Текст книги "Крестовые походы"

6
Конец королевства

Саладин входит в легенду

Когда Саладин вошел в большие ворота Акры, одна бедная христианка, у которой отобрали сына, бросилась к ногам султана и стала жаловаться на то, что вооруженные люди забрали ее дитя Властитель придержал лошадь и выслушал жалобу женщины, затем поставил ногу на шею животного и сказал эмирам, что не сдвинется с этого места и даже не войдет в завоеванный юрод, пока не найдут сына этой женщины; эмиры, которые ею окружали, исполнили его повеление, и ребенок был возвращен матери на глазах победителя

Деяния киприотов

Битва при Хаттине была больше, чем просто военным поражением это был окончательный крах западной колонизации. Предводители франков одним рискованным шагом уничтожили все результаты мудрой и настойчивой политики Несчастье было непоправимо еще и потому, что на христианской территории не оставалось ни единого защитника, способного противостоять мусульманскому нашествию: «Чтобы собрать армию в тысячу двести рыцарей и примерно двадцать тысяч пехотинцев, которые отправились сражаться к Хаттину, пришлось созвать гарнизоны всех крепостей, и последние в большинстве своем оказались не в состоянии сопротивляться, когда на них напали войска Саладина» (К. Кохер).

Армия-победительница стала наступать на цитадель, с осады которой и началась эпопея, завершившаяся катастрофой при Хаттине. Узнав о поражении, графиня Триполи предложила Саладину сдать крепость. Последний, радуясь, что ему удалось сэкономить время, позволил ей капитулировать на неожиданных условиях: «Она вышла вместе со своим имуществом, экипажами, слугами – как мужчинами, так и женщинами, – а затем, целая и невредимая, сохранив все, чем владела и обладала, направилась в Триполи» (Книга двух садов). С этого дня все стали ждать, что мусульманская армия пойдет к Иерусалиму, мистической цели, о которой говорили предсказатели и пропагандисты джихада. Паника охватила жителей города; съестные припасы подходили к концу, для обороны не хватало людей, к тому же беженцы – женщины, дети и старики – печальными толпами потянулись в город. Чтобы их прокормить, можно было рассчитывать лишь на поспешно собранные стада, принадлежащие городу и небольшим соседним поселениям; но это была всего лишь ничтожная отсрочка перед лицом все продолжавшего прибывать потока беженцев. Эти испуганные люди, христиане Иудеи и Самарии, решили найти убежище за стенами Святого города. Они тоже верили в мистическую роль Иерусалима, первой ступени, с которой начнется воплощение на земле царствия Троицы. Отсутствие защитников мало их заботило: достаточно было и стен, поскольку Христос отправит сонмы ангелов, чтобы защитить «Его народ», укрывающийся в «Его» святом городе. Самые сознательные горожане уже искали «военачальника», которому можно было поручить оборону, когда очень кстати появился один барон, уцелевший в битве при Хаттине, поскольку участвовал в безнадежной атаке графа Триполи. Бальян II д'Ибелен прибыл в Иерусалим, чтобы увезти в безопасное место свою супругу, королеву Марию Комнину, вдову короля Амори. Барону не удалось уехать, потому что жители города, не сговариваясь, выбрали его повелителем города, и каждый спешил принести ему феодальный оммаж. Итак, битва при Хаттине свела на нет все права и привилегии Гвидо де Лузиньяна: стремясь к независимости, он потерял королевство. В Иерусалиме никто не смел даже вспоминать о существовании этого опорочившего себя короля, а его супругу, капризную королеву Сибиллу, по-прежнему живущую во дворце в центре города, даже не стали спрашивать мнения по поводу избрания Бальяна II д'Ибелена!

Для защиты города в распоряжении сеньора добелена было всего лишь… два рыцаря! Дабы укрепить свое смехотворное войско, он посвятил в рыцари не только всех сыновей крестоносцев, которым исполнилось пятнадцать лет, но и большое число горожан. А чтобы наполнить окончательно опустевшую казну, Бальян II д'Ибелен приказал расплавить серебряные украшения из храма Гроба Господня; из этого серебра были отчеканены монеты, которые пошли на снаряжение для его неподготовленных войск.

В это время Саладин двигался к Акре. Он рассчитывал отрезать франков Сиро-Палестины от их основных портов, куда могло прибыть ожидаемое подкрепление с Запада. Акра со своей внушительной оборонительной системой была способна долго выдерживать натиск, что как раз дало бы время подойти подкреплению, но мужество оставило его: у потомка графов Эдесских, который, как мы уже видели, овладел городом, уже не было прежней энергии первопроходца и завоевателя, что сопутствовала воинам первого крестового похода. С появлением мусульманского отряда Жослен III де Куртене договорился о капитуляции, и войска вступили в город 9 июля 1187 г. «Султан даровал им жизнь и позволил выбирать – оставаться в городе или же покинуть его; тем, кто готовился к тому, что их самих убьют, а жен и детей уведут в рабство, обещали сохранить и жизнь и все имущество. Тем, кто пожелал уйти, было дано несколько дней, и они воспользовались этой отсрочкой. Затем ворота города открылись, чтобы впустить стражников, и тогда все бедняки, занявшие город, смогли разбогатеть, так как жители в страхе и беспорядке бежали, бросив все, чем владели в своих домах, убежденные, что спасая жизнь, они сохраняют самое главное. После того, как армия вошла внутрь, каждый солдат смог поставить свое копье возле дома и пустить на выпас свое стадо [т. е. стать хозяином жилища]. Мы овладели всеми домами, покинутыми прежними владельцами и всем, что в них находилось» (Книга двух садов).

Хронист Ибн аль-Асир, быть может, больше близок к истине, когда констатирует, что богатства франков были столь велики, что они просто не могли забрать все с собой: «Торговцы, хранившие там многочисленные товары, покинули город из-за экономической разрухи. Поэтому не было никого, кто бы мог потребовать вернуть его богатство. Саладин и его сын Аль-Афдал раздали все своим спутникам». Но в «Книге двух садов» Имад ад-Дин сожалеет о бессмысленной растрате сокровищ Акки: «Если бы мы позаботились о том, чтобы сохранить всю эту добычу, собрать все эти припасы, наполнить казну разнообразными ценными предметами, то у нас были бы запасы на черный день, пригодившиеся бы нам для дальнейших успешных завоеваний. Но вожделение и алчность захлестнули эти зеленые луга». Мусульманская хроника ничего не говорит о важном, хоть и бесполезном всплеске чувства собственного достоинства среди жителей: простолюдины Акры отказались сдать город, восстали против своего недостойного правителя и попытались захватить крепость, чтобы оказать сопротивление. Подручные Жослена де Куртене восстановили порядок, таким образом, заставив их выполнить условия капитуляции. Если не считать недостойного убийства христиан христианами на глазах врагов, единственным результатом мятежа были несколько сожженных домов.

Едва Акра была захвачена, как в порт вошел пизанский флот; он привез из Константинополя войска Конрада Монферратского, дяди почившего наследного принца молодого Балдуина V. Увидев мусульман на пристанях и берегу, прибывшие осознали масштабы катастрофы. Отсутствие ветра вынудило пизанцев бросить якорь в открытом море; чтобы выиграть время, они вступили в переговоры с сыном Саладина, правителем Акры. Очень кстати подувший попутный ветер позволил христианам уйти до появления египетских галер и укрыться в Тире, который, как они знали, принадлежал латинянам. Конрад Монферратский взял на себя заботу об его обороне, но только после того, как его признали законным правителем города и всех близлежащих земель. «Он смог улучшить положение Тира, вернуть мужество поверженным неверным, зрение демонам ослепшим и пребывающим в смятении. Он отправил послания пиратам, живущим на островах, призвал их на помощь, затем доверил своим людям охрану и оборону креста, воззвал к нему, прося помощи и поддержки. Обосновавшись в Тире, он укрепил город и собрал вокруг себя разбежавшихся франков. До этого времени жители страны, которая только что капитулировала, находились под покровительством султана, но как только убежищем христиан стал Тир, они стали стекаться туда из всех побежденных городов, они приходили со смятенным сердцем, упавшие духом, раненые. Тир, бывший до этого дня малолюдным, наполнился жителями; будучи ослабленным, он обрел новые силы, будучи больным – выздоровел, поверженным, – вновь поднялся. Однако нас это не заботило; мы отложили завоевание этого города, дали ему отсрочку, возможность вздохнуть свободнее; поскольку до этого момента он был легкой жертвой, ему дали возможность еще немного посопротивляться. Перед нами стояла куда более благородная цель: завоевать Иерусалим, насладиться самой блистательной из всех побед» (Книга двух садов). Для того, кто хоть немного умеет читать между строк, очевидно, что хронист сожалеет о допущенной мусульманами стратегической ошибке, заключавшейся в том, что они оставили христианам место на побережье Сахеля, где те могли обосноваться. Действительно, благодаря правлению энергичного маркграфа, Тир стал играть роль базы, откуда христиане пытались отвоевать утраченные земли; но победители мешкали, пожиная плоды победы при Хаттине. Яффа и весь юг Палестины были захвачены египетскими войсками под командованием Аль-Адила, брата Саладина. Крепости Самарии и Галилеи пали по очереди, иногда даже до появления отрядов регулярной кавалерии: мусульмане, платившие дань – а это был целый класс крестьян, которых душил налогами их франкский повелитель, – узнав о победе при Хаттине, подняли восстание. Впрочем, большинство латинских поселенцев, как светских, так и церковных правителей, бежали, как только их восставшие подданные примкнули к авангарду армии Саладина. Страна пустела!

В это время Саладину пришлось лично явиться к крепости Тибнина (Торона), чтобы покорить ее. Затем он повел поход против Тира, но, столкнувшись с непреклонностью маркграфа, не стал добиваться победы и продолжил захватывать франкские портовые крепости: Сарепта (Сарафанд) и Сидон (Сайетта) сдались без боя 29 июля, Бейрут, который защищали торговцы и ремесленники, смог продержаться очень немного и был взят 6 августа 1187 г. После этого Саладин отправился к Джебайлю, чей правитель Гуго III Эмбриачи, схваченный во время падения Тивериады, томился в темнице Дамаска. Его привели к стенам крепости, и он приказал гарнизону сдаться: последний повиновался, и феодал обрел свободу.

Итак, Акра, Сидон, Бейрут и Джебайл были завоеваны за несколько дней. Курдский государь чувствовал, что ему нужно без промедления двигаться к Святому городу. Однако он захотел завершить операцию, которая разобщила бы сирийских франков, взяв Аскалон, большой южный порт Сиро-Палестины и одну из самых важных франкских застав между Сирией и Египтом. Чтобы ускорить осаду, которая могла затянуться, Саладин приказал привезти из Дамаска царственного пленника Гвидо де Лузиньяна, пообещав ему свободу, если тот сможет убедить гарнизон и горожан в том, что сопротивление бесполезно. Недостойный король посоветовал тем, кого еще считал своими подданными, сдаться победителю. Ответом на его длинную речь были оскорбления и насмешки: «Жители Аскалона отвечали ему самым нелестным образом и обращались к нему так, что невыносимо было слышать их слова» (Ибн аль-Acup). Саладин отослал Гвидо обратно в тюрьму и начал осаду. Гарнизон и жители Аскалона не уронили честь христиан: и когда после яростного сопротивления они вынуждены были сдаться, мусульманский повелитель позволил им сделать это на необыкновенно мягких условиях – они могли свободно выйти из города, взяв все движимое имущество (5 сентября 1187 г.).

Если Саладину не удалось взять Аскалон, используя Гвидо как заложника, то совсем иначе дело обстояло с крепостями, находящимися в руках тамплиеров. Великий магистр ордена Жирар де Ридфор, попавший в плен при Хаттине и необъяснимым образом избежавший расправы, постигшей остальных монахов, приказал тамплиерам Газы и других крепостей на южной границе не оказывать сопротивления. К великой радости мусульманской армии они покинули крепости и отступили. Трусость и растерянность великого магистра ляжет в основу обвинений, которые будут много позднее выдвигаться в знаменитом процессе против тамплиеров. Быть может, великий магистр отрекся от своей чести, а затем и от веры, чтобы сохранить свою жизнь?

Завоевав Аскалон, Саладин, наконец, приказал наступать на Иерусалим. Между делом он предложил жителям Святого града сдаться на условиях, подобных тем, что приняли большие порты королевства. Жители, которыми руководил Бальян д'Ибелен, отвергли его предложение, предпочтя «войну». Осада началась 20 сентября 1187 г.: «Султан стал на западе Святого города в воскресенье 10 Раджаба. В городе находились шестьдесят тысяч франкских воинов, рыцарей и пехотинцев, сражавшихся с мечом и луком в руках. Они рисковали жизнями под градом стрел, смотрели смерти в лицо и говорили: «Один из нас будет сражаться против десяти, а десять наших – против двух сотен; перед храмом Воскресения [так мусульманские хронисты называли Гроб Господень; название сохранилось в капитуляциях, заключенных между Францией и Оттоманской Портой] битва будет ужасной; мы спасем его ценой своей жизни». В течение пяти дней султан объезжал внешнюю стену города и послал своих храбрых воинов на штурм. Он обнаружил с северной стороны место, показавшееся, ему удобным для нападения – это была широкая площадка, откуда все прекрасно было видно и слышно и которая позволила бы саперам, если бы они там устроились, легко делать свое дело. Поэтому он перенес свой лагерь к северной стороне в пятницу 20 Раджаба [25 сентября]. Утро субботы ознаменовалось беспрепятственной установкой всех катапульт напротив стен. Ежедневно франкские рыцари, за которыми с тревогой следили собравшиеся осажденные жители, выходили за пределы стен: они являлись перед мусульманами, вызывали их на бой и ударами копий преграждали путь на стены. Правоверные атаковали их и смешивали свою кровь с кровью неверных… Пробиваясь сквозь клубы пыли, мусульмане добрались до рвов и перешли их. Затем они собрались в отряды, атаковали стену, подкопали ее и укрепили опорами, потом наполнили образовавшееся пространство гатью и подожгли. Веря в обещание, которое Бог дал тем, кто поражает врагов, они храбро сражались. Враг был подавлен; стена рухнула в месте подкопа, что создало трудности для противника и устранило их для нас. Доведенные до крайности, осажденные собрались вместе и держали совет. Они признали, что им не оставалось ничего другого, как просить пощады, поскольку они находились на полностью разрушенной и поверженной земле. Они выпустили нескольких предводителей, чтобы те просили сохранить всем жизнь, но Султан отказал им в этом, так как был решительно настроен продолжать сражение до полного уничтожения горожан. „Я хочу, – сказал он, – поступить с Иерусалимом так же, как с ним обошлись христиане, когда забрали его у мусульман девяносто один год назад. Они залили его кровью и не дали ему ни минуты передышки. Я зарежу всех мужчин и уведу в рабство всех женщин". Тогда сын Бальяна вышел из города, чтобы просить Султана помиловать население. Но султан ответил ему формальным отказом и поставил еще более жесткие условия. „Нет, – сказал он, – мира не будет, я не сохраню ваши жизни; мы желаем, чтобы ваше поражение было полным и окончательным. Завтра силой оружия мы станем властвовать над вами, для всех это будет означать либо смерть, либо рабство; мы прольем кровь ваших мужчин, мы заставим служить нам ваших детей и женщин". Поскольку султан отказался смягчить условия, они сначала стали унижаться и умолять его, а затем предупредили его об опасности слишком поспешного уничтожения людей. „Если мы отчаялись получить пощаду, – сказал он, – если, не имея возможности рассчитывать на вашу милость, мы должны страшиться вашей власти, если мы будем побеждены и для нас не останется ни милости, ни счастья, ни мира, ни согласия, ни перемирия, ни спасения, ни благорасположения, ни щедрости, мы пойдем навстречу смерти; это будет кровавая и отчаянная битва, мы отдадим свои жизни ради гибели. Мы предпочтем броситься в огонь, чем терпеть бедствия и позор. За одну рану каждый из нас нанесет десять. Мы сожжем наши дома, мы разрушим Собор… мы завалим все Силоамские фонтаны, испортим водоемы, обрушим дозорные башни. У нас находится пять тысяч мусульманских пленников, богатых и бедных, старых и молодых; мы начнем резать и убивать их. Лучше мы уничтожим наше имущество, чем отдадим его вам. Лучше мы сами зарежем наших детей, чем предадим их в ваши руки. Вам не останется ни одного пленника, все ваши усилия окажутся тщетными. Погибнет все – женщины и дети, все живое и неживое! Какая вам от этого польза? Вы потеряете все, что рассчитывали заполучить как добычу, ожидание успеха часто порождает разочарование. Единственное, что может предотвратить все эти беды – это мир". Султан посоветовался со своими приближенными, которые сказали ему следующее: „Самым мудрым будет посчитать их нашими пленниками, они сами последуют за нами. Обрушим на их головы позор капитуляции, и пусть все – повелители и подданные покорятся этому". После уговоров и увиливаний, совещаний, отправления делегаций, просьб с одной стороны и ходатайств с другой, наконец, мы пришли к соглашению, что нам заплатят выкуп, который устроил бы всех и стал бы залогом безопасности. Они нам заплатили некую сумму за свою жизнь и свое имущество и получили свободу для всех – мужчин, женщин и детей. Но было условлено, что если кто-нибудь в течение сорока дней откажется от долга или не сможет его выплатить, то он будет уведен в рабство и на законном основании покорится нашей власти. Выкуп был назначен в десять динаров за мужчину, пять динаров за женщину и два динара за ребенка, неважно мальчика или девочку. Сын Бальяна, патриарх, магистры орденов тамплиеров и госпитальеров поручились за выполнение этих требований. Бальян отдал тридцать тысяч динаров за выкуп бедняков. Те, кто сами себя выкупили, смогли в безопасности выйти из своих жилищ, чтобы никогда уже туда не вернуться» (Книга двух садов). Город был сдан в пятницу 2 октября. Население его превышало сто тысяч человек. Шестнадцать тысяч бедняков не были выкуплены, Бальян, несмотря на все усилия, не смог заставить два военно-монашеских ордена дать денег на их выкуп.

Выход христиан начался сразу же после того, как мусульманские наблюдатели получили выкуп. Саладин освободил пятьсот бедняков-христиан, внеся требуемую сумму из собственных денег, а его брат Аль-Адил выкупил еще тысячу этих несчастных. Разумеется, большинство христиан, что предпочли остаться в Иерусалиме, были местными, исповедовали христианство восточного образца, следуя традиции, они всегда легко привыкали к мусульманскому правлению. Именно они провернули самое выгодное дело за все время осады: они спешили купить у франков наибольшую часть их земельных владений! Все выкупленные христиане были помещены в лагерь перед Иерусалимом; последний охранялся днем и ночью мамлюками из личной охраны властителя, так как он опасался неконтролируемых действий разбойничьих отрядов. Построив три отряда – первый защищали тамплиеры, второй – госпитальеры, а третий – сам Бальян д'Ибелен, он приказал им отправиться в ту часть Сахеля (Тир и Триполи), что еще находилась под властью их собратьев по вере. Мусульманская конница сопровождала побежденных: именем властителя она приказывала крестьянам обеспечить их безопасность и пропитание и защищала от воинов джихада, которые рыскали по окрестностям. Дойдя до христианской территории, мусульманские воины повернули назад. Те спасшиеся, что ехали верхом (т. е. богатые люди) пришпорили лошадей и вскоре были в Тире или Триполи. Простолюдины продолжили путь пешком и вскоре были ограблены сеньором Энфе (Нефина). Жалкая кучка людей дошла до Триполи, который для начала закрыл перед ними ворота. Они были открыты через несколько часов, чтобы выпустить конницу, она окончательно обобрала несчастных беженцев, которым мусульмане снисходительно оставили их имущество. Те, кто пытался сопротивляться, были убиты, и жалкая колонна дошла до земель Антиохии, где наконец-то нашла приют!

Печальная участь жителей Иерусалима не являлась чем-то из ряда вон выходящим, поскольку подобная судьба чуть было не постигла жителей Аскалона. Направленные поначалу в дельту Нила, они провели зиму в Александрии под защитой наместников Саладина. В марте 1187 г. им было приказано погрузиться на тридцать шесть христианских кораблей, стоявших на рейде; их капитаны (пизанцы, генуэзцы и венецианцы) хотели взять на борт только богатых, способных заплатить за переезд, и категорически отказывались пускать на корабль бедняков. Кади большого торгового города пригрозил им, что не разрешит им сняться с якоря и даже конфискует все их суда. Угрозы возымели действие, но они решили высадить этих несчастных на первом же необитаемом острове, если только им не удастся продать их как рабов! Кади вынудил их дать обещание, что они доставят всех пассажиров на христианскую землю, не причинив им никакого зла; он пригрозил им жестокой расправой над ними самими или над жителями их поселений, если они нанесут хоть малейший ущерб бедным жителям Аскалона, которых взял под свое покровительство сам Саладин. Сверх того египетские власти должны были обеспечить пропитание людей во время путешествия!

Эти события неоспоримо доказывают, что франкская эпопея в Леванте была закончена и что разобщенное западное христианство XIII в. было не способно повторить подвиг «великого похода». Начиная с третьего по восьмой крестовый поход, отчаянные военные действия Запада закончились – и какой ценой – восстановлением всего лишь одного несамостоятельного латинского государства, занявшего клочок побережья. И это новое государство крестоносцев, над которым будут властвовать соперничающие торговые республики, на самом деле станет только портом на их службе. Подводя итог, мы приведем высказывание Рене Груссе, крупного специалиста по истории крестовых походов: «Торговые отношения затрагивали только судовладельцев Пизы, Генуи, Венеции, а также Барселоны или Марселя, и они интересовались латинским Востоком лишь как местом проведения своих финансовых операций».

Франки были изгнаны из Палестины, но у них оставались еще две крепости в Галилее: крепость тамплиеров Сафед сдалась только в декабре 1188 г., а госпитальеры из Бовуара продержались до января 1189 г. После взятия Иерусалима Саладин вернулся к своему исходному плану: он желал отобрать у христиан все прибрежные базы, чтобы воспрепятствовать прибытию подкрепления по морю. Поэтому он снова собрал армию и зимой 1187–1188 гг. выступил на Тир. Он понимал, что должен, не мешкая, овладеть этой крепостью, где концентрировались силы франков. Но маркграф Монферратский, не колеблясь, разрушил перешеек, соединявший старый полуостровной город с побережьем. Несмотря на значительность задействованных войск и несмотря на помощь галерного флота египтян, Саладин ничего не смог поделать с городом, который защищали как его место расположение, так и стены. Мы располагаем описанием Тира, датируемым несколькими годами до происходящих событий: «Да поразит его Аллах! Это город, чья способность обороняться стала общеизвестной: он никогда не сдается, покорный и послушный, на милость нападающего, и франки укрываются в нем от превратностей судьбы; они сделали его опорой своей безопасности. Его улицы и общественные места чище, чем в Акке, его жители в своем неверии имеют более мягкий нрав, их поведение и отношение к мусульманам-чужеземцам более благосклонно, характер их весьма любезен. Их жилища велики и просторны. Жизнь мусульман там легка и спокойна. Акра намного больше, тираничнее и более поклоняется идолам. Нет ничего более необычного, чем-то, что можно рассказать об укреплении и оборонительной способности Тира'. Город довольствуется двумя воротами, одни расположены со стороны суши, другие – со стороны моря, которое окружает его везде, кроме одной стороны. С суши можно подойти, лишь миновав три или четыре потерны, каждая из которых окружена высокими башнями. Ворота, что на море, – это узкий пролив между двумя высокими башнями, через который можно попасть в гавань. Ни один город не имеет более выгодного расположения, как этот. Стены окружают его с трех сторон, а с четвертой он закрыт стеной, скрепленной известковым раствором. Возле этой стены бросают якорь суда. Между двумя башнями висит огромная цепь, которая будучи натянута, не позволяет кораблям ни входить ни выходить. Они могут свободно проходить в гавань только когда эта цепь снята. В порту есть стража и часовые, и никто не может ни войти, ни выйти, чтобы не быть замеченным. Гавань восхищает своей красотой. Тот порт, что в Акке, разумеется, схож с ним по расположению и форме, но в нем нет таких больших кораблей, что стоят на рейде, тогда как маленькие суда легко туда проходят. Порт Тира более красив, более внушителен и более многолюден» (Ибн Джубайр, Странствия).

2 января 1188 г. мусульманская армия отступила, но она еще вернется несколько месяцев спустя. В мае Саладин подошел к Краку и провел целый месяц перед мощной крепостью госпитальеров, но не начинал штурма, что в действительности оказалось бесполезным. Хорошо подготовленная операция против Тортосы чуть было не принесла ему эту крепость: нижний город, покинутый жителями, был разграблен и сожжен, цитадель тоже была взята, но донжон продолжал сопротивляться; его защитники, тамплиеры, провизия для которых регулярно доставлялась с расположенного неподалеку острова Руад, вынудили завоевателя Иерусалима отступить. Отойдя на север, мусульманская армия достигла земель Антиохии. Против неприступной прибрежной крепости Маргаб не было предпринято никаких действий, тем более, что ее гарнизон, состоящий из монахов-госпитальеров, только что получил подкрепление со стороны сицилийского флота. Поэтому мусульмане только прошли перед крепостью, но сразу же после этого трудного перехода они взяли Банияе, Джебайл и, наконец, Латтакию (бывшую Лаодикею византийцев и Ла Лиш крестоносцев), порт, за который так сражались Боэмунд и Танкред. Латинская власть обеспечила процветание этому городу, – а мусульманское завоевание неотвратимо привело его в упадок. Сами мусульманские хронисты сожалеют о его разграблении: «Я видел прежнюю Латтакию, это был богатый город с красивыми зданиями; повсюду были дома из обтесанного камня, крытые галереи с прочными сводами, ни один дом не обходился без сада, рядом находились фруктовые деревья, большие рынки, повсюду было светло, везде был здоровый воздух. Но наша армия разрушила это благоденствие и уничтожила это великолепие. Наши эмиры, захватив прекрасный мрамор, приказали перевезти его в свои дворцы в Сирию. Они^ уничтожили красоту зданий и стерли их блеск» (Книга двух садов).

От морского побережья княжества Антиохийского мусульманская армия двинулась к приграничным крепостям, ключам к оборонительной системе нормандского государства. Сайун (замок Саон) героически сопротивлялся, но был взят благодаря граду метательных снарядов, выпущенных катапультами из Алеппо, которые князь Аль-Захир привез отцу. Крепость Бюрзей, слывшая неприступной, пала 23 августа 1188 г. Дело было не только в том, что княжество Антиохийское никак не пыталось защитить свои земли, но и в том, что Саладину помогала необычная шпионка, открывавшая ему все планы и намерения христиан: правящая княгиня Антиохийская (супруга Боэмунда III), кокетливо заигрывавшая с великим победителем! Окружив столицу Оронта, мусульмане осадили Трапезак (сегодня находится в Турции, недалеко от дороги между Антиохией и Марашем). Одержав новую победу, они подошли к Баграсу, крепости, охранявшей въезд в Сирию через Киликийские ворота. После того, как она сдалась, Саладин приказал разрушить ее. Чтобы достойно завершить джихад, ему оставалось лишь овладеть столицей нормандского княжества, первым завоеванием крестоносцев на сирийской земле; но армия Хаттина, уставшая и нагруженная добычей, требовала отдыха. Самыми нетерпеливыми были турки из Мосула и Дьярбакира. Поэтому властитель распустил армию: в конце концов, Антиохия представляла собой созревший плод, который он сможет сорвать, когда только пожелает! Добавим, что он обязан этой передышкой своей шпионке.

Когда латинская политическая система начала рушиться, словно карточный домик, франкские гарнизоны, оказавшиеся в центре мусульманского моря, все же продолжали сопротивляться. Две большие крепости Трансиордании отбивали все нападения египетских отрядов, но отныне их героизм был бесполезен: ни одна христианская армия больше не поспешит им на помощь из Иерусалима! Когда силы и припасы истощились, героические защитники наконец сдали доверенные им крепости: Керак – в декабре 1188 г., а Монреаль только в июне 1189 г.

Саладин довел священное дело джихада до конца: «В течение девяноста лет Божья земля взывала к мусульманским правителям, которые оставались глухи к ее мольбам. Именно тогда появился Саладин, ответивший на ее призыв!» (Книга двух садов).

Сахель вернулся к исламу: блестящее завоевание прибрежных городов ослепило поэтов и предсказателей, увидевших в этом руку Всевышнего: «За полмесяца он с корнем вырвал неверие, очистил города и поселения… До сего дня ни один правитель не мог поразить франков» (Книга двух садов). Небольшие христианские анклавы – Тир, Триполи, Антиохия, две крепости Крак и Маргаб, а также остров Руад, казалось, падут сами без особых усилий. Религия Магомета была восстановлена во всем своем величии, а церкви крестоносцев переданы тем, кто исповедовал Коран (впрочем, большинство из них до прихода латинян являлось мечетями). Но самым важным для мусульманской веры было то, что в ее лоно вернулся священный город Иерусалим, который по-арабски назывался просто Эль-Кудс, «Святой». Отныне Саладин был абсолютным героем мусульманского мира, он вернул ему почитаемые здания Харам аль-Шарифа: Собор Скалы и мечеть Аль-Аксу. Следы пребывания христиан были уничтожены, а внутреннее убранство вымыто розовой водой. Триумф ислама ознаменовался тем, что победитель, войдя в город, сбросил большой позолоченный крест, который латиняне установили на вершине Собора Скалы. Свидетелями этого зрелища стала не только вся мусульманская армия, но и франкские жители, изгнанные из города. «Когда крест упал, все видевшие это – как франки, так и мусульмане – издали громкий возглас. Мусульмане кричали: „Аллах велик!" Франки испускали вопли страдания. Поднялся такой крик, что от него задрожала земля» (Ибн аль-Асир).