексон, – сказал он, – изложил ситуацию с обычной своей восхитительной точностью. Суть в двух словах сводится к следующему. Нет ли у товарища Росситера какого-нибудь известного вам конька? Бирюльки, игра на духовых инструментах, Ближневосточный вопрос. Я испытывал его марками, которыми он как глава Почтового Отдела, казалось бы, обязан увлекаться, и сушеными водорослями вдобавок, и Холл-Кейном, но имею честь отрапортовать о полном провале. Этот человек словно бы обходится без удовольствий. Чем он занимается по окончании дневных трудов? Должно же что-то питать этот гигантский мозг.

– Не знаю, – сказал Баннистер. – Разве что футбол. Один раз я видел, как он смотрел матч «Челси». Я еще удивился.

– Футбол, – задумчиво сказал Псмит, – футбол. Отнюдь не чешуйчатая идейка. Думается, товарищ Баннистер, вы саданули гвоздь точно по шляпке. Он привержен какой-нибудь конкретной команде? То есть не доводилось ли вам слышать, как в промежутках между служебными заботами он брыкает конторку с воплем «Вперед Земледельцы!» или «Наддайте им, Пенсионеры!» или что-то вроде? Минуточку! – Псмит поднял ладонь. – Я приведу в действие мой шерлокхолмовский метод. Какой была вторая команда в состязании нынешних гладиаторов, на котором вы усмотрели товарища Росситера?

– «Манчестер Юнайтед».

– И товарищ Росситер, сказал бы я, был манчестерцем?

– По-моему, да.

– Тогда я готов побиться об заклад на скромную сумму, что он помешан на «Манчестер Юнайтед». Мой дорогой Холмс, но как… Элементарно, мой дорогой Как Бишь, элементарно. Но вот грядет и сам парнишка.

Мистер Росситер как раз свернул в центральный проход из боковой двери и, заметив беседующую компанию в Почтовом Отделе, кинулся туда. Баннистер ретировался.

– Право же, Смит, – сказал мистер Росситер, – вы как будто все время заняты болтовней. В первый раз я посмотрел на это сквозь пальцы, поскольку не хотел навлекать на вас неприятности, когда вы только поступили сюда, но, право же, это не может продолжаться. Я обязан принять меры.

Псмит поднял ладонь.

– Вина была моя, – сказал он с мужественной откровенностью. – Абсолютно моя. Баннистер пришел чисто профессионально вручить письмо товарищу Джексону. Я вовлек его в разговор на тему футбольной лиги, и как раз пытался изменить его убеждение, будто самая лучшая команда «Ньюкасл Юнайтед», когда прибыли вы.

– Просто неслыханно, – сказал мистер Росситер, – что вы тратите время банка таким образом. Банк платит вам за работу, а не за разговоры о профессиональном футболе.

– Именно так, именно так, – прожурчал Псмит.

– В этом отделе слишком много болтовни.

– Боюсь, вы правы.

– Неслыханно.

– Моя собственная точка зрения, – сказал Псмит, – сводилась к тому, что «Манчестер Юнайтед» – несравненно лучшая из команд, выступающих перед публикой.

– Беритесь за работу, Смит.

Мистер Росситер прошествовал к своей конторке и сел за нее, будто о чем-то задумавшись.

– Смит, – сказал он по истечении пяти минут.

Псмит соскользнул с табурета и почтительно приблизился к нему.

– Баннистер дурак, – подвел итог мистер Росситер.

– Именно так я и подумал, – сказал Псмит.

– Все нынешние команды не годятся «Манчестер Юнайтед» и в подметки.

– Абсолютно то, что я сказал товарищу Баннистеру.

– Да-да, вы в этом разбираетесь.

– Многие годы, – сказал Псмит, – изучение профессионального футбола служило мне отдохновением.

– Но у нас нет времени обсуждать это сейчас.

– Разумеется, сэр. Работа прежде всего.

– В какое-нибудь другое время, когда…

– Мы менее заняты. Именно так.

Псмит вернулся на свой табурет.

– Боюсь, – сказал он Майку, берясь за работу, – что в отношении дружбы и уважения со стороны товарища Росситера, я в какой-то мере подложил товарищу Баннистеру свинью, но во имя благого дела. Думается, победа за нами. Полчаса штудирования «Кто есть кто в футболе», установления некоторых элементарных фактов касательно «Манчестер Юнайтед» и, думается, наш дружественный туземец на крючке. А теперь вновь за работу. Работа – конек трудяги и ужас лентяя.

