Текст книги "Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945"

В два часа Геббельс истерично кричит по радио, что все солдаты и фольксштурм, которые должны защищать столицу германского рейха, уже заняли предписанные им позиции и готовы начать сражаться, как только покажутся русские танки и пехота. Заводская охрана должна позаботиться о внешней и внутренней безопасности на предприятиях, провокаторов или враждебно настроенных иностранцев следует немедленно арестовать или «обезвредить»! О каких-либо враждебных выступлениях, пусть даже со стороны одного человека, речь не идет. «Каждый дом, на котором вывесят белый флаг, – это бацилла чумы, – кричит маленький доктор, – и его ждет то обращение, которого он заслуживает». Настоятельное требование момента заключается в том, что следует сражаться до последней возможности.

Геббельс уже давно охрип от постоянного крика. Он уже не владеет аудиторией так, как раньше, и среди иностранных журналистов в Берлине бытует мнение, что до решающей битвы за германскую столицу дело не дойдет. Баррикады, сооруженные из булыжников и всякого металлического хлама, ржавых автомобилей и дырявых ванн, не внушают доверия, и мы не можем себе представить, что они станут серьезным препятствием для тяжелых танков Сталина. (Было много и очень серьезных оборонительных сооружений. – Ред.) Через два, три дня все закончится, говорим мы. От самых различных источников все мы уже слышали, что фольксштурм не будет сражаться и что коммунисты, конечно, будут приветствовать русских как освободителей. И только некоторые качают своими умными головами и говорят, что неистовство Красной армии вызовет у немцев отчаяние, так что жар самой битвы разожжет гигантский пожар. <…>

В пресс-клубе на Лейпцигерплац полнейший развал. В рабочих кабинетах царит хаос из бумаг, битого стекла, стульев и столов, одним словом, ужасный беспорядок. И все это покрыто толстым слоем известковой пыли. Никакой охраны на входе. Никакой цензуры. Все разваливается. Создается впечатление, что все пресс-службы в Берлине прекратили свою деятельность. <…> Уже сейчас [21 апреля] нужно говорить о Берлине как об осажденном городе: насколько мы знаем, русские взяли под свой контроль все важнейшие магистрали, ведущие из города. Каким-то чудом проходят телефонные звонки из Стокгольма и Копенгагена, и отдельные счастливчики имеют возможность послать домой сенсационные телеграммы – никто не беспокоится о цензуре, ведь все разваливается. Слушайте, слушайте, говорят они в конце разговора, слушайте канонаду в Берлине! Мы слышим, мы слышим, отвечают взволнованные голоса из Стокгольма и Копенгагена».

С военной точки зрения у крепости Берлин мало шансов долго противостоять Красной армии, этому грозному противнику, имеющему подавляющее преимущество в живой силе и технике.

«Число и сила формирований, оборонявших в эти апрельские дни столицу германского рейха, когда моторизованные соединения советских маршалов Рокоссовского, Жукова и Конева с каждым часом приближались к Берлину, были настолько незначительными, что это даже трудно себе представить. Наряду с местными артиллерийскими и зенитными частями оборона города включала в себя дежурные подразделения, личный состав военных училищ, части ландесшютце, подразделения заводской и почтовой охраны, временно сформированные батальоны истребителей танков, подразделения войск СС и общих СС, а также боевые отряды фольксштурма и гитлерюгенда.

Берлинский оборонительный район был разделен на восемь секторов, обозначенных буквами от «А» до «Н».

Каждый сектор подчинялся коменданту сектора с полномочиями командира дивизии. Вдоль окраин столицы рейха проходила первая оборонительная линия. За ней, на несколько километров в глубь города, оборону дополнял второй оборонительный рубеж. Внутри города кольцевая городская железная дорога была определена как следующая оборонительная зона. За ней следовало так называемое «внутреннее оборонительное кольцо», границами которого служили Ландвер-канал и Шпре. Сектор Вильгельмштрассе – рейхсканцелярия получил название «Цитадель».