9. Преследование мистера Бикерсдайка

Что-либо сродни поспешности и опрометчивости было глубоко чуждо тактике Псмита. Он обладал терпением – главным талантом успешного полководца. Он занимался обеспечиванием своего тыла, прежде чем перейти в наступление. И прошло две недели, прежде чем он обратил свои усилия на воспитание мистера Бикерсдайка. На протяжении этих двух недель он в промежутках между работой завлекательно рассуждал на тему профессионального футбола вообще и «Манчестер Юнайтед» в частности. Овладеть этой темой особых трудностей не составляет, если заняться ею всерьез, а Псмит не жалел усилий. Футбольные очерки вечерних газет не отличает сдержанность, когда речь идет об игроках, и Псмит усваивал каждую подробность с усердной доскональностью прилежного студента. К концу двух недель он знал, что предпочитает есть на завтрак Дж. Тернбулл, какое белье носит Сэнди Тернбулл, и кто, по мнению Мередита, сейчас ведущий политик Англии. Эти факты, сообщаемые мистеру Росситеру и обсуждаемые с ним, быстро продвигали закрепление сердечного согласия. На восьмой день мистер Росситер согласился разделить дневную трапезу со Старым Итонцем. На десятый приглашение исходило от него. К концу двух недель колыхание белых крыл Мира над Почтовым Отделом поднимало настоящий сквозняк. В согласие это был включен и Майк, якобы состоящий в дальнем родстве с Моджером, голкипером.

– Так что теперь, – сказал Псмит, вдумчиво полируя монокль, – думается мне, мы можем считать себя достаточно свободными, чтобы заняться товарищем Бикерсдайком. Наш ясноглазый почти манчестерский дружок теперь не более способен выдать нас начальству, чем если бы мы были братьями Тернбулл. Мы для него два собственных форварда.

Клуб, которому принадлежали Псмит и мистер Бикерсдайк, славился твердостью политических взглядов, превосходной кухней и мрамором парадной лестницы, приводящим на память сыр «горгонзола». Мир слагается из самых разных индивидов, и потребовалось около четырех тысяч их, чтобы сложиться в клуб «Старейших консерваторов». Если быть абсолютно точными, число его членов равнялось трем тысячам семистам восемнадцати.

Мистеру Бикерсдайку всю неделю чудилось, будто они исчерпываются одним.

В методах Псмита не было ни тени грубости или перегибов. Заурядный человек, вознамерившись преследовать сочлена своего клуба, уж конечно, уцепился бы за первую возможность вовлечь его в разговор. Только не Псмит. В первый раз он встретил Бикерсдайка в клубе на лестнице как-то вечером после обеда. Великий человек, на опыте убедившись в превосходности кухни, упомянутой выше, спускался по ступенькам парадной лестницы в мире со всеми людьми, когда заметил высокого молодого человека в «безупречном вечернем костюме», столь во вкусе авторш светских романов, который устремлял на него сквозь монокль сверлящий взор. Перехватив его взгляд, высокий молодой человек чуть улыбнулся, кивнул дружески, но снисходительно, и поднялся по лестнице в библиотеку. Мистер Бикерсдайк устремился на поиски официанта.

Едва Псмит расположился в библиотеке с романом, как туда вошел официант и направился к нему.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Вы член этого клуба?

Псмит порылся в кармане, достал монокль и сквозь него исследовал официанта пуговицу за пуговицей.

– Я Псмит, – сказал он просто.

– Член, сэр?

– Всемерно член, – сказал Псмит. – Конечно же вы участвовали во всеобщем ликовании, поднявшемся, когда было возвещено, что я избран? Но, быть может, вы были слишком заняты, чтобы его заметить. Если так, я вас уважаю. Я тоже работяга. Труженик, а не камбала. Шипучка, а не ломоть жирного пудинга. Да, я член этого клуба. Не передадите ли вы мистеру Бикерсдайку, что я очень сожалею, но я был выбран и уплатил, как вступительный взнос, так и прочие.

– Благодарю вас, сэр.

Официант спустился по лестнице и нашел мистера Бикерсдайка в нижней курительной.

– Джентльмен говорит, что он состоит в членах, сэр.

– Хм, – сказал управляющий банком. – Кофе, бенедиктин и сигару.

– Слушаю, сэр.

На следующий день мистер Бикерсдайк повстречал Псмита в клубе трижды, а на следующий день – семь раз. И всякий раз улыбка последнего была дружественной, но снисходительной. Мистер Бикерсдайк занервничал.

На четвертый раз Псмит произнес свою первую фразу. Управляющий в углу читал вечернюю газету, когда Псмит грациозно опустился в кресло рядом с ним, заставив его оторваться от газеты.

– А дожди проходят стороной, – сказал Псмит.

Судя по выражению лица мистера Бикерсдайка он пожалел, что его служащий не последовал примеру дождей, но ничего не сказал.

Псмит подозвал официанта.

– Не принесете ли вы мне чашечку кофе? – сказал он. – А для вас? – осведомился он у Бикерсдайка.

– Ничего, – пробурчал управляющий.

– И ничего мистеру Бикерсдайку.

Официант удалился. Мистер Бикерсдайк с головой ушел в газету.

– Согласно моей утренней газете, – благодушно сказал Псмит, – на следующей неделе вы выступите на митинге в кеннингфордской мэрии. Я приду послушать вас. Политически, боюсь, мы в некоторых аспектах расходимся, поскольку я склонен принять точку зрения социалистов, но, тем не менее, я выслушаю ваши перлы с превеликим интересом, с превеликим интересом.

Газета зашуршала, но никакого ответа из-за нее не последовало.

– Нынче утром я получил весточку от отца, – продолжал Псмит.

Мистер Бикерсдайк опустил газету и свирепо на него уставился.

– Я не желаю ничего слушать про вашего отца, – отрезал он.

Удивление и огорчение омрачили лицо Псмита.

– Как! – вскричал он. – Не хотите же вы сказать, что между моим отцом и вами возникла отчужденность? Я удручен настолько, что не могу выразить это словами. Зная, а я это знаю безоговорочно, какое величайшее уважение мой отец питает к вашим великим талантам, я могу только предположить наличие какого-то недоразумения. Быть может, если вы разрешите мне выступить посредником…

Мистер Бикерсдайк положил газету и вышел из курительной.

Четверть часа спустя Псмит обнаружил его в карточном салоне, сел рядом с ним и принялся с безмолвным интересом следить за его игрой. Мистер Бикерсдайк и в лучшие моменты не очень большой мастер бриджа, был настолько выведен из равновесия этой слежкой, что в решающей партии сделал ренонс, и роббер остался за его противниками с очень внушительным превосходством в счете. Псмит сочувственно прищелкнул языком.

Благородная сдержанность не отличает манеры картежников клуба «Старейших консерваторов» в подобных случаях. Партнер мистера Бикерсдайка не принял постигшее его бедствие с мужественным смирением и незамедлительно подал голос. Расплавленной лавой хлынули «да как, черт побери!» и «почему, черт побери!». Мистер Бикерсдайк сидел и закипал в безмолвии. Псмит сопровождал извержение сочувственными пощелкиваниями языка.

Мистер Бикерсдайк утратил тот контроль над собой, который надлежит иметь каждому члену любого клуба. Он обернулся к Псмиту с бешеным фырканьем.

– Как я могу сосредоточиться на игре, когда вы сидите тут и пялитесь на меня, как… как…

– Я сожалею, – сказал Псмит со всей серьезностью, – если мой взгляд с какой-либо стороны не дотягивает до вашего представления об идеальном взгляде, но я взываю к этим джентльменам. Мог ли я следить за игрой более тихо?

– Разумеется, нет, – горячо сказал обездоленный партнер. – Ни у кого не может быть ни малейших претензий к вашему поведению. Причина – в полнейшей бестолковости. Казалось бы, в таком клубе можно ожидать, что ваш партнер проявит элементарное…

Но мистер Бикерсдайк уже исчез. Он бесшумно унесся, как гонимый ветром снег.

Псмит занял его место за столом.

– В какой-то мере нервно возбудимый субъект, мистер Бикерсдайк, сказал бы я, – заметил он.

– В какой-то мере он чертов проклятый идиот! – поправил Псмита недавний партнер управляющего банком. – Хорошо хоть, что он проиграл столько же, сколько и я. Небольшое, но утешение.

Вернувшись в квартиру, Псмит обнаружил, что Майк все еще отсутствует. В начале вечера Майк отправился в Мюзик-холл, дабы освежить голову после дневных трудов. Когда он вернулся, Псмит сидел в кресле, закинув ноги на каминную полку, умиротворенно размышляя о Жизни.

– Ну? – сказал Майк.

– Ну? А Мюзик-холл? Хорошие танцорки?

– Очень даже. А как Бикерсдайк?

Лицо Псмита омрачила скорбь.

– Не могу разобраться в товарище Бикерсдайке, – сказал он. – Казалось бы, человек должен обрадоваться при виде сына старого друга. Отнюдь. Возможно, я несправедлив к товарищу Б., но почти готов сказать, что мое присутствие в клубе «Старейших консерваторов» сегодня вечером допекло его. В его манере не было никакой дружелюбности. На мой взгляд, он был почти готов изобразить человека с клубящейся изо рта пеной. Я прилагал все усилия, дабы развлечь его. В ответ он покинул комнату. Я последовал за ним в карточный салон и наблюдал его весьма поразительную и мозговитую тактику в бридже, а он обвинил меня в том, что из-за меня сделал ренонс. Прелюбопытнейшая личность наш товарищ Бикерсдайк. Но изгоним его из наших мыслей. До меня дошли слухи, – переменил тему Псмит, – что можно получить недурственный ужин в забавной старомодной харчевне под названием «Савой». Не сопроводишь ли меня туда с целью обновления тканей? Было бы опрометчиво не проследить эти слухи до их источника и не установить истину.