Несомненно, основу обороны составляла артиллерия. Она состояла из легких и тяжелых батарей, которые были объединены в слабые полки. В отдельных секторах артиллерию использовали в основном в составе артиллерийских полков. Почти все орудия были иностранного производства, а следовательно, и запас боеприпасов был ограничен. К тому же артиллерия была почти неподвижна, так как в полках не было даже ни одного тягача.

Гораздо лучше обстояли дела с противовоздушной обороной. 1-я Берлинская зенитная дивизия под командованием генерал-майора Отто фон Зюдова уже много лет входила в систему противовоздушной обороны города. Она хорошо зарекомендовала себя в бесчисленных сражениях с армадами бомбардировщиков союзников. Дивизия состояла из четырех зенитных полков, на вооружении которых имелись зенитные орудия калибра от 20 до 128 мм. Основу их ударной мощи составляли три огромные бетонные башни противовоздушной обороны: «Цообункер» в Тиргартене, «Фридрихсхайн» и «Гумбольдтхайн», которые защищали от вражеских самолетов прежде всего центр города с правительственным кварталом.

Эти бетонные башни использовались как огневые позиции зенитной артиллерии, так и как огромные бункеры для населения, поскольку кроме собственного гарнизона в них могли укрыться еще до 40 тысяч человек. Зенитные башни располагали автономными системами электропитания и водоснабжения, в них также имелся достаточный запас боеприпасов и продовольствия. Вооружение башен было различным. Например, башня «Цообункер» имела на вооружении четыре спаренных зенитных орудия калибра 128 мм и двенадцать 20-мм зениток. Они могли использоваться как для отражения воздушных налетов, так и в наземных боях.

Пехотные части защитников Берлина не отличались ни хорошим вооружением, ни высокой боевой подготовкой. Фольксштурм и гитлерюгенд представляли собой основные силы местной самообороны. Их нельзя было рассматривать в качестве боевых частей. Скорее их можно было сравнить с полувоенными отрядами народного ополчения. В фольксштурме были представлены все возрастные группы – от 16-летних юношей до 60-летних стариков. Но чаще всего основную массу подразделений фольксштурма составляли пожилые люди. Как правило, партия назначала командиров подразделений из своих рядов.

И только бригада войск СС под командованием бригадефюрера СС Монке, которая осуществляла командную власть в центре города, была хорошо оснащена и отличалась высоким боевым духом.

Обеспечение боеприпасами защитников города было с самого начала недостаточным. Имевшиеся три крупных склада боеприпасов, которые находились на окраинах Берлина, уже 20 апреля попали в руки наступавших красноармейцев. Правда, имелся еще один небольшой склад в центре города, но там хранились главным образом трофейные боеприпасы, в первую очередь русские патроны калибра 7,62 мм. Снабжение по воздуху вряд ли могло компенсировать нехватку боеприпасов в случае долгой осады.

Положение с обеспечением горючим защитников города также было скверным. Поэтому для перевозки боеприпасов и прочих грузов приходилось использовать упряжки лошадей. Передислокация моторизованных армейских подразделений осложнялась с каждым днем, и в конце концов она стала проводиться только после получения особого разрешения вышестоящих командных инстанций.

И напротив, обеспечение продуктами питания воинских подразделений, а частично и гражданского населения, было вполне удовлетворительным, за исключением нехватки продуктов в некоторых районах города».

Какова же была численность сил, брошенных на оборону Берлина? В 1967 году русские военные источники назвали конкретные цифры: «В то время, когда советские войска прорывали оборону на Одере и Нейсе, фашисты предприняли все необходимые меры, чтобы укрепить Берлин и усилить берлинский гарнизон. <…> В городе были сформированы новые батальоны фольксштурма. 22 апреля из гражданских и военных тюрем были выпущены все заключенные, которых тоже привлекли к обороне города. Кроме двухсот батальонов фольксштурма в Берлине находилось около 80 тысяч солдат из отступавших частей и 32 тысячи полицейских. К этому времени общая численность войск в Берлине превышала 300 тысяч человек».

Эрих Куби, который в 1965 году опубликовал свою книгу «Русские в Берлине», приходит к следующему результату: «Когда он [генерал Рейман, первый военный комендант Берлина] 7 марта принял свой пост, то оценил численность своих войск в 125 тысяч человек. В действительности по сигналу тревоги могли собраться не более 94 тысяч человек, из них 60 тысяч составляли члены фольксштурма. Но фольксштурму военный комендант мог отдавать только тактические приказы, в остальном этот «последний резерв» подчинялся гражданским органам власти [Геббельсу]». (В начале марта, за месяц с лишним до начала советского наступления, цифры были такими, но позже оборона города, естественно, усиливалась, как и численность защитников. – Ред.)

Более точные цифры называет журнал «Шпигель» в своей документальной серии статей о Берлине: «Понедельник, 23 апреля 1945 года. <…> В бункере фюрера под рейхсканцелярией недалеко от Потсдамерплац Адольф Гитлер назначает генерала артиллерии Гельмута Вейдлинга комендантом Берлинского оборонительного района. Со своими наскоро сформированными подразделениями, состоящими из 44 630 солдат, 42 531 бойца фольксштурма, 3532 членов гитлерюгенда, «Трудовой повинности» и организации Тодта, генерал должен устоять перед напором двух с половиной миллионов советских солдат. При этом только у каждого второго защитника Берлина имелось в руках оружие».

Генерал-полковник Хейнрици приветствовал решение, согласно которому его группа армий «Висла» с самого начала освобождалась от обязанности вести оборонительные бои в Берлине. Он с возмущением отказывается исполнять изданную 19 марта директиву фюрера о «выжженной земле», в которой предписывалось разрушение всех жизненно важных объектов в тех областях, которые могли оказаться в руках противника. Как следствие такого смелого решения генерал-полковник запретил своим войскам повиноваться гитлеровскому приказу «Нерон». Еще до битвы на Одере Хейнрици решил, что в случае, если Красная армия прорвет фронт его группы армий «Висла», он отведет свои войска не к Берлину, а в район Мекленбурга, чтобы не подвергать мирное население Берлина опасности уличных боев в центре города. Этот прорыв произошел 21 апреля. Хейнрици был готов в любом случае выполнить свой план и отвести группу армий «Висла», прежде всего 9-ю армию, южнее и западнее Берлина, а также создать севернее Берлина оборонительный рубеж между Одером и Эльбой. В этот день он в течение нескольких часов пытался уговорить генерала Кребса дать разрешение на отвод от Одера тех частей 9-й армии, которые удерживали свои позиции на берегу реки с 16 апреля, хотя справа и слева от них уже давно не было сплошного германского фронта. 21 апреля в 14.55 генерал-полковнику Хейнрици по радио был передан «основополагающий приказ» фюрера:

«Критическое положение, сложившееся вокруг столицы рейха, может быть исправлено только исключительной решительностью и стойкостью командования и личного состава войск. Успешные контратаки на северном фланге группы армий «Центр» должны привести к скорому урегулированию положения под Шпрембергом. Для этого, безусловно, необходимо снова отбить у противника важнейшие позиции вокруг Коттбуса и любой ценой удержать их.

В остальном необходимо вести боевые действия следующим образом:

9-я армия уплотняет свой заградительный фронт от Кёнигс-Вустерхаузена до Коттбуса и, максимально сконцентрировав свои силы, организует отсюда постоянные контратаки против растянутого фланга противника, атакующего наш фронт южнее Берлина. Армия удерживает прежнюю полосу фронта от Коттбуса до Фюрстенберга и выпрямляет свой северный фланг по линии Фюрстенберг – Мюлльрозе – Фюрстенвальде, чтобы высвободить мобильные силы и закрыть брешь юго-восточнее озера Гросер-Мюггельзе (ныне в черте Берлина на востоке города. – Ред.).

Армейская группа Штайнера должна энергично продолжать свое контрнаступление. Его целью должно являться восстановление оборонительного рубежа по ходу автомагистрали.

3-я танковая армия должна ликвидировать последние плацдармы противника на западном берегу Одера и высвободить силы, которые необходимо предоставить для нанесения контрудара в южном направлении на правом фланге армии.

Берлинский оборонительный район вместе со всем своим штабом переходит в подчинение полковника Кетера [после генерала Реймана уже второй военный комендант Берлина]; полковник Кетер подчиняется непосредственно фюреру.

Генерал-лейтенант Рейман вместе с временно сформированным штабом должен заниматься исключительно организацией обороны на южном фронте Берлина. Для выполнения этого задания он остается в подчинении группы армий «Висла». Как только в Берлинский укрепленный район будут направлены более крупные тактические соединения, нужно таким образом подготовить подчиненность, чтобы прежние тактические службы приняли на себя командование определенными секторами обороны Берлина».

22 апреля Гитлер принял окончательное решение остаться в Берлине, где он, по его словам, собрался принять на себя командование обороной Берлина. Некоторые из его сотрудников тщетно пытались уговорить его покинуть город. И «самый свежеиспеченный» генерал-фельдмаршал Гитлера Фердинанд Шёрнер (это воинское звание было присвоено ему 7 (5. – Ред.) апреля 1945 года), командующий располагающей еще значительными силами группой армий «Центр», потерпел неудачу при повторной попытке лично вывезти фюрера из Берлина в протекторат (Чехия и Моравия). В своем письме от 23 апреля он предпринял последнюю попытку переубедить Гитлера:

«Мой фюрер!

В продолжение нашей ночной беседы позвольте мне в качестве вашего фельдмаршала от имени всех храбрых солдат, которые сражаются за вас, и от имени всех бойцов, отдавших за вас свою жизнь, просить вас, мой фюpep, учитывая всю серьезность момента, немедленно покинуть Берлин и принять на себя руководство рейхом и вермахтом с южного театра военных действий.

Только вы, мой фюрер, являетесь гарантом дальнейшего сохранения рейха. Только вам безоговорочно подчиняется каждый немец, весь германский вермахт. Только вы, мой фюрер, представляете Германию, даже для любого вражеского государства. Вместе с вами падет и Германия.

Миллионы немцев ждут того момента, когда они вместе с вами, мой фюрер, смогут снова восстановить рейх. Ничего не потеряно, все еще можно спасти, но только лишь вместе с вами. Таково наше солдатское и национал-социалистическое убеждение.

Я повторяю свою просьбу от имени всех храбрецов, которые прекрасно понимают ваши сомнения насчет оставления Берлина.

Хайль, мой фюрер!

Шёрнер, генерал-фельдмаршал»

Шёрнер получил от Гитлера радиограмму:

«Я остаюсь в Берлине, чтобы с честью исполнить свой долг и принять участие в решающей битве Германии и подать всем остальным хороший пример. Я думаю, что тем самым окажу Германии наилучшую услугу.

В остальном нужно сделать все, чтобы выиграть битву за Берлин. И при этом вы можете оказать решающую помощь, если постараетесь как можно раньше начать наступление на север.

С сердечным дружеским приветом Ваш Адольф Гитлер»

И в разговоре с руководителем немецкой молодежи Артуром Аксманом Гитлер подтвердил свое решение не покидать Берлин:

«23 апреля у меня состоялся короткий разговор с Гитлером в его бункере. При этом я заверил его, что наши боевые группы готовы сопровождать его, если ему придется отправиться на юг Германии, в Оберзальцберг. Но Гитлер лишь покачал головой. По его словам, он хотел остаться в Берлине. Он сказал, что если русские возьмут столицу, то он застрелится.

«Конечно, я бы хотел пасть в бою на улицах города, – сказал он, – но я уже не могу больше сражаться. Вести переговоры с врагом я тоже не могу. Моя личность мешает всем. Когда я буду мертв, это смогут сделать другие, например, Геринг».

В тот же день берлинцам был объявлен приказ имперского комиссара обороны Геббельса:

«Город Берлин будет защищаться до последнего человека.

Сражайтесь с фанатичным ожесточением за ваших жен, детей и матерей!

Мы устоим в борьбе.

Крупномасштабное наступление большевиков на столицу рейха в полном разгаре. Несмотря на тяжелейшие потери, которые им нанесли наши героические дивизии и батальоны фольксштурма на Одере, несмотря на самоотверженную борьбу всех бойцов, не удалось помешать тому, что враг продолжил наступление и в некоторых местах достиг внешнего кольца обороны столицы. Наш родной город Берлин стал фронтовым городом. Все солдаты и бойцы фольксштурма, направленные на защиту столицы рейха, должны занять предназначенные им позиции и тотчас вступить в бой, как только покажутся советские войска или танки. Военные заводы, учреждения и предприятия по обслуживанию населения, а также административный аппарат, отвечающий за управление столицей, продолжают работать.

Заводская охрана несет ответственность за внутреннюю и внешнюю безопасность предприятий. Провокаторов и враждебно настроенных иностранцев следует немедленно арестовывать или, что еще лучше, обезвреживать. Если провокаторы или преступные элементы попытаются путем вывешивания белых флагов или своим трусливым поведением подстрекать готовое к защите родного города население к беспорядкам и постараются парализовать его сопротивление, то в этом случае против них надо применять самые решительные меры. Каждый берлинец сам отвечает за свой дом и за свою квартиру. Дома и квартиры, которые вывешивают белые флаги, не имеют больше права на защиту со стороны организаций взаимопомощи, и к ним будет проявлено соответствующее отношение.

Жители таких домов должны привлекаться к ответственности. Местный представитель партии обязан неусыпно следить за этим и действовать соответствующим образом. Такие дома являются болезнетворными бациллами на теле нашего города, поэтому беспощадная борьба с ними является настоятельным требованием момента. Берлин подготовился к штурму большевиков. Мы готовы при любых обстоятельствах сражаться фанатично, упорно и решительно и будем защищаться с величайшей самоотверженностью.

Сейчас необходимо соблюдать железную дисциплину, демонстрировать максимальную уверенность в своих силах и без колебания подчиняться приказам людей, которым поручена оборона города. Сегодня имеет силу только один лозунг: ожесточенное и фанатичное сопротивление в любой точке города! Будьте бдительны! Не обращайте внимания на посулы или угрозы врагов! Защищайте с величайшей самоотверженностью жизни ваших жен, матерей и детей, а тем самым и существование рейха. <…>

Крепите единство! Боритесь со слухами! Вся нация смотрит на вас, на защитников Берлина, и доверяет вам и вашему безусловному исполнению долга. Войска и техника большевиков атакуют пригороды Берлина. Если уж мы смогли пережить бомбы англоамериканцев, то не испугаемся и разрывов русских снарядов. <…>

Так сражайтесь же за ваш город! Сражайтесь с небывалым ожесточением за своих жен и детей, за своих матерей и родителей. Вы отдаете жизнь за хорошее дело. Все, что казалось жизненно важным до нас, и все поколения, которые придут после нас, все это вы защищаете своим оружием. Будьте упорными и отважными. Будьте ловкими и хитроумными. Ваш гауляйтер с вами. Он заявляет, что, разумеется, останется с вами до конца вместе со всеми своими сотрудниками. Его жена и его дети тоже здесь. Он, который когда-то завоевал этот город, имея всего лишь двести бойцов, задействует для обороны столицы рейха все имеющиеся у него средства. Битва за Берлин должна стать для Германии предвестником решительного вступления в бой всей нации. Столица не должна ни в коем случае попасть в руки большевиков. Свобода народа и царство социальной справедливости будут наградой за вашу борьбу!»

В эти дни многократно сменялись военные коменданты Берлина. После генерал-лейтенанта Реймана (с 7 марта по 21 апреля) и полковника Кетера (с 22 по 23 апреля) Гитлер искал и, наконец, нашел нового коменданта: генерала артиллерии Гельмута Вейдлинга, командира LVT танкового корпуса, который вплоть до 22 апреля сражался против войск Жукова в составе 9-й армии. Войска Вейдлинга, три дивизии, понесшие большие потери в предыдущих боях и насчитывающие от 13 тысяч до 15 тысяч человек, находились 23 апреля на восточных окраинах Берлина, занимая рубеж Бисдорф – Карлсхорст – Шёневайде – Адлерсхоф– Каролиненхоф. В своих мемуарах, написанных в русском плену, Вейдлинг подробно рассказывает о своей роли при обороне Берлина:

«В последние дни у нас не было никакой связи с 9-й армией, поэтому я направил в штаб армии в качестве офицера связи генерала Фойгтсбергера, командира полностью разгромленной дивизии «Берлин», которая за несколько дней до этого была подчинена мне в качестве правофланговой дивизии корпуса. Генерал Фойгтсбергер вернулся 23 апреля и сообщил мне, что фюрер отдал приказ расстрелять меня, так как я якобы перевел командный пункт корпуса в Дёбериц (западнее Берлина), и что вчера [22 апреля] в Дёбериц был послан какой-то генерал, чтобы арестовать меня.

По моему мнению, речь могла идти только о непроверенном слухе или о недоразумении, поэтому я очень хотел как можно быстрее прояснить этот вопрос. Я никогда раньше не думал и не собирался переносить командный пункт в район западнее Берлина.

Около 18.00 я прибыл вместе со своим начальником оперативного отдела в рейхсканцелярию. Вход в подземный город, где жили и работали сотни людей, находился на улице Фоссштрассе. Один контрольный пункт следовал за другим. Подавленный всем тем, что я увидел, пройдя длинным коридором, который показался мне бесконечным, я наконец оказался в так называемом бункере адъютантов.

Генералы Кребс и Бургдорф встретили меня очень холодно и сдержанно. Я сразу спросил, что, собственно говоря, происходит и почему меня должны расстрелять. Опираясь на ход событий предыдущих дней, я смог точно и однозначно доказать, что часто мой командный пункт находился всего в одном или двух километрах от передовой.

<…> Оба генерала вынуждены были признать, что очевидно произошло досадное недоразумение. Они стали гораздо любезнее и согласились немедленно прояснить мое дело у фюрера. <…>

Кребс и Бургдорф быстро провели меня в кабинет фюрера. За столом, заваленным картами, сидел фюрер германского рейха. При моем появлении он повернул голову. Я увидел одутловатое лицо с лихорадочно блестевшими глазами. Фюрер попытался встать. При этом, к моему ужасу, я заметил, что его руки и одна из его ног непрерывно дрожали. С большим трудом ему все-таки удалось приподняться. С кривой улыбкой фюрер подал мне руку и спросил едва слышным голосом, не встречал ли он меня раньше. Когда я ответил ему, что год тому назад, 13 апреля 1944 года, в Оберзальцберге принимал из его рук дубовые листья к Рыцарскому кресту, он сказал: «Я помню ваше имя, но никак не могу вспомнить ваше лицо». Лицо фюрера походило на улыбающуюся маску. После этого он с большим трудом снова опустился в свое кресло. Даже когда он сидел, его левая нога находилась в непрерывном движении, а колено двигалось, как маятник часов, только немного быстрее.

Генерал Кребс предложил мне доложить о положении LYI танкового корпуса, о расстановке сил противника, о расположении моих войск на 17.00, а также о моих намерениях в связи с приказом по 9-й армии. <…>

После моего доклада генерал Кребс предложил фюреру ни в коем случае не допустить отвода войск в юго-восточном направлении, так как это могло привести к возникновению бреши к востоку от Берлина, через которую могли прорваться русские. В знак согласия с ним фюрер кивнул, а потом начал говорить. Длинными предложениями он изложил оперативный план по деблокированию Берлина. При этом он все больше и больше отклонялся от темы и в конце концов перешел к оценке боеспособности отдельных дивизий.

Оперативный план выглядел вкратце следующим образом: с юго-запада атакует 12-я армия под командованием генерала Венка. Эта армия должна наступать через Потсдам. С юго-востока атакует 9-я армия под командованием генерала Буссе. При взаимодействии обеих армий русские силы южнее Берлина будут разгромлены. Одновременно другие воинские соединения наступают с севера, а именно: из района южнее Фюрстенберга группа Штайнера, а из района Науэна 7-я танковая дивизия. Первоначальная задача этих сил заключается в том, чтобы связать группировку Красной армии севернее Берлина, чтобы потом, когда армии Венка и Буссе освободятся, совместным ударом разгромить ее.

С постоянно возрастающим удивлением я слушал рассуждения фюрера. Что мог я знать о положении в целом, я, с ограниченным кругозором командира корпуса, который с 15 апреля вел тяжелые бои, а в последние дни был предоставлен самому себе! Ясно было лишь одно: дни до окончательного поражения были сочтены, если не случится какое-нибудь чудо. Не случится ли это чудо в самую последнюю минуту? Что было мне известно о числе дивизий, которыми располагал генерал Венк в 12-й армии? Какие силы мог бросить в бой генерал войск СС Штайнер? Была ли армия Венка именно тем имперским резервом, о котором недавно говорил доктор Геббельс? Существовало ли все это в действительности, или это были всего лишь иллюзии?

Прежде чем я успел окончательно прийти в себя, генерал Кребс приказал мне силами LYI танкового корпуса взять на себя оборону восточного и юго-восточного секторов Берлина. <…> Прямо из бункера адъютантов я позвонил своему начальнику штаба и в общих чертах проинформировал его о новом задании. <…> Тем временем вернулся генерал Кребс. С помощью плана Берлина он подробно объяснил мне мое новое задание. Берлин был разделен на девять секторов обороны, из которых мой корпус должен был взять на себя оборону секторов «А», «В» и «С» (первоначально сектора «А» – «Е» включали в себя городские районы Лихтенберг, Карлсхорст, Нидер-шёневайде, Темпельхоф и Целендорф). На мой вопрос, кому я подчиняюсь, Кребс ответил: «Непосредственно фюреру!» На мое замечание, что оборона Берлина должна находиться в одних ответственных руках, Кребс возразил, что такие руки уже есть, а именно руки фюрера! <…> На все мои возражения и вопросы следовала покровительственная улыбка и ответ: фюрер приказал защищать Берлин, так как, по его мнению, с падением Берлина война закончится. Другими словами, если падет Берлин, то погибнет и Германия.

Я отдал своему начальнику оперативного отдела, майору Кнаппе, распоряжения, необходимые для введения в бой корпуса, и выбрал в качестве командного пункта корпуса административное здание аэропорта Темпельхоф. Я хотел как можно быстрее лично познакомиться с положением дел в моих оборонительных секторах. <…>

Я приказал передислоцировать 20-ю моторизованную дивизию на правый фланг корпуса в сектор «Е» [Целендорф], моторизованную дивизию «Нордланд» – в сектор «С» [Нидершёневайде], танковую дивизию «Мюнхеберг» – в сектор «В» [Карлсхорст] и 9-ю парашютную дивизию – в сектор «А» [Лихтенберг]. 18-ю моторизованную дивизию я оставил в качестве своего резерва и сначала направил ее в район севернее аэропорта. Артиллерия корпуса была сконцентрирована в Тиргартене: она могла вести огонь в южном и юго-восточном направлении.

После посещения трех комендантов секторов 24 апреля около 5.00 я прибыл на свой новый командный пункт, куда незадолго до меня прибыла оперативная группа штаба. Я, как старый солдат, лишь с трудом смог прояснить для себя все те моменты, о которых слышал в последние часы. Наша пехота состояла лишь из батальонов фольксштурма и наскоро собранных формирований разного рода. Нигде не было воинских частей, полностью укомплектованных кадровыми военными. Поддержка артиллерией была совершенно недостаточной; батареи, составленные из трофейных орудий, были распределены между отдельными секторами обороны. За исключением фаустпатронов, у нас не было другого противотанкового оружия, и только в секторе «В» [Карлсхорст] стояла бригада штурмовых орудий. Основу обороны составляла зенитная артиллерия, насчитывавшая около трехсот стволов, которая все чаще использовалась для стрельбы по наземным целям. Берлин защищали не дивизии и корпуса кадровой армии, а всего лишь фольксштурм и в большой спешке сформированные, плохо обученные и не успевшие сплотиться сборные подразделения.

Несмотря на внутреннее волнение и на все то, что я лично пережил за последние двенадцать часов, я крепко заснул. Около 9.00 меня разбудил мой начальник штаба. Он сообщил мне следующее: контрприказы были отданы своевременно; четыре северные дивизии смогли планомерно оторваться от противника, в то время как дивизия «Мюнхеберг» оказалась втянута в тяжелый ночной танковый бой под городом Рудов (южный пригород Берлина, сейчас в черте города. – Ред.) и пока не в полном составе прибыла в новый сектор обороны. После того как я дал начальнику штаба точные указания относительно ведения боевых действий, которые наметил после ночных обсуждений с комендантами отдельных секторов обороны, я выехал к коменданту сектора «В» [Карлсхорст] подполковнику Беренфенгеру. Было уже около 11 часов утра, когда мне позвонили из рейхсканцелярии: я должен был немедленно явиться к генералу Кребсу.

Генерал Кребс сообщил мне следующее: «Во время вашего доклада вчера вечером вы произвели на фюрера хорошее впечатление, и он назначает вас комендантом обороны Берлина».

Я должен был немедленно отправиться на командный пункт Берлинского оборонительного района на улице Гогенцоллерндамм и принять дела.

С горькой иронией я возразил: «Было бы лучше, если бы вы приказали расстрелять меня, тогда бы сия чаша меня миновала!»

Так 24 апреля генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг взял на себя командование обороной столицы рейха. К этому времени Берлин уже почти полностью окружен войсками маршалов Жукова и Конева: отдельные пригороды на восточной и северной окраинах города уже находились в руках русских. Однако атака на центр города (поначалу) захлебнулась (приостановилась. – Ред.). Напрасными оказались длительные приготовления к захвату крупного европейского города, напрасно приказал Жуков построить уменьшенные макеты отдельных берлинских районов и напрасно его штурмовые группы тренировались на них – в действительности все выглядело совершенно иначе. (Советские войска, особенно такие как части 8-й гвардейской армии Чуйкова с ее сталинградскими традициями, действовали умело и храбро в течение нескольких дней, захватив огромный город. – Ред.)

«Наступающие войска наталкивались на все новые и новые воинские части и подразделения противника. В одной только полосе наступления 1-го Белорусского фронта в ночь на 22 апреля и на следующий день были брошены в бой шесть различных полков и около сорока отдельных батальонов. Для многих советских солдат трудности возрастали еще из-за того, что большинство из них не имели опыта ведения боевых действий в условиях большого города. Одна из особенностей таких боевых действий заключалась в том, что невозможно было вести постоянное наблюдение за действиями противника. Кроме того, наблюдение затруднялось из-за множества пожаров, дым от которых постоянно заволакивал улицы. В Берлине не было сплошного фронта. Оборона состояла из нескольких центров сопротивления и множества опорных пунктов. Поэтому решающее значение имела борьба мелких групп. Такие боевые группы должны были обладать хорошей маневренностью, они должны были просачиваться сквозь оборону противника, чтобы атаковать его с тыла и во фланги. Значительно возросло значение артиллерии. Она вела огонь прямой наводкой по обнаруженным целям. При атаке на опорные пункты и центры сопротивления пехотным подразделениям требовалась поддержка отдельных орудий